Ирина Мартова
Дуреха

Глава 8

Оксана на секунду замерла, прервав свой невеселый рассказ. Застыла, прислушиваясь к себе.

– Ты чего? – Дарья напряглась.

– Шевелится, – девушка впервые за вечер улыбнулась бледными губами. – Двигается.

Зоя с Дашей переглянулись. Зоя ласково погладила девушку по плечу.

– Это хорошо, что шевелится. Значит, развивается нормально. Анализы-то в порядке? Ты на учет вовремя встала?

– Не вставала я ни на какой учет, – опустила голову Оксана.

– Как? – оторопела Даша. – Ты действительно сумасшедшая? Семь месяцев почти, и ты ни разу не сдала анализы? Боже!

– Что ж ты делаешь, глупая? – Зоя испуганно прикрыла рот ладошкой. – Как рожать собираешься? А вдруг патология?

– Мне все равно, – Оксана насупилась, отвернулась. – Я забирать ребенка не собираюсь. Рожу, оставлю его и вернусь домой.

– Как оставишь? – не поняла Дарья. – Откажешься что ли?

– Да. – девушка нервно затеребила косу. – Мне с ним никак нельзя. Никак! Отец умрет от горя, позор это…

– Да какой позор? В двадцать первом веке живем, – Зоя непонимающе усмехнулась. – Что такого? Встретила мужчину, родила ребенка. Это жизнь!

– Нет. Это у вас тут, может быть, и жизнь, а у нас – позор. Вслух никто ничего не скажет, но начнут перешептываться, за спиной пальцем показывать. Поселок маленький, все друг друга знают. Нельзя!

Подруги опять переглянулись и Зоя, всегда сдержанная и корректная, возмутилась:

– Дурдом какой-то!

– Рассказывай дальше, – Даша встала, налила себе уже остывшего чаю. – Чего воду в ступе толочь, бесполезная трата времени.

Решение нашлось быстро: дня через два крестная пришла домой с крохотным клочком листка из обычной школьной тетрадки.

– На, держи! Да не потеряй.

– Что это?

– Номер телефона, наша кладовщица принесла. Ее дочь, когда училась в университете, подрабатывала – денег-то у них особых никогда не водилось. Сначала ночной няней, но тяжело было учиться: всю ночь с младенцем, а днем – на занятия. А потом вот этих нашла. Там мать – профессор в университете, про отца не знаю, а сын – врач. Но он в Петербурге живет, к матери только на праздники наезжает, да и то не всегда. Так вот, дочка-то кладовщицы нашей подрядилась к ним квартиру убирать. Днем училась, а вечером приходила часа на три-четыре. Квартира, правда, большая, но все лучше, чем ничего! Говорит, люди неплохие и платили вовремя, денег не задерживали и, главное, не обижали. Только времени уж много с тех пор прошло, лет пять-шесть. Дочка-то кладовщицы учебу закончила и ушла от них, но телефон их она сохранила.

– Ой, крестная, спасибо, – Оксана обрадованно схватила заветный клочок бумаги.

– Да не скачи ты, егоза! Душа у меня болит. Как это ты одна, в чужом городе? Ни одной родной души!

– Так дочка твоей кладовщицы смогла, и я смогу!

– Да что ж ты сравниваешь? – тетя Оля горестно покачала головой. – Она училась там, всех знала, на курсе-то сколько друзей-подруг! И жила девчонка в общежитии! Да и мать чуть ли каждую неделю продукты возила. А ты как жить будешь? По чужим углам скитаться?

– Хуже не будет. Не переживай, – отмахнулась Оксана.

– Эх, детка, ты еще не знаешь, что такое хуже. Вот хлебнешь горечка, так нынешняя жизнь тебе медом покажется. Но отговаривать не стану, как решишь, так и сделаем.

Минут через двадцать крестная опять подошла к девушке.

– Слушай, Оксанка, а давай сейчас позвоним по номеру. Заранее. А то вдруг приедешь, а им помощница не нужна, что станешь делать? А тут уж вместе будем искать другие варианты.

С замиранием сердца Оксана набрала незнакомый номер. Долгие губки безжалостно били в ухо, но она трубку не бросала. И ее ожидание увенчалось успехом.

– Да? – холодный чужой голос нетерпеливо требовал ответа.

