Ирина Валерьевна Дынина
Хмурый город. Ненастье для Насти
Чёрный кот прибился к хозяйским ногам и точил когти о деревянную ножку стула. Сосредоточенно точил, целеустремлённо. Глазища у кота сверкали зелёным, усы топорщились.
– О-го-го! – голос чернявого был полон такой радости, будто он выиграл в популярную игру «Как стать миллионером» и готовился забрать главный приз. – Это мы удачно зашли! Пашка, сюда ходи, хватит там в зассанных тряпках ковыряться.
Чернявый орал так, что рыжеватый амбал отшвырнул в сторону немудреное тряпьё, ногой злобно пнул низкую табуретку и вбуравился в тесный дверной проём.
– Вот это, да! – радовался амбал, вторя напарнику. – Ты, бабка, не иначе, как олигаргхша подпольная! – довольная рожа амбала на мгновение мелькнула перед Настей. – Мы твою хибару по брёвнышку раскатаем, коли добром не признаешься в том, где остальное богатство заныкала. А не признаешься добром, так мы внучку твою раскатаем, – и на Настю глянул похотливо. – вернее, разложим, прямо здесь, на половичке, да и позабавимся с ней всласть у тебя, шкуры старой, на глазах.
– Ты, бабка, – второй, глумливо усмехнувшись, облизал губы. – главное, признаваться не спеши. Внучка твоя нам по нраву пришлась. Мы с ней натешемся, потом и скажешь, где остальное добро припрятала. Скажешь-скажешь, куда денешься. – гоготал негодяй. – Все признаются, рано или поздно.
Настя, непонимающим взглядом уставилась на пенсионерку – та молчала, точно партизанка, а бандит, выскочив из дверного проема, бесцеремонно ухватил старуху за шиворот и потащил за собой, прикрикнув на Настю.
– Чего расселась, корова? – орал ражий детина, волоча старуху. – За мной иди или, тебе особое предложение требуется? Забыла урок? Так я с другой стороны отвешу. Мне не в лом!
Настя и пошла – мало ли, что эти два придурка могут с беспомощной старухой сотворить? Нелюди! Фашисты! А сама, телефон в руках крутила, пытаясь позвонить, но, как на зло, сигнал не проходил – не было сети.
– Вечно так. – озлилась Настя. – Когда надо, никогда не дозвонишься! – и, тут, у неё телефон отобрали. Нагло вырвали из рук, а саму ухватили за шиворот и бросили в угол комнаты. Там Настя и замерла, больно ударившись коленками и хватая воздух открытым ртом – удар о стену из неё едва дух не вышиб, а бандит, тот, что покрупнее, тем временем, бабку трясти начал.
– Деньги где, морда? Давай деньги! Добром давай, не то мы утюг включим и посмотрим, как тебе прижигание понравится. – второй подонок все на Настю поглядывал многозначительно, облизывался и ширинку наглаживал – мол, смотри, девка и готовься к приключению.
Настя же, во все глаза таращилась на кровать. Обычная такая кровать, металлическая, покрывалом застеленная, а на кровати – платок шелковый, а на платке.. Мама дорогая! Золото! Целая груда золота! Мелкие такие монетки, круглые, ярко жёлтого цвета.
Изумлению городской девушки не было границ – откуда у пожилой пенсионерки подобное богатство? Золото, да ещё и грудой, да ещё и в монетах?
– Контрабанда. – решила Настя и по спине у неё пробежались холодные мурашки. – Плата за наркотики! От, это да! Нет, – она увидела с какой алчностью смотрят на золото эти два негодяя и поняла. – нам не выжить! Убьют – и меня, и бабку, и кота безвинного! За такие огромные деньжища – убьют точно. За сто рублей пьяные алкаши убить могут, а здесь добра сколько!
И Пашка, и Ванька глаз не могли отвести от золотых монет – клад! Они нашли клад! Вот свезло-то! И пошёл он, Пузило, со своими сказками о собственном фарте. Да такого куша ещё никто не имел!
– Наверно, у бабки ещё где-то золотишко припрятано. – жадно облизнулся рослый Пашка, выхватывая из кармана старый, верный кастет – эта старуха сейчас ему всё расскажет. Выложит, как на духу.
