Игорь Валерьевич Мерцалов
Джинн Искрюгай в любви и на войне

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора

Глава 1 Джинны на курорте

Над бескрайними просторами Воравийской пустыни летела небольшая тучка, а на тучке путешествовали три джинна. Все трое были молоды – самому старшему едва перевалило за семьсот. Летели они домой из северных стран, окончивши службу.

Служить им довелось в разных местах, так что встреча их была случайной. Но, поскольку происходили все трое из одних краёв, то знали друг друга отлично и всю дорогу провели в оживлённой беседе.

Поговорить было о чём.

–Да, видит Создатель, нелегко со смертными. Хотя, должно быть, надоел я вам, братья, со своими жалобами? – спросил один из них, по имени Отжигай, мускулистый крепыш с простоватым круглым лицом, отлично приспособленным для радостной улыбки.

–Не говори так, брат, – ответил тот, что постарше, высокий и утончённый; звали его Полыхай. – Мы тебе глубоко сочувствуем. Но пора уже оставить отчаяние и забыть случившееся, как страшный сон. Ты отслужил свои два года – что такое два года для нас, бессмертных?

–Два года смертной скуки, – вздохнул Отжигай.

–Зря ты так, – отозвался Искрюгай, третий из джиннов, самый молодой – он лишь недавно отметил своё шестисотлетие. – Ты хоть на ходу был, а я в бутылке сидел. Только раз в год на техосмотре и разминался…

–Зато ты полезное дело сделал, медаль получил! – чуть не всхлипнул Отжигай. – А я… Ай, болван я был, болван! Когда предложили в джинномобиле поработать – радовался! Думал: адмирала буду возить, он будет везде успевать, «Спасибо, Отжигай», – говорить. А меня запихнули в кабриолет да продали какому-то мальчишке, сыну уважаемых, наверное, но не очень умных родителей. Два года его по кабакам возил, и что слышал? «Спасибо, Отжигай», – слышал? Нет! «Опять стучишь, железяка проклятая», – слышал. А у них там снег зимой, холодно! Уж и не постучи зубами на морозе…

Полыхай с Искрюгаем сочувственно пощёлкали языками.

–Ничего, в другой раз повезёт со службой, – сказал Искрюгай.

–Не повезёт, – упрямо мотнул головой разнесчастный Отжигай. – Я ведь к технике привык уже. На флот бы пошёл, как раньше, винты крейсера крутить, да не берут. У смертных теперь своя магия, паровые котлы, всё такое… Можно куда-нибудь в глушь, на рыболовное судно, но какой там почёт? Я сын великого воина, я на военную службу хочу.

Тут все трое вздохнули вполне искренне, потому что каждый был сыном великого воина, но военную карьеру сделать шансов почти не имел.

Впрочем, что касается Искрюгая, он и особого желания к тому не испытывал, хоть и стеснялся говорить об этом даже в компании друзей. Просто так уж исстари заведено: уважаемый джинн – это воин, а гражданский – это так… Будь ты хоть дипломат, хоть спасатель с медалью.

–Ты ведь тоже на флоте служил раньше? – неожиданно переключился со своих горестей Отжигай.

–Ну да, – кивнул Искрюгай.

–А чего же ушёл?

–Попросили меня. У смертных сейчас ковры-самолёты в большой моде. На флоте есть кому служить, а в воздухе спасателей не хватает. Вот меня и попросили полетать, опыта набраться, потом смену обучить.

–А что, дело хорошее, хоть и гражданское. Слушай, Искрюгай, а ты не мог бы за меня похлопотать? Пускай тоже на ковролётку возьмут…

–Похлопотать-то можно, да справишься ли? Тут, брат, навык нужен.

–Ай, да что там? Время замедлил – и спасай себе, сколько влезет.

–Не так всё просто. Видишь эту медаль? – спросил Искрюгай, указывая себе на грудь.

Сама медаль, правду сказать, осталась на земле. Служба, о которой юный джинн отозвался как «сидении в бутылке», на самом деле была намного сложнее и требовала немалого расхода сил. Искрюгай часто практиковал, совершенствуя приёмы спасения в воздухе. Во время катастрофы он перенапрягся, и ему пришлось развоплотиться. Медаль на его шее теперь просто не удержалась бы. Зато на груди ясно виднелся её энергетический отпечаток.