Она, заикаясь от волнения и коряво представившись, быстро спросила, не нужна ли им домработница. На другом конце провода недоуменно помолчали.

– А откуда у вас этот номер? – подозрительно поинтересовался строгий женский голос.

Оксана не растерялась. Подробно пересказала услышанную от крестной историю про дочку кладовщицы и клятвенно пообещала, хоть ее об этом и не спрашивали, работать честно и добросовестно.

Женщина на другом конце провода опять долго молчала. Девушке хватило ума ее не торопить, и наградой за терпение было одно только слово: «Приезжайте».

Так Оксана оказалась в столице.

На прощанье, обнимая крестную, она вдруг всхлипнула:

– Если что, теть Оль, не поминай лихом.

– Если что? – перепугалась крестная. – Ты чем себе голову забила? О плохом даже и не думай. Не смей! Поработай, успокойся и возвращайся назад. Не зря говорят в народе: «Где родился, там и сгодился»! Слышишь?

– Угу, – кивнула Оксана, уже зная, что в эти края больше не вернется.

Столица встретила девушку холодным дождем, низким небом и серой мглой. Слякоть и промозглость превратили огромный город в безрадостное скопление мокрых домов, между которыми то и дело сновали хмурые люди, автобусы и бесконечные машины. Небо, как прохудившаяся холстина, сыпало на землю колючие капли. Природа тихо плакала в преддверии неминуемых холодов.

Оксана, одетая в тоненькую курточку, сразу продрогла. Едва шевеля покрасневшими замерзшими пальцами, она показала таксисту листок с адресом.

– Вот сюда довезете?

Недовольный уставший таксист, выходец из южных республик, угрюмо глянул на худенькую девчонку в старенькой курточке.

– Далеко это. Дорого стоить будет.

– Ничего. Поехали, – Оксана, наученная крестной, и глазом не повела.

В тепле машины она, быстро отогревшись, с интересом уставилась в окно. Город, огромный, многоэтажный, разноплановый и разнохарактерный, казался ей бесконечным лабиринтом, полным чудес и загадок. Впервые попав в столицу, девушка тут же поняла, что здесь ей все нравится. Даже дождливая погода не мешала юной путешественнице наслаждаться пролетающими мимо окон улицами, площадями, мостами и храмами.

Водитель, заметив блуждающую на ее лице улыбку, довольно усмехнулся.

– Нравится Москва?

– Очень нравится!

– Она всем нравится, – расплылся в благодушной улыбке водитель, – только не всех принимает. Трудный город.

– Трудный? – заволновалась девушка.

– Очень трудный, – удрученно вздохнул водитель. – Дорогой, неприветливый, суетной. Люди бегают туда-сюда, себя не помнят, родственников не видят, с детьми встречаются только по вечерам. У нас так не принято.

– Так чего же вы здесь делаете? – Оксана почему-то оскорбилась за столицу.

– Зарабатываю, – утомленно пожал плечами южный человек. – Семью кормить надо, а здесь больше платят.

Оксана, отвернувшись, опять прилипла к окну. Смотрела и удивлялась.

И площади, и набережные, и улицы, и магазины, и тоннели – все казалось ей исключительным и фантастически красивым. Девушка сгорала от нетерпения, так сильно ей хотелось пройти по знаменитому Старому Арбату, то Тверской, погулять по Бульварному кольцу, посетить Красную площадь. Она знала об этих местах по книгам и журналам, видела их на экранах телевизора, а теперь представляла, как сама пойдет по ним, как будет смотреть на все своими собственными глазами.

Наконец, машина остановилась у большого сталинского дома.

Оксана подошла к подъезду и, замирая от волнения, нажала на кнопку домофона.

Глава 9

Ночь поплыла над городом. Она наступала проворно, властно и деспотично. Подгоняла запоздалых прохожих, заполняла сумраком дворы и переулки, требовала тишины и покоя, баюкала детей и любовалась одинокими фонарями, поливающими пустынные улицы безжизненно-белым светом.

То там, то здесь гасли окна в домах. Ночные тени растекались по городу бесформенным чернильным пятном, делая его похожим на зловещий лабиринт, запутанные катакомбы или странные переплетения перекрестков и развилок.

