Ирина Ваганова
Всегда буду рядом

Одна

Аня Кузницина задержалась на рабочем месте. Не следовало бы – Захаровна не тот человек, с которым мечтаешь пересечься в конце дня. Сменщица – до ужаса едкая тётка, – невзлюбила Анюту сразу, как та пришла в цех. Позже Аня приноровилась заканчивать работу раньше, чтобы сложить инструменты, сдать годные ответвители, отметить брак и припрятать заготовки на завтра. Лучше и самой скрыться: поболтать с табельщицей в «аквариуме», пока мастер уходит на перекур. Табельщица тогда была другая – Наташка – приветливая молодая девушка, умевшая ладить и с начальством, и с монтажницами.

Со временем до Кузнициной дошло, почему сменщица цепляется: шустрая новенькая зарабатывала больше, а у Захаровны и глаза были уже не те, и координация подводила. За шесть лет работы Аня приспособилась «ставить мир на паузу». Отключала приёмник в голове.

Работала, не торопясь, повторяла операции бездумно, мысли занимала сочинением стихов. Особо удачные записывала в телефон во время перерывов. Ещё одно развлечение нашлось – придумывала сюжеты фильмов. Монотонный труд стал менее тошнотворным.

Сегодня увлеклась поисками рифмы, опомнилась только, услышав звонок. Захаровна выросла рядом и пыхтела, как чайник со сломанным свистком. Анюта поспешно рассовала по местам инструмент, собрала в переноску коробки с ответвителями.

– А мусор кто за тебя вытряхивать будет? – кудахтала сменщица.

Другие монтажницы повернулись, точно стайка рыбёшек по неслышной команде. Ещё бы! Началось представление.

Сколько раз Аня обещала себе не связываться, а тут не утерпела, ответила, ну и огребла. Чего только ей не высказали: и детей нет, хотя тридцатник скоро, и замуж не берёт никто, и заносчивая, и высокомерная – это одно и тоже, кажется. Опять же, у родителей на шее сидит – Захаровна таких насквозь видит – чуть что, хвостом вильнёт и в путешествие свалит. Забот никаких! Вот девки пошли беспутные какие.

Анюта выскочила из цеха и прислонилась к двери проморгаться, останавливая щекочущие глаза слёзы. Как назло, в конце коридора показался Митя. Мастер заканчивал работу чуть позже – отмечал в журнале выработку. Прошмыгнуть мимо него не получилось.

– Кузнецова, ты чего? Тебе плохо?

Аня открыла рот, но Митя поправился сам:

– Кузницина. Да. Помню. Так что?

– Давление низковато. Встала резко, – схитрила девушка.

Кедров ещё что-то хотел спросить, но Анюта ускользнула.

Вадим ждал на проходной. После первой смены он редко появлялся, зато вечером обязательно провожал Аню домой. Сейчас лучше бы не приходил! Стерпела ритуальный поцелуй, пошагала вперёд. Вадим извиняющимся тоном объяснял, почему его не будет на следующей неделе:

– Некстати у тебя вторая смена, но отложить не получается, – не дождавшись реакции, продолжил: – Ничего страшного, не беспокойся. Обычное обследование. Но, кровь из носу, надо сейчас.

Вадим говорил и говорил, Анюта должна была заметить несвойственную ему словоохотливость – не заметила. До самых дверей ни одного слова не проронила. В голове застрял вердикт сменщицы. Обидно было, что во многом Захаровна права. Кто ей Вадим? Не муж, не жених. Встретит после работы у проходной, возьмёт под руку, доведёт до порога, поцелует, и «До свидания, родная». Родная?

А сейчас даже не поцеловал, спросил только:

– Не слушала?

Анюту прорвало. Наговорила столько всего, что половины не запомнила. Досталось и маменькиным сынкам, которые не желали создавать свои семьи, и набалованным самовлюблённым хлыщам, к которым Вадима никак нельзя было отнести, и вообще всему мужскому населению планеты.

Убежала, хлопнув дверью подъезда.

Все выходные лежала у себя в комнате, выползая только за чаем. Хорошо, что родичи умотали на разлюбезную дачу. Никто не лез с расспросами и рекомендациями.