–Вижу, – сказал Отжигай. – Красивая.

–На флоте мне за такое спасение выговор бы сделали. Смертных-то я, хвала Создателю, на землю живыми спустил, но летательное средство развалилось, багаж пассажира погиб. Позор!

–Почему же на ковролётке дали медаль? – заинтересовался Полыхай.

–Потому что на всё спасение у меня было полторы секунды.

Спутники Искрюгая так и ахнули:

–Полторы секунды?

–Полторы. Дело было так. – Искрюгай прикрыл глаза, дословно вспоминая формулировку из отчёта. – Крушение произошло вследствие грубой ошибки второго пилота, по недосмотру которого сильфозабор одного из ковров-самолётов в составе скрепа остался открыт во всю дурь…

–Как? – удивились его спутники.

–Во всю дурь, – повторил Искрюгай. Этих слов в отчёте, конечно, не было, они принадлежали первому пилоту потерпевшего крушение скрепа, но очень точно описывали ситуацию. – При усилении встречного ветра это привело к разбалансировке частей скрепа, в результате чего была нарушена циркуляция магической энергии в системе, что повлекло за собой стремительное падение летательного средства. Первый пилот успел открыть бутыль со мной буквально за секунду до того, как скреп задел верхушку дерева. То есть я начал работать на уже разваливающемся скрепе…

–И всё же управился… – покачал головой Полыхай.

Отжигай в задумчивости почесал затылок.

–Да, это не колёса крутить… Сложно!

–Учиться много надо, – важно кивнул Искрюгай и не замедлил сделать комплимент старшему товарищу: – Хотя и не так много, как дипломату.

–Что верно, то верно, – согласился Полыхай. – Трудно у нас. И почёта не дождёшься…

–Ну, не скажи, – возразил Отжигай. – Это мне, рядовому технарю, до вас далеко. А тебя, Полыхай, вот увидишь, ещё в ифриты произведут.

–Не всё так просто, брат, – адресовал Искрюгаю его же собственные слова Полыхай и продолжал с грустной улыбкой: – Служба у нас и важная, и тяжёлая. Вот сейчас мы со смертными стоим на пороге очень важного соглашения. Рассказывать о нём ещё нельзя, засекреченная информация. Уработался я – сами видите, на грани развоплощения. Меня господин посол потому и отправил домой, не дожидаясь подписания. Подлечись, говорит, а то ты у меня совсем прозрачный стал, развеешься – как я твоим уважаемым родителям в глаза посмотрю? Честно скажу: на износ работаем. А дома, вы думаете, кто-нибудь оценит? Если даже всё сладится – Хан Ифритов похвалит господина посла, но обычные джинны будут говорить: ха, чернилами пачкался, кровь студил, чтобы бумажки свои не поджечь; перед жалкими смертными ужом вился. То ли наши предки… Каждый встречный будет их славой попрекать. Нет, братья, – вздохнув, сменил он тему, – так я вам скажу: со смертными, конечно, сложно, но где-то и в чём-то – намного проще. И не такие уж они, если подумать, жалкие… Опять же, к джиннам уважение имеют.

–Ну, уважению-то их, сдаётся мне, цена невелика, – поморщился Отжигай. – Боятся вспоминать, как наши предки их крушили…

–Крушить-то крушили, да не сокрушили, – возразил Полыхай. – А теперь почти половина джиннов по всяким хитрым магическим ловушкам сидит…

–Да, они научились с нами бороться, – не сдавался Отжигай. – Но у кого научились? У нас же самих! Какой была бы сейчас вся их магия, если бы не мы?

Искрюгаю такой спор был неинтересен, и он, поднявшись, прошёл по жемчужно-сероватой в лунном свете, клубящейся туче до самого края. Далеко внизу проплывали бесконечные пески. Хотя «бесконечные» – это, конечно, из разговоров смертных. Джинн в полной силе эту пустыню за полтора часа пролетает. Но вот остановись посреди барханов, почувствуй покалывание песчинок, прислушайся к сухому дыханию горячего днём и леденящего ночью ветра – сразу поймёшь, что значит слово «бесконечный».

Два джина, оставив спор, подошли к своему спутнику и тоже посмотрели вниз.

–Гляньте – караван ночует, – сказал Отжигай.