Метаморфозы перехода дня в ночь преображали не только природу, город, но и жителей. Люди расслаблялись, отпускали дневные заботы, расправляли плечи, сбрасывали напряжение и становились сами собой. Спокойными, добрыми и умиротворенными.

Зоя, дождавшись паузы в рассказе ночной гостьи, подошла к окну, зябко поеживаясь.

– Темнота. Тишина. Даже трамваев не слышно. Словно все уснуло: ветер, вьюга, город. – Она обернулась к уставшей девушке. – Мне кажется, на сегодня достаточно. Оксана, тебе надо отдыхать. Давайте отложим нашу беседу до лучших времен, а?

– Не знаю, честно говоря, когда эти времена могут настать, – пожала плечами Даша, – похоже, для Оксаны они уже в прошлом, не зря же она собиралась кидаться на рельсы.

– Дашка, ты чего? – Зоя сердито толкнула подругу в бок.

– Ничего, – Дарья спокойно развела руками. – Как скажешь, так и сделаем.

– Оксан, ты как? – Зоя тронула девушку за плечо.

Та вдруг резко повела плечом и упрямо выпрямилась.

– Не нужно меня жалеть. Расскажу все сегодня, чего тянуть?

– Хорошо, хорошо, – миролюбиво отозвалась Зоя. – Не волнуйся. Тогда выпей-ка стакан теплого молока. А хочешь, я тебе кашу сварю?

– Муха, угомонись, пожалуйста, – изумленно обернулась к ней Дарья.

– Ну, ладно, – Зоя обреченно вернулась на свой стул. – Рассказывай до конца, а там посмотрим, что делать дальше.

Оксана задумчиво поглядела куда-то вдаль. Сосредоточилась, будто вспоминала подробности прошедшего года, старалась воскресить в памяти каждую деталь, каждый миг прожитых здесь дней и ночей.

Реальность оказалась лучше вымысла. Все, что она себе представляла, не шло ни в какие сравнения с тем, что она получила.

Хозяйка квартиры, строгая, властная и неулыбчивая Софья Никитична, оглядела ее с ног до головы и без всяких эмоций произнесла:

– Значит так. Запоминай сразу, повторять не буду. Я – профессор, в университете провожу большую часть дня. Уезжаю в девять, возвращаюсь после семи. Иногда приезжаю днем обедать, ужинаю всегда дома. Чистота и порядок должны быть идеальные. Белье стирается дома, ты его гладишь, штопаешь, если нужно, и раскладываешь по местам. Живу я одна, мужа нет, сын живет в Петербурге. Приезжает редко и ненадолго. Когда приезжает, живет здесь, в своей комнате. Этот понятно?

– Понятно, – пролепетала смущенная девушка.

– И перестань трястись, – недовольно прищурилась хозяйка. – Деньги на продукты я оставляю тебе каждый день, ты в магазине покупаешь продукты, готовишь ужин или обед, чек отдаешь мне вечером. Если в доме чисто, вымыто, убрано, все приготовлено и выглажено, ты можешь выйти погулять по городу или куда-то по своим делам. Сюда никого никогда не приводить, не приглашать, не пускать. Одна оплошность, и мы с тобой расстаемся без объяснений. Ясно?

– Ясно, – поспешила заверить ее Оксана. – Никого и никогда!

– Отлично, – Софья Никитична вдруг скупо улыбнулась кончиками губ. – Теперь насчет жилья. Прошлая домработница у нас не жила. Приходила утром, и вечером отправлялась восвояси. Но тебе, я вижу, жить негде?

– Негде, – подтвердила Оксана, холодея от страха. – Но я, как только заработаю, сразу сниму угол где-нибудь. Обещаю.

– Не обещай невозможного, – поморщилась хозяйка. – Где ты в Москве угол снимешь? У нас здесь три комнаты, есть кладовая, переделанная в комнатку, там наши домработницы днем отдыхали и вещи свои держали. Будешь там жить. Комнатка крошечная, окон нет, но диван стоит, есть тумбочка и полка. Думаю, поместишься.

– Спасибо, – девушка затрепетала от счастья. – Вы не пожалеете, что взяли меня! Я буду очень стараться!

Софья Никитична пристально поглядела на нее.

– Хочется верить, но практика научила меня не слишком доверять поспешным обещаниям. Посмотрим. Жизнь покажет. Пойдем, покажу дом.

