Илья Вячеславович Кудашов
В гостях у мертвецов
Глава
II
Человек с чужим именем забивал гвозди в крышку гроба. Кто-то без конца сипел из него.
– Да заткнись ты уже! – он ударил по крышке гроба молотком.
– Вижу, браток, хороша была ночка, – сказал Пёс, входя в сарай. Смирнов кивнул и забил последний гвоздь. Старик отдал ему сигарету, и они закурили. Позже пришёл Грэг и унёс гроб. Пёс сам перезахоронил беглеца, а человек с чужим именем сидел на краю могилы и смотрел, как гроб исчезает в земле. А затем день потянулся своим чередом. Завтрак, обед, ужин, короткие пререкания между Долли и Псом, чёткие распоряжения герра, уборка могил, дневной сон и вот опять ночная служба и… ничего.
Абсолютно ничего. Ночь смотрела за ним, за каждым его шагом, за каждым его действием. Звуки то рождались во тьме, то пропадали. Он обошёл кладбище, осмотрел забор, ворота и… ничего. Никто не пытался сбежать, никаких оживших мертвецов не было. Да, на кладбище было жутко, странные кривые фигуры закручивались в невыразимые формы, тянули свои изломанные конечности в разные стороны, но стоило направить на них свет, как они сразу превращались в деревья и надгробья. Ему слышалось, как кто-то ходит во тьме, перебегает от могилы к могиле, прячется за деревьями и надгробиями. Человек подкрался к этому неизвестному, бросился на него и… там никого не было. Утомлённый человек уселся около сарая и закурил, а потом потянулся день.
Еда, Пёс, Долли, герр, осмотр кладбища, сон, сигарета… Всё по кругу. Как и вчера. Может ничего ночью и не было. Ни в кого он не стрелял. Он нашёл могилу, которую перекопал Пёс. Ничего особенного могила как могила. Ну, довольно свежая, и что? Ну как что, это ведь доказательство. Он чётко помнил, как увидел мертвеца, как запихнул его в гроб, как потом его закопал Пёс. Но этого почему-то было мало, ему хотелось выкопать труп и спросить у него, покидал ли он могилу или нет? Человек вглядывался в имя на могиле, пытаясь в буквах уловить какую-то подсказку, который ему оставил мертвец, но всё без толку. Могила молчала. Пёс похлопал человека по плечу:
– Не переживай, браток, ночка она такая. Это не наша пора. Она какая-то чужая. Всё в ней не так. Она тебя порой так закружит, так завертит, что не обрадуешься. Всё в ней наперекосяк. Но мертвяки, они только в это время гулять могут, ихнее это время, оно им в радость. Луна им светит, только под её светом они ходить могут. Потому что луна – это тоже солнце, только мёртвое, для мёртвых оно. Стало быть, и ночь тоже день, только мёртвый, – объяснял ему Пёс перед третьей ночью.
Смирнов сидел на крыльце и курил. Голова болела ужасно, тело наполнилось тяжестью. Смирнова постоянно клонило в сон, каждый раз, когда он моргал, ему приходилось предпринимать усилие, чтобы разомкнуть веки. И пока он боролся с собственным телом, наступила ночь. В ушах у него гудело так, что он уже не понимал, что ему послышалось, а что было настоящим. Он наклонил голову к земле, потому что сил поднять её у него не было. Он тёр глаза с такой силой, что ещё чуть-чуть, и он выдавит глазные яблоки.
Вдруг из тьмы на край света выступили два сапога. Два чёрных, грязных армейских сапога. Человек с чужим именем в ужасе поднял голову и увидел пустоту. Перед ним был только мрак. Человек опустил взгляд, а сапогов уже не было. Он вздохнул, взял фонарь и пошёл осматривать кладбище.
Всё опять было спокойно, исключая пару случаев, когда Смирнов поскользнулся на ровном месте и чуть не упал, ничего не случилось. Человек провёл усталый взгляд по могилам и заметил незнакомца, который сидел на надгробии и курил. Человек перехватил топор и вдруг услышал какой-то шорох сзади. Он оглянулся и увидел, как кто-то пытается перелезть через забор. Он вновь посмотрел на курящего человека, но его уже не было. Человек бросился к ограде. Мертвец прыгнул на него, пытаясь голыми руками придушить человека. Он вывернулся из рук трупа и тихо сказал:
– Ну наконец-то.
