Ирина Таланкина
Тишина

Книга Первая – «Утро. Просыпается Тишина»

Глава 1. Русалочья ночь

I

Инвожо¹, 6 день от первого солнца, 93 год.

Луна установилась в центре круга колодезной ограды, над самой головой. Ровно и красиво заключилась ночная вестница в черном небе, проскользила светом по мокрому кирпичу стен.

Должно быть, волхвы уже вышли на службу. Но здесь – в темном уголке на окраине мира – не слышно даже отголоска их песни. По стенкам колодца стекают капли взмокшей земли. В трещине напротив разжился мох – к нему страшно даже приблизиться, уж очень мерзкий запах. По зелени сползает холодная капель. В каждой капельке отблескивает лунный свет, и каждые полминуты на камень падает крошечный осколок молчаливой Луны.

Скрипнула, зашуршала земля у колодца. Едва слышный шорох нарушил тишину ночи, острый камешек свалился с ограды ко дну колодца, за ним еще и еще, сыпались мелкие крошки земли.

– Дион, тут ты? – шепот эхом раздался вдоль глухих стен длинного туннеля.

– Тут, – взгляд вновь метнулся наверх – туда, где минутой ранее блестел громадный лунный диск. Остатки леденистого света, заслоненные тенью, мелькнули в круглых синих глазах. – Федор, ты зачем пришел?

В ответ лишь новый шорох, неловкий скрип старого проржавевшего ведра. Вниз к заключенному аккуратно спустилась тонкая веревочка с подвязанным на конце тканевым мешочком.

– Мы сбрали, – пропищал голос сверху, – там пышка с ужина да платок, холодно, поди.

Дело было нехитрое и совсем не новое – далеко не впервые доводилось Диону оказываться в заключении на дне заброшенного колодца, где по доброй традиции отбывали свое наказание все излишне любопытные дети. В отличие от Федора любопытность он скрывать не умел совсем, да и прока в этом сокрытии не находил.

– Началась служба? – чуть слышно сказал Дион, дважды дернув за конец веревочки в знак благополучного получения съестных даров.

– Началась, – эхом прозвенел голос.

– Так топай отсюдова, покуда не заметил кто.

Пышка с ужина, на который провинившемуся попасть не довелось, оказалась холодная и помятая – Федор с особым усердием упрятывал под подушку свою добычу, чтобы в целости донести ее брату.

– Не приметят, – махнул он рукой, наваливаясь на самый край колодца там, где выступал покатый камень. Колодезное дно заливал холодный свет, благодаря чему на самой глубине едва различалась знакомая фигура и два больших синих глаза.

– Межеумок, – вдруг с самой искренней невинностью засмеялся Федор, – просто мысль сказал я, что у ограды ходят волки, а ты – сразу глядеть. Подставил себя, так еще и место наше чуть не выдал на всю Тишину. Одно дело, что знает про него настоятель Лука – так молчит он. А что, ежли бы тебя отловили волхвы иль дружина, спросить позволь?

– Ты своими сказками мне зубы не морочь! И без тебя волков посмотрю, – заключенный с наигранной угрозой махнул кулаком наверх, в ответ на что Федор тихо засмеялся:

– Зубы заговаривают!

– Вот и не заговаривай!

Секретное место, из-за любви к которому Дион уже не раз становился жертвой настоятельского гнева, скрывалось неподалеку от заброшенного колодца, в четвертом округе громадного поселения Тишины. То была угловатая щель ростом с полчеловека, проделанная в толстом заборе из бревенчатых кольев. По всем четырем сторонам селения тянулся древний частокол, а за ним чернела загадка, поражающая пытливое детское воображение – бескрайний лес. Полоса крон покрывалась игольчатой рябью ветра, шумела, качалась и живым кольцом обнимала общину, спрятанную от глаз целого мира. Выход в лес дозволялся лишь через главные ворота, с разрешения Особого круга волхвов и только взрослым, с целью охоты или сбора диких растений. Дети, конечно, тоже порой пробирались в лесные гущи, но то были уже дела секретные и весьма редкие – мало кто стал бы рисковать ради подобных шалостей. Да и к чему выходить? За лесом – сумрак, а здесь – дом.