И началась спокойная жизнь. Без нервов. Без унижения. Без оскорблений.

Оксана очень старалась, вспомнила все, чему ее когда-то учила мать. Чистила, мыла, стирала, гладила. Пересадила цветы, которые совсем зачахли в старых горшках, оттерла плитку на кухне, натерла до блеска зеркала, сняла плафоны с люстр и, отмочив их в специальном растворе, вернула плафонам первоначальную белизну. Отпарила жакет хозяйки, накрахмалила скатерть для стола в гостиной.

Софья Никитична все замечала, но, возвращаясь домой, не спешила хвалить свою неутомимую помощницу. Хозяйке нравилось, что девчонка все умеет, лишних вопросов не задает, знает свое место и вкусно готовит.

Так прошло месяца четыре. Софья Никитична привыкла к Оксане, стала иногда ей улыбаться, перебрасываться сс ней словами и приветствиями, а однажды вдруг привезла шапку с шарфом.

– Я смотрю, тебе ходить не в чем, а уже холодает. Вот возьми, я купила.

– Ой, спасибо, – Оксана смутилась так, что даже уши загорелись. – Я отдам деньги, сколько это стоит?

– Нисколько. Носи, – усмехнулась женщина. – Ты мне здоровая нужна. Так что бери без лишних слов.

Недели через три, увидев, как Оксана мерзнет в своей тоненькой курточке, хозяйка молча прошла в гардеробную, достала из шкафа темное пальто.

– Это пальто моей мамы. Ее нет с нами десять лет, а рука все не поднималась выбросить, зато теперь пригодилось. Держи!

– Это мне? – Оксана растерялась от неожиданности.

– Нельзя же зимой курточку осеннюю носить, если только, конечно, не хочешь в больницу попасть.

– Оно огромное, очень большое, – Оксана робко взяла протянутое пальто.

– Ну, извини, – Софья Никитична сердито поджала губы, – другого нет. Мама моя была женщиной полной, высокой, не в пример мне. Велико, конечно, но другого, как видишь, нет. Не нравится, оставь здесь. А если холодно, бери и носи. Выбор за тобой, – Софья Никитична закрыла шкаф и демонстративно вышла в гостиную.

Оксана озадаченно постояла, надела пальто и поглядела на себя в зеркало. Зрелище, конечно, было не для слабонервных: пальто висело на ней, как мешок на тросточке, рукава скрывали даже ладони, пройма рукавов доходила до талии. Но девушка сразу ощутила, какое оно теплое и, что удивительно, очень легкое.

Покрутившись у зеркала, Оксана решительно сняла пальто, оглядела его со всех сторон.

– Ну, что ж… Пуговицы перешью, рукава подверну, длину тоже подошью.

Следующие пять месяцев пролетели как один день.

Девушка не бездельничала, но работа нисколько не тяготила ее, не добавляла страданий, а напротив, отвлекала от тягостных мыслей, горестных раздумий и безрадостных воспоминаний. Она привыкла, что хозяйка сурова, строга и неулыбчива, и принимала все ее требования и условия без недовольства.

Оксана проявляла недюжинное старание, в интернете находила новые рецепты пирогов, вареников и рулетов. Запекала рыбу, следуя инструкции в ютюбе, научилась делать салаты, о которых в их поселке никто слыхом не слыхивал.

Время летело. Оно ведь не дремлет, не задерживается, не пытается нам угодить. Оно летит стремительно, добавляя нам весен и зим, делая нас старше и, быть может, чуточку мудрее.

В день семнадцатилетия Оксана, вскочив пораньше, испекла любимый мамин торт с шоколадными коржами, заварила чай и затихла, дожидаясь пробуждения хозяйки. Софья Никитична привычно вышла к завтраку в восемь пятнадцать и замерла, увидев на столе праздничный торт.

– Что происходит? Что ты сияешь, как медный пятак?

Оксана, стесняясь своей смелости, пожала плечами.

– Вот. Хотела угостить вас. У меня сегодня день рождения.

– Вот так новость, – Софья Никитична удивленно прищурилась. – Значит, семнадцать стукнуло?

– Угу, – зарделась девушка, польщенная тем, что хозяйка помнит, сколько ей лет.