Человек с чужим именем ударил обухом топора мертвеца в грудь. Труп повалился на землю. А затем, человек опустил на него топор один раз, второй, третий, четвёртый… Он бил умело, бил с расчётом, бил так, чтобы обломать мертвецу все конечности. Труп вертелся на земле, что-то орал, но разве важны слова, когда есть кого кромсать? Превратив тело в огрызок, человек поднял его и потащил в сарай. Труп молил о пощаде. Человек с чужим именем засунул его в гроб и заколотил крышку. Труп ещё что-то стонал, а человек только приговаривал:
– Попался беглец! Будешь теперь в землице лежать. И чего тебе не нравиться? Земля – это мать наша. Она всех обнимает, она всех принимает…
Он забил последний гвоздь и встал как вкопанный. По началу он ни о чём не думал, просто бездумно пялился в пустоту. Затем на него, как валуны, летящие с вершин гор, навалились вопросы: «Что я делаю? Зачем?» Но ответов у него не было. Человек сел посреди сарая и закурил.
Солнце вальяжно поднялось из-за горизонта. Оно говорило: «Я, конечно, не хотело сегодня вставать, но раз вам так надо, чтобы я появилось, то так уж и быть. Но учтите, это только из-за вас.»
Пёс пришёл к человеку с чужим именем в сарай и с ухмылкой сказал:
– Ну, браток, очередной беглец у нас схвачен?
Человек ничего не ответил.
– Да уж, чё то ты совсем не рад находке, – покачал головой Пёс, – слишком гнилой тебе попался что ли?
Человек не отвечал. Грэг уже взял гроб и потащил его на место. Пёс хотел ещё что-то сказать, но вдруг со стороны ворот раздались какие-то крики.
– О, а это работнички явились. Пошли, нам сегодня копать не надо, – улыбнулся Пёс и вышел из сарая. Смирнов не спешно докурил и пошёл вслед за стариком.
Пёс уже шёл вместе с двумя чужаками.
– Знакомься, брат, это Близнецы, они у нас иногда копателями работают, – представил Пёс чужаков.
Близнецы были везунчиками: годы пьянства, болезней, нищеты и тяжёлой физической работы одинакова изуродовали их, поэтому до сих пор отличить одного от другого было практически не возможно. Единственный кто бы мог их различить – это родная мать, но они и её уже давно пропили.
Близнецы блуждающим взглядом осмотрели Смирнова, переглянулись и один из них сказал:
– Какой-то он странный. Вроде зелёный, а походка бывалая.
–Да, тебе показалось, не бывалая походка, – покачал головой второй.
Пёс похлопал их обоих по плечу и выдал им лопаты. Вся четвёрка направилась к могиле. Близнецы с почтением обошли Грэга и принялись за работу. Дело у них шло ладно. Они весело работали с лопатами, а лопаты весело работали с ними. Вскоре могила была выкопана, Близнецы погрузили в неё гроб и завалили его землёй. Пёс отсчитал им несколько монет, и радостные Близнецы поплелись обратно в посёлок, крича:
– Ну вот, теперь Серый нам водки даст! Уж теперь то он, шельма, не отвертится!
Смирнов подумал, что и ему, может быть, тоже пойдёт на пользу немного выпивки. После сна и лёгкой работы по кладбищу его вера в позитивное влияние алкоголя на организм только увеличилась. Весь вечер у него был свободен. Этой ночью он наконец-то сможет поспать. Он собрал свои жалкие остатки денег и пошёл в посёлок. Ворота, хоть и ворчливо скрипнули на него, но всё-таки пропустили. Одна ворона крикнула ему в дорогу:
– Никогда!
Но это уже было скорее дружеское подтрунивание, чем угроза.
Смирнов вошёл в посёлок, его приветствовал лай собак, которые вдруг увидели что-то и бросились догонять ветер. Рядом с дорогой паслась корова, она довольно замычала, говоря: «Ну, здравствуйте, сударь, рада вас видеть. Располагайтесь, у нас всё как обычно. Спокойно, без излишеств, но чем сможем, тем угостим. А вы располагайтесь, у нас всем рады…»
Мимо вновь пронеслись собаки, гонящиеся за ветром, они лаяли: «Мужики, давай, давай! Навались! Щас мы ему покажем! Щас как его догоним! Как догоним, блин!»
