Ирина Мартова
Ничья

– А что стряслось-то?

– Кошелек украли.

Дежурный сразу потерял к ней интерес и уставился как на надоедливую муху.

– Вы дома внимательно посмотрели? Может, забыли?

– Дома? Я совсем не смотрела, – сердито зыркнула на него Лиза.

– Вот видите, – он удовлетворенно кивнул. – Идите и посмотрите.

Но к Елизавете, уставшей от понукания чужих людей, вернулась прежняя уверенность. И она ринулась в бой…

– Нечего мне дома высматривать. Знаю точно, что я его с собой брала.

– Забиваете вы нам голову, гражданочка, неважными мелочами, – досадливо сморщился дежурный.

– Как это неважными? – вышла из себя Лиза. – Это кто здесь решает, важные у меня дела или нет? Ишь, умник какой нашелся, – неосознанно добавляла она громкости и ярости своему голосу. – Или надо, чтобы человека убили? Тогда вы зашевелитесь, и дело станет важным?

– Ишь ты, сразу в крик! Ходят тут со всякой ерундой, – совсем обозлился раздосадованный дежурный.

Но теперь уже Елизавету трудно было урезонить и остановить. Она запальчиво хлопнула ладонью по небольшой полочке под окошком дежурного.

– Что это за порядки здесь? У человека беда, а им до лампочки! Или принимайте заявление, или вызывайте вашего начальника!

Чуть дальше по коридору отворилась дверь, и оттуда вышел высокий статный мужчина в форме.

– Что за шум, а драки нет? Самойлов, что происходит?

– Вы кто, начальник? – резко обернулась Елизавета.

– А в чем, собственно, дело? – сдвинул брови майор Минаев.

– А дело вот в чем, – Елизавета сердито ткнула пальцем в опешившего дежурного. – Вот этот не хочет принимать заявление.

– Товарищ майор, – вытянулся в струнку дежурный, – да она, сумасшедшая баба, чуть в драку не кидается.

– Врет он! Ишь наглый какой! Как вы только таких держите? Я ему все спокойно объяснила, а он домой отправляет!

Офицер, едва сдержался, чтобы не расхохотаться: уж очень занятная перепалка случилась между нерасторопным Самойловым и очень красивой незнакомкой. Но, чтобы не усугублять конфликтную ситуацию, майор приветливо обернулся к женщине.

– Прошу вас, не волнуйтесь. Сейчас мы во всем разберемся, все оформим, все сделаем, как полагается по закону. Пройдите, пожалуйста, в мой кабинет. Вот сюда.

Раздосадованная Елизавета постояла, успокаивая закипевшие эмоции, выдохнула и пошла за майором в его кабинет разбираться.

Так и познакомилась Елизавета Алексеевна, учитель труда и домоводства, с Арсением Минаевым, майором полиции, человеком добрым, отзывчивым и, что совершенно недопустимо для работника полиции, невероятным романтиком.

Глава 4

Вечер опустился на землю. Мягко обнял большое село, прошелестел легким ветерком по лесной опушке, бросил горсть звезд на темное небо и, спохватившись, отогнал подальше тучку, скрывшую молодой месяц.

Затеплились огоньки в окнах домов, захлопотали хозяйки, накрывая ужин, тяжело завздыхали коровы в хлеву, засуетился петух в курятнике, боясь проспать рассвет, и собаки, позвякивая цепями, отправились устраиваться в будки на ночь.

Елизавета так и не закончила уборку. После нежданного визита Арсения она, вернувшись в дом, расстроенно плюхнулась на диван и замерла в оцепенении. Настроение пропало. Растаяло без следа. Уже не хотелось наводить чистоту и порядок, странная досада охватила ее.

Елизавета раздраженно бросила тряпку в уже остывшую воду, вздохнула.

– Принесла его нелегкая! Испортил вечер, окаянный.

Но тут она вспомнила, как он умоляюще глядел на нее, и неприятное чувство вины и сожаления поползли по душе. А услужливая память сразу подсунула то, о чем вспоминать не очень хотелось.

Тот зимний день, когда она, не обнаружив своего кошелька, обратилась в ближайшее отделение полиции, Елизавета запомнила надолго.