Спасала «стихира», вернее, сайт «Стихи. ру», где Аня пятый год вела страничку. Новый стишок «О горемыке» набрал просмотры и рецензии, большей частью хвалебные. Всё равно настроение оставалось на нуле. А вечером в воскресенье, когда утомлённые родители вернулись, Анюте пришлось выслушать упрёки: уборку не сделала, мусор не вынесла, продуктов не купила. Что за дочь! Вот-вот, и Захаровна о том же.

На работу пришла в том же состоянии, что уходила в пятницу. Весь день злилась на вселенную. Работала, как варёная. Мастер в конце смены, забирая готовые ответвители, хмыкнул: производительность на уровне ученицы, лучшая работница, называется. Анюта обиделась: один день неудачный – сразу упрёки. Хоть бы кто поинтересовался: как себя чувствуешь, не случилось ли чего?

Измучила себя мыслями о ссоре с Вадимом. Причина-то пустяковая. Да что там, нет никакой причины. Склочная тётка завела, а досталось парню!

После смены шла домой одна. Проходная научно-производственного объединения «Оптика-плюс» осталась за спиной. Немногочисленные работники второй смены разбежались по разным дорожкам. Анюта осмотрелась, нет ли Вадима рядом? Никого. Подруга Люся Шалость ещё неделю будет в отпуске. Подумалось, вот бы завтра пойти с Шалуньей вместе, как раньше – до знакомства с Вадимом. Даже если он припрётся! Аня представила, как с независимым видом шествует мимо бойфренда под руку с Люсей. Кивнёт легонько и всё! Чего он там вообразил? Не обойтись Анюте без его провожаний?

От сердитых мыслей стало теплее, но ненадолго.

Идти мимо заброшенных строений и повалившихся заборов было жутковато. Рассказывали про нападения на одиноких женщин в этих местах. Бандиты, угрожая ножом, сумочки отбирали. Бродячие собаки иногда набрасывались.

Аня прижала сумку к себе и ускорила шаг. Тропка тянулась мимо гаражей. Из-за стены донёсся заливистый лай. Анюта подскочила от испуга, тут же постаралась успокоить себя. Не бояться! Вадим говорил: надо представить себя огромной, важной, величественной, тогда собака не нападёт. «Я большая. Я королева… Я царица, вокруг меня свита…» Собака ещё разок гавкнула из-под ворот и убрала морду. Уф! Пронесло!

Почему Вадим не пришёл? Неужели всерьёз принял Анькин вынос мозга? Вряд ли. Всё-таки психолог по образованию. Насквозь людей видит. А уж Анютины эмоции давно привык игнорировать. Есть какая-то причина, наверняка. Говорил про обследование… Да, точно, Вадиму надо ложиться в больницу, и он просил Аню не навещать. Почему? Стесняется? Точно! С матерью так и не познакомил, сколько Анюта не намекала.

Обида снова всколыхнулась. Вот ведь, лежит теперь в чистой, уютной палате, а она – бедненькая – идёт по закоулкам и трясётся от страха.

Ничего, уже кончается глухая стена гаражей, потом небольшой парк и дальше улица.

Что-то ткнулось в пятку. Обернулась, увидела собачонку, снующую у ног.

– Ф-фу!

Из-за угла гаражей выскочил огромный пёс, за ним ещё один, и ещё. Стая неслась к Анюте на невероятной скорости. Впереди вожак – шерсть клоками, глаза горят, из раскрытой пасти язык вывален, слюна брызжет!

А-а-а-а! Растерзают! Надо себя представить… Кем? Кем? Воображение подсовывало хлипкие образы. «Спасите!» – кричал кто-то внутри головы. Ноги стали ватными, сердце билось внизу живота, язык присох к нёбу. Аня зажмурилась, внимая нараставшему звуку царапавших асфальт когтей.

Стало тихо, Аня открыла глаза. Собаки, пригнув головы и поджав хвосты, замерли в двух метрах. Через мгновение, поскуливая, отступили и пустились наутёк. Что остановило зверюг?

Тревога нарастала. Анюта кожей ощущала чьё-то присутствие. Украдкой оглянулась. Никого не видно. Притаился за деревом или в кустах… «Я – королева! Никто не смеет меня тронуть!»

Поспешила к парку. Может быть, там есть люди?

Нет, пусто. Подошвы Аниных туфель одиноко шуршали по дорожке. Сердце клокотало в висках, в ушах, в шее. Всё тело – одно огромное грохочущее сердце. Скорей, скорей! Улица. Редкие тусклые фонари. Скользнуть в арку и через тёмный двор к подъезду.