Корова замычала со снисхождением: «Веселятся молодые. Вы, на них не смотрите, они у нас шумные. Побесятся да успокоятся. Но вы про них не подумаете. Они ребята славные, просто шебутные…»
Смирнов осмотрелся в поисках людей. В основном все спрятались в своих домах. И правильно, чего глаза друг другу мозолить? Все жилища в посёлки были довольно старыми. Всем им пришлось пережить потерю своих хозяев. Некоторые домишки уже во второй раз потеряли своих жильцов. Теперь брошенные избы смотрели пустыми окнами на сгнившие трупы братьев и сестёр. Домишки уже понадеялись, что смогли навсегда миновать такой судьбы, но, увы, они ошиблись.
Смирнов заметил девочку, она осталась одна и потому вся была погружена в заботы по дому. Сейчас она несла лукошко с дикой земляникой в свой покосившийся домик, из окон которого открывался неплохой вид на кладбище. Смирнов спросил у неё, где живёт этот Серый.
– Вы, наверное, про дядю Сережу, – отозвалась девочка и показала на двухэтажное здание с выбитым окном, – вот его кабачок.
– Спасибо, – бросил Смирнов и уже направился к заведению, как вдруг девочка схватило его за штанину.
– Дядя, а вы на кладбище работаете? – тихо спросила она.
– Да, – неуверенно ответил Смирнов.
– А вы там моего папу не видели? – ещё тише спросила она.
– Вроде нет, – ещё неуверенней ответил Смирнов.
– Жаль, когда его в гроб положили, он мне сказал, что как только сможет, придёт меня навестить. Столько времени прошло, а папа всё не приходит и не приходит, – объяснила девочка, широко распахнув голубые глазки и смотря прямо в душу Смирнова.
– Просто все ребята уже в лес ушли и меня зовут, а как я в лесу уйду, папу не увидев? – сказала девочка, разводя руками. Работник кладбища не знал, что и ответить.
– Ну ладно дядя, если узнаете что-то про папу, то скажите мне. До свидания, – попрощалась девочка и весело упрыгала домой. Смирнов заторопился в кабак.
Около входа в заведение лежал какой-то пьяный мужик и одной рукой прижимал табуретку, которой видимо и выбили окно, к своему заду, а другой держал пустую грязную кружку параллельно, прямо и перпендикулярно земле и бубнил:
– Серый… а, Серый… ну плесни немного, ну плесни…
Смирнов прошёл мимо пьяницы и вошёл в кабак. Это было довольно маленькое заведение. Несколько столиков стояли близко друг к другу. Только за одним из них сидела кампания местных и что-то обсуждала. За барной стойкой стоял старый мужчина с повязкой на глазу. Грязь и пыль так плотно засели в его коже, что она приняла сероватый оттенок. Седая борода закрывало его испещрённое шрамами и морщинами измученное лицо. Однако его голубой глаз горел ярко, он не посерел, как остальное тело, и не давал всей жизни мужчины посереть окончательно. Мужчина спорил с Близнецами.
– Мы тебе потом заплатим, честно, – уговаривал один.
– Ну, Серый, когда мы тебя обманывали? – поддакивал второй.
– Ой, да когда вы меня не обманывали? – махнул рукой Серый, – вы мне прошлый долг не весь отдали, а теперь ещё один хотите.
– Ну, Серый, ну налей ещё немножечко, ну самую капельку, просто горло смочить, – упрашивал один из Близнецов, пока второй пытался сделать грустную рожицу.
– Нет и точка, – Серый скрестил руки на груди и стальным голосом сказал, – Дима, Валя, имейте уже совесть. Вы сами себя видели? Надо же иметь хоть немного выдержки! Что это вы тут устроили? Где это видано, чтобы из-за кой-то бутылки два здоровых лба так унижались?! Ну-ка, быстро взяли себя в руки! Выметайтесь отсюда, и чтоб я вас больше здесь не видел!
Близнецы виновато потупили взгляд и отошли от барной стойки.
– Ишь чего удумали, совсем уже от рук отбились, – сказал Серый, обращаясь к стоящему рядом Смирнову, – а вы чего будете?
– Виски, – сказал Смирнов и сел за барную стойку.
– Виски нет, есть пиво, – ответил ему Серый.
– Наливай, – махнул рукой Смирнов. Серый налил ему в большой стакан дешёвое пойло и продолжил, смотря вслед Близнецам.