Офицер, пришедший ей на выручку, долго и очень терпеливо слушал ее рассказ, задавал наводящие вопросы, деликатно и ненавязчиво успокаивал, предлагал воды или чаю. Лиза совершенно успокоилась и, уже не чувствуя раздражения, обстоятельно изложила ситуацию. Мужчина не перебивал, помог составить заявление и, закончив все официальные юридические процедуры, взглянул на нее с нескрываемой симпатией.

– Елизавета Алексеевна, вы не волнуйтесь, я лично прослежу и возьму под контроль ваше дело.

– Да лично-то не надо, – возразила Лиза. – У вас, наверное, посерьезнее дела есть.

– Ничего, ничего. Дела наши никогда не заканчиваются. Я буду держать вас в курсе.

Лиза, поблагодарив, встала и собралась было уходить, как вдруг спохватилась.

– А как же вы будете держать меня в курсе? Вы даже адреса моего не знаете.

Арсений откровенно любовался ею и, ничуть этого не стесняясь, спокойно кивнул на заявление.

– Но ведь там все указано.

Она поняла, что сморозила глупость, и поспешила убраться из этого серьезного заведения.

Через три дня раздался телефонный звонок. Шел пятый урок, и она не могла поднять трубку, но на перемене звонок повторился.

– Да? – отозвалась Лиза.

– Елизавета? – незнакомый мужской голос назвал ее по имени.

– Да, – она насторожилась.

– А кроме «да» вы знаете другие слова?

– Да.

– Понятно, – мужчина рассмеялся. – Вы немногословны. Тогда я буду говорить, а вы слушайте. Это Арсений, простите, что сразу не представился.

– Арсений?.. – она сразу и не вспомнила, кто это.

Он, видимо, этому обстоятельству не обрадовался, голос его потускнел.

– Арсений Васильевич, майор полиции. Мы с вами беседовали три дня назад.

Она смутилась, проклиная свою несообразительность.

– Точно. Извините, что не узнала. Я даже предположить не могла, что вы станете лично мне звонить.

Повисла пауза. Лиза ждала, что он скажет, а Арсений, очевидно, хотел, чтобы она сама о чем-то спросила.

– Есть новости о моем кошельке? – сгорая от нетерпения, прервала тишину Лиза. – Может, вы уже нашли мошенника?

– К сожалению, нет. Но нам с вами надо увидеться, протокол подписать.

– Какой протокол?

– Вот приедете, тогда все и расскажу.

– А если не приеду? У меня уроки. Что тогда? Повесткой вызовете?

– Думаю, до этого не дойдет.

Елизавете хотелось отказаться от поездки, но повода она не находила.

– Ладно. Приеду, но не завтра. Уж простите, но у меня расписание и уроки каждый день.

На следующей неделе завхоз отправлялся в город за канцелярскими товарами на школьном автобусе, и Елизавета, уговорив директора, пристроилась к нему, чтобы не добираться на попутках.

В отделении полиции она долго присматривалась к сидящему в окошке дежурному. Сообразив, что это не Самойлов, с которым она препиралась в прошлый раз, спокойно спросила про майора.

Арсений встретил ее так радушно, что она даже растерялась.

– Вы меня встречаете, как дорогого гостя. Ничего не перепутали?

– С вами не соскучишься, – усмехнулся Арсений Васильевич. – Проходите. Может, чаю с дороги?

– Нет. Спасибо, – она присела на краешек стула. – Так что надо подписать?

– Опишите, как выглядел ваш кошелек, – Арсений подвинул к ней какой-то бланк.

– Я же рассказывала в прошлый раз.

– Ну, ничего. Теперь опишите.

Чувствуя, как внутри закипает недовольство, она молча взяла ручку, в нескольких предложениях описала свою пропажу и, отодвинув листок, поднялась со стула.

– Вот, пожалуйста. Могу быть свободна?

– Да вы и так свободны, – ласково улыбнулся Арсений. – А куда спешите?

– Мне нужно идти.

– Ого, – Арсений глянул на часы и хлопнул себя по лбу, – давно время обедать. Я и не заметил. Слушайте. А ведь вы наверняка тоже не обедали еще?

– Это имеет значение? – подозрительно прищурилась Лиза.

– Конечно, – он как-то чересчур сердечно и тепло смотрел на нее. – Вам ехать далеко, вернетесь домой поздно. А есть, честно говоря, очень хочется. Пойдемте?

Она, не понимая, как себя вести, смущенно молчала, выискивая пути для отступления.

