Илья Деревянко
Жестокая реальность (сборник)

Глава 4

В понедельник утром Гаврилов проснулся раньше обычного, с тяжелой головой и в скверном расположении духа. Нет, не подумайте, Роман Петрович вовсе не напился накануне до свинского состояния. Он вообще не увлекался спиртным. Иногда позволял себе рюмку-другую хорошего коньяка. Не более! Просто ночь напролет Гаврилова мучил один и тот же загадочный, жутковатый сон. Роману Петровичу грезилось, будто бы он то гуляет по городу, то едет куда-то на машине, то посещает различные учреждения, но везде за ним следует по пятам странный молчаливый человек без лица. Гаврилов пытается убежать, спрятаться, наконец, силой прогнать непрошеного спутника, однако все попытки отделаться от него заканчиваются неудачей. Безлицый неизменно остается рядом…

– Рома, ты не заболел? – за завтраком встревоженно спросила жена Людмила, взглянув на бледного, осунувшегося мужа, вяло ковыряющего вилкой в тарелке. – Может, тебе стоит отправиться не на работу, а к врачу? Давай-ка померяем температуру.

– Не надо врача, я здоров, – тихо отозвался Гаврилов. – И температура нормальная.

– Но ты ужасно выглядишь! – пылко воскликнула Людмила. – Передохни хоть недельку. Съезди на дачу или в загородный пансионат!

– Не могу, – с сожалением вздохнул Роман Петрович. – Много неотложных дел накопилось. Не переживай, дорогая! Все будет хорошо!

– Папочка, купи мне, пожалуйста, щеночка, – звонким голоском попросил забежавший в столовую румяный голубоглазый семилетний Андрюша, старший сын Гаврилова, и с детской непоследовательностью добавил: – А Коля штанишки описал.

– Не ябедничай! – строго сказала мать. – Лучше б помог младшему брату надеть сухие!

– Я не ябедничаю, – обиделся мальчик. – Я не знаю, где они лежат.

– Ребенок прав, – слабо улыбнулся Роман Петрович. – Иди, Люда, переодень младшенького. Тебе же, Андрей, пора собираться в школу.

– А ты купишь мне щеночка, папа? Я буду очень-очень о нем заботиться! – Андрюша с мольбой посмотрел на отца.

– Куплю! Давай, складывай учебники!.. – Перед уходом Гаврилов поцеловал жену, детей и неожиданно едва не расплакался. Ему вдруг почудилось, будто видит он их в последний раз.

«Глупости! – постарался успокоить себя Роман Петрович. – Просто нервы расшатались. Оно и не мудрено! Одна «Анжелика» чуть до инфаркта не довела. Жулье проклятое. Дернул черт с ними связаться!»

В отличие от своей будущей жертвы, убийца спал крепко, без сновидений. Проснувшись как всегда в семь утра, он провел обычный комплекс утренних мероприятий (зарядка, мытье, бритье, завтрак), уютно устроился в кресле и вплоть до шести вечера отдыхал – читал любимые газеты («Коммерсант», «Сегодня»), смотрел телевизор, дремал (с перерывом на обед, разумеется)…

Ровно в шесть убийца поднялся, сладко потянулся и начал неторопливо одеваться.

– Ви-и-тусик! – зычно окликнула Попкова супруга, завершившая наконец трехчасовую телефонную беседу с подругой. – Совсем забыла тебе сказать! Вчера вечером, в твое отсутствие заходила Катька Меньшикова со второго этажа. На Вовика жаловалась (Зинаида Михайловна имела в виду тринадцатилетнего сына Попковых). Говорила, кошку ее повесил на заборе. Требовала высечь мальчика! – в голосе госпожи Попковой звучала едкая ненависть.

– Ну а ты? – поинтересовался Виталий Николаевич, аккуратно зашнуровывая ботинок.

– Послала эту костлявую лахудру к едрене фене! И предупредила: «Больше сюда не суйся, проблядь! Волосы повыдергаю!»