Среди песков билась искорка костра. Видны были спящие верблюды, рядом с ними лежали полосатые тюки, вокруг костра были натянуты пологи, под которыми спали смертные, вкушая недолгий отдых в середине тяжкого пути.

–Я уважаю смертных, – неожиданно даже для себя сказал Искрюгай. – За то, что их не пугает короткая жизнь. За то, что они учатся – и назавтра обязательно сделают то, о чём только мечтали сегодня, и чего никто от них не ждал вчера. За то, что они идут там, где не могут лететь, и ползут там, где не могут идти – но никогда не останавливаются. Мы, могучие и бессмертные, – смогли бы вот так?

Он оглянулся на товарищей.

–Что бы нам ни говорили поклонники старины – я никогда не устыжусь того, что работаю со смертными.

Одинокий костёр уже уплывал за горизонт, когда Отжигай заговорил:

–Было у меня однажды… Я на «Ястребе» колёса крутил. Тогда ещё суда в броню не одевали… Вот, вышли как-то в патруль. И вдруг, откуда ни возьмись, тушканский лёгкий крейсер, с паровой машиной, заморской, новенькой. Капитан наш говорит: «К бою! Просигнальте им, чтоб проваливали, и если через три минуты не повернут – откроем огонь из всех орудий». Только сигнальщик флажками своё отмахал – тушканцы как дали залп… Рубка – в щепки, двух матросов смело, мачту перебило, в полуфуте над ватерлинией – дыра вот такая… Понятно, капитан трёх минут ждать не стал, ответили… Те не унимаются. Ядра так и летят, фрегат как бешеный пляшет, шпангоут трещит, палуба в крови. А капитан спокойно так: «Не угостить ли непрошеных гостей картечью?» Вдарили. Ну, те, не будь дураки, тоже картечью ответили. Тут уж, скажу я вам, братья, такое началось – мне дурно стало. Картечь – она такая, и дерево, и смертного в лохмотья рвёт. Капитана убило, старпома убило, стармага убило… Чувствую – вот-вот до меня заклятия тушканские доберутся. Закуют в какую-нибудь ловушку – и поминай как звали. Что же, думаю, совсем смертные обезумели? Почему разворот не командуют? Тут левое колесо раздробило. Встала машина – сижу я, дурак-дураком, не знаю, что делать…

–Почему ж не повернули-то твои моряки? – спросил вполголоса Искрюгай.

–Потому что сдаться в бою – позор. Особенно – в первом бою, – пояснил вместо Отжигая Полыхай. – Ведь это был бой «Ястреба» и «Комар-бея», верно? С него началась Расейско-тушканская война?

–Да, – кивнул Отжигай. – Они не сдались. Тушканцы отвернули первыми. Мне повезло – видать, картечью у них всех магов повыбило, не смогли они меня зачаровать. И вот потом уже, на берегу, мне за свой страх стыдно стало. Что мне грозило? Плен? Заточение в ловушке? А они – на смерть шли, но не сдавались. Я себя тоже спросил тогда – я бы так смог?

Костёр за время рассказа окончательно скрылся из виду.

Полыхай задумчиво проговорил:

–Если сравнить достижения джиннов и смертных, учитывая соотношение сил, то мы выйдем слабейшими из творений Создателя…

–Ну, ты скажешь! – встрепенулся Отжигай. – Сравнивай не сравнивай – а если бы мы захотели, то стёрли бы их с лица земли в два счёта, вот и весь сказ. Да наши предки в своё время…

Полыхай поморщился, а Искрюгай сказал, прервавши товарища:

–Знаете, что, братья? Давайте-ка все вместе у моего дяди отдохнём. Задержитесь на пару дней… У дяди знаете, какие бани? У него сам Хан Ифритов отдыхал и спасибо говорил.

–Нам ли в такое место… – усомнился Отжигай.

–Мне дядя не откажет!

***

Дядя не отказал. Родная кровь – не водица, как говорят смертные. Но и особого восторга при виде малознатных гостей не выказал.

Впрочем, те другого не ждали, и довольны были тем, что попали в волшебный Магмуни-сарай, который по праву считается одним из красивейших мест на земле.