– Нет, спасибо. Неудобно как-то. Совершенно незнакомые люди.

– Бросьте философствовать, – он отмахнулся насмешливо. – Что вы, как старая бабка? Удобно, неудобно, вредно, полезно… Ну?

Позже, вспоминая эту ситуацию Елизавета поняла: самая большая ее ошибка, что она тогда уступила Арсению. Если бы отказалась, все сложилось бы иначе. Хотя и согласилась-то она просто из-за того, что растерялась, смутилась, на мгновение оторопела.

Они пошли обедать вместе. В кафе она конфузилась, молчала, ничего толком не ела, глядела по сторонам. Хотела то встать и уйти, то спросить, что ему надо. Зато майор, окрыленный ее близостью, говорил и говорил. Рассказывал анекдоты, хохотал, подшучивал над собой. Замолкая, глядел на нее ласково и нежно.

Лиза вдруг в одну секунду осознала, что приглашение пообедать не было случайностью, он все заранее подстроил, рассчитал и организовал. Елизавета страшно нервничала, и его ласковый взгляд ее бесил: было в нем что-то запретное, неприятное и недопустимое.

Какое-то время женщина терпела, но потом спросила напрямую, без намеков на сантименты:

– Арсений Васильевич, для чего все это?

– Что это? – улыбка сразу исчезла с его лица.

– Зачем вы меня вызвали? Зачем сюда привели?

Арсений, которому Елизавета понравилась в первую секунду их встречи, не хотел лукавить. Он, честный и порядочный человек, и сам не мог понять, что с ним происходит, отчего теряет голову.

Отодвинув тарелку, он посмотрел ей прямо в глаза.

– Елизавета, простите меня. Не буду скрывать, я очень хотел вас увидеть. Странно, но я работать не могу, есть не могу, спать не могу. Не думается, не пишется, не читается. Все мысли о вас. Как хотите, так и воспринимайте меня.

Елизавета покраснела. Долго-долго молчала, собираясь с мыслями, которые лихорадочно носились в голове. Сначала она разгневалась, потом смутилась. Ей не хотелось обижать этого, очевидно, хорошего человека, ведь он, по сути, ничего плохого не сделал. А уж про то, что любовью оскорбить нельзя, даже каждый школьник уже знает.

Наконец, собравшись с духом, Елизавета подняла на него свои синие, словно бездонная морская пучина, глаза.

– Арсений Васильевич, мне вас прощать не за что. Но и ответить нечего. Равнодушие больно бьет, это я точно знаю, но ведь мы чужие. Мы встретились впервые чуть больше недели назад. Какие тут мысли могут быть? Вы – майор, ищете мой кошелек, а я – потерпевшая, жду результатов. Вот и вся история. Понимаете? Давайте сделаем вид, что ничего этого просто не было. Пожелаем друг другу удачи и спокойно разойдемся в разные стороны.

– В разные? – он побледнел.

– Конечно. Мы с вами не попутчики. Будем считать, что случайно столкнулись на перекрестке, улыбнулись друг другу и разбежались по своим делам, – она встала, понимая, что дальше продолжать разговор бессмысленно. – Всего доброго.

Лиза поспешно выскочила из кафе, уверенная, что больше никогда не встретит этого улыбчивого мужчину.

Но наши планы не часто совпадают с тем, что планирует для нас судьба. Вернее, почти всегда не совпадают. И бесполезно сопротивляться, противиться, все равно судьба повернет нашу жизненную карту так, как ей нравится. Выложит такую мозаику из наших дней и ночей, какую ей хочется. И цвета нашей жизни выберет на свой вкус.

Судьба – она не злодейка, нет. Она – строгий судья, бескомпромиссный инспектор и бдительный соглядатай. Не надсмотрщик, а наблюдатель. Не тюремщик, а контролер. Судьба шуток не любит и, в случае чего, быстренько вернет тебя на заданный ею курс.

Елизавета в тот холодный январский день просчиталась. Арсений, во-первых, не привык отступать, а во-вторых, так застрял в этом внезапном чувстве, что уже просто не мог бороться с его притяжением. Он похудел, перестал шутить, стал сосредоточеннее и сдержаннее, на работе часто задерживался допоздна, чтобы не оставаться один на один с невеселыми мыслями.