Стук каблуков отозвался эхом. Аня нервно оглянулась. Её собственные шаги. Никого. Мелькнула тень. Да! Она видела тень! Кто здесь? Бросилась бежать. Спина взмокла. Чужие глаза смотрят, смотрят ей вслед, Аня ощущает буравящий взгляд! Быстрее, быстрее!

Проскочила арку, метнулась за угол и, прячась за куст боярышника. Пускай жуткая тень мчится дальше, Анюте надо отдышаться! Она вжалась в облупленную стену. В сумке звякнул телефон – пришло сообщение. Выдал! Аня бросилась через кусты, не разбирая дороги. Ветви хлестали по лицу, чуть не выкололи глаза. Скорее! Скорее! Тень рядом, преследует.

Не помнила, как добежала до подъезда, дрожащими пальцами набрала цифры на замке, рванула дверь и с усилием потянула её, чтобы поскорее закрыть. Всё. Спасена. Шорох на крыльце. Скребёт что-то в дверь. Ветка или пальцы? Ринулась вверх, перескакивая через две ступеньки. Вот родная квартира. Достала ключи, с третьего раза только попала в замочную скважину. Громкий стук захлопнувшейся двери разбудил полквартала.

Не разуваясь, Аня пробежала через прихожую и комнату. Отодвинула край занавески, выглянула. Внизу освещённый луной мужчина смотрел прямо в глаза Анне. Кто это? Вадим? Почему стоит там? Ждёт, когда в окне загорится свет. Да, он говорил, что обычно ждёт, когда Аня поднимется и зажжёт свет в комнате. Девушка потянулась к настольной лампе и щёлкнула выключателем. В тот же миг силуэт внизу исчез. Не ушёл, а растаял. Что за наваждение? Аня всё ещё не могла справиться с дрожью. Ухватила одну из мыслей, мелькавших в мозгу, стараясь успокоиться. Вадим крался за ней. Да, это он, несмотря на ссору, провожал. Почему не подошёл по-человечески? Зачем так пугать? Ах, да! Сама заявила, что не хочет его видеть. Никогда.

Аня вспомнила про эсэмэс, прошла в коридор, подняла брошенную на пол сумку. Достала мобильник, прочла: «Не бойся, это я. Всегда буду рядом».

Кузницина уставилась в зеркало. Там, слегка освещённый далёкой лампой, угадывался образ уставшей девушки с длинными спутанными волосами цвета зрелых колосьев. Глаза, подчёркнутые тёмными кругами теней, блестели. Обычно серо-зелёные, сейчас они казались карими.

Милый Вадюша! Надо извиниться за истерику. Анюта выбрала нужный контакт, подождала. Не отвечает. Надо матери Вадика домой позвонить. Он съехал со съёмной квартиры неделю назад и теперь обитал у неё.

Набрала номер. Долго-долго слушала гудки, рисуя пальцем по зеркалу. Круг за кругом обводила едва различимое отражение встревоженного лица. Пришлось положить трубку, так и не пожелав спокойной ночи любимому человеку.

Любимому? В кровати долго ворочалась. В голове вертелся давний спор с Люськой. Та, хоть и была младше на пять лет, обожала поучить подругу-растяпу. Не обидно: весело, с шуточками распекала. Рожицы делала прикольные: то изображала постно-вытянутое лицо Анютиного кавалера, то глуповато хлопала глазами и жеманно поводила плечиком, копируя саму Аню.

– Люська! Чего ты в артистки не пошла? – хохотала Аня. – «Камеди вуман» по тебе плачет, честное слово!

– Тему-то не захлопывай! – горячилась Шалунья. – Кто тебе правду скажет, если не я?

– Ой, да желающих предостаточно. Мать пилит, бабуля намекает, вон, тётки из нашей смены тоже норовят, не говоря уже о Захаровне.

– Не равняй! Они из зависти, а я по дружбе.

Советы Люси сводились к тому, что Вадима надо бросить. Потому как любви никакой нет. Не то чтобы совсем нет, а у Ани к её ухажёру.

– Пойми, чудо! Девушке лучше быть свободной, чем в паре с мямлей. Он и предложения не делает, и под ногами путается. Вроде как ты ему обязана. А ты не обязана! Найди нормального!