– Дмитрий и Валентин Червяковы. Совсем от рук отбились. Вы представляете, они сами своих имён уже не помнят. Не могут сказать кто из них Дима, а кто Валя. Ну это что такое?! – возмущался бармен. Смирнов пригубил пиво и аж сморщился. На вкус оно было… скажем так, пить воду из лужу было бы поприятнее чем это пиво.
– Дрянь, да? – с жалостью спросил Серый. Смирнов кивнул.
– Поставки задерживают уже который месяц. Говорят, что в городе ничего не осталось. Чёрт знает, что происходит! У меня только пиво да самогонка остались, – покачал головой Серый, – вот раньше помню служил я на юге… Какое вино там было. Вы бы знали. Нигде такого не делают. Был у меня там один знакомый…
Серый улыбнулся. Он на секунду провалился в с вои воспоминания… и разбился там обо что-то. Улыбка исчезла, глаз остекленел, морщины поднялись на лице, подобно волнам вовремя шторма.
– В общем, был знакомый, – проговорил он уже серьёзно.
Человек с чужим именем хотел похлопать его по плечу, но решил, что так будет только хуже. Он уставился в свою кружку. На мутной глади пива проступила и его прошло. Он сплюнул и отставил кружку в сторону.
– Давай я тебе налью самогонки, может лучше будет, – Серый убрал кружку с пойлом и налил ему почти такую же мутную самогонку. Вдруг мужик, которого на входе видел Смирнов появился в выбитом окне и закричал:
– Ну Серый! Ну пусти! Ну пожалуйста!
– Иди отсюда! Сколько тебе ещё говорить! – Серый вышел из-за барной стойке и подошёл к окну, – хватит с тебя. Иди домой Муравьёв!
– Я не хочу, пожалуйста, я не хочу домой. Я же удавлюсь. Удавлюсь! Пожалуйста, пусти меня! Ну пусти, пусти! – Муравьёв чуть не плача, топал ножкой и стучал кулачком по оконной раме, совсем как маленький ребёнок. Все в кабаке стали оглядываться на Муравьёва и хозяина заведения.
– Ну ладно, ладно, проходи, – Серый пустил пьяницу внутрь. Шатаясь, Муравьёв зашёл в кабак, блуждающим взглядом обвёл заведение и остановился как в копанный. Воспоминание ударило его, как молния. Он весь задрожал и зарыдал:
– Серёжа! Братик!
Серый в недоумении приобнял Муравьёва и повёл его к стойке, приговаривая:
– Ну-ну, будет тебе, будет.
Посетители кабака, нежилая быть участниками драмы, быстро покинули заведения. Остался только Смирнов. А Муравьёв всё не унимался:
– Убили! Убили! За что убили! Повесили, брата, единственного брата… Никого у меня нет больше! Никого! Один я остался! Один! За что, Боже, за что!
Серый усадил его за барную стойку, налил ему тёплой воды и стал с ним о чём-то тихо разговаривать.
Смирнов остался один на один с самогоном. Он прильнул к стакану и сделал один сильный глоток. Мерзкое пойло, выжигая глотку, попало сначала в желудок, а потом оттуда поднялось до мозга и ударило что есть мочи, крича как умалишённый: «Ну здорова, папаша! Папашка, ха-ха! Ну давай, рассказывай, чо у тебя там? Баба сбежала, или на работе душат, а может кто-то родной сдох? Ты говори, не стесняйся. Всё равно под утро ни чо не вспомнишь. Я всё сотру, не парься, папашка. Ох, папашка, мы с тобой загуляем. Ух загуляем! Ты главное это, напор не сбавляй. А там мы как понесёмся, так нас никто не остановит! Ву-хаха!»
Смирнов утёр слезу и попросил у Серого закуску.
– Вон там банка с огурцами, возьми, – бросил ему хозяин кабака и продолжил заниматься Муравьёвым.
Смирнов сам зашёл за барную стойку и достал банку. Попытался её открыть руками, но крышка была слишком суровой для рук. Он достал нож, и, чуть не сломав его (да вот настолько была сурова крышка), всё-таки открыл банку. Рукой у него не получилось достать огурец, поэтому он насадил его на нож и стал есть так, с лезвия. Смирнов ещё раз пригубил самогона. Пойло ударило его по голове со словами: «Ну ты чо, как баба? Не закусывай, будь мужиком!»