Однако подобное мнение разделяли не все. Дом детей располагался совсем недалеко от границы поселения, а потому нетрудно было услышать из леса волчий вой, гудевший посреди ночи. Конечно, Федор не мог не предположить, что стаи бродят совсем рядом со стеной. А Дион всегда мечтал увидеть вживую дикого зверя. Не мудрено, что никакие правила и наказания не смогли бы составить конкуренцию такому давнему соблазну, как охота на настоящего, живого волка. Вылазка вышла недолгая – оборвалась она уже на границе Тишины, у секретного выхода в лес – старик-настоятель Лука с несвойственной ему сноровкой подловил Диона за несколько шагов до того, как тот успел выскочить в лес. Наказание последовало соответствующее – ночь в заброшенном колодце. Не самое приятное, но терпимое и знакомое. Расплачиваться за свое любопытство Дион давно привык. А вокруг оставалось еще столько секретов – немыслимые тайны хранила в себе родная Тишина.

Тишина не обозначается на картах; не отыскать ее ни в учебниках истории, ни даже в краеведческих книгах. Самородный мир спрятан в центре большой страны. Мир людей, связанных историей и верой. Они не знают ничьих порядков и законов, существуют вне закона времени – они предпочли укрыться, застояться и спрятаться в ворохе древних традиций. Теперь, спустя почти сотню лет после закрытия Тишины от внешнего мира, потомки первых отцов уже и не знают той реальности, от которой с небывалым усердием оградился когда-то маленький осколок гордого народа.

Впрочем, здесь есть все, чего требует незатейливое мировоззрение тишинца; огромное озеро с двумя притоками речки разделяет маленький мир на две равные половины. С одной стороны – поля, ремесленные и, главное, люди. Здесь содержатся второй, третий и четвертый округа. На другой стороне – особые земли – первый округ, обитель приближенных к Высшему миру.

Федор и Дион выросли, как и все дети, в четвертом округе, где жили подле друг друга, не расставаясь, одиннадцать лет. Редкое и радостное событие прогремело в тот день, одиннадцать лет назад – рождение сразу двух детей от одной матери. Их решили не разлучать, несмотря на опасения волхвов о том, что два брата подле друг друга – два связанных одной кровью человека – нарушение важнейшей семейной догмы. Семья народа Тишины одна для всех: Верховный Жрец – отец каждого, рожденного в стенах бескрайнего частокола. В Тишине всякий другому брат, и не может быть родство кровное превыше родства духовного.

Однако Федор всегда явственно ощущал это различие. Люди вокруг столь разноликие и пестрые, в то время как глаза брата – отражение собственных.

В раннем возрасте Диона и Федора путали между собой, а некоторые и вовсе считали, что это один и тот же человек: неуклюжая фигура с вечно спутанными черными волосами, падающими на плечи, которые быстро росли и всегда мешались, кололись, неровными кольцами вились у лица. Под густыми темными бровями мелькали глаза – свет луны – почти сразу что-то в них виделось бесноватое. Однако различать братьев все же удавалось. Явственно проступала и разная форма лица, и разные голоса, и с самых ранних лет совершенно разное поведение.

Впрочем, было еще одно весомое различие между двумя братьями. Различие это проявилось далеко не сразу, а лишь на седьмом году жизни, после чего мигом стихла всеобщая радость об одновременном рождении сразу двух здоровых юношей в селении. И бесноватость в детских глазах казалась жителям все более явственной.