– Да где же? Нормального-то? Принцев на всех не хватает.

– Глаза разуй! Вон, хоть мастер наш…

Мысли перескочили на мастера Митю Кедрова. Люська не догадывалась, что, когда Кузницина пришла работать в НПО, Кедров ей очень нравился. В то время ему было под тридцать. Аккуратный, вычищенный, вечная природная укладка вьющихся тёмных волос, никогда не догадаешься, что холостяк. Но вскоре выяснилось, что даже малейшего шанса на отношения с мастером у работниц нет. Митя контактировал с подчинёнными исключительно по делу. Шутки, подколки, заигрывания оставались без ответа, будто не слышал. Игривых взглядов, откровенных нарядов и случайных прикосновений не замечал. Истукан, да и только! Кузницина с месяц пострадала, потеребила душу несбыточными мечтаниями да успокоилась. Благо в чайные перерывы работницы любили позлословить о начальстве, и до новенькой дошло, что Митя – тупиковый вариант.

Луна пялилась в окно, нагло светила прямо в глаза. Аня встала задёрнуть занавески плотнее и выглянула во двор. Никого. А что, собственно, хотела увидеть?

Послышались шаги.

– Нюра, – мамин голос, – чего не спишь?

Аня шмыгнула под одеяло.

– Сплю, сплю, мам.

Та прошла на кухню, комментируя себе под нос дочкино неразумное поведение: после второй смены приходит поздно, нет бы поужинать, так заваливается в постель на голодный желудок. Всё фигуру бережёт. А чего её беречь? Порода их такая – женщины до старости не расплываются. Что сама Валерия Павловна, что мать её – Нюрина бабка, Клавдия Кирилловна – хоть сейчас на обложку модного журнала.

Зажурчала наливаемая в стакан вода, снова прошлёпали мамины тапочки. Анюта заснула.

Вадим

В выходные пришлось тащиться на дачу. Родители затеяли покраску веранды. Как затеяли? Валерия Павловна решила, что пора обновить, отправила мужа в «Кастораму», тот доставил заказанную банку оранжевого пинотекса, а малевать предстояло дочери. Банки хватило на три слоя. Сохнут они по восемь часов, Анюте пришлось оставаться на ночь. За работой, прогулками, барбекю и печёной картошкой время промелькнуло также стремительно, как любимый, выученный до каждого словечка мультик. Аня радовалась возможности побыть с мамой и папой в пику кавалеру. Скоро год, как проводила все выходные с Вадимом, пусть теперь поскучает.

В понедельник вернулась из отпуска Люська – загоревшая, громкая, неумолкаемая. Шалунье не хватало установленных перерывов, продолжала трещать за столом, отклоняясь назад и поглядывая через спину соседки на Аню, которая сосредоточенно работала и механично кивала в ответ на реплики подруги.

Мастер подошёл незаметно и подчёркнуто сухо сказал:

– Шалость! Скажу табельщице прогул поставить. Сама не работаешь и другим не даёшь.

– Так уж и не даю? – подмигнула ему Люська.

Кедров, не замечая фривольной интонации, продолжил:

– У Кузнецовой и так выработка в этом месяце…

– Я Кузницина, а не Кузнецова, – привычно поправила Аня.

– Да. Не важно. Все поняли меня, надеюсь.

Митина спина поплыла вдоль рядов, девушки склонились над зачищенными отрезками оптоволокна, но не удержались, взглянули друг на друга. Люська выразительно закатила глаза, Аня беззвучно засмеялась.

Вместо чая вышли на улицу подышать. Шалунья прихватила пузырь газировки. Прогуливались вдоль пахнувшего свежесрезанной травой газона, задирали головы, подставляя лица августовскому ласковому солнцу. Люся смогла, наконец, выложить подробности отпускных приключений: сначала ей понравился Марат – парень из соседнего блока. С помощью своих нехитрых приёмчиков Шалость соединила две компании, а потом подтянула и третью, уже не помнила по какой причине. В результате размеренная жизнь отдыхающих превратилась в коллективные посиделки и прогулки, сопровождаемые непрекращающимся хохотом. Марат чем-то провинился, Люся переключилась на его друга, но тот оказался с девушкой, короче, случился облом. Уже хотела кинуть всех и найти приключения на стороне, однако двоюродная сестрица, с которой Шалунья и поехала на море, запала на друга того друга и умоляла не бросать налаженное времяпрепровождение.