Он уже понял, что старую каргу и молоденькую девчонку придется убивать. Ну, не может старуха-пенсионерка владеть огромной грудой драгоценного металла. Она, тупо хранит его, прячет и от полиции, и от таких, как Пашка. Для хозяев хранит. А, это значит, станет болтать и их с Ванькой искать начнут. Найдут – убьют обязательно. За золото всегда убивают.
А, так – нет свидетелей. Ищи ветра в поле. Не было их здесь никогда. Всех убьют Пашка с Ванькой, избу – пожгут и концы в воду.
– Где остальное? – Пашка уже всё решил, и догадливый Иван то понял сразу. Смотрел брат как-то по – особенному, мёртвым взглядом смотрел, словно не люди перед ним, а, так – манекены обычные. Раздавить их, расплющить и все дела.
Ванька шмыгнул носом и попятился было, зажав в потной ладони золотую монету – совсем Пашка сдурел! А, вдруг, он его, Ваньку, не пожалеет? Вдруг решит, что ему мало? Делиться не захочет?
Пашка же, давил на старуху взглядом – тяжело смотрел, требовательно.
Бабка старая глаза прятала, что-то там шамкать пыталась беззубым ртом. Девчонка в углу притихла – всё поняла краля городская. Конечно, поняла, что в живых не оставят. А, кто бы оставил? Дураков нет, все кончились.
Тут-то на Пашку Ванька и прыгнул – неловко прыгнул, но, неожиданно и ножиком чиркнул по руке с кастетом. Глубоко порезал, кровь так и брызнула. Острый у братана нож, сквозь ткань толстую прорезать смог.
Пашка заорал, рукой, окровавленной взмахнул, пытаясь дотянуться до брата-предателя, но тот, ловко продолжал ножом махать, не подпуская подельника к себе близко.
– Моё! Всё – моё! – вопил Иван – Убью гада!
И они сцепились, точно дворовые псы, позабыв и о ноже, и о кастете, только волосы клочьями полетели – рыжий и чёрный.
– Бежим! – внезапно опомнилась Настя и к старухе кинулась. – Бежим, Степанида Савишна, пока они друг друга мутузят. Убьют же нас!
Но бабка лишь криво усмехнулась. Она выпрямила спину и теперь уже ничем не напоминала старую, сгорбленную годами старуху. Перед Настей снова была прежняя Степанида Савишна.
– Уймись. – лениво отмахнулась она от Насти. – Какая удача подвалила с налётчиками дурными! Давно я хотела слуг новых заиметь, да всё лень было суетиться, искать кого-то. На Соловья понадеялась, а он, возьми и тебя пришли, Настасья. Какая из тебя слуга? Эх, – старуха качнула головой. – ничего-то мужикам поручать нельзя важного. Все у них через пень-колоду выходит. Думала, другой оказии ожидать придется. А тут, слуги сами объявились. Хорошие слуги будут, злые. Избу сторожить станут и все богатства мои!
Настя ничего не понимала – слуги, богатства? Контрабанду и наркотики, что ли? Вот эти, двое? Да они же волки дикие, самые настоящие волки, убийцы, что за копейку родную мать порешат.
– Удачно вы мне подвернулись. – старуха трясла какой-то меховой тряпкой. – Ох и бедовая ты девка, Анастася! Не зря, вот, не зря, тебя ко мне Соловеюшка направил! Прибыль мне через тебя знатная подвалила!
Тут Настя зажмурилась, а затем глаза раскрыла широко-широко. Бабка сноровисто на драчунов тряпку мохнатую набросила, что-то быстро шепча себе под нос. Те в тряпье и запутались. А, дальше? Дальше случилось странное – парни, сцепившись, злобно рычащие друг на друга и рвущие друг друга, аки псы лютые, внезапно стали меняться. Они поплыли, преображаясь у Насти на глазах – серые костюмы превратились в серую же шерсть, уши заострились, руки-ноги вытянулись и стали лапами, глаза пожелтели, а лица, лица!
Настя ухватила себя за нос и больно дёрнула – нет, не приснилось, не привиделось, всё наяву – перед ней, рыча и скалясь на них с бабкой и друг на друга, замерли волки, самые настоящие волки, вздыбившие жесткую шерсть на загривке.