Ах, какие тут залы! Обсидиановые колонны подпирают покрытые орнаментами потолки. В нишах, украшенных мозаиками из рубина и сапфира, изумруда и родолита, гиалита и оникса, приютились высеченные из кварца оттоманки, на столиках – посуда из хрусталя и яшмы. Вышколенные дэвы прислуживают отдыхающим джиннам, по одному движения брови подносят им напитки и курильницы.

Это – главная терраса, опоясывающая Бугай-гору, на склонах и в недрах которой выстроен Магмуни-сарай.

А выше тянутся по скалам базальтовые сады, смыкаясь кольцом под самым жерлом вечно клокочущего вулкана. На краю кратера выстроены из простого гранита беседки и портики, там можно любоваться усмирённым извержением, вдыхать вулканические ароматы, принимать дымные ванны или просто любоваться окрестностями.

И, конечно, молиться в отведённые для этого дни, ведь вулкан – это ещё и храм. Точно над жерлом парит прямо в воздухе базальтовая полусфера. Срез её, обращённый к небу, образует площадку, на которой высится прямоугольный алтарь. Возле него камлают шаманы, вознося хвалу Создателю и Его возлюбленному сыну, Хану Ифритов. Здесь они гадают по завиткам дыма либо погружаются мыслью в Неугасимое Пламя Недр, где ждут перерождения джинны, покинувшие реальность.

В горную глубь ведут многочисленные коридоры, там – номера для отдыхающих, роскошные гостиные и трапезные, где для услаждения гостей поют и танцуют причудливые горные духи, а на столах дымится вкуснейший пилав из толчёных сапфиров и дроблёного корунда с подливкой из расплавленного циркона. Это фирменное блюдо дядюшки Магмуна.

На нижнем же ярусе, в самом вулканическом жару, устроены бани. Плещутся в гранитных ложах лавовые ванны. Желаете с кислотами, чтобы косточки распарить? С растворённым золотом, чтобы придать коже гладкость и блеск? Медь, чтобы укрепить печень, или марганец – для обновления крови? Пожалуйста! Умелые саламандры натрут вас каменной солью, пропарят, омоют… А за отдельную плату вы можете получить живительную оливиновую ванну с уникальным составом расплавленных металлов.

Ах, ах!

Сотой доли чудес не видали товарищи Искрюгая, а всё равно будто в раю побывали.

А гости-то! Вот на почётном месте военачальник Гориям ибн Подпалим хай-Пылай, средний ифрит, командир Сводного полка вольнонаёмных джиннов. Заклинанием огненного бича он рассекает надвое дракона. На груди его переливается алмазами орден Ханской Похвалы.

Рядом сидит его друг и соратник Искробай, джинн рода незнатного, но многого добившийся в жизни. Все его знают: он ведает военной подготовкой молодёжи, без его одобрения ни один джинн не может рассчитывать попасть в Сводный полк. Он отмечен боевым орденом Ханского Внимания за победу над морским драконом, а ещё он носит медаль Ханского Одобрения за победу над ракшасами.

А вон, чуть в стороне, сверкает доспехами великий герой Сожги-Башка. Мало было войн, в которых он не участвовал, и не было боёв, в которых он не отличился. На заре времён он сражался с маридами и титанами. Его имени трепещут ракшасы, оно служит проклятием у северных огров и грубой бранью у горных великанов. При нём его великий меч, которым он изрубил отряд големов, когда в войне смертных магов выступил на стороне царя Ломоноса. Наград у него не счесть, только в Магмуни-сарае он их не носит, а впрочем, он из нигде не носит, пока того не требует этикет. Несметные богатства ждут его во дворце далеко на юге, а он с удовольствием проводит время в Магмуни-сарае.

Его собеседник – давно уже не боец, но тоже знаменитый джинн, хай Пепелим. Во время войны с маридами он дослужился до младшего ифрита, но из-за ранения не смог продолжить военную службу. Хан взял его во дворец, и Пепелим стал Драконариусом – смотрителем Ханских драконов, сменив на этом посту древнейшего Драконариуса Горыяна, который так и не оправился от потрясения, когда на земле вымерли его любимые динозавры, и с тех пор пребывает в неизбывной тоске.

Хай Пепелим – родоначальник славной династии джиннов и с гордостью носит он медаль Ханского Одобрения.