– Не, ну ты представляешь? Эта «калоша» набрала с собой книжек, собиралась читать на пляже, а теперь во вкус вошла, подавай ей песни и пляски!

– Так и ты не скучала, – Аня потянулась за газировкой, – не поверю, если скажешь…

– Зачем же мне тебя обманывать, – засмеялась подруга, – клеился ко мне один. Фома зовут. Но он так… невзрачный и серьёзный слишком. Хотя с нами ржал не меньше других.

– И-и-и?

– Номер телефона спрашивал, я не сказала, – Шалость на миг посерьёзнела, но тут же затеребила Анюту: – Надо было с нами ехать! Вечно со своим таскаешься отдыхать, а тут столько парней интересных, хоть ненадолго отвлечься, – Люся вернулась к излюбленной теме: – Как там Вадик? Не разродился кольцом?

Анюта скривила рот и дёрнула плечом.

– Ну-у-у? Чего ты? – настаивала подруга. – Неужто поругались?

– Не встречает меня. Звоню – игнор полный.

– А ты не звони! Вот ещё! Пусть катится.

Аня покивала, соглашаясь:

– Сегодня вместе пойдём. Ладно?

– Смотри у меня! Решилась, так держись. А то за проходной чуть увидишь его, побежишь, как на привязи.

На проходной девушек ждал сюрприз. Нет, Вадим так и не пришёл. Зато нарисовался новый Люськин знакомый на серебристом Хендай Солярис. Шалунья даже присела, когда её окликнули.

– Фома! Глазам не верю! Ты как…

– Говорил: найду, – ответил полноватый парень с зализанными светлыми волосами и привлёк смеющуюся девушку к себе, – садись.

– Я с подругой.

– Нет-нет, – смутилась Аня, – мне тут недалеко, добегу.

– Прошу, леди, – распахнул перед ней заднюю дверцу автомобиля Люськин ухажёр, – нам не жалко.

Кузницина забралась в салон и не удержалась – глянула туда, где обычно ждал её Вадим. Так и не пришёл? Эх, зачем она его не слушала тогда? В самом деле на обследование лёг? Почему тогда не звонит? Не должны телефоны-то отбирать. Видно, крепко обиделся.

За окошком автомобиля проплывали тусклые фонари, мелькали раскачиваемые ветром деревья и редкие прохожие. Аня размышляла о том, как ей теперь добираться домой после второй смены, нельзя же злоупотреблять добротой Фомы, который пообещал заскакивать за девочками каждый вечер. Он ведь за Шалуньей, а Анюта лишняя. Новоиспечённая парочка ворковала, а Кузницина чувствовала себя премерзко. Хоть её дом недалеко – высадят и поедут одни, но всё-таки одалживаться каждый вечер Анна не собиралась. Придётся отцу заезжать за ней после второй смены – повторять эксперимент с путешествием сквозь собачий строй не стоило. Представилась реакция мамы, как она начнёт рассуждать об Анютиной беспомощности и неумении «удержать мужика». И будет права. Не сумела удержать Вадима. Не сумела.

Результатом недельных терзаний стал звонок на домашний телефон его мамы. Надо расставить точки над Ё, как говорит Люськин дружок Фома. Аня всё ещё надеялась, что недоразумение разрешится и они с Вадимом останутся парой. Пусть неофициально, пусть урывками, но так, чтобы он был рядом, не важно – в реальности, мысленно или в ожиданиях. Лишь бы считался её другом. Не права Шалунья – даже рассорившись со своим парнем, Аня не почувствовала себя свободной, и других соискателей её руки пока не наблюдалось.

Родители уехали на дачу ночевать, Аня заявила, что ей хватило прошлых выходных, так что побудет дома. Как только дверь за матерью закрылась, подошла к телефону. Анюта раньше не звонила на этот номер, но помнила: цифры совпадали с годом её рождения. Вадим радовался этому факту по-детски. Говорил – судьба. Хотя, какая тут судьба? Полным-полно девушек, Анютиных ровесниц.

Трубку взяли сразу. На том конце провода прозвучал женский голос:

– Да… Кто?

– Здравствуйте, можно Вадима? – сказала Аня и услышала всхлипывания.