– Правильно поступила, Зинуля, – одобрил Попков. – Высечь! Ишь, деловая! Из-за такой ерунды ребенка бить! Совсем народ озверел!..

К концу рабочего дня Роман Петрович успел провернуть уйму дел: провел несколько важных встреч с представителями различных фирм, договорился о банковском кредите на выгодных для «Цезаря» условиях, заключил сулящий немалую прибыль контракт с американцами… Вместе с тем он не испытывал ни малейшего удовлетворения от достигнутых успехов. Гаврилов чувствовал себя морально измотанным, опустошенным. Сердце грызла беспричинная тоска. А уж мысли посещали бизнесмена ну совершенно непривычные!

«Все суета, мышиная возня, – печально думал он. – Бегаем, копошимся, мухлюем, хапаем здесь… хапаем там. Хочется больше, и больше, и больше! А зачем?! Богатство в могилу не унесешь. На том свете баксы не потребуются! Призовет меня Господь пред очи свои да спросит:

– Скажи-ка, Рома, чем занимался ты всю свою земную жизнь?

– Деньги зарабатывал, – отвечу я.

– И куда ты их тратил, человече, кроме как на прокорм семьи?

– Проедал, Господи, проматывал, барахло покупал, но по большей части копил.

– Накопил?

– Накопил.

– А сирот голодных видел? Стариков нищих замечал? Мог поделиться с ними малой толикой?

И нечем мне будет оправдаться.

– Видеть – видел, замечать – замечал, однако делиться не хотел. Жадничал!

И нахмурится Господь и скажет:

– Грехов у тебя, Рома, немерено, а вот дел добрых за тобой не числится. Ступай-ка ты в геенну огненную!»

– У-у-у-о-о-а-ах!!! – содрогнулся Гаврилов, чуть ли не физически ощутив нестерпимо палящие языки адского пламени. К горлу подкатило удушье, в глазах помутилось от страха, тело сделалось на мгновение чужим, непослушным.

– Наваждение какое-то! – с трудом переведя дыхание и выпив залпом стакан холодной воды, пробормотал он. – Будто некто посторонний разговаривал сейчас со мной. Мистика! Виновато, конечно, переутомление, хотя действительно не мешало бы передать определенную сумму в детский дом, находящийся как раз в двух кварталах от офиса. По слухам, там детей кормить нечем. Надо помочь сироткам в ближайшее время. Не разорюсь!.. Или не тянуть резину, отправить деньги прямо сегодня, и не по банковским каналам? Сейф-то битком набит наличными! Нет, лучше завтра, даже послезавтра. Необходимо все хорошенько взвесить, подвести баланс… Чтоб, значит, не в ущерб фирме!..

В половине восьмого вечера позвонила жена.

– У тебя все в порядке? – взволнованно спросила она.

– Да, – несколько удивленно ответил Роман Петрович, уже в значительной степени оправившийся от недавних переживаний. – Чего ты всполошилась?

– Не знаю, – голос Людмилы заметно дрожал. – Сердце не на месте! Ты не задерживайся, ладно?

– Буду в девять, как обычно! – твердо пообещал Гаврилов…

Убийца терпеливо ждал. Он привык ждать. Умение ждать являлось необходимым условием профессии Попкова. Виталий Николаевич прибыл на место в начале девятого вечера, но сразу в подъезд не пошел. Не имело смысла, да и засвечиваться там лишний раз не стоило. Благодаря размытой, не запоминающейся внешности Попкова это не составляло особого труда. На киллера решительно никто не обращал внимания. Более того, внимание проходящих было всецело приковано к смачному, шумному скандалу с мордобитием, зародившемуся в недрах солидного супермаркета, расположенного как раз напротив гавриловского дома. Виновниками инцидента стали два подвыпивших молодых человека, один из которых попытался слямзить в магазине три банки пива и попался в цепкие руки бдительных, облаченных в камуфляжи охранников. Пока воришке-неудачнику настойчиво втолковывали, что по правилам сего торгового заведения он может оставить себе пиво, может вернуть обратно, но в любом случае обязан выплатить десятикратную стоимость уворованного, приятель помчался за подмогой. На зов о помощи вскоре явился плотный тридцатилетний мужчина в щегольской кожанке, тоже слегка поддатый. Двое охранников попытались загородить ему дорогу, однако мужчина отшвырнул их в сторону, словно котят, и прошел вовнутрь супермаркета, где провел краткую беседу с начальником здешней службы безопасности, предварительно усадив его на пол жесткой, профессиональной подсечкой. Результаты беседы, судя по всему, обескуражили мужчину.