Сколько не ходили знахарки за Федором – все было бесполезно. Помогали даже волхвы, но ни один обряд не мог изгнать невиданного порока. В случайные моменты мальчик вздрагивал, словно одержимый, дергал руками, распугивая как детей, так и взрослых поблизости. Все боялись заразиться одержимостью. Труду это не мешало, а потому Федора решили пощадить, оставить жить среди остальных детей в большом общем доме в четвертом округе. Однако женщины и старики продолжали недоверчиво глядеть на него – странная болезнь пугала, и среди людей гуляли слухи, словно даже во взгляде детском в минуты одержимости мелькали искры ночного демона. Если бы не благосклонное снисхождение волхвов, перевели бы давно одного из братьев в соседнюю землянку – место, где содержались все больные и юродивые.

II

На заре заключение Диона закончилось – на дно колодца спустили веревочную лестницу, и долгожданный путь к утреннему свету наконец открылся. На место холодного ночного светила в небо пробирался яркий огненный шар.

Четвертый округ. По тропинкам сновали кухари в белых одеждах, в руках они носили разнообразные кухонные снасти от глиняных крынок с молоком до больших котелков с кашей. Кухонный домик был переполнен людьми за готовкой, из-за приоткрытой двери катился запах горячей стряпни, каждую минуту утреннюю гладь разрезал стук и треск посуды.

До заутрока оставалось чуть меньше часа. Всюду вокруг низких домиков расплывался свежий туман, в белесой дымке которого утопали бревенчатые стены и маленькие окна, накрепко закрытые створками с мутной слюдой. Просыпалась Тишина – все вокруг оживало и оправлялось ото сна.

Дион быстро добрался до дома детей. Это была длинная двухэтажная постройка, более напоминающая огромное зернохранилище, нежели дом. За тяжелой дверью звенели знакомые голоса. Красочные росписи паутинами покрывали белые стены комнат и коридора. В каждой комнате лениво велась своя незамысловатая беседа о каких-то детских радостях: о скором празднике, о танцах и большом костре, который устроят волхвы посреди поля в первом округе. Коротали время в ожидании заутрока, и минуты тянулись непозволительно долго.

На комнату приходилось по шесть кроватей и по два сундука для одежды и снастей. В центре одиноко белело маленькое квадратное оконце. На втором этаже жили девочки. На пути к своей комнате Дион различал долетающий сквозь потолок разноголосый гул.

Когда в череде одинаковых дверей мелькнула нужная – Дион мог отыскать ее даже с закрытыми глазами – он молча проплелся внутрь и упал на кровать, изнывая от усталости после целой ночи, проведенной на дне холодного колодца. Под головой противным скрипом отозвалась перекладина. Росписи прыгали по стенам и оживали в замысловатых узорах на крыльях огненных птиц. На потолке в причудливых формах расплывались морды диких зверей, в которых заключены, по преданиям, силы духов и их отражения. Образы эти с самого детства знал каждый тишинец и молиться им обучался раньше, чем ходить. Звери эти, верно, в природе выглядели совсем не так, как изображались на картинках – Дион был в этом почти уверен. Ведь не может быть такой кривой и сутулый нос у такого величественного зверя, как волк или, тем более, рысь.

На кроватях неподалеку, близко составленных рядом друг с другом, сидели два других жильца комнаты, в то время как все остальные выбежали на улицу помогать кухарям. В углу мелькнула скрюченная тень старичка-настоятеля Луки, который еще вчера безжалостно вытрепал Диона за уши, а сегодня уже преспокойно восседал на сундуке в их комнате, опершись руками о колени. Весь он был, казалось, таким же ветхим и скрипучим, как и вся мебель в доме. Дион гордо вскинул кончик носа и, не поздоровавшись ни с кем, уперся лицом в подушку. Остальные ребята лишь тихо посмеялись над очередной его горделивой выходкой, после чего быстро вернулись к своему разговору.

Они сидели в маленьком кругу, с умытыми лицами, выспавшиеся и веселые, о чем-то перешептывались между собой. Краем уха Дион различил голос брата:

– Так почему ж нельзя?

– Ага, разве ты хочешь, чтобы тебя съели дикие звери? Только взрослым дозволено, – отвечал ему другой житель комнаты.

– Далеко не уходит никто. А непонятно вот мне, почему нельзя лес перейти им? Ведь интресно же, что там, за лесом.