– Анечка? Это ты?

– Да. Вы – мама Вадика?

Они никогда не встречались, но девушке отчётливо представилась нестарая ещё женщина с седеющими, собранными в пучок волосами и заплаканным лицом.

– Ты не знаешь, деточка?

– Что? Он в больнице? Вадик говорил про обследование…

– Поздно. Слишком поздно, – женщина уже не могла сдерживать рыдания. – Вадик умер в позапрошлую пятницу.

– Как?! – Аня с трудом выговаривала слова, чуть шевеля непослушными губами: – Я видела его… то есть, во сколько он умер?

Услышав ответ, продолжала спорить:

– Я тогда получила эсэмэс от него. У меня сохранилось…

– Шла операция, не мог Вадюша послать тебе сообщение, был под наркозом. Это кто-то другой. Анечка, прости, я не в состоянии говорить…

– Конечно, – ответила Аня и долго слушала гудки в трубке. С каждым гудком уходила уверенность, что мама Вадима непостижимо ошиблась, он жив, в ту пятницу провожал Аню после работы, прогнал напавших на неё собак, бежал за ней, напуганной до полусмерти, и послал эсэмэску.

Эсэмэс! Девушка открыла перечень полученных сообщений. Вот! Как же? Мать говорит, что в это время Вадиму делали операцию…

* * *

Два дня рыдала. Слонялась по квартире, переводя салфетки пачку за пачкой. Скоро глаза стали краснее свёклы, а из мусорного ведра вываливались скомканные бумажные комочки. Девушка кляла себя за чёрствость и глупость. Отравила последнюю встречу с любимым претензиями и упрёками. Вадик нуждался в поддержке! Чувствовал, что расстаются на веки. Снова и снова Аня восстанавливала в голове события позапрошлого четверга. Вадим прощался, а она не слушала, занятая глупыми обидами. Вот бы вернуть тот вечер! Вот бы уговорить, упросить, добиться позволения присутствовать в больнице. Не хотел волновать, сказал, что обследуется. Или сам боялся операции. Теперь Анне предстоит терзаться чувством непрощенного предательства целую жизнь.

Шалунья выслушала исповедь подруги с непривычно серьёзным лицом.

– Да-а-а, – протянула тоскливым голосом и бодрее добавила: – Так и знала, что он больной. Хорошо ещё ты замуж не успела выскочить, а то стала бы в двадцать семь лет вдовой. Чего хорошего!

– Люся! – выкрикнула Аня. – Как ты можешь!

На них оглянулись женщины, сидевшие на скамейке неподалёку, и мужчины, которые курили, столпившись вокруг урны. Десятиминутный перерыв заканчивался, надо было возвращаться в цех. Девушки стояли, смотрели друг на друга, не замечая спешивших мимо сотрудников.

– Я, – развела руки Шалунья, – операцию твоему Вадику не делала. А что не нужно с ним мутить, с самого начала говорила. Да ты не слушала.

Аня задумалась, позабыв о подруге. Почему он не хотел видеть Анюту в больнице? Как так получилось, что на похороны не позвали? Ведь мать сразу догадалась, кто звонит, знала о любимой девушке сына.

– Пойдём-пойдём, – тянула за локоть Люся, – этот козёл Митька оштрафует чего доброго.

Ну вот, уже и козёл – мысленно усмехнулась Анюта, а давно ли подружка рассматривала мастера как неплохую кандидатуру на роль бой-френда?

Тень между девушками всё-таки пролегла. Кузницина не то чтобы дулась, но решила больше с Шалуньей переживаниями не делиться. В конце концов, у той всё складывалось как нельзя лучше – зачем портить человеку счастливые дни, не так уж их много в жизни выпадает. Аня углубилась в работу, демонстративно воткнув наушники. Люся толкала речи, веселя сотрудниц – за глаза называла их тётками, но это не мешало ей слыть всеобщей любимицей. Развлечь публику Шалость умела. Поднялся хохот, Кедров раз пять выглядывал из своего «аквариума». Стихали на полминуты, но Шалунья отпускала очередную шуточку – и половина цеха покатывалась со смеху.

– Ох, уволит тебя Митька, – еле переводя дыхание, говорила Люськина соседка, – как пить дать уволит. Никакой управы на тебя нет.