Мужчина сознавал, что выглядит не просто глупо, а идиотски. Не мог понять, как его угораздило влюбиться с первого взгляда. Но сердцу ведь не прикажешь.

А сердце так колотилось при мысли о Елизавете. Казалось, еще чуть-чуть, и оно остановится. Даже во сне она, такая неприступная, жгла его своими синими глазами так, что он просыпался в жарком поту.

Дело было худо. Бездействие отнимало силы, подавляло эмоции. И тогда Арсений, поразмыслив, решился еще раз попытать счастья. Просто однажды после работы сел в машину и приехал по адресу, указанному в заявлении, оставленном ею в полиции.

Елизаветы дома не оказалось. Но он не уезжал. Не мог заставить себя сдвинуться с места. Так и просидел в машине часа три, пока она вдруг не показалась на крыльце соседнего дома. Недоуменно сдвинув брови, Арсений напрягся. Неужели перепутал номера домов?

Однако времени на разбирательство не было. Он выскочил из салона автомобиля и приветственно взмахнул рукой.

– Арсений Васильевич? Откуда вы здесь? – Елизавета медленно подошла ближе.

Она словно специально называла его по отчеству, чтобы подчеркнуть его должность и воздвигнуть преграду между ними.

– Да перестаньте! Я не на работе. Можно просто по имени.

– Зачем вы приехали?

И он внезапно так запаниковал, так растерялся, что от неожиданности перешел на «ты»:

– Лиза, пожалуйста, поговори со мной!

Она, залившись румянцем от этого внезапного «ты», инстинктивно сделала шаг назад.

– Разве мы переходили на «ты»?

– Так давай перейдем.

– Нет. Ни к чему это. Что вы хотели?

Он понял, что надежды нет. Совсем. Молча отвернулся и пошел к машине. Но, уже взявшись за руль, посмотрел на нее.

– Можно мне иногда приезжать? Просто так.

Она, взмахнув ресницами, улыбнулась краешком губ, поразившись его терпению.

– Да, пожалуйста. Если времени не жалко.

И он стал приезжать. Чуть ли не каждые две недели появлялся у дома с лазоревыми ставнями. Молча сидел в машине или на лавочке возле двора, разглядывал редких прохожих, познакомился с бабой Марфой, которая, заметив незнакомца, тут же вышла проконтролировать обстановку.

Опираясь на свою вечную палку, старуха сурово глянула на мужчину.

– Ты кто?

Он встал и, глядя с высоты своего роста на невысокую бабу Марфу, шутливо пожал плечами.

– Человек.

Но свекровь Ольги шуток не любила, поэтому, прищурившись, подступила еще ближе.

– Что человек – вижу. А что ты, мил человек, здесь высиживаешь возле чужого двора? Выглядываешь, что плохо лежит? Так знай, я тут всегда начеку!

– Обещаю, чужого не возьму, – захохотал Арсений. – Давайте познакомимся. Ну, чтобы вы не волновались. Я – Арсений, а вас как зовут?

Марфа, довольно хмыкнув, протянула ему маленькую сухонькую ладонь.

– Марфа я. Вот тут живу, – она ткнула палкой в сторону своего дома. – Так я не пойму, чего, Арсений, ты тут сидишь? Ждешь, что ль, Лизу?

– Я, бабушка, Елизавету вашу люблю, – сам не понимая, почему, вдруг признался он этой древней, испещренной морщинами женщине. – А она меня – нет.

Марфа, обожающая сенсации, оторопела.

– Да ты что! Вот это новость! А Лиза-то знает? Лизавета, такая у нас! Гордая, неприступная, серьезная. Ты, парень, ее не кори. Она девка умная, знает, что делает.

– Гордая – это точно, – вздохнул Арсений.

– Ты крепись, – Марфа сочувственно похлопала его по плечу сухонькой ладошкой. – Не раскисай! А чего здесь сидишь? Не пускает в дом?

– Нет. Не пускает. И даже не разговаривает.

– Ну? – изумилась старуха. – Надо же! Сильна Лизавета! Ну, сиди, милок, сиди, что ж делать. У каждого своя планида. Может, чего и высидишь. Тут уж как карта ляжет, Лизавета у нас с характером. – Она пошла прочь и, обернувшись, подмигнула мужчине. – Ежели пить-есть захочешь, крикни. Вынесу.