– Добрые слуги получились. – Степанида Савишна громко хлопнула в ладоши. – Славные! Ишь, как щерятся злобно, ироды. Никто теперь в Гадюкино не сунется без спросу.
Настя отмерла.
– Это, как? – она тыкала пальцем то в одного волчару, то в другого. – Это – кто?
Кстати, один из волков получился слегка рыжеватым. Шерсть у него была длиннее, зубы – острее, да и сам он казался крупнее сородича. Тот, второй, шкурой чернел, да глазами водил желтыми, люто, но статью вышел пожиже и лапами короче.
– Как-то, так. – развела руками Савишна. – Зельем оборотным моя шкурка волчья пропитана была, они его и испробовали. Сами зверьми были внутри, а теперь и в настоящих зверей превратились. Станут мне служить вернее собаки, пока вину свою не искупят.
– Зелье? Шкура? – застонала Настя в голос, обхватив себя руками за, гудящую от необычных новостей, голову. – Так это, взаправду всё? Не сон?
– Какой такой сон, Анастасия? – нахмурилась Степанида Савишна. – По -настоящему всё. Без шуток.
– Золото, тогда, откуда? – девушка отказывалась принимать такую правду. – Ведьма, золото, оборотни.. Как? Как такое может случится в век цифровых технологий, космических кораблей и фаст-фута? В век интернета и гендерного равенства? БреДД!
– Золото ты мне сама привезла, девонька. От Соловья оно, от внучка моего. – лукаво ухмыльнулась старуха и кика на её голове одобрительно качнулась. – Материальная помощь, по ведомости. Я ещё расписалась за неё. Запамятовала, что ль?
– Вам я привезла пятьсот рублей, – холодно возразила Настя, схватив себя в руки. Девушка почувствовала некую враждебность, исходящую от старой ведьмы. – одной купюрой. К золоту я никакого отношения не имею – не знала, не видела, не прикасалась.
– То и есть счастье твоё, что не прикасалась. – сурово поджала губы ведьма. – То, что не разглядела, заклятый на малый вес и большую вместимость, контейнер для металла благородного, так то, от того, что дар твой дремал до поры, не распечатанный и не востребованный. Присвоить решила бы золото моё, неосмотрительно и всё – как они, слугой бы моей стала, шкурку звериную примерив. – и строгая старуха кивнула на жалобно скулящих хищников и думать позабывших про то, что они умеют скалить зубы. – У меня, в тайнике, не токмо волчья шерсть припасена, а и лисья, и заячья, и перья птичьи. Подобрали бы тебе одежонку под стать натуре. Не думала я, что ты такой честной окажешься, да ещё и гостинцев бабке старой, незнакомой и никчёмной, привезти решишь. – задумчиво произнесла Степанида Савишна. – И внучок мой, Соловей, не думал про то. Он тебя-то и направил ко мне, подарком. Могла я силу твою колдовскую отобрать и присвоить, а тебя, девка, на службу определить. Так-то..
Настя огорошено молчала – вот те, и гостеприимная старушка ста пяти лет от роду. Божий одуванчик с клыками! Куда там гарпиям из МФЦ! Этой они и в подмётки не годятся!
– Но, глянулась ты мне чем-то. – лютая бабка острым носком сапога отпихнула в сторону скулящего волка. – Подобное редко случается. Раньше то я, девиц молоденьких в печь сажала, а потом на косточках каталась, да при полной луне. Эх, были времена славные, были! Да, сплыли! – жестко произнесла старуха. – Ты, Анастасья, дара колдуньи погибшей, достойна оказалась. От того и помогла тебе, дурёхе жалостливой, дар распечатать и силу свою ощутить.
– Какой дар? Какую силу? – повторно схватилась за голову Настя. – Я, вам, что, рыцарь-джедай? Не верю я во все эти заморочки! Вы меня опоили чем-то, а теперь издеваетесь?
– Дело твоё. – старуха резко подобрела, хмыкнула чему-то своему, взглянула на девушку пристально, с каким-то потаённым интересом и погладила кота по усатой башке. – Вон пошли, псы шелудивые! – рявкнула она на притихших волков. – Вокруг деревни чтоб бегали, без устали, порядок блюли и чужих отгоняли. Своих трогать не разрешаю. – и прогнала серых прочь из избы, а Настя, подавленная происходящими вокруг непонятками, поплелась прочь, думать позабыв о том, что хотела заночевать у доброй бабушки-пенсионерки. Нет-нет, ни за какие коврижки она здесь не останется. Пойдёт к своей машине, одна, ночью.. И, то, не так страшно, как в том месте, где живых людей в бессловесных тварей превращают.