– Как так им целый лес перейти?

– Дурак ты, Арий, – отмахнулся на друга Федор, – мыслить шире надо.

Спор выходил весьма насущный. Дионом овладело непреодолимое желание тоже вставить свою монету в разговор, однако уж очень ему не хотелось пересекаться взглядом с настоятелем. Обида за вчерашнее наказание еще не прошла. Тем временем настоятель Лука с немалым интересом слушал происходивший между детьми разговор. Любил старый учитель изредка поглядеть, о чем толкуют его подопечные. Много занимательного можно было сыскать в детских рассуждениях.

Далеко не каждый тишинец во старости мог развлечь себя обучением юного поколения. В настоятели избирались лишь самые ответственные и трудолюбивые жители округов, уже окончившие отведенный срок в полях и ремесленных. Старые и премудрые – первые проводники в жизнь – настоятели растили и поучали детей общины. Лука о своих учениках заботился усердно, без лишней мягкости, но с любовью. То был человек большого сердца, за долгие годы повидавший трудности и страсти жизни, всегда и всюду чтивший правило и закон своего мира. Оставив молодость на полях третьего округа, он коротал свои последние дни здесь – в четвертом, где содержались все неспособные к тяжелому труду. В четвертом округе жили старики, малые дети и юродивые.

Что до остальных трех округов? Второй и третий – обитель простого люда, мужчин и женщин от тринадцати до шестидесяти лет. По равнинам третьего округа гуляли пахари, рыбаки, мельники и пастухи – народ самый мирный из всех. В избах второго округа громко стучали молотки ремесленников и голосили охотничьи песни. Первый же округ был далек от всех остальных – в нем дозволялось жить лишь людям духовно просвещенным, лишь им была доступна связь с духами и великая истина жизни, которой они благосклонно делились со всем остальным народом. В первом округе жили волхвы.

– Вот Дион послушался тебя, – возмущался тем временем обиженный Арий, – и посидел положенного в колодце, ага.

В эту минуту с Диона слетела маска обиды – он никак не мог позволить себе пропустить перебранку с Арием.

– А ты!.. – Дион прыжком сел на кровати и несколько секунд пытался придумать что-нибудь обидное в ответ на упрек, однако ничего подходящего из известных ему выражений не нашел, поэтому, не растерявшись, злобно кинул в Ария подушку. Тот лишь увернулся, вопросительно посмотрел на друга и с важностью произнес:

– Не пойму, отчего вы оба злитесь? Глупые же у вас мысли, зачем нам в лесу что-то искать? Чего хотите, чудес или демонов, чего ж вам в мире невиданно? Нам и здесь хорошо, ага. Не просто так ведь мы в Тишине живем. А за лесом, гворят, бесы да иноверцы, оно вам надо?

В ответ ему последовал одновременный вздох обоих братьев. Толковать с Арием было не о чем. К слову, заносчивость его проявлялась исключительно в вопросах религиозных, да и то немудрено – Арий был одним из немногих избранных природой счастливчиков, кому предстояло стать частью первого округа. На фоне сверстников Арий выделялся сразу: среди пестрой палитры детских лиц вычурно блестели белокурые волосы и лазурные глаза, всегда спокойные и чистые, как снег. И голос его, всегда негромкий и важный, лился складным звуком, как льется лесной ручей по пригорку. Арий жил наравне со всеми остальными детьми, но судьбою ему был предназначен путь в первый округ. Это прекрасно понимали все.

Способный ребенок блистал, безусловно, складным умом и недетской рассудительностью, даже некоторой твердостью характера. Данностями природы Арий не мог не гордиться. С жалостью он глядел на Федора, которому, быть может, суждено остаться в четвертом округе среди всех слабых и болезненных. Споры между ними вскипали неустанно. Однако из раза в раз правда оставалась на стороне будущего волхва, нежели на стороне бесноватого мальчика, которому вдобавок еще и прилетало несколько насмешек. Дружить им было очень непросто, да и дружбой это было трудно назвать – скорее привычкой.