– Извини, брат, непонятки получились^[18], – смущенно сказал он начальнику СБ^[19], потиравшему ушибленный зад. – Мне наплели, будто бы твои архаровцы беспредел чинят, ни с того ни с сего на людей кидаются… Ну, козлы вонючие! Ну, провокаторы! Ни-че-го!!! С ними, с падлами, я лично разберусь! Прямо сейчас!!!

Он грубо выволок на улицу воришку с приятелем, поставил перед собой и тихо, зло произнес:

– Соврали, сучары? Дураком меня выставили? Ну, получайте награду, сявки^[20]!

– Ваня, Ваня, не надо! Прости! – виновато заскулили ребята, но Ваня явно не отличался ни гуманизмом, ни кротостью нрава. Не вступая в дискуссию, он нанес два чудовищной силы удара, отправившие обоих смутьянов в глубочайший нокаут, хладнокровно прикурил сигарету и неторопливо удалился. Около безжизненно распростертых на асфальте тел моментально сгрудилась толпа зевак, вслух гадая: «Помрут – не помрут?» Возмутители спокойствия не подавали признаков жизни. Поступило предложение вызвать «Скорую помощь», но тут парни зашевелились, с грехом пополам поднялись на ноги и, шатаясь, уковыляли в ближайшую подворотню. Тогда зеваки принялись оживленно обсуждать происшествие, высказывая диаметрально противоположные точки зрения: одни (преимущественно мужчины) искренне восхищались действиями безымянного «терминатора», другие громогласно негодовали, употребляя термины: «хулиган… бандит… мясник…» и даже «убийца».

«Определенно удачный денек! – наблюдая со стороны за ураганом страстей, мысленно усмехнулся киллер. – Нежданно-негаданно – великолепнейшая «дымовая завеса»!!! Лучшего расклада нарочно не придумаешь!»

Попков взглянул на часы – без пятнадцати девять.

«Пора!» – решил он и, никем не замеченный, проник в подъезд…

«Мерседес» Гаврилова затормозил у дома без двух минут девять.

– Свободен, Вася, – устало бросил шоферу-телохранителю Роман Петрович и, выбравшись из машины, добавил: – Не вздумай завтра опоздать. У меня намечено важное деловое свидание, и я… – внезапно коммерсант осекся. В голове у него прогремел чужой ехидный голос: «Свидание отменяется, дражайший господин Гаврилов. Поскольку завтра вы будете о-о-очень далеко отсюда. Ха-ха-ха!»

– Тьфу, чертовщина, твою мать! – встряхнув головой, ругнулся хозяин «Цезаря». – Глюки, блин, доконали!

– Вы чего? – с тревогой воззрился на босса увалень Вася, вообразивший, будто раздражение работодателя связано непосредственно с ним.

– Ничего! – отмахнулся Гаврилов. – Езжай в гараж да пепельницы вычистить не забудь!

«Люда абсолютно права, – открывая дверь, подумал он. – Обязательно нужно передохнуть с недельку!»

Около лифта Роман Петрович заметил невзрачного, неброско одетого человечка, прижавшего руку в кожаной перчатке к кнопке вызова. В кабину они зашли вместе, причем незнакомец учтиво посторонился, пропустив Гаврилова вперед.

– Вам какой этаж? – вежливо спросил Роман Петрович.