– Ну, что ж. Поздравляю, – хозяйка улыбнулась. – Давай попробуем твой шедевр.

Оксана разрезала торт, выложила кусочек на тарелку.

– Это не мой шедевр. Это мамин любимый рецепт. Я его наизусть помню, потому что всегда его с ней вместе готовила.

– Я у тебя не спрашивала, потому что никогда не лезу дальше, чем полагается, – хозяйка помрачнела. – Но все же. Как мать тебя отпустила в город к незнакомым людям, да еще до совершеннолетия?

– А она и не отпускала, – Оксана опустила голову. – Она умерла. Я сама уехала, чтобы с мачехой не жить.

– Понятно, – хозяйка молча допила чай и уехала.

А вечером на привезла крошечный футляр.

– На. Поздравляю.

Оксана, оторопев от неожиданности, уставилась на синий футляр:

– А что это?

– Господи, послал же бог такую мямлю! – Софья Никитична забрала у нее бархатную коробочку, открыла, достала оттуда тоненькую цепочку из белого золота. – Косу подними! – Она надела ей на шею цепочку, застегнула и подтолкнула ошарашенную девушку к зеркалу. – Ну? Нравится?

Тонюсенькая цепочка короткой блестящей ниточкой обнимала шею, поблескивала и играла гранями в свете люстры.

– Очень, – Оксана радостно сжала ладошки. – Спасибо! Как-то неудобно даже, это же очень дорогой подарок!

– Не мели чепухи, – хозяйка довольно хмыкнула. – На день рождения надо получать подарки, это нормально.

За прошедшие полгода сын хозяйки Игнат приезжал из Питера раз пять. Был он высоким, плечистым, русоволосым, интеллигентным и таким же неулыбчивым, как и его мать. В свои тридцать семь лет он давно жил отдельно и успел, как обмолвилась хозяйка, даже развестись.

Когда он появился в первый раз, Софья Никитична указала на девушку:

– Игнат, это Оксана. Наша новая домработница.

Игнат на мгновение перевел на Оксану глаза.

– Здравствуй, Оксана, – равнодушно кивнул он. – Очень приятно.

Отвернувшись, Игнат тут же позабыл о ее существовании.

А вот с Оксаной случилось непоправимое. Она влюбилась в Игната с первого взгляда. И поделать с этим уже ничего не могла. При одной только мысли о нем в животе разливалось тепло, сердце бухало, в горле пересыхало. Ей нравилось в нем все: его светло-русые волосы, непослушными прядями падающие на лицо, его удивительные руки с длинными тонкими пальцами, его пространный отрешенный взгляд.

А тут еще и волшебная профессия! Игнат, работающий кардиохирургом, казался Оксане просто небожителем: мало того, что такой красавец, так еще и операции на сердце делает! Ну? Как тут не влюбиться простой деревенской девчонке?

Девушка с нетерпением ждала каждого его приезда, изо всех сил старалась ему угодить: до блеска намывала его комнату, пылесосила книжные полки, вычищала обувь, натирала стекла и зеркала. Игнат, погруженный в свои проблемы и заботы, всего этого совершенно не замечал, вежливо здоровался и потом общался только с матерью или работал, уткнувшись в толстенные книги.

Но Оксане и этого хватало. Она была счастлива просто от его присутствия и ни о чем другом даже и не мечтала. Любовь ее девичья росла день ото дня, и порой девушке казалось, что сердце вот-вот лопнет, не выдержав такого накала.

Игнат часто снился ей. Его голос, низкий и глухой, слышался ей даже в те дни, когда он отсутствовал в городе. Стирая рубашки Игната, она истово прижимала их к лицу, вдыхая аромат его парфюма.

Дни шли, а любовь девичья все крепла. Безответная, но страстная, она только разрасталась и ширилась. «Не сотвори себе кумира» – это не про Оксану! Игнат стал для нее не просто кумиром, а идеалом, героем ее романа, властителем дум.

Но ведь не зря в народе говорят, что «сколько веревочка ни вейся, а конец все-таки будет».

У всего в нашей жизни есть начало и есть конец. И абсолютно всему назначено и свое наказание, и своя награда. Всему отпущена мера, поставлены пределы и определены границы. Правда лишь в том, что не мы выбираем свой путь, а судьба ведет нас по уже проторенной ею дорожке.