– Не может же бескрайним лесом заканчиваться мир! – не унимался Федор.

В отличие от рассудительного Ария, Федор очень любил мечтать. Любая загадочная деталь, неприметно воткнутая в привычную повседневность, могла целыми днями не давать ему покоя – все хотелось докопаться до значения этой детали. Подобная пытливость в Тишине не приветствовалась, ведь тайны на то и называются тайнами, чтобы оставаться таковыми – непостижимыми уму.

– Толком не знает никто из нас, что там. Может, там существа такие же, как мы. С ч… – слово оборвалось, на мгновение лицо Федора резко исказилось в пугающей гримасе, а голова дернулась к плечу. Такое бывало, и все привыкли – никто уже давно не складывал руки ладонями друг к другу в священном жесте, означающем защиту от нечистой силы.

– Вот видишь, – проговорил Арий, – это все от твоих речей нечистых. Чушь всякую гворишь, тебя духи наказывают, ага.

Федор обиженно поджал губы и неловко улыбнулся. Возмущенный Дион хотел наконец что-то возразить, синие глаза опасно засверкали, однако его прервал внезапно заскрипевший голос настоятеля Луки:

– Арий прав, – все знали, что сейчас непременно последует какая-нибудь древняя история, которая долго настаивалась во время затянувшегося молчания старика. – Ты гворишь, Федор, что за лесом могут жить такие же, как и мы. Не мудрено от тебя такое рассуждение услышать, уж больно ты дитя пытливое, токмо вот я на твоем месте своим любопытством не стал бы народ забавить, токмо смеху от сего разговора. Неспроста отцы здесь схоронились, на то существует целая история. Мне, в отличие от вас, млодцев, довелось большую жизнь отжить, я дитем еще первого Верховного Жреца собственными, вот энтими, очами видал. Как нынче помню – на него глядел, а он словно не с земли, не человек словно. Глянет – как стрелой пронзит, и ажник солнце само ему служило, светом своим кожу его не смело жечь, лучом в очи не смело глянуть. Все они, Жрецы, такие, во всех поколениях. Им больше нашего даровано.

– Так потешьте нас энтой магической историей, – съязвил Дион.

Настоятель Лука метнул на него строгий взгляд:

– Не злорадствуй, Дионисий. Мал еще, чтобы над стариком насмехаться. Я лучше вам расскажу, пока минутка есть, отчего первый Верховный Жрец оградил Тишину от всякого гостя с чужих земель. Тогда и ответы на твои вопросы, Федор, мигом сыщутся. Девяноста три года назад, как слагают уста, в том большом мире, где невольными заложниками жили наши предки, творилось страшное: дикие бесы подымались из-под земель, всюду разливались красные-красные реки крови, много людей полегло, никто не знает, сколько. Страшная болезнь разума людьми овладела. Люди подчинились бесам, пытались истребить всех неверных их демоническому учению и даже до наших предков добрались. Должно быть, нечистые все еще бушуют в том мире, и ежли наш человек выйдет туда – ба! Пути назад нет, всего поглотят до самых костей! Токмо Верховный Жрец, наследник воли духов, может властью своей великою спокойствие в Тишине хранить и беречь нас от красных демонов. У них цель единая – истребить наше верование. Уж сколько оно пережило! В те времена, когда Тишина была открыта миру, на предков наших тоже охотились. Поэтому души их разгневаны, а в гневе сила! Большая сила в древнем гневе. Обрегают отцы нас теперича от всякого гадкого иноверия. Они попрятались кругом нас, в зверях и светилах, в цветах и деревьях, в земле и воздухе, они дают нам жизнь и спокойствие, а мы за это чтим их великую память. Память и преданность духам. И в мире сила их, в мире сила истинная, в природе – в землице, в воде, в пламени и ветре.

– Ежли были так сильны предки, почему ж они не истребили самих бесов? – фыркнул Федор. – А нам теперича, видите ли, ютиться.

– Даже на волков поглядеть нельзя, – поддержал его брат.