– Первый, – спокойно ответил человечек.

Удивиться коммерсант не успел. Бывший майор КГБ Виталий Попков в совершенстве владел холодным оружием. Нож вонзился в яремную вену^[21]. Смерть наступила мгновенно.

«Слишком грамотно для озверевшего наркомана, – с неудовольствием отметил убийца и с размаху всадил окровавленное лезвие в глаз мертвеца. – Вот теперь правдоподобнее!»

Оставив нож торчать в глазнице, он забрал у трупа барсетку, извлек из нее деньги, небрежно сунул их себе в карман, пустую барсетку бросил рядом с телом и вышел из дома через черный ход…

Глава 5

Господин Хлыстов узнал о гибели Гаврилова той же ночью из телепередачи «Дежурная часть», начавшейся по РТР в ноль часов пятнадцать минут по московскому времени. Вадим Робертович издавна страдал бессонницей и укладывался в постель не раньше двух, коротая время перед телевизором…

Камера показала крупным планом убитого Романа Петровича, валяющуюся рядом с ним выпотрошенную барсетку, взбудораженных людей, первыми обнаруживших труп в кабине лифта… Ведущий озвучил оперативную версию убийства с целью ограбления и радостно отрапортовал: милиция «по горячим следам» обшарила окрестные притоны и задержала троих подозреваемых.

Коммерсант глумливо захихикал.

– Сдох, собака, сдох! – потирая мясистые ладошки, злорадно пришептывал он. – Больше не погавкаешь! Не потребуешь «свою долю» плюс проценты «за моральный ущерб». Хи-хи-хи!

Физиономия Хлыстова чудовищным образом перекосилась и напоминала в настоящий момент не человеческое лицо, а гнусную морду беса, ликующего по поводу удачно завершенного пакостного дельца. Вдоволь нахихикавшись, Вадим Робертович набрал домашний номер Овечкина.

– Тебе известно, сколько сейчас времени? – недружелюбно осведомился заспанный Леонид Александрович, в отличие от компаньона ложившийся спать рано.

– Не ворчи, Леня! – восторженно вскричал Хлыстов. – Тут та-а-кое!

– Неужели… – начал Овечкин.

– Именно, – перебил Вадим Робертович. – Давай немедленно пересечемся^[22] да пообщаемся не по телефону!

Разговор происходил в машине Хлыстова. Брызжа слюной и повизгивая от удовольствия, он красочно описал виденную по телевизору сцену.

– Рожа вся кровью забрызгана! В глазу нож торчит… Вокруг суета, охи, ахи, и главное, Лень, менты уже схватили трех охламонов! Кхе-кхе! Хоть одного, да заставят сознаться. Будь уверен! Впрочем, неважно. Мы-то с тобой по-любому вне подозрений!

Леонид Александрович торжествующе осклабился.

– Поехали, отпразднуем это знаменательное событие, – облизнув губы, предложил он. – На хрен сон! Гуляем, Вадик. Гу-у-у-ляем!!!

Празднество происходило в суперфешенебельном ночном клубе «Фанни-хилл»^[23].

Не стесняясь в расходах, бизнесмены кутили на полную катушку. Стол ломился от изысканных яств, коллекционные вина лились рекой.

Официанты откровенно лебезили перед щедрыми гостями. Штатные клубовские шлюхи в надежде подцепить богатых клиентов неустанно дефилировали мимо их столика и как бы невзначай демонстрировали то обтянутые капроном упругие ляжки, то едва не вываливающиеся из глубоких декольте груди без лифчиков. Однако Хлыстову с Овечкиным было сейчас не до баб. Не обращая на назойливых красоток ни малейшего внимания, они дружески обнимались, перемигивались и, чокаясь бокалами, хором повторяли один и тот же тост:

– Хорошо то, что хорошо кончается! Гип-гип – ура!!!

Оставив детей под присмотром домработницы, Людмила Гаврилова отправилась в морг и, заплатив служащим, всю ночь неподвижно просидела возле бездыханного тела мужи. В ее помутившейся от горя голове прочно засела безумная надежда.