– Осталась бы. – Степанида Савишна не настаивала на приглашении, но и не гнала. – Уж, не обессудь за произошедшее. Я – ведьма, всё-таки, а не фея из сказки. Спуску никому не даю.
– Прощайте. – сухо ответила Настя, решив не вестись на слова коварной старушки. У девушки начинала болеть голова и ей было не до реверансов. – Доброй вам ночи.
– Не таи зла, – Степанида Савишка небрежно повела плечами. – что ей, ведьме со стажем, до обидчивой девчонки? – и книгу отыщи, колдовскую, ту, что от Марковны осталась. Наследство то твоё. Колдуний и ведьм без книг не бывает. Да дух тебе про то подскажет, слышишь, Шкода?
– Слышу, уважаемая. Сделаю все ладно, по вашему слову. – писклявый голос мальчика-куклы, по-прежнему, звучал откуда-то с макушки Настиной головы и девушка, тут же, принялась трясти головой, как очумелая.
– Хозяйка у тебя, хоть и малахольная, – между тем продолжала говорить Степанида Савишна. – но, не подлая, не дурная. Сил у неё много, на удивление, дар я ей распечатала. Как-нибудь сладите. Всё, уходите – двум силам в одном доме никогда не ужиться.
Настя нахмурилась и в упор взглянула на ведьму своими ясными, светлыми глазами.
– А, этот, – девушка жалостливо кивнула на кота Ваську, обтиравшего ноги старой ведьмы. – тоже жертва оборотного зелья или, как? Чем он вам насолить ухитрился?
Ведьма несколько мгновений с непониманием смотрела на Настю, а затем, расхохотавшись, махнула рукой.
– Да ты, что? Кот это, как есть – кот, всамделишный. Не придумывай!
Настя, подхватив свой рюкзачок, который, невесть как оказался у нее под ногами, выскочила на крыльцо, дверью хлопнула, не оглянувшись по длинной улице Гадюкинской побежала, от дома недоброго прочь. Скорей бы до машины своей добраться и спрятаться от всей той чертовщины, что творится в аномальном районе.
– Ишь, ты, – ухмыльнулась ведьма, подхватывая кота на руки. – беспокойная какая, да жалостливая. Про тебя вызнавала, хитрец усатый. – и почесала кота за ухом.
Кот блаженно прижмурился.
– Не надо ей знать про то, что ты кот необычный, а, кот- Баюн, заклятьем заклятый. Обойдется без знания такового. – здраво рассуждала ведьма, продолжая почесывать любимца. – Соловей-то, внучок, хорош! Кого мне прислал – девицу невинную, с силой колдовской, необмятой! Слишком добра девица токмо. – недобро прижмурилась ведьма. – Как бы не воспользовался кто неопытностью её.
Кот одобрительно мявкнул, а ведьма еще раз хмыкнула.
– Глянулась мне девка. Ну, внучок сам виноват. Пущай теперь присмотрит за девчонкой. Может, польза какая еще для нас случится. Как думаешь, усатый?
Усатый Васька мявкнул ещё раз. Одобрительно. Он, вообще, редко спорил с гадюкинской ведьмой.
Так что, Степанида Савишна и чёрный кот Васька ещё долго смотрели вслед проворной молодой колдунье, смотрели до тех пор, пока перепуганная и сбитая с толку девушка не скрылась за поворотом дороги и не растворилась в серых, предрассветных сумерках.
– Пошли, что ль, спать? – Степанида Савишна зевнула и прикрыла рот ладонью. – Правду сказывала – добрый мне от Насти подарочек перепал. Два охранничка, сильные и злые. Эй, серые, – громко крикнула старуха зычным голосом. – до утра чтобы бегали, на лапы не присев! Блюли! А, коли, леший припожалует, то пропустить невозбранно! Леший, он, нечисть полезная и для ведьмы сельской не опасная.
И, двери захлопнула.