А вон сидит командир Первого регулярного полка младших ифритов, а вон Ханский звездочёт, а вон Смотритель Ханского вулкана, а вон Старший Ханский шаман… Глаза разбегаются и слепнут от обилия чинов и знаменитостей! Нет, господа, тут уж и слова кончаются, вы только вообразите себе самое великолепное общество, какое под силу вашей фантазии, и знайте – джинны, собравшиеся в Магмуни-сарае, были стократ великолепнее…

Нынешний сезон обещал стать самым блестящим. Великая честь выпала почтенному Магмуну хай Горюну – принять на Бугай-горе извержение, во время которого, как обещали Ханские шаманы, из Вечного Пламени Недр вернутся в мир великих воинов, из коих величайший – Пылай-Башка, любезный брат Сожги-Башки, с которым они расстались шестьдесят пять миллионов лет назад.

Где-то там, в Неугасимом, пребывали и дед, и прадед и прапрадед Искрюгая, но от них пока что ни один шаман не получил весточки. То ли ещё не сконцентрировались они, растворённые в Пламени, то ли не успели соскучиться по земле.

То ли, как говаривал Магмун-ага, стыдились недостойных потомков…

После извержения, конечно, Бугай-гору придётся закрыть на ремонт, вот и спешило высшее джиннское общество насладиться гением Магмуна хай Горюна, сделавшего свои бани настоящим чудом света.

…Нынче вечером в трапезной снова были танцы, и ручной дракон извергал на потеху благородной публики разноцветное пламя. За главным столом, потчуя самого господина визиря, сидел дядюшка Магмун, а рядом с ним его очаровательная жена Кюхерым и три дочери, прекраснейшие под солнцем и луной Жарым, Варым и Парым.

–Ты в которую влюблён? – спросил Искрюгая Полыхай.

Трое приятелей сидели в дальнем углу, но это отнюдь не мешало им любоваться девушками.

–Да ты что, да что ты… – засмущался Искрюгай.

–Брось. Ты же рос вместе со своими прекрасными кузинами, это не могло не разжечь в твоём сердце нежных чувств.

–Колись, брат, в какую втюрился! – подхватил Отжигай.

–Ну… в Жарым, конечно, – глядя в стол, сознался Искрюгай.

–Это которая из них? – уточнил Полыхай.

–Та, что справа…

–Отлично. Значит, мы будем воздыхать по двум другим. Отжигай, тебе какая больше нравится?

–Та, что поближе к отцу сидит.

Полыхай подумал и сказал:

–Неправильный ответ. Ближе к отцу, вероятнее всего, сидит любимая дочь, через неё проще договориться с самим Магмун-агой. Тебе разве есть о чём договариваться с Магмун-агой?

–Да уж найдётся, – выпятил грудь Отжигй.

–Не вредничай, брат, и не спорь с дипломатом. Уступи мне эту красавицу. Ты у почтенного Магмун-аги какую-нибудь глупость выпросишь, а я всем нам блестящую карьеру сделаю.

–Ну и льда тебе за шиворот, – махнул рукой Отжигай. – Третья тоже красивая. А поскольку нам всё равно ничего не светит, буду в открытую любоваться ей, а втихаря – твоей зазнобой.

–Не светит, говоришь? – улыбнулся Полыхай. – Спору нет, именитостью мы тут уступим даже блохе, если она завелась на шкуре домашнего дракона Магмун-аги. Зато мы молоды и хороши собой! Мы видели мир, и для юных девушек должны быть интересней всего этого славного старичья. Давайте обжигать красавиц взглядами, полными страсти – вот увидите, их сердца забьются сильней! Только помните: при молодом возрасте мы должны казаться умудрёнными и искушёнными. Внимание красавиц нельзя принимать как дар Создателя, от этого девушки становятся заносчивыми, нет, на них нужно смотреть свысока… Эй, видели? Она на меня посмотрела! Звезда моя, свет очей моих, ненаглядная… кстати, Искрюгай, как её зовут?

–Парым.

–Ненаглядная Парым! Услышь за шумом застолья стук моего сердца, осчастливь меня ещё одним взглядом…

Отжигай толкнул его локтём:

–Погоди, ты что-то такое интересное говорил про то, как надо принимать их внимание.

–Мнэ… Видишь ли, красивые девушки считают обожание поклонников чем-то естественным. Они легко соглашаются с тем, что ты их не достоин. Если ты бросишься им в ноги – они уже никогда не позволят тебе подняться. Поэтому в отношениях с красивыми девушками очень важно сразу поставить себя выше их… Эй, она опять на меня посмотрела!

