Ирина Андрианова
Худшая из фанаток
Простите меня за попсовые сравнения. Но я не знаю других. Вобщем, я теперь немного представляю себе, что такое ад. Ад – это когда ты смотришь на мир из какого-то невидимого темного чулана. Это вроде черной дыры: ты туда попала и не можешь выбраться назад, а весь мир вокруг тебя не видит и не знает, что ты – там. Но ты пока что имеешь возможность наблюдать за миром – правда, через маленькое окошечко. Ты видишь вдалеке людей, они ходят и разговаривают. Но ты не слышишь слов. Они – светлые тени, сверкающая иллюзия, до которой не дотянуться. А реальность – это чернота и тишина, в которой находишься ты, и где пребудешь вечно.
Потеря смысла жизни – не фигуральное выражение. Теперь я тоже это знаю. Человек, выброшенный из мира иллюзий (ах, как же там было когда-то хорошо!) не видит смысла в том, чтобы поднять ногу или руку, куда-то пойти и что-то сделать. Да, наверное, если бы мне было нечего есть… Но еда у меня пока есть. Поэтому я не могу заставить себя пойти работать. Я не вижу смысла в этом и потому не могу. Возможно, когда еда закончится, я вернусь в мир простых потребностей и твой образ потускнеет…. Как, наверное, это было бы хорошо…»
Типичная картина клинической депрессии. Да, ей и впрямь не помешает какой-нибудь мощный стимул. Голод, война, революция. Не хорошо желать этого, но… На свете слишком много людей, и они просто не знают, на что себя употребить.
Он, наконец, выключил окно с текстом. Очень кстати пришел важный звонок, и он отвлекся.
«…Моя страсть неразумна, необъективна, эгоистична, инфантильна, разрушительна. Но она почему-то существует. Все на свете создано Богом. Значит, и она тоже? Значит, Богу было угодно вселить в меня эту одержимость и эту боль? Только это и утешает меня. Если Бог – источник моих страданий, значит, он обо мне, по крайней мере, не забыл. Он помнит, что я здесь, одна, в моей черной дыре. Он придет за мной. Приди же поскорее!…»
Он забыл об этой истории на целые сутки. Лишь на следующий день, вечером, он вдруг вспомнил, что забыл. И что мир, кажется, тоже забыл – в течение суток не было ни напоминаний, ни сочувствующих СМС-ок, ни вопросов. Странно, неужели в медиа-мире события сменяются так стремительно? Или случилось что-то экстраординарное? Он невзначай спросил у Мэл. Ах да, она тоже забыла. То есть она хотела сказать ему еще вчера вечером, но не хотела его нервировать лишний раз, а потом и сама отвлеклась на другое.
– Боже, неужели она все-таки снова сделала это?! Второй раз?
– Да нет, в том-то и дело. Она пошла на поправку, ее выписали. И надо же так – переходя улицу в своем депрессивном городке, она попала под грузовик. Задавили не ее одну: грузовик въехал в группу людей, переходивших улицу. Так что это точно не самоубийство. Просто такой нелепый конец. В этих странах, знаешь, машины давят людей безнаказанно: водители просто потом платят полиции, и все.
– Будем надеяться, что перед смертью она уже не считала меня источником всех своих страданий, – задумчиво сказал он.
– О да, я тоже надеюсь. Но знаешь, мне кажется – она все равно была слишком слаба, чтобы жить. Не одно, так другое ее бы подкосило. Во всяком случае, тебе больше не нужно мучиться совестью. Она ведь больше не страдает.
Он кивнул. Вообще-то он опасался, что по своей привычке к сочувствию он будет еще не раз ее вспоминать. Он действительно был хорошим человеком. Возможно, самым лучшим человеком в Голливуде. Но душевная емкость даже самых лучших людей не беспредельна. Их было так много, этих влюбленных. Поэтому он забыл ее. И никогда больше не вспоминал.