В Гадюкино наступила глухая ночь – желтела луна, где-то вдалеке жалобно подвывали волки, оплакивая собственную, незавидную участь, а по твёрдой грунтовке, прочь от деревеньки, убегала в темноту крохотная фигурка молоденькой девушки, которая никак не хотела примириться с новой для себя реальностью.
Глава 5 Чернокнижник.
Вот, скажи раньше кто Роману о том, что он займется выкапыванием мертвецов из старых могил, ни в жизнь бы парень тому умнику не поверил. Еще и по роже настучать попытался бы болтуну, чтобы, шутить шутил, но меру знал.
Но, пришлось заделаться гробокопателем и разорителем могил.
Зябкин ухмыльнулся, сгружая труп на таратайку и укутывая старые кости дырявым ковриком. Желтый жилет продолжал творить чудеса – его, Зябкина, по -прежнему продолжали принимать за работника муниципальной службы или, за дорожника. Ему, Роману, все равно. Главное, чтобы бдительные стражи порядка ехали далеко и не останавливали человека, занятого работой. Или, не человека, но о том, Зябкин кого попало информировать не собирался.
Погрузив добычу, парень бодро потрусил по дороге, мало обращая внимания на огни большого города.
Он катил свою тачку мимо блестящих витрин магазинов, уличных кафе, в которых развлекался беззаботный молодняк, мимо ночных клубов, фонтанирующих громкой музыкой, парковок, стоянок такси, гостиниц и остановок общественного транспорта.
Город не спал и пока что, даже не пытался утихомирить своих обитателей.
Люди веселились, радовались жизни, влюблялись, огорчались, ссорились и мирились, и не подозревали о том, что голодные дети Ночи уже выходят на свою охоту.
Там, вдалеке от освещенного места, парочка плечистых громил трясла какого-то бедолагу, избивая и чего-то требуя от совершенно беззащитного человека.
Зябкин, мельком взглянув на происходящее, презрительно скривился – нет, это не дети Ночи. Обычная дворовая шпана вышла на охоту за пухлыми кошельками обывателей.
Шпанята принадлежали к районному отребью, которое, сбившись в стаю, точно гиены, гордо именовали себя бандой мамы Чоли.
Житья от них не было никому на районе. Что ни день, кого-то били, кого-то грабили, кому-то ломали кости. Малолетки с кастетами налетали, точно рой мошкары, больно кусали и испарялись еще до приезда стражей порядка.
Зябкин не опасался подобной мелочи. Что могут сделать отвязные детишки, пусть и вооруженные дубьем и кастетами, с ним, вампиром? С, почти что, бессмертным существом? Вурдалака не убьешь обычной дубинкой и ножичком не прирежешь, а святой водой можно лишь ошпарить таких неудачников, как Зябкин. Новообращенные вампиры – глупы и неосторожны, потому и дохнут быстро. Тупея от собственной силы и наслаждаясь вседозволенностью, они очень часто слетают с катушек и переходят в категорию «диких». Своими необдуманными поступками и кровью, которую они льют, не жалея, вредят клану. Подручные патриарха подобных упырей-глупцов уничтожают без всякой жалости.
Зябкин, в свой самый первый раз, опьянел, вкусив крови жертвы – грузной тетки, лет сорока, уснувшей в парке на скамеечке.
Выследив добычу и прокусив вену острыми, новенькими клыками, Роман едва не задохнулся от охватившей все его существо, эйфории. Потрясающее, чудесное ощущение! Прекрасное! Самое лучшее из тех, что испытывал Зябкин за всю свою недолгую жизнь. Даже торопливый секс с пьяной одноклассницей на одной из домашних вечеринок, не произвел на Ромку подобного впечатления. Одноклассница выпила лишнего и позволила Зябкину стащить с себя трусики, парень, у которого это было первый раз, сопел, спешил и пугался собственной тени. Да и кончилось все слишком быстро, а повторить не удалось – девчонки хватились своей перебравшей подружки и лишили горе-кавалера ее приятного общества.
Став вампиром, Роман отыскал каждую из них и продегустировал, сравнивая свои ощущения с тем, самым первым кровопусканием.
Кровь пить было и то приятнее, чем пользоваться глупыми курицами.
Вот Розочка ему не поддавалась – девчонку просто невозможно было отловить. Ее всегда сопровождали или парень, или подружки, или, кто-нибудь из родственников.