Смирнов закусил огурцом, выдохнул и ещё раз влил в себя самогон. На этот раз самогонка сказала: «Ну ты чо. Ну ты чо на!? А как же: «мы понесёмся»? А как же: «Ву-хаха»? Это куда, блин, воще?»
Смирнов отставил самогонку. Серый уложил Муравьёва спать.
– Да уж, с клиентами порой хлопот не оберёшься, – улыбнулся Серый.
– Понимаю, – кивнул Смирнов. Они оба замолчали. Тихо посапывал Муравьёв. На улице устало залаяли собаки. Серый протёр барную стойку. Смирнов вертел в руках стакан с самогоном.
– Ты ведь солдат, да? – спросил Серый, протирая кружку.
– Ты ведь тоже? –человек с чужим именем пытался высмотреть что-то в стакане с самогоном.
– Да я и не особо скрываю, – пожал плечами Серый.
– Как узнал? – поинтересовался человек.
– Выправка у тебя солдатская. Взгляд намётанный, сразу все входы и входы приметил, как вошёл в кабак. Ты от каждого шороха дёргаешься, как будто сейчас стрелять будут. И в стакан ты свой смотришь, как будто пытаешься там разглядеть причину своей жизни, – сказал Серый, высматривая в кружке притаившиеся пятнышки грязи, которые затаились в углах кружки, на самом донышке, молясь Богу, чтобы их не нашёл матёрый глаз старого вояки.
Человек с чужим именем ничего не сказал.
– Слышал, вам тяжело досталось в последней кампании, – бросил в воздух Серый. Человек скривился от этих слов.
– Если не хочешь об этом говорить, я не буду настаивать, – Серый полностью сосредоточился на своей кружке. Человек допил самогон, громко поставил стакан на барную стойку, оставил рядом с ним горсть монет и ушёл, сказав:
– Сдачи не надо.
Серый бросил ему вслед:
– Если захочешь, заходи ещё.
Человек ушёл, ничего не сказав.
Солнце двумя пальцами цеплялось за горизонт. Смирнов спешил на кладбище. Но он не успел. Ворота были заперты. Смирнов бился об них, но цепь на воротах своим скрипом говорила ему: «Нееет, ты не пройдёшь. Ты будешь спать на улице, на холоде. Ты продрогнешь, простудишься и сдооохнешь.»
– Эй! Эй! Откройте! – кричал Смирнов.
Но ему ответили только вороны.
Солнце уже покинуло этот мир, от него остались рассеянные лучи, которые стремительно растворялись в наступающем мраке. Смирнов кричал, но тишина была глуха к его крикам. Лучи последовали за своим родителем, и наступила ночь.
Смирнов сплюнул и закурил, стоя у ворот. Вокруг была тишина. Что ему теперь делать? Идти в деревню? Нет. Он не хотел. Кто его пустит на ночь? Да никто. Хотя, а что ещё остаётся? Он может постаять у ворот и подождать, не появиться ли Пёс. Если он сможет докричаться до старика, может тот его пустит.
Но старик всё не появлялся и не появлялся. Смирнов докурил и перекинул окурок через забор, чтобы хоть какая-то часть него попала на кладбище. Становилось холоднее. Смирнов закутался в свой старый пиджак. Лучше не стало. Он пнул ворота, те скрипуче заворчали. Смирнов сплюнул и уже хотел идти в деревню, но вдруг во тьме кладбища загорелся свет. Смирнов закричал:
– ЭЙ! Пёс! Это я – Смирнов! Я за воротами стою! Я в баре был, и не успел дойти до дома.
Огонёк остановился. Тишина.
– Эй! Пёс! Пёс! Старик! Прости, что я тебя Псом назвал! Ну открой, пожалуйста! – Смирнов бился об ворота, а те смеялись над ним своим мерзким скрипом, а цепь приговаривала: «Нееет, он тебе не поможет. Ты думаешь, что он откроет? Наииивный. Ты никому не нужен. Ты урод и мразь, и твое дело – это сдооохнуть здесь. Пожалуй, это было бы самое лучшее достижение за всю твою бездааарную жизнь.»
Огонёк медленно попятился и скрылся за домом.
– Пёс! Пёс! Открой! Откройте! Кто-нибудь откройте!!!! – в яростном, почти безумном, отчаянии закричал Смирнов, пнул ворота и сквозь зубы прошипел, – мудак.