Все случившееся не более чем досадное недоразумение! Рома просто сильно устал. Он немного полежит на оцинкованном столе, отдохнет, потом поднимется, улыбнется и скажет: «Пойдем домой, Люда. Детишки, наверное, заждались!»

– Ты как, дорогой? – время от времени заботливо спрашивала она покойника. – Тебе получше? Нет? Ну ладно, полежи еще, полежи! Я подожду!

Эта жуткая беседа, один из участников которой был мертв, а другой находился на пороге сумасшествия, тронула даже зачерствевшее сердце толстокожего, вечно пьяного сторожа Михалыча.

«Рехнулась бедная баба! – сочувственно подумал он. – Ох-хо-хо! Куда мир катится?»

Под утро к Гавриловой вернулась ясность рассудка. Она медленно протерла глаза, словно пробуждаясь от тяжелого сна, пристально поглядела на изуродованное лицо мужа, крепко поцеловала его в холодный лоб и молча вышла. Всю обратную дорогу женщина провела в странном оцепенении, не проронив ни слова, ни слезинки. Сидевший за рулем Вася мелко дрожал. Безмолвие жены убитого шефа давило ему на психику и пугало больше, чем если бы она билась в истерике… У порога Гаврилову встретил рано проснувшийся Андрюша.

– Где папа? – с ходу спросил ребенок, доверчиво глядя на мать чистыми голубыми глазами.

– Уехал в командировку! – безжизненным голосом ответила она.

– Папа привезет мне щеночка?

– Привезет, – сказала Людмила, прошла к себе в комнату, внезапно пошатнулась, рухнула на диван и дико, взахлеб зарыдала…

Овечкин с Хлыстовым гудели в «Фанни-хилл» вплоть до закрытия клуба. Истратив уйму денег и упившись до поросячьего визга, они решили продолжить веселье на квартире Овечкина, благо жена Леонида Александровича уехала на неделю погостить к родителям и посему не могла омрачить дружескую попойку своим брюзгливым присутствием. Кстати, добирались туда компаньоны весьма оригинальным способом. В ста метрах от клуба их автомобиль остановили гаишники: даже без помощи прибора констатировали крайнюю степень опьянения обоих коммерсантов, получили солидную взятку, но тем не менее не рискнули позволить продолжать путь совершенно «косому» водителю. Сто процентов из ста – либо сам угробится, либо задавит кого-нибудь. Итак – задержать нельзя (за все уплачено), отпустить тоже нельзя (чревато последствиями). Неразрешимая проблема? Вовсе нет! По крайней мере для наших хитроумных стражей порядка. Кратко посовещавшись, они приняли воистину Соломоново решение^[24]. Один уселся за руль хлыстовской иномарки, а двое других на милицейской машине с мигалкой проводили ее до самого дома.

В результате оказались и «волки сыты, и овцы целы». Кто теперь осмелится назвать российских ментов безмозглыми? А? Молчите? Вот то-то же!

Впрочем, я отвлекся.

Очутившись в жилище Овечкина, совладельцы «Анжелики» раздавили бутылку шотландского виски «Белая лошадь», заплетающимися языками пробормотали в последний раз: «Гип-гип – ура!!!», расползлись по углам и мгновенно отключились…

Господин Хлыстов сидел в прочной железной клетке на грубой, привинченной к полу табуретке, а снаружи, буквально в двух шагах от него, старый друг и компаньон Леня упорно препирался с Ковальским. Спор касался стоимости ликвидации Вадима Робертовича. Овечкин предлагал десять тысяч долларов, «заслуженный правозащитник» требовал пятнадцать.

Со стороны за торгом наблюдал таинственный молчаливый человек в черной маске.

– Не скупись, Леня! – увещевал Овечкина Сергей Игоревич. – Игра стоит свеч!