Зябкин самодовольно ухмыльнулся – он, все-таки, хищник, охотник! Ему повезло, пусть и в последние дни сентября. И эта победа стоила того, чтобы ее помнить.
К тому же, молодому вурдалаку удача улыбнулась дважды – и девчонку симпатичную поимел, и клад отыскал.
– Клад? – Зябкин с сомнением взглянул на добычу. – Посмотрим. Посмотрим.
Колдунов Зябкин не жаловал. Вернее, не жаловал их глава клана, а вот самому новоиспеченному вампиру, колдуны, пока что, не попадались – ни на зуб, ни на встречу.
К слову сказать, не особо-то их Зябкин и боялся. Зачем им молодой, несмышленый вурдалак? Что с него взять, особенно с такого нищеброда, как Ромка? Это у Аристарха, не дом, а крепость, машин, штук пять, катер и куча другой, дорогостоящей собственности.
В отличие от некоторых, у главы клана есть чем поживиться, а из Зябкина даже чучело приличное сотворить затруднительно.
И это, заметьте, не его, Ромкины, слова, а мнение патриарха.
Так-то.
– Наконец-то. – с облегчением выдохнул молодой вампир, углядев знакомый поворот. До родного дома пару шагов осталось ступить, затем, еще один рывок с грузом на плече, легкая пробежка по ступеням на третий этаж и все.
Можно будет распотрошить свою находку.
Потрошить останки колдуна Зябкин собирался в своей комнате – единственном месте в большой, коммунальной квартире, где он мог рассчитывать на то, что в его вещах никто не станет рыться.
Коммунальные квартиры, как и саркофаги египтян и мумии колдунов – пережитки старых времен, древних, как дерьмо мамонта.
Зябкин ненавидел своих соседей – вечно воняющего перегаром дядю Жорика и его толстую, всем недовольную, жену Галину. А были еще и Глеб Геннадьевич, и его дочь Тамара, инвалид первой группы тридцати пяти годов от роду, которую тот таскал на коляске и постоянно настаивал на том, что Ромка, как ответственный пионер, должен оказывать помощь одинокому отцу.
Роман не ощущал себя ни пионером, ни ответственным и потому, вредный Глеб Геннадьевич регулярно подбрасывал под двери ленивому соседскому парню загаженные памперсы своей великовозрастной дочери.
Вот чью кровь Зябкин не стал бы пить ни за какие коврижки – она вся, как и комната Глеба и Тамарки, наверняка пропиталась дерьмом.
К огромному удивлению Зябкина мать не спала. Она вяло покачивалась из стороны в сторону, сидя на стуле за крохотным кухонным столом, поджимала губы и чему-то радостно лыбилась. Коротко стриженный ежик седых волос, отросших больше положенного, торчал в разные стороны. На губах женщины виднелись остатки яркой губной помады. Шелковое платье, в которое мать наряжалась на праздники, висело на ней, как на вешалке, хотя сегодня, это Рома знал точно, никакого праздника в календаре отмечено не было.
Впрочем, для кого-то и день взятия Бастилии – праздник.
Зябкин, на плече которого болтался извлеченный из саркофага, костлявый труп колдуна, завернутый в коврик, набычился – мать дебильно лыбится, значит, стоит ждать неприятностей.
– Я выхожу замуж. – огорошила она сына. – Ты, рад, мой мальчик?
Зябкин выпучил глаза – замуж? Кто? Мать? Да кому нужна старая, облезлая, вечно пьяная моль?
Мгновенная догадка заставила вампира нахмуриться.
– За Глеба Геннадьевича. – гордо подтвердила его самые худшие предположения, женщина. – Теперь у нас будет самая настоящая семья. У меня появится муж, а у тебя, сыночка, отец и сестра.
– Дожили. – презрительно скривился Роман. – Раньше дерьмом воняло за дверями, теперь его еще и в мою комнату притащат. Ух и жук этот Глеб – нашел для дочки бесплатную сиделку.
Хлопнув дверьми в сердцах, Зябкин не расслышал последних слов матери:
– Ох, что-то, как-то тяжко стало. Замутило, а в кишках будто когтистой лапой провернуло. Наверное, водка паленая была. Зинка-сучка, опять взялась за старое! Ну, я ей с утра покажу, лахудре, как честным людям, за честные деньги дерьмо продавать!