С тех пор баба Марфа стала звать Арсения не иначе как «твой».

– Нынче твой приезжал, – докладывала она Елизавете. – Сидел в машине. Смурной такой. Жалко, Лизок, его.

Другой раз усмехалась:

– Твой упорный. Часа три под домом просидел, пока ты не показалась. Вот мужик! А ты, Лизок, чего его гонишь? Смотри, какой видный человек!

Ольга, слушая их препирания, только посмеивалась, но однажды тоже не выдержала:

– Лиза, а ты почему его даже в дом не пригласишь? Нехорошо. Чаю бы предложила. Воды-то не жалко.

– Не хочу, – Елизавета отвернулась.

– Я никогда не спрашивала, а теперь спрошу, – не отставала Ольга. – Ты мужчин, что ли, боишься? Не доверяешь?

– Я их знаю гораздо лучше, чем ты, – горько усмехнулась Елизавета. – Учителя хорошие были. И новых мне не надо. Поняла?

– Нет, – честно призналась Ольга. – Расскажешь?

– Не сейчас. Когда-нибудь обязательно.

С того январского месяца много воды утекло. Пролетел вьюжный февраль, закончился нелюдимый март, проскочил непоседливый апрель.

Арсений, так и не добившись внимания Елизаветы, приезжал и приезжал в село. Теперь уже, правда, значительно реже. Но если его долго не было, баба Марфа, бдительный часовой, начинала настойчиво теребить Лизу.

– Лизок, что-то твоего давно не видно. Жив он хоть?

– Да откуда ж я знаю? – пожимала плечами Елизавета.

– Вот и плохо, что не знаешь. Хороший мужик на дороге нынче не валяется! А ты разбрасываешься. И так вон сорок лет, а все одна да одна. А он – майор! Мужик что надо. И защитит, и поддержит, и залюбит до смерти! Ты подумай, Лизок!

Ольга, услышав это «залюбит до смерти», фыркнула:

– Господи, а это вы откуда знаете?

– Что ж я, по-твоему, молодой не была? – обиделась Марфа. – И на сеновале с мужиком не кувыркалась?

Ольга испуганно переглянулась с Лизой, и они дружно захохотали.

– Вот дурищи-то, – старушка улыбнулась бледными губами и погрозила Лизе пальцем. – Думай головой, Лизок. Часики-то женские тикают. Уходит время.

Елизавета иногда и правда думала об Арсении. Вспоминала его добрую широкую улыбку, негромкий голос, ласковый блеск глаз. Но лишь вспоминала, и только. Гнала от себя другие мысли. Знала не понаслышке, чем заканчиваются любые женские слабости.

Глава 5

Девочка, которую Елизавета приглашала в гости, так и не пришла. Отвлекшись в тот день на очередной визит Арсения, Лиза даже позабыла о неожиданной встрече на школьном дворе, однако утром, за завтраком, вспомнила и озадаченно нахмурилась.

– Ну, надо же, закрутилась я совсем. Интересно, почему она не пришла?

Эта девочка, худенькая, маленькая, плохо одетая, чем-то так поразила ее воображение, что мысли Елизаветы все возвращались к тому недолгому разговору за школьной калиткой.

Наскоро собравшись, Елизавета глянула на часы. Первых двух уроков у нее по расписанию сегодня не было, и она, отчего-то волнуясь, решительно выскочила из дома. Помнила, что малышка живет недалеко от школы, после перекрестка, в сером доме с большой трубой.

Лиза перешла дорогу и двинулась по нечетной стороне улицы, где располагался названный девочкой дом. Шла торопливо, экономя время, которое неумолимо бежало – очень не хотелось опоздать на урок.

Минут через пять-шесть она прямо перед собой увидела то, что искала.

Дом, построенный много лет назад, на первый взгляд, ничем не отличался от десятков других домов Александровки: стоял крепко на высоком фундаменте, смотрел на мир окнами в деревянных ставнях, вырезанных местным умельцем, его окружал невысокий забор со скрипучей калиткой, а перед ним, по давнему александровскому обычаю, красовался небольшой палисадник. Все как обычно.

Но при ближайшем рассмотрении отличия все же находились: во-первых, палисадник глядел на мир пустыми клумбами, на которых не перекопанная вовремя земля дыбилась комьями и топорщилась кучей не перегнивших за зиму листьев. А во-вторых, на крыше дома громоздилась большая кирпичная труба, говорящая знающим людям о том, что дом до самого последнего времени топился русской печью.