– Чересчур дорого! – нудно бубнил Леонид Александрович. – Засранец Вадька больше десятки не тянет!

– Да что вы затеваете, сволочи? – опомнившись от первоначального шока, истошно заорал Хлыстов.

– Заткнись, мудак, – пренебрежительно бросил Овечкин.

Ковальский был гораздо вежливее.

– Леонид Александрович тебя «заказывает», – с любезной улыбкой пояснил он. – Однако проявляет непростительную скупость… Ведь правильно, хозяин? – с раболепным поклоном обратился он к человеку в маске.

Тот утвердительно кивнул.

– Ну хорошо, хорошо, пусть будет пятнадцать, – стушевался Овечкин.

– Погодите! – гнусаво взвыл Хлыстов. – Ленька, мразь! Чтоб ты сдох, вошь лобковая!

– А сколько заплатишь? – живо заинтересовался Сергей Игоревич.

– Двадцать тысяч баксов!

– Заметано, – послышался тусклый, бесцветный голос «маски».

– И я, и я даю двадцать! – суетливо заголосил Овечкин.

– Заметано, – повторила «маска», и неизвестно, к чьему именно предложению это относилось. Внезапно клетка растворилась в воздухе. Воспользовавшись обретенной свободой, Хлыстов вихрем налетел на компаньона, с ненавистью вцепился скрюченными пальцами на удивление в твердое горло «старого друга», бешено зарычал и… проснулся. Он лежал на диване, судорожно вцепившись в пустую посудину из-под «Белой лошади».

– О-о-ох! – болезненно простонал всклокоченный, опухший Овечкин, заходя в комнату с нераспечатанной бутылкой в руке. – Голова, блин, раскалывается! Будешь похмеляться, Вадик?

– Мне снилось, как ты договаривался о моем убийстве, – не ответив на вопрос, желчно просипел Хлыстов.

– С перепоя всегда кошмары мучают, – равнодушно отозвался Леонид Александрович, бережно разливая по бокалам французское шампанское «Мадам Клико», приобретенное накануне в «Фанни-хилл» и предусмотрительно оставленное на лечение. – Не обращай внимания, дружище! Обычное явление! Меня, например, сегодня во сне черти поджаривали на ба-а-льшущей сковородке! До сих пор чудится, будто задница обожжена, хотя на самом деле просто отлежал. Успокойся, Вадим! И то и другое – чушь собачья, пьяные галлюцинации. Чертей в природе не существует, а заказать тебя-я-я! Мама родная! Мы с тобой близкие друзья, да и делить нам нечего!

– Верно! – успокоенно улыбнулся Вадим Робертович, поднимая бокал. – Делить нечего!

Глава 6

Кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом.

 

Откровение Святого Иоанна Богослова, 13,10

Конец марта 1999 года, Москва

После вышеописанных событий прошел год. В России и в мире многое изменилось к худшему. «Демократы-реформаторы» обобрали нашу страну до нитки, попрятали награбленное на зарубежных счетах и теперь злобно облаивали правительство Е.М. Примакова якобы за прокоммунистические настроения, а в действительности за то, что Примаков, будучи умным, талантливым и, главное, честным государственным деятелем (пожалуй, лучшим отечественным премьером со времен Столыпина), не дал окончательно разрушить Россию, чего ужасно хотелось генеральному спонсору «реформаторов» – дяде Сэму^[25]. США вкупе с дрессированными европейскими собачонками, гордо именуемыми НАТО, сбросили «цивилизованную» маску и, обнажив свое подлинное звериное мурло, принялись сперва шантажировать, а затем утюжить бомбами суверенную Югославию, отстаивая интересы кучки промышлявших наркоторговлей албанских сепаратистов в Косове. Сербы мужественно защищались, успешно сбивая новейшие натовские самолеты устаревшими ракетами советского производства шестидесятых – семидесятых годов, и не собирались падать на колени перед распоясавшимися агрессорами. Подавляющее большинство русских^[26] людей открыто выражали свое негодование, а также готовность вступиться с оружием в руках за православных братьев-сербов. Натовские стратеги пребывали в растерянности, тщетно пытаясь скрыть от общественности военные потери альянса. Между тем сытые, благополучные европейцы медленно, со скрипом, но все-таки начали осознавать – благодаря холуйствующим перед США правителям стран НАТО они уподобились горемыкам, купившим в начале XX века билеты на считавшийся непотопляемым и тем не менее потерпевший страшную катастрофу американский корабль «Титаник»…