Он сел на землю, опёрся об ворчливые ворота и уже хотел закурить, но сигарет у него больше не осталось. Он громко выругался и… просто продолжил сидеть на холодной земле.
Вот и всё. Вот где он в итоге оказался. Один, в темноте, продрогший от холода, сидит у ворот, как неприкаянная псина. Надо идти в посёлок, искать там ночлег. Но уже поздно, кто ему откроет? Нет, не пойдёт он проситься на ночлег.
Смирнов, дрожа, поднялся и пошёл вдоль забора кладбища. Лезть через него было опасно не только из-за острых пик, что увенчивали забор, но и из-за того, что Пёс мог бы пристрелить Смирнова. Однако, работнику кладбища повезло. Проходя вдоль забора и ругаясь себе под нос, он увидел, что один из металлических стержней решётки погнулся. Смирнову удалось достаточно его расшатать, чтобы пролезть. Он попытался протиснуться между прутьями. Они старались выдавить из него все органы, не желая пропускать всего Смирнова, но делая исключение только его выжимке. Но на этот раз человек оказался сильнее стали. Смирнов протиснулся между прутьями и упал на безжизненную кладбищенскую землю. В нос ударил приятный запах удобренной трупами земли.
Смирнов поднялся и отряхнулся, только за тем, чтобы увидеть стоящего перед ним мертвеца. Белёсые глаза уставились на его. Мгновение живой и мёртвый смотрели друг на друга, но труп увидел дыру в заборе и бросился к ней. Смирнов выхватил нож, и мертвец спокойно налетел на него. Трупу было абсолютно всё равно, он пытался перелезть через человека, и был даже готов тащить его вместе с ножом, только бы убежать с кладбища. Живой и мёртвый барахтались на земле, ни один из них не мог пересилить другого.
В какой-то момент драки человек с чужим именем вдруг осознал, что на него и мертвеца падает свет. Щелчок курка, вспышка, грохот и пуля чуть не прострели руку человека.
– Пёс, мудак! – закричал Смирнов, вырвав кинжал из пуза трупа.
– Умолкни беглец! – закричал Пёс, выхватил топор и в слепой ярости бросился на два барахтающихся тела. Тяжёлый инструмент в остервенении опускался на мёртвое тело, которым человек защищался от старика. Мертвец извергал из себя стоны вперемежку с гнилью. Он пытался выцарапать лицо человека с чужим именем, при этом не отказывая себе в попытках откусить от его головы кусочек. Труп каким-то образом извернулся и, вцепившись в человека мёртвой хваткой, перевернулся на спину, подставляя живого под удары Пса. Старик уже замахнулся на коллегу топором. Лезвие вот-вот полетит на голову человека. Рывок… и вот уже нож вонзился в ногу Пса. Старик заорал, топор выпал из его рук. Человек выхватил нож из ноги Пса. Мертвец воспользовался этим и бросился к забору. Человек кинул в него нож, и тот вонзился в ногу мертвеца. Труп упал и пополз в сторону решётки. Человек схватил топор, навалился на мертвеца и прижал его к земле. Труп пытался сопротивляться, но он уже был обречён. Человек планомерно отрубил ему все конечности и, убедившись, что тело не сможет сбежать, вернулся к Псу.
Старик выстрелил в человека с чужим именем. Пуля по касательной задела плечо человека и, порвав пиджак и рубашку, оставила неглубокую царапину.
– Это я! Смирнов! – он закричал, поднимая руки.
– Ночь, ты меня не обманешь! – закричал Пёс, и разрывая воздух пуля пробила Смирнову ладонь. Кровь хлынула наружу, и тут же топор полет в старика. Пёс в ужасе отшатнулся, лезвие вонзилось в паре миллиметров от его ноги. Грохот и шальная пуля попала в землю. Человек с чужим именем бросился на Пса. Дрожащая от страха и боли рука Пса нажала на курок, ещё до того, как мозг принял какое-то решение, и разочарованная пуля пронеслась мимо человека. Сильным пинком он вмял Пса в землю.
– Ну что, успокоился? – человек склонился над Псом. Старик что-то промычал, от силы удара и потерянной крови он уже не мог ответить. Смирнов вздохнул, платком обмотал свою руку, потом порвал на себе пиджак и завязал рану Пса. Смирнов поднял чуть треснувшую лампу, подхватил за плечо Пса и поплёлся в сарай. Там он усадил старика на сено, раненую ногу он поставил на гроб. Он нашёл у старика в сарае бутылку припрятанной водки и ею обработал рану. Пёс всё это время тихо поскуливал. Смирнов оставил Пса в сарае, а сам пошёл к дому.