*
Чернокнижник пялился на Зябкина пустыми глазами. Жизни в них не было, ни на грош. Роман не унывал – слыхал он, что подобное случается с чародеями в том случае, коли они долгое время в заточении провели, лишенные возможности пользоваться собственным даром.
Этот, по всей видимости, немало годков в овраге обретался, на глубине трех метров под землей. Если бы не размыло стены оврага, а Роза палец не оцарапала об острый гвоздь, валяться бы этим костям и дальше. Ненайденными.
Роман, не особо церемонясь, посадил свою страшную находку в единственное, подходящее для этого место – старое кресло, с продавленным сидением.
Старые кости упали и точно вросли. Страшный, обтянутый желтой кожей, лишенный волос череп насмешливо скалился в лицо молодого вурдалака – мол, хлопец, чем еще порадуешь старика-чернокнижника?
Усохшая, костлявая мумия, слишком длинная для человека среднего роста, внушала Зябкину определенные опасения, но отступать от задуманного он не собирался. А задумал упырь, ни много, ни мало, но реанимировать вот эту самую дохлятину и использовать как золотую рыбку.
Опыта в реанимационных действиях Зябкин не имел.
Откуда? Можно подумать, он каждые три дня колдунов-чернокнижников из земли выкапывает.
Как известно – глаза боятся, а руки делают.
Убедившись в том, что двери в комнату крепко заперты, Зябкин решил попробовать первое, по его дилетантскому мнению, самое забористое средство.
Кровь.
Кровь способна реанимировать любого упыря, вырвав кровососа из лап смерти или того, что эту смерть заменяет, если речь идет о вампирах.
Кровь у Романа имелась – в холодильнике пластиковый контейнер, выданный самому Зябкину в качестве пайка и иная – живая, горячая, одуряюще пахнущая.
Патриарх запрещал своему клану охотиться в городе и осушать доноров до смерти. Как по мнению Зябкина – так, глупость превеликая. Бомжей на улицах всегда в избытке, а уж приезжих, так и того больше. Шумные орды черноглазых и горластых людей, выходцев из районов, в которых солнца гораздо больше чем воды, поезда выплескивали на перрон с завидной регулярностью.
На прокорм, вполне хватило бы.
Кто их разыскивать стал бы, бомжей немытых?
Но, кого волнует мнение Зябкина? Он, всего лишь, один из клана и то, не самая ценная его составляющая, а, как говорили в какой-то телепередаче – слабое звено.
Слабый имел бы шанс выбиться в люди, получай он не обычную пайку, а усиленную и пей кровь живых людей, а не суррогат из запасов станции по переливанию, только, кто ж, позволит?
Вот и приходилось Роману извращаться, вырывая свой шанс на жизнь с кровью, а порой, и с мясом.
Пластиковая тара оказалась безжалостна разодрана, а кровь, драгоценный продукт питания, выплеснут в раззявленный рот мертвеца.
И, ноль.
Минут пятнадцать Зябкин ждал чуда, сверля мумию чернокнижника горящим от вожделения, взглядом. Мгновение, ещё, и ещё одно – результат отсутствовал.
Обидно.
– Отсутствие результата, как ни крути, то же есть, своеобразный результат. – решил Роман, не спеша впадать в уныние. Следовало испробовать иной метод.
Может быть, эта самая мумия хочет мяса? Живого и с кровью?
Голубя Зябкин поймал в легкую, благо, сил и ловкости у него имелось куда как больше, чем у обычного обывателя.
Голубь, предчувствуя недоброе, бился в холодных руках вурдалака, но вырваться на волю не сумел. Ледяные пальцы упыря держали крепко.
Сизаря принесли на заклание и бросили к мумии, разодрав грудную клетку для удобства.
Последний свой писк несчастная птаха издала на костях мертвеца.
И?
Ничего.
На краткий миг вампиру показалось, что легкое облачко эфира, отделившись от тушки голубя, втянулось в распахнутый рот страшной находки, но, сморгнув, Роман разочарованно выдохнул – ничего не изменилось. В комнате, как и прежде находились трое – упырь, мертвец и дохлая птица.
Оставалось единственное, рискованное средство пробудить чернокнижника – жертва.