Хлыстова с Овечкиным не волновали ни проблемы Югославии, ни проблемы России. Им было глубоко плевать и на гибнущих под бомбами сербских детей и на собственных полуголодных, обворованных «демократами» соотечественников. «Анжелика» сравнительно благополучно пережила августовский кризис, совладельцы фирмы по-прежнему не испытывали недостатка в денежных средствах, однако между самими друзьями-компаньонами наметились определенные разногласия, постепенно переросшие в жесткую конфронтацию. Трения начались во время дележки прибыли. В марте 1999 года «Анжелика» провернула крупнейшую аферу по перепродаже сырья, одновременно ловко уклонившись от выплаты каких бы то ни было налогов. Идея операции принадлежала Овечкину, а в непосредственном ее осуществлении первостепенную роль сыграло личное (недавно обретенное) знакомство Хлыстова с неким широко известным в стране господином, хоть и ушедшим ныне в политическую тень, но по-прежнему имеющим мощное влияние как на коммерческие финансовые структуры, так и на администрацию президента. По завершении аферы каждый из партнеров немедленно заявил – именно ему по праву причитается большая часть «навара».

– Без меня ты б ни в жизнь до этого не додумался! – горячо доказывал Леонид Александрович.

– А ты б без меня ни черта не смог достичь! – пылко возражал Вадим Робертович.

Проще всего было б поделиться поровну, но недаром говорят: «Денег вволю, а еще б поболе»^[27]. Овечкин упорно твердил свое, Хлыстов – свое. Короче – нашла коса на камень. Больше недели бизнесмены сварливо препирались и во вторник 30 марта 1999 года, встретившись в офисе фирмы для очередного раунда переговоров, окончательно разругались. Стояло безоблачное весеннее утро. В ярко-голубом небе сияло солнце. На ветвях деревьев, радуясь теплу и хорошей погоде, звонко щебетали птицы, а в «начальственном» кабинете «Анжелики» (том самом, где год назад зародилась мысль о необходимости «заказать» Гаврилова) зловонным фонтаном била черная злоба.

– Зарываешься, Вадим! Чересчур много на себя берешь! – надрывался сизый от бешенства Овечкин. – О-су-ще-ствление! Мозг фирмы – я! Ты же всего-навсего инструмент!

– На полтона ниже, Леня! – угрожающе потребовал Хлыстов.

– По-о-жалуйста! – скорчил ехидную гримасу Леонид Александрович и продолжил ядовитым полушепотом: – Представь себе, Вадик, плотника. Выполняя заказ, он забивает молотком гвозди. Допустим… хе-хе… в гроб! Завершив работу, плотник получает оплату, и тут внезапно молоток оживает да начинает визжать: «Отдай мне львиную долю! Я здесь главный!» Ну, теперь понял свое место?

– Выходит, я «визжащий молоток»? – зловеще сощурившись, поинтересовался Вадим Робертович.

– Фу-у, наконец-то сообразил, – с деланым облегчением вздохнул Леонид Александрович. – Дошло-таки до дебила!

– И еще дебил! – В глазах Хлыстова загорелись недобрые огоньки.

– Ага! – ухмыльнулся Овечкин. – Он самый!

– А ты… А ты… – задохнулся от ярости Вадим Робертович.

– Язычок проглотил, придурок! – подначил Леонид Александрович.

– Ты не мозг фирмы, а присосавшаяся пиявка! Паразит! Чмо! Пидор! Козел! – взорвался Хлыстов, порывисто поднялся из-за стола и вышел вон из кабинета, с треском хлопнув дверью.