Елизавета, на мгновение замешкавшись, замерла у калитки. А потом смело толкнула ее и вошла в большой неухоженный двор, заваленный всякой всячиной. Она заметила проржавевшую бадью, грабли с обломанными зубьями, закопченный чайник, длинную собачью цепь, потрепанные журналы, каркас от стула, ватное одеяло с прогоревшей дырой посередине, и даже старые дырявые калоши.

– Боже, что за свалка? – растерянно огляделась женщина.

Переступая через разбросанные по земле вещи и предметы домашней утвари, она опасливо поднялась на крыльцо и постучала в дверь, выкрашенную когда-то серой краской, под стать дому, а теперь облупившуюся и висящую большими хлопьями.

Никто не отвечал. Елизавета прислонилась к двери и, наклонившись, прислушалась. Тишина.

Тогда она заколотила по облупленной двери что было сил. Никого. Переминаясь с ноги на ногу, задумалась. Такая тишина показалась ей странной, и Лиза решила еще постучать.

Но только ударила кулачком в дверь, как позади раздался глухой мужской голос, полный недоумения и удивления:

– Что вы так колотите? Вы к кому?

Вздрогнув от неожиданности, Елизавета испуганно обернулась и увидела высокого, совершенно седого мужчину.

– Ой! Вы чего так подкрадываетесь?

– Я? – он неподдельно изумился. – Это же вы так ломитесь, что ничего не слышите.

– А вы что здесь делаете? – Елизавета сердито глянула на незнакомца. – Вам-то что тут надо?

– Послушайте, дамочка! Я, в отличие от вас, здесь живу!

И тут до нее вдруг дошло, что перед ней тот самый беженец, о котором рассказывала Ольга.

– Господи, простите меня, – покраснела от досады Елизавета. – Я-то приняла вас за проходимца. Извините.

– Ничего, бывает. Не извиняйтесь. Я сейчас, наверное, очень на проходимца похож. Уже третий день пытаюсь разобраться со всем этим кавардаком. Похоже, сюда сваливали все, что было ненужно. Представляете, это все в доме валялось. Видно, бывшие жильцы были неприхотливы.

– Да тут же в последнее время старики жили, – усмехнулась Елизавета. – Дети разъехались, потом, когда их не стало, заехали квартиранты. Администрация выкупила дом для своих нужд, теперь вам отдали. Так что хозяйничайте.

– Легко сказать, хозяйничайте. Тут столько хлама, голова кругом. Не знаешь, за что хвататься. На очереди ремонт, хоть небольшой, косметический. Да и сараи надо поправлять, вон дети просят корову. В общем, есть о чем подумать. Я даже не представился, – спохватился мужчина. – Давайте познакомимся, раз уж вы здесь. Я Степан. Степан Федорович Бондаренко. А вы?

– А я – Морозова Елизавета Алексеевна, учитель труда и домоводства из местной школы. Можно просто Елизавета. Без отчества. Запросто.

– Спасибо. Я мало еще кого знаю. Тем приятнее новые знакомства.

Елизавета с удовольствием рассматривала беженца и вдруг отметила, что глаза его, черные с поволокой, совсем не улыбались, словно утонули в непонятной печали.

– Мне пора бежать, у меня сейчас уроки начнутся. Опаздывать учителю некрасиво, сами понимаете. Я хотела еще узнать о девочке вашей. Она вчера к школе приходила, но в школьный двор не зашла. Лиза, беленькая такая, с косичками.

– Да, племянница. Умненькая, старательная. Все просится в школу, надоело дома сидеть. Да все недосуг мне. Кучу документов оформлял, времени столько потерял. Учебный год уже заканчивается, думаю, теперь уж осенью пойдет.

– Как же так? Вы другими делами занимались, а школу на потом отложили?

– Да у нас теперь все первостепенное дело, – опустил голову Степан. – И обустроиться, и продукты купить, и дом в порядок привести. Но вы правы, детям надо в школу. Завтра же этим займусь.

– Степан Федорович, может, я вам помогу? А что? Мне нетрудно. Я же все равно каждый день в школе. А вы будете дальше обустраиваться. А?

– Ну, что вы, неудобно. Зачем вас нагружать своими заботами?