– Гонения, – старик с сожалением опустил в пол свои маленькие глаза. – Их было много, очень много, все кругом было окрашено красным. Бесы неистово гнали отцов наших с земель их. Радуйтесь и духов благодарите, что на вашу долю не выпало увидать беспорядков, подобных тем, что царствовали в мире сотню лет назад. В беде рождаются сильные, но не всякая сила стоит горечей, за нею приходящих.

На улице завыл протяжный колокольный звон. Заслышав его, настоятель Лука вновь замолк и неуклюже поднялся с места, жестом указывая детям, что пора идти. Все мигом засобирались к заутроку. Комната, еще минутой ранее притихшая под тяжестью жуткого рассказа, вновь оживилась, разговоры об истории сменились будничными обсуждениями предстоящего дня. Сквозь мутную слюду в маленьком окошке пробивалось уже окрепшее, нагретое летним теплом солнце.

III

Между домом детей и маленькой кухонной пристройкой уже были выставлены два длинных стола. Вокруг столов возились люди, заканчивали последние приготовления к заутроку. В теплое время в каждом округе Тишины трапезы проводились на улице.

Протяжный голос медного колокола начинал день.

В четвертом округе народ у столов собирался соответствующий – старики за одним столом, дети за другим. Юродивых, которые содержались поблизости, было принято кормить отдельно от остальных – боялись, что бесы их могут проникнуть в души чистых людей.

На белоснежных скатертях ровными рядами выставлялись десятки одинаковых блюд, над маленькими деревянными чашками пленительно танцевал в воздухе дымок от горячей каши, едва снятой с печи. Украшением столов служили первые полевые цветы в узких глиняных вазочках. Свежий запах разносился по всей трапезной. Следуя распорядку, люди вставали у своих мест за столом и несколько минут молчали в смиренном ожидании. У самого края детского стола горбился настоятель Лука, под тяжелым взором которого неугомонные ученики выдерживали эту священную тишину, не произнеся ни звука. Каждый знал – за любую шалость можно получить ложкой по голове и лишиться завтрака за нарушение обычая.

Дион нетерпеливо мялся у своего места между братом и Арием, скрипя зубами от ожидания – в голове уже рисовалась сладкая минута, когда он сможет с жаром накинуться на горячую кашу. Взгляд рассеянно бегал по столу под острым звоном всепоглощающей тишины; внимание привлек стакан, стоявший неподалеку от большой деревянной ложки. Дион тихонько повел головой, чтобы разглядеть: и правда, молоко! Ожидание сделалось еще более томительным.

Несколько десятков ладоней одновременно сложились в священном жесте. Прием пищи непозволительно было начинать без поклонения. Все молчали, в мыслях обращаясь к великой и непостижимой силе, дарующей и день, и ночь, и трапезу. Лишь Дион никак не мог оторвать взгляд от стынущей в тарелке каши, запах которой одурманивал всякую разумную мысль в нем, позволяя забыть даже о таинстве молитвы перед трапезой. На языке томился сладковатый привкус свежего молока.

Спустя три минуты, когда безмолвная молитва была кончена, старики первыми начали садиться за скамьи, их примеру мигом последовали и дети – можно начинать трапезу. Наконец, можно и говорить – по столам разносился тихий полушепот, кое-где звучал даже смех, чуть заглушаемый стуком деревянной посуды. Не веря своему долгожданному счастью, Дион спешно накинулся на еду.

– Млоко! – радостно заметил Федор. – Откуда ж такой праздник нам?

– Што за дурны вопрос? Сегодня же Русалочья ноча! Вечером, должно, большие гулянья буде, – звонким колокольчиком рассмеялся девичий голос напротив.

Дион, успевший обжечь язык о горячую ложку, поднял взгляд в поисках источника знакомого звона.

– Што, теперя я уж любе каши-то буду? – непозволительно громко засмеялся колокольчик вновь.

– Тише, Агния, – унимал ее Арий, – не смейся так громко, а то настоятель будет гневаться.