– Да пусть увольняет, – бравировала Шалунья, – видала я эту каторгу. Знают только расценки снижать да норму повышать. Я вообще скоро замуж выйду. Вот.

До Ани Люськины слова дошли. Музыка не так громко играла. Слышала, но виду не подала. Надо же, подруга такую новость не сообщила. Видно, так Анюта залипла в своих комплексах, что Шалость не стала лишний раз дразнить. Она вообразила, что подруга завидовать станет? Аня копалась в себе и не обнаруживала радость за Люськину счастливую судьбу. Умом понимала, что надо радоваться, а в сердце зияла пустота. Ничего лучше не придумала, как улизнуть пораньше. Минут за пятнадцать до звонка убрала рабочее место и пошла переодеваться. Мастера встретила в коридоре.

– Митя, у меня голова гудит. Отпустишь?

Кедров кивнул, пробубнив не то до свидания, не то выздоравливай. Аня упорхнула в раздевалку. Шагая через порог, краем глаза заметила, как мастер провожает её внимательным взглядом. Даже перед зеркалом повертелась, изучая, что бы его могло заинтересовать. Всё вроде как надо: защитный костюмчик наглажен, накрахмален, не наизнанку и пятен нигде нет. Прошлась щёткой с длинной ручкой по ткани, стряхивая воткнувшиеся осколки, выпятила грудь, хоть и небольшую, но высокую, красивой формы, стянула ткань костюма на талии, цокнула языком. Да, права Шалость, вдовой рановато становиться.

На краю зеркала мелькнула тень, будто мужчина стоит у противоположной стены. Кто это вломился в женскую раздевалку? Обернулась. Никого. Прошла вдоль рядов шкафчиков. Пусто. Мерещится, что ли? Пожала плечами, взялась за привычные джинсы и джемпер – на улице холодало. Осень ещё не заявила о себе, но и летом уже не пахло.

Люська догнала у гаражей.

– Чего сбежала? – спросила, часто дыша. – Смотрю – нет тебя. Митя сказал: отпросилась. Ну, я следом.

– Голова, – поморщилась Кузницина и провела ладонью по виску, – надоело всё.

– А мне-то как… – поддержала подруга, – Фома в командировку умотал, так что я пешочком, ты уж не бросай.

– Не знала.

– В выходные у него день рождения. Будем отмечать. Ты приглашена.

– Знаешь, не до праздников мне. Только с парнем…

Она хотела сказать: рассталась, но вспомнила, что на похоронах не была – не сообщили. Стало ещё муторней на душе.

– Ну уж нет! Не дам тебе сохнуть. Вадика твоего не вернёшь. Что, монашкой теперь запишешься? Вряд ли он одобрит.

Люськины аргументы не действовали, Аня мотала головой.

– Подруга! Посидим тихо-скромно, никакого разгула. А? Без тебя никак! Честное слово, мне боязно.

– С чего это?

Люська рассмеялась, ткнулась лбом в Анютино плечо:

– У Фомы много холостых друзей.

– Таких же, как он?

Шалунья помолчала, вглядываясь в лицо Кузнициной, потом холодно поинтересовалась:

– Что тебе не нравится?

– Всё нравится. Я приду.

– Синенькое надень, то, что на новый год купила. Очень тебе идёт. Только надо украшения грамотно подобрать.

Аня кивнула. Дома две большие шкатулки качественной бижутерии, придётся поклянчить. Мама – Валерия Павловна – имела непреодолимую страсть к побрякушкам.

Мать с воодушевлением откликнулась на просьбу, выдала комплект: длинные серьги, подвеску и браслет. Тёмно-синие камни классно сочетались с Анютиным нарядом и чудесным образом изменили цвет глаз, казавшийся теперь ярко-голубым.

– Красавица! – приговаривала Валерия Павловна, укладывая дочери волосы. – Зря не послушала, надо было в парикмахерскую сходить. Да и к визажисту. Денег я бы дала.

– Так нормально.

Умеренный макияж смотрелся естественно и подчёркивал достоинства девушки, а высокая причёска, открывшая длинную тонкую шею и уши с великолепными серьгами, делала Аню похожей на августейшую особу.

Перед выходом, бросая последний взгляд в зеркало, Аня вздохнула: для Вадима никогда так не наряжалась. Он любил её такой, какой она и была – в повседневных шмотках, небрежно причёсанную, без туши на ресницах, без румян на скулах. Что ж, это в прошлом.