Но Елизавета тем и отличалась: если ей в голову что-то западало, бороться с нею становилось бесполезно.

– Никакого беспокойства, – она решительно взмахнула рукой. – Люди вообще должны друг другу помогать, а вам тем более. Вы уже столько натерпелись! Откуда вы, кстати?

– Из Донецка, – Степан помрачнел.

Она молчала, не зная, что сказать. Выразить сочувствие? Взять за руку или отвернуться, чтобы не смущать? Хотелось плакать, обнять и просто погладить по голове этого растерянного, неловкого большого человека, приласкать, словно ребенка.

Елизавета проглотила ком, вставший в горле, и все-таки тронула его за руку.

– Степан Федорович, вы теперь наш. Понимаете? Наш житель, наш сосед, наш сельчанин. А в селе все совсем по-другому. Это вам не город, где человек не знает, как зовут соседа за стеной. В селе все иначе, здесь принято помогать друг другу. Соседи всегда рядом: и в беде, и в радости. Так что привыкайте. И помогут, и осудят, и принесут, и посмеются. И роды примут, и похоронят. Так испокон веку в селе заведено, и не нам этот порядок нарушать.

– Спасибо, – он смущенно закашлялся. – Мы отвыкли от улыбок, спокойного сна, хорошей еды. Больше прятались по подвалам. А потом нас вывезли. Сначала в Ростовскую область, а потом сюда. Спасли, да не всех. – Он прерывисто вздохнул, словно хотел задушить вырвавшееся рыдание и, отвернувшись, сдавленно проговорил: – Жена погибла. Попала под обстрел. И сестра моя вместе с ней. Они пошли хлеба купить, и обе не вернулись. Больше года прошло. А будто вчера.

Елизавета, помертвев от услышанного, сжалась в комок, замерла, боясь дышать. А он, будто погрузившись в забытье, продолжал рассказывать.

– Двое детей сестры стали моими. Теперь у меня четверо.

– Господи, твоя воля! Как же это? – ахнула Елизавета.

– Ну, а что ж? Не бросать же родных племянников. Зато теперь у меня два сына и две дочки.

– Какое горе, – Лиза почувствовала слабость в ногах и прислонилась спиной к косяку двери.

– Это не горе и не беда, этому и названия-то не придумаешь. Когда по-звериному выть хочется, это что? Когда от ужаса шевелятся волосы на голове. Когда хочешь кричать, а из глотки исходит только хрип. Это нельзя понять и рассказать невозможно.

– В общем так, Степан Федорович. – Елизавета глубоко вздохнула, сжав кулаки.

– Да перестаньте вы меня так называть. Не до отчества мне сейчас, зовите просто Степаном. Вы ж разрешили вас Елизаветой называть, чем я хуже?

– Ну, ладно. Так и правда лучше. Легче.

– Лиза – дочь моей погибшей сестры.

– Я уже поняла, – Елизавета пошла к калитке. – Не переживайте, как-нибудь разберемся. И давайте, Степан, договоримся: детей нужно срочно в школу определить. Хотя. Хотя, может быть, вы правы. Тут уж, конечно, и лето на носу. Сейчас в мае недели две поучатся, потом начнется повторение. Подготовка к контрольным работам и экзаменам. Может, не спешить, дать детям возможность привыкнуть, познакомиться, а с сентября уже в школу?

– Мне эта мысль больше нравится, но сам решить не могу. Вы учительница, вот и подскажите, как лучше.

– Вот и я пока не знаю. Но сегодня же посоветуюсь с директором школы и зайду к вам вечером, расскажу.

День пролетел незаметно. Вечером, едва уроки закончились, Лиза вернулась, как и обещала, в дом беженца, но не одна. Открывшему дверь мужчине она представила женщину, полную, черноволосую, с добрыми усталыми глазами.

– Вот, Степан Федорович, знакомьтесь. Это наш директор, Светлана Николаевна. Я ей все про вас рассказала.

– Эх, мне даже пригласить вас пока некуда, – растерялся Степан. – В доме еще порядок не наведен, мебели нет, так что и посадить вас не на что.

– Не тревожьтесь, ерунда все это, – решительно отмахнулась Светлана Николаевна. – Постоим, не развалимся. А насчет детей мы вот что сделаем.