Агния ужасно не любила, когда Арий делал замечания ее смеху – а делал он это слишком часто. Ответом ему последовал недовольный блеск двух зорких черных глаз. Этим чудесным умением блестеть они напоминали застывшие капли темной смолы, обожженные палящим ветром.

Многие дети шутили, что Агнию стоило бы переселить на первый этаж, к мальчикам – она все равно вела себя хуже Диона, и зачастую становилась инициатором его пакостей, за что тоже терпела наказания. Однако, в отличие от друга, впутывалась в приключения Агния уж точно не из особенной любознательности – она просто любила отыскать какую-нибудь очередную забаву. И чем опаснее будет эта забава, тем интереснее станет ее опробовать.

Узнать, а точнее – услышать Агнию можно было издалека. Постоянным спутником девочки был неприкрыто громкий нелепый смех, повсюду трезвонивший колокольчиком. Он, казалось, выходил у нее непроизвольно, сам по себе просвистывал сквозь узкую щербинку между зубов.

– Нынче чрез костер буде прыгать! – бурый янтарь горел в глазах. Агния в предвкушении стучала ложкой по краю тарелки, не обращая внимания на еду и даже на молоко в стакане. – Арий, буде с нами прыгать?

– Да, хотел бы я поглядеть, как ему пятки подпалит, – хихикнул ей в ответ Дион.

Два хищных взгляда одновременно уставились на растерявшегося Ария, на что он вскинул руки перед собой и скупо промямлил:

– Как не прыгать-то? Традиция же, ага…

– И Федора чрез костер пустим, – продолжали нарушать спокойствие заутрока Агния и Дион.

Федор непонятливо взглянул на них и, не успев спросить, почему именно его нужно непременно кидать через костер, непроизвольно дернул головой в бок и скривил брови в неестественной дуге. Очередной минутный бой с безымянным внутренним демоном.

– Вот поэтому, – ложкой указала на него Агния, – бесов буде изжигать.

– Агния! – с наигранным осуждением засмеялся на нее Дион. Однако девочка уже не слушала его и не заметила даже обиженный взгляд Федора – она вновь повернулась к Арию и продолжила изводить его очередными расспросами.

Агния знала – будущий волхв едва ли не наизусть помнит все традиции и обычаи Тишины, что совсем не удивительно – Арий с раннего детства начал изучение высших таинств и до безумия этим гордился, а потому не мог упустить шанса пощеголять своими точными познаниями. Стараясь не замечать небрежные движения девочки, он терпеливо отвечал на все: рассказывал о символическом значении костра, о дневных купаниях перед Русалочьей ночью и о важных молитвах, способных в этот праздник уберечь от пробудившихся русалок.

– Добро, – широкая улыбка растеклась по губам Агнии, – значе, я выточу на камешке руну ветра. То-то впору и на русалок идти в охоту!

– Да, на русалок! – Дион забыл про кашу.

Арий лишь устало вздохнул:

– Вы же понимаете, что накажут, ага? Лучше следуйте обычаю, а ночью к озеру подходить нельзя, только чрез мост перебираться и очень опасливо, – заученные наизусть правила ритмично отскакивали от зубов.

В ответ очередной смешок. Агния сделала вид, что послушала друга, и, снисходительно махнув ему рукой, начала что-то увлеченно обсуждать с Дионом. Конечно, Арий знал, что эти двое его слов ни за что в жизни не послушают, к тому же и Федора с собой утащат, а потому положил себе целью непременно уберечь их от ночного похождения в самый разгар праздника. Он и сам не сознавал, отчего совесть то и дело настойчиво укалывала в затылок, заставляя вытаскивать друзей из всех их авантюр, никогда не предвещавших благополучной развязки.