Наша жизнь соткана из случайностей. Случайно встречаемся, случайно расстаемся. Живем случайно и случайно любим. Но все это только кажется нам, видимость случайности обманчива. И каждая наша случайность – самая неслучайная вещь, предопределенная судьбой.

Месяца через два Софья Никитична утром уехала на симпозиум куда-то в Сибирь, но к вечеру позвонила:

– Оксана, завтра Игнат приедет. Дней на пять. Приготовь обед, овощей побольше, как он любит. Рубашки его забери из химчистки. Ключи у него есть. Все. Отбой.

Сердце Оксаны запрыгало, ноги ослабели. Она кинулась выполнять поручения хозяйки, а в голове все крутилось и крутилось: «Завтра! Уже завтра… Приедет! Приедет…»

Игнат появился ближе к обеду. Своими ключами открыл дверь, равнодушно кивнул девушке, торопливо поел, поменял рубашку и уехал.

Она, замирая от стеснения, спросила, закрывая дверь:

– Что приготовить на ужин?

– Все равно, – безразлично отмахнулся он.

День тянулся, словно резиновый. Три часа. Пять. Семь. Восемь тридцать. Оксана места себе не находила. Приготовила ужин, нарезала салат, вытащила из духовки рулет, полила цветы, проветрила комнату.

Он все не появлялся. Где-то в половине десятого дверь хлопнула, и Игнат, хмурый и уставший, молча прошел в комнату. Оксана, поправив косу, долго ждала, когда он вспомнит про ужин, а потом нерешительно постучала в закрытую дверь.

– Извините, Игнат. Ужин готов.

– Спасибо. Сейчас иду, – он вышел в домашнем халате.

За ужином он что-то писал в телефоне, звонил, не обращая внимания на остывающую еду. Потом быстро поел, холодно кивнул и ушел в гостиную.

Девушка металась на кухне, не находя себе места. Ее бросало то в жар, то в холод. Озноб колотил так, что зубы начинали стучать. В горле сохло, ей даже казалось, что судорога сводила руки. Словно в горячке, Оксана быстро убрала со стола, вымыла посуду и поспешно скрылась в своей комнатке.

Легла на диван, закрыла глаза и приказала себе спать. Однако сон не шел. Тогда она, лежа с закрытыми глазами, стала молиться. Вспоминала все молитвы, какие слышала в детстве от мамы, повторяла в церкви на литургии. О чем она молилась, девушка и сама не знала, только все время лихорадочно повторяла: «Господи, помоги! Господи, спаси. Помоги! Боже мой.»

Оксана и не заметила, как задремала. Однако спасительный сон длился недолго. Она подхватилась от какой-то странной тишины, поплывшей по квартире. Присев на диване, девушка настороженно прислушалась. Не работал телевизор. Не звучал так любимый Игнатом джаз.

Часы показывали половину первого ночи.

Оксана медленно встала и в одной рубашке, босиком, вышла из комнаты. Осмотрелась. Везде был потушен свет. Оглушительная тишина царствовала в большой профессорской квартире. И только из комнаты Игната в крошечную щелку неприкрытой двери проникал яркий луч. На цыпочках Оксана подошла к двери и, забыв об осторожности, приникла к этой щелке.

Глянула и, ахнув, отпрянула. Там, в освещенной комнате, стоял абсолютно голый Игнат. Он менял нижнее белье.

И Оксана, не отдавая себе отчета в том, что делает, вдруг распахнула дверь и, позабыв обо всем на свете, шагнула к нему, оторопевшему от ее появления. От неожиданности Игнат даже не успел прикрыться, и она, ослепленная его наготой, улыбнулась, увидев, как его тело отозвалось на ее внезапное появление.

Словно в забытьи она сделала шаг вперед, потом еще шаг, еще. И он, вспыхнув, внезапно протянул руку, схватил ее за плечо и рванул к себе, теряя самообладание.

Задыхаясь от жгучего желания, Игнат прижал девушку к себе и, еще контролируя себя, прохрипел: «Оксана.»

Но она, вместо ответа, обхватила его за шею, потянулась к губам и, застонав от вожделения, прижалась к оголенной груди любимого.

Мир, вспыхнув миллионами ярких огней, перевернулся для них двоих.