Обсудив ситуацию, посоветовавшись с учителями, они приняли решение детей в школу оформить, посадить их в классы, познакомить с ребятишками, но от экзаменов и контрольных освободить. Пусть дети походят по школе, немножко попривыкнут, с учителями поговорят, учебники получат. Может, захотят летом позаниматься по каким-то предметам или в школьный летний лагерь записаться.

– Ну, Степан Федорович, держитесь, – Светлана Николаевна крепко пожала руку Степану. – Осваивайтесь. У нас здесь очень хорошо: и природа дивная, и люди прекрасные. Все наладится. Не сразу, конечно, но вам-то уже опасаться нечего.

Поздно ночью, когда уже и уставшее за день солнце отправилось на покой, Елизавета рассказывала Ольге об ужасной судьбе мужчины, поселившемся в сером доме. Задумчиво помешивая ложечкой чай в чашке, она покачала головой.

– Так страшно, Оль, все это. А глаза у него такие тоскливые, такая в них боль неизбывная.

– А ты уже и в глаза ему успела заглянуть? – насмешливо прищурилась Ольга.

– Ты о чем? – недоуменно перевела на нее взгляд Елизавета.

– Все о том же. Ты других жалеешь, а о себе когда думать начнешь? Марфа правильно тебя укоряет. Разве это хорошо – всегда одной оставаться?

– Ой, прекрати, – недовольно сморщилась Елизавета. – Причем здесь я?

Ольга отставила чашку с чаем и придвинулась к ней.

– Лизок, но ведь нужен человек рядом. А ты мужчин боишься, как огня, избегаешь их. Чего ты от них бегаешь?

– Ни к чему этот разговор, – побледнев, Елизавета резко встала. – Иди спать, поздно уже.

– Я-то пойду, – настырная Ольга упрямо сдвинула брови. – А вот ты одна останешься. Я помню, ты когда-то сказала, учителя у тебя хорошие были. А чему учили-то?

– Всему, – покачала головой Елизавета. – А главное, тому, что верить никому нельзя. Так старательно учили, что на всю жизнь охоту отбили кому-то доверять.

– Лизка, ты чего? – Ольга подошла к подруге, обняла за плечи. – Без доверия какая жизнь? А? Ну, смотри: вот я, вон Маруся твоя, отец Леонид. Разве мы тебя хоть раз предали? – Она погладила подругу по спине, прижалась к плечу. – Я никогда тебя не спрашивала, хотя больше двадцати лет бок о бок живем и дружим. Язык отчего-то не поворачивался. Думала, придет время – расскажешь. А ты, как ежик, все больше в клубок сворачиваешься. Помнится только, лет десять назад ты как-то обронила, что лучше вовсе без родителей жить, чем с плохими и недостойными. Но ведь родителей мы не выбираем. Банально звучит, но так и есть. Не хочешь, не рассказывай, но только чудится мне, боль твоя так и будет гореть в тебе огнем, пока ты не поделишься, не проговоришь ее, не произнесешь вслух. Не может человек жить один. Не может, понимаешь? Противоестественно это. Когда придет твое время, призовет тебя господь на суд свой и спросит: «Чья ты? Как прожила свою жизнь?» Что ответишь на Страшном суде?

Лиза отошла к окну, в изнеможении оперлась о подоконник и тихо выдохнула.

– Ничья. Скажу – ничья я! Но жизнь прожила по законам божьим.

Долгая густая тишина поплыла по дому. Стало слышно, как отсчитывают секунды древние ходики на кухне, как поскрипывают старые половицы, как вздыхает ветер за окном.

Ольга, чувствуя, что Елизавета нервничает, решила прекратить расспросы. Меньше всего на свете она хотела обидеть человека, который в любую минуту оказывался рядом. Ольга поправила волосы, взяла пустую трехлитровую банку из-под молока и примирительно кивнула.

– Все, все, расслабься. Я иду домой, а то свекровь подаст в розыск. И ты отдыхай.

Подруга поспешно двинулась к выходу, торопясь оставить Елизавету одну, но, когда открыла дверь, услышала:

– Постой, Оля, не уходи.

До самого рассвета горел свет в доме у околицы. И лишь когда первые лучи солнца ласково коснулись резных лазоревых ставенок, свет погас.

Ночь ушла, унося с собой горестные воспоминания, которые и стереть из памяти невозможно, и носить всю жизнь тяжело.