–Не отвлекайся, продолжай!

–Да что тут продолжать? Сам сообразишь. Надо казаться загадочным и неприступным, причём непременно дай понять – этак ненароком, – что у тебя разбито сердце… Смотрит клянусь Создателем, смотрит…

–Это ещё зачем? – не унимался Отжигай. – Говори уже, раз начал, а то наплёл невесть чего. Зачем это у меня должно быть разбитое сердце?

Полыхай, однако, не слышал друга – он буквально утонул в глазах Парым. Искрюгай ответил за него:

–Считается, что женщины влюбляются в тех, кого жалеют.

–Да ну? – поразился Отжигай. – Ерунда какая-то. По-моему, они должны влюбляться в героев.

–Ну да, вроде как… – осторожно согласился Искрюгай. Сам он был не очень силён в подобных вопросах, да и слишком деликатными их почитал для досужей болтовни.

Однако Отжигай уже не собирался останавливаться на полдороге – ему нужно было разобраться до конца.

–Так кем казаться-то – героем, которому море по колено, или слабаком, которого только пожалеть остаётся?

–Наверное, лучше казаться самим собой, – вздохнул Искрюгай.

–Ерунда! – вклинился Полыхай, потерявший взор несравненной своей Парым и очень от этого разнервничавшийся. – Надо казаться и тем, и другим – то есть героем с раненой душой. Но главное, конечно, героем – таким, какого ни одна женщина не достойна. Вот в чём соль: вместо того, чтобы стремиться к ним самому, заставь их стремиться к тебе. Наблюдай свысока за их попытками заслужить твоё внимание, не забывай время от времени подбадривать улыбкой, но не позволяй им чувствовать себя победительницами, потому что… Смотрит! Братья, снова смотрит!

–Правда, Искрюгай, гляди, как везёт нашему дипломату. Моя на меня так и не глянула… А ты чего на свою Жарым не смотришь?

–Я смотрю. Всё время. Только тайком.

–А чего так? Вон, Полыхай расписал, как надо в гляделки играть. И, знаешь, пожалуй, в этом что-то есть…

–Да я уже так привык… наверное, поздно переучиваться, – смутился Искрюгай. – А ты попробуй, если хочешь. Между прочим, пока мы беседуем, Варым на тебя два раза посмотрела. И, кажется, очень удивилась, что ты её не замечаешь.

–Да ну?!

Отжигай немедленно уставился на смешливую Варым. И было по нему видно, как он поэтапно восстанавливает в памяти инструкцию Полыхая. Вот плечи расправил, вот подбородок выпятил и брови нахмурил, но тут же приподнял их в страдальческом выражении; попытался поглядеть свысока, но не успел изгнать из глаз старательно нагнетённое выражение вселенской скорби, из-за чего в итоге вызвал весёлый смех юной красавицы – и так ему обрадовался, что сам расплылся в довольной улыбке.

Так и сидели. Полыхай растекался жидкой лавой под знойным взором Парым, Отжигай перемигивался с Варым и смешил её, корча забавные рожи. А Искрюгай с грустью глядел на Жарым и как будто слышал в сердце её голос: «Да, я не для тебя, но ты смотри, смотри, мне это нравится, и разве так уж плохо видеть меня, разве моё лицо, прекрасное как луна, и стройный мой стан не радуют твой взор? Ну так гляди – и радуйся моей щедрости…»

И он глядел…

***

Узнав, что дочери Магмун-аги любят гулять перед рассветом в Хризоберилловом саду, Полыхай и Отжигай устремились туда – а Искрюгая позвал к себе дядя.

–Сядь и слушай, сын моего брата, – сказал он голосом строгим и как бы усталым. – Видит Создатель, я рад твоему возвращению, потому что люблю тебя, как родного сына. С тех пор, как твой славный отец угодил в магическую ловушку, расставленную подлыми смертными, я честно отдавал все силы твоему воспитанию. И я не могу тебя упрекнуть в непочтительности, но, увы, не могу также и похвалить. Скажи, для чего ты привёл сюда своих друзей? Неужели решил, что благородному обществу, собирающемуся под сводами Бугай-горы, будет приятно соседство двух гражданских штафирок, ещё не отмывшихся от запаха