– Воняй, мудила, воняй! – выскочив следом, крикнул вдогонку Овечкин. – Все равно будет по-моему!..

Велев персональному шоферу Саше ехать «куда глаза глядят», Вадим Робертович угрюмо нахохлился на заднем сиденье новенького «шестисотого» «Мерседеса». Мысли Хлыстова назойливо, как жирные мухи над падалью, вертелись вокруг склоки с компаньоном. Сердце переполняла нечеловеческая ненависть, пульс участился, в висках свинцовыми молоточками стучала кровь. Дышать с каждой минутой становилось все труднее.

«Нужно срочно проветриться! – решил Вадим Робертович. – Иначе кондрашка хватит!»

Между тем «Мерседес», попетляв по улицам, выехал на Ленинградское шоссе и значительно увеличил скорость.

– Стой! – задушенно приказал шоферу Хлыстов.

Саша послушно затормозил. Вадим Робертович неуклюже выбрался наружу и по мистическому стечению обстоятельств очутился в знакомом парке, неподалеку от метро «Речной вокзал», где год назад совладельцы «Анжелики», встретившись с Ковальским, договаривались об убийстве Романа Петровича.

За прошедшее время тут практически ничего не изменилось. Вот только погода сегодня была хорошая.

– Е-мое! – оглядевшись по сторонам, ошалело пробормотал коммерсант. – Совпадение-то какое! Неспроста это! Ох, неспроста!

Вадим Робертович отчетливо вспомнил свои тогдашние переживания: сперва неистовую ненависть к хозяину «Цезаря», затем «оформление заказа на ликвидацию», тревожное трехдневное ожидание и, наконец, безудержное ликование. Вспомнил он и кошмарный сон, виденный после празднества, начавшегося в «Фанни-хилл» и закончившегося на квартире «старого друга» Лени: падла Овечкин торгуется с Ковальским по поводу стоимости его, Хлыстова, умерщвления. Вадима Робертовича затрясло в ознобе. Ноги ослабели, подкосились. Коммерсант обессиленно плюхнулся на первую попавшуюся грязную, мокрую скамейку.

«Сучий выкидыш Ленька вполне способен меня «заказать», – лязгая зубами, подумал он. – С него, с пидорюги, станется! Выродок! Ублюдок бессердечный! Сволочуга!» (О том, что сам он сволочуга ничуть не меньшая, господин Хлыстов, будучи закоренелым эгоистом, естественно, не помышлял.) Вадима Робертовича охватила паника. Бизнесмену явственно представилась страшная картина: кладбище, разрытая могила, груда траурных венков, гроб. Произносятся прочувствованные речи, а в гробу – он, Хлыстов! Неподвижно вытянувшийся, с восковым лицом… Рядом гад Овечкин, утирая крокодиловы слезы, с трудом сдерживает злорадную ухмылку. Хлыстова прошиб холодный пот.

– Как же быть? – забывшись, вслух воскликнул Вадим Робертович.

– Позвольте спросить! С кем вы, уважаемый, беседуете? – прозвучал над ухом приторно-сладкий голос.

Невольно вздрогнув, Хлыстов поднял глаза и остолбенел. Перед ним, распространяя аромат дорогостоящей парфюмерии, стоял Сергей Игоревич Ковальский собственной персоной – поджарый, в модном пальто, с любезной улыбочкой на губах.

– Если я вам помешал, то извините! – заметив дикий, выпученный взгляд Хлыстова, сказал журналист и повернулся, собираясь уходить.

«Перст судьбы! – внезапно осенило Вадима Робертовича. – Оказывается, неспроста приехал я именно сюда и не просто так появился менеджер киллера. Это знамение!»^[28] Все сразу сделалось ясным, понятным.

– Постойте, Сергей Игоревич! – хрипло позвал он Ковальского. – Вы очень кстати! Есть интересное деловое предложение!..