Настоящая жертва, а не обычное подношение.
Зябкин опасался совершать подобные поступки, но, особого выбора не было.
Для опасного деяния, следовало притащить домой вторую половину странного клада.
Свинцовый саркофаг. Тот самый металлический ящик, изукрашенный странными письменами.
Двери своей комнаты-конуры, в этот раз, Зябкин запирал с особой тщательностью – мало ли, вдруг маман очнется от алкогольной дури и решит поцеловать родную кровиночку в лобик. Так сказать, пожелать доброй ночи. Обнаружит вместо сыночка лысый череп и высохшие кости, разорется на весь дом, разбудит соседей, а там и до полиции недалече. Оно ему, Зябкину, надо?
Нет, уж, лучше поберечься и исключить любую случайность.
В два часа ночи коммуналка спала и по коридору никто не шастал. Угомонились все, даже мерзавец Глеб Геннадьевич, вознамерившийся превратить мать Романа в сиделку для своей уродливой дочери.
Везти здоровенную штуковину на тачке-раздолбайке было бы очень неудобно и Зябкин, помявшись, выгнал из гаража старенькую, задрипанную «девятку». Водитель он, честно сказать, был еще тот, но до парка рассчитывал добраться без особых происшествий – ночь, ехать ему предстоит не по самым оживленным улицам, а погрузив на багажник свою находку, ему удастся доставить металлическую фиговину на место гораздо быстрее, ежели тащить ту на той рухляди, которую он спер, взломав соседский сарай.
Кстати, «девятка», как бы тоже, Зябкину не принадлежала и прав у молодого вампира отродясь не было, но уж, раз Глеб Геннадьевич так сильно набивается в родственники, то пусть делится имуществом. Они ж, одна семья, не так ли?
Как и предполагал Роман, обшарпанная, тусклая, убогая машинёнка не привлекла ничьего внимания. Без особых проблем управившись с погрузочно-разгрузочными работами, Зябкин затащил саркофаг на свой третий этаж. Благо, весь дом, точно вымер – ни шаркали ногами бабки-полуночницы, не орала матом на детской площадке дворовая шпана и даже вездесущие коты не сверкали глазищами фар из-за помойных ящиков. Тишь, гладь, благодать.
Зябкин похвалил себя за ухватистость и обстоятельность и отогнал «девятку» на прежнее место дислокации. Добротой соседа оборотистый малый пользовался не в первый раз, наловчившись вскрывать машину без особых проблем. К его счастью, «сигналка» на таратайке стояла совсем никакущая, чему смекалистый парнишка был безумно рад.
Странно выглядел щуплый и невзрачный Зябкин, тащивший на собственном горбу тяжелый саркофаг. Умаявшись от неудобства позы, втащил бандуру в свою комнату, ухитрившись ничего не свалить и не порушить.
Кости, по-прежнему, сидели в кресле. Голый, обтянутый серо-желтой кожей, череп зловеще скалился в никуда, глаза мумии бездумно пялились в стену.
– Вот и славно. – хмыкнул парень, широко зевая. Спать ему не хотелось, в силу особенностей вампирского организма, но привычка.. Проклятая человеческая привычка заставляла брести в постель и валяться в ней до утра.
Не в этот раз.
Очень тихо, почти на цыпочках, Роман прокрался к двери заклятого соседа, отца-одиночки великовозрастной дочери. По мнению Зябкина убогих уродцев следовало давить еще в колыбели. Спрашивается, зачем Тамарке жить, коли она без посторонней помощи себя сопли утереть не может? Сидит в коляске, лыбится и агукает, точно младенец? Испортила жизнь и собственным родителям, и окружающим, особенно ему, Роману. Мамашка-то Тамаркина подобного не выдержала и смылась в неизвестном направлении, бросив мужа и ущербную дочь.
Давно это случилось.
Но, отсутствие родительницы и наличие пьяненько посапывавшего Глеба Геннадьевича сегодня играло на руку самому Зябкину.
Тамарка, хоть и ущербная, но, как-никак, девица поди. Сам Роман не проверял, брезговал – упаси его от подобной чести, но надеялся на то, что хоть и безмозглая, зато с сохранившимся девичеством, тупая девка-инвалидка сгодится для жертвоприношения.