Было странно представить себе жизнь без их надоедливого смеха, и как-то очень не хотелось, чтобы Агнию утащили русалки. Федора и Диона они итак не тронут: один юродивый, а второй сам по себе любую русалку изведет. А вот Агния уж слишком красивая для речного демона – на первый взгляд, лицо ее имело вид совсем неприметный: острый подбородок, большой рот, всегда смеющийся и с некрасивой щербинкой между зубов, по-мальчишечьи подстриженные до плеч волосы, спутанные в бесконечном множестве мелких кудряшек. Однако что-то милое и очень родное виделось во всех этих неприметных чертах, вычурными мазками обозначавших прекрасную в своей живости картину.

Она была очень кудрявая. Арий знал – под мягкой овечьей шкурой скрывается буйный и неистовый вихрь.

Раньше он верил, что, став волхвом, непременно сможет изгнать из нее этот вихрь своими молитвами, но с каждым годом дружбы всем становилось ясно – вихрь жизни неистребим, он всегда сам собою вырывался из черноты больших красивых глаз. И что-то особенно прекрасное обнаруживалось в сердце этого вихря.

IV

После обеда все засобирались на озеро – купаться в русалочью ночь было опасно, а потому днем жители Тишины в преддверии гуляний разбредались по баням и водоемам. Во всех округах шумели приготовления к празднику.

Путь до речки лежал через второй округ – место, где проживали ремесленники и охотники. Мальчишки шли по широкой центральной дороге, окруженной по обеим сторонам ремесленными мастерскими. Арий как бы невзначай протянул:

– Скоро Агния будет жить здесь. Недолго уж осталось.

– Скоро? – усмехнулся Дион. – Два года еще целых! Да и чего ты так гворишь, будто нас эти округа совсем разлучат? Ведь никто не мешает нам всем вместе дальше дружить и после распределения.

Арий не посчитал нужным что-нибудь отвечать – Дион размышлял совсем как маленький. Будущему волхву мир виделся куда сложнее, а беззаботность друзей раздражала.

– Арий, когда волхвом станешь, расскажешь ты нам, что там, в Книге Книг? – сказал Федор. – Слыхал я, что волхвов грамоте учат. Завидно даже. В Книге Книг наверняка есть истории о том, кто живет за лесом.

– Уймись, Федор. Тебе же настоятель все рассказал сегодня, – вздохнул Арий. – К тому же, воспрещено в миру это таинство раскрывать. А тебе об грамоте и мечтать неведомо, куда уж до Книги.

– А ежли все равно до грамоты доберусь я? Уж поглядим, кто первый! У меня до Книги Книг есть мечта большая: что, ежли там больше сказано, чем нам толкуют? Знаете, ведь так устроен человек – верим мы каждому слову настоятеля Луки, потому что настырно убеждают нас, что правда это. Но что, ежли не правда? Что, ежли проверить?

– Юродивых грамоте не учат, – жестко отрезал Арий, порядком раздраженный этим разговором. Подобные суждения друга он воспринимал как личное оскорбление.

– И славно. Меньше знаешь – крепче спишь, – лениво поморщился Дион. Сложные загадки и пространные философствования он никогда не любил, а особенно они неинтересны были мальчику в столь нежном возрасте, когда мысли более волнуются предвкушением ночных плясок у праздничного костра.

После захода солнца народ стекался в первый округ. Лунная дымка убаюкивала небо, а на мостиках у озера летали расшитые цветастыми узорами юбки и рубахи, мелькали пышные венки на головах, и даже воздух в праздничную ночь становился будто бы совершенно иным. Молодые девушки пели плясовые и раздавали венки всем проходящим к месту празднества. Летние гулянья всегда отличались особой красочностью. Нитями голосов оплетался сумеречный островок людей, толпившихся вокруг деревянного столба в центре широкой поляны.

Русалочья ночь была ночью благодарения природы. Тишинцы признавали власть ее над всеми началами жизни, благодарили за дары лета и просили о щедрых дарах осени. Днем солнце восходило необычайно высоко над землей, горело вестником могучей силы предков. А ночь считалась самой сильной ночью в году. В эту ночь магия Тишины, по преданиям, питала столь большую силу, что в иных тенистых уголках ее свет можно было обнаружить простым человеческим взором.