– Эй! Откройте! Это Смирнов! Пса сильно ранили! Ау! Нам нужна помощь! – кричал он, но ему никто не ответил. Дом молчал, казалось, что внутри никого нет. Учитывая правила герра, было бы глупо надеяться, что кто-то придёт к ним на помощь. Смирнов вернулся к мертвецу. Труп пытался отталкиваться от земли своими культями, чтобы уползти с кладбища. Человек с чужим именем схватил тело за шкирку и потащил его к гробу. Мертвец тихо просипел:
– Ну и зачем были все эти старания, а? Тебе руку прострелили, другого ты пырнул, мне руки оторвал. И зачем это было? Ну сбежал бы я, и что? Ну что бы поменялось, а? По лесам бы шастал мертвец. А вам то какое дело? Трупом больше, трупом меньше, не велика потеря. Вот зачем ты это делаешь, а? По-твоему, тебе достаточно платят, за то, что ты калечишь людей? Вот если подумать, ну что я мог такого сделать? Я просто бы вернулся к себе домой и всё. Ну может попугаю народ, но я ведь это не специально. Это просто лицо у меня такое прогнившее, а так я обычный человек, такой же, как и все. И просто за то, что я умер, меня держат под землёй – это неправильно. Разве ты так не считаешь?
Человек с чужим именем молча тащил труп.
– Молчишь, да? Ну молчи. Посмотрим, как ты запоёшь на моём месте. Ты понимаешь, что однажды тебя тоже в землю положат, и ты так же будешь биться, что есть мочи об крышку гроба, и ты так же будешь разрывать землю от отчаяния, и ты так же будешь вылезать из могилы в ночь, и ты так же в ужасе будешь пытаться сбежать с кладбища, и тебя так же жестоко сломают и закапают, а затем всё по кругу. Ведь от смерти не сбежать, никак. Ты тоже умрёшь! Все умрут! И всем придётся так же, как и мне. Ты ЭТО понимаешь? – мертвец выдавливал из себя слова, порой он захлёбывался в собственном сипении, выхаркивал гниль, но продолжал говорить, а человек продолжал молчать.
– Эй, ну скажи хоть что-нибудь! Ну хоть что-нибудь! Ты меня вновь убил! Ты понимаешь, что ты убийца? Я тридцать лет работал врачом. Я жизни спасал. Я в армии служил, в медчасти. Я всю жизнь был порядочным гражданином, семьянином, спасал людей, защищал свою страну, да просто жил, чёрт возьми, и теперь я гнилой труп, обречённый вечно лежать в земле! Я был хорошим человеком. Разве я заслужил целую вечность мучений?! – слова сотрясали всё тела мертвеца, его голос был таким же сломанным как его руки и ноги, вся его речь звучало нелепо и жалко, как и его попытка уползти с помощью культей. Человек скинул тело, прицелился топором, чтобы размозжить ему голову и сказал:
– Я расскажу тебе короткую историю. У нас в роте был один парень, он не плохо дрался, но уж очень он был честный и упрямый. Он никому не позволял веселиться, особенно его трогало, когда наши развлекались с пленными. Он кричал: «Это идёт против всех правил ведения войны. Нельзя сними так! Они хоть и враги, но тоже люди!» Порой доходило до драк, а начальству он жаловался постоянно. И вот однажды ночью его схватили наши, связали и кинули в выгребную яму. Там он и утонул. Его семье написали, что пропал без вести.
– А почему ты ему не помог? – спросил мертвец.
– Мне не хотелось разделить с ним его судьбу. Раз в могиле лежать неприятно, то в выгребной яме вряд ли чем-нибудь будет лучше, – человек с чужим именем горько усмехнулся. Мертвец закрыл свои белёсые глаза и сказал:
– Ну почему мой разум не умер вместе с телом? Всё-таки нет ничего лучше, чем забвение.
Человек убрал топор и потащил затихшее тело в сарай. Он положил его в гроб, рядом оставил его конечности, прикрыл его крышкой и принялся забивать в неё гвозди.
– Всё-таки попался, голубчик, – улыбнулся Пёс.