Когда автомобиль затормозил у ресторана «Принц», Аня хмыкнула. Фома выбрался наружу, чтобы открыть девушкам двери, а Люська обернулась:

– Ты чего?

– Так, название многообещающее.

– Не кисни тут. Ребят надо повеселить.

– Ты и одна справишься, – сказала себе под нос Аня, но подруга не услышала.

Шалунья мгновенно вошла в режим, который сама называла «весь вечер на манеже». За сдвинутыми столиками было шесть человек: именинник, Люся, Анюта, сестра Фомы Вера и два его друга Сергей и Саша. Один из друзей, который предназначался Ане, глаз не сводил с Шалуньи, громко хохоча над её шутками и отпуская свои довольно смешные остроты. Второй молодой человек почти сразу пригласил на танец Веру. Возвращались они ненадолго, поддерживали очередной тост и опять уходили в толпу. Ане пришлось наблюдать за страстями, разгоравшимися внутри неожиданно возникшего треугольника. Фома заметно ревновал, Люська веселилась, Сергей распускал невидимый павлиний хвост, совершенно не замечая злости друга и скучающего вида соседки.

Кузницина тянула коктейль, поглядывая из-под ресниц то на раскрасневшееся лицо Фомы, то на сверкавшие белизной Люськины зубы, то на танцующих. Мысли шевелились вяло. В принципе, всё классно. Тепло, светло, хорошее вино, шикарные закуски, неплохая музыка.

– Вы позволите?

У Ани марашки пробежали по коже от красивого низкого тембра, она оглянулась. Рядом стоял высокий брюнет в дорогом тёмно-синем костюме. Его чёрные глаза были направлены на Сергея:

– Могу я пригласить вашу даму на тур вальса?

Все трое – Сергей, Фома и Люся – застыли с раскрытыми ртами. Первым включился именинник:

– Как девушке угодно.

Аня чувствовала себя зачарованной, она медленно поднялась из-за стола, не замечая, как отъезжает отодвигаемый незнакомцем стул, подала руку и поплыла с эффектным партнёром, будто знаменитая голливудская актриса в роли королевы.

Бойкая музыка не подходила для вальса, но кавалер умело вёл Анюту в несколько замедленном темпе, они гармонично вписывались в едва угадываемую мелодию. Толпа расступилась, освобождая центр зала для загадочной пары. Рука мужчины, крепко держала за талию, вторая приподняла руку партнёрши и едва заметно подсказывала направление следующего па. Кузницина не училась танцевать, если не считать вальса на выпускном в школе, но и это давно забылось. Однако в объятиях незнакомца чувствовала себя уверенно. Ноги переступали независимо, не приходилось прикладывать усилий – всё происходило само собой, естественно и красиво.

Музыка стихла, раздались аплодисменты. Аня обвела взглядом улыбавшиеся лица хлопавших в ладони зрителей, грациозно присела, ощущая, как партнёр, не отпуская её руку, делает лёгкий поклон. Под звуки следующего трека они пошли к столикам. Незнакомец, проводив, наклонился к уху девушки и, едва не коснувшись губами раскачивающейся серьги, шепнул:

– Вы удивительная. Одно удовольствие танцевать с вами.

Отодвинут и придвинут стул, Аня снова сидит за столом, по-прежнему чувствуя себя исполнительницей чужой роли. Сердце трепетало мелко и часто. Глаза всех за столом – Вера и Саша тоже вернулись – устремлены на неё.

– Бли-и-ин, Кузя, – заговорила, наконец, Шалунья, – так клёво танцуешь!

– Выпьем за Аню! – взял бокал Сергей.

– За Аню, Веру и Людмилу, – вмешался Фома, – за наших прекрасных дам!

– Стоя! – громыхнув упавшим стулом, поднялся Саша.

После тоста Аня убежала «пудрить носик». Хотелось побыть одной. В груди штормили неугомонные чувства. Кузницина постояла перед зеркалом, пригладила волосы, спрятав выбившийся локон, промокнула салфеткой пот у крыльев носа и в ямочке подбородка.

– Что это было? – спросила своё отражение.

В сумочке звякнул телефон, Аня вздрогнула. Мама беспокоится? Но ещё не так поздно. Достала мобильный и едва не закричала – сообщение от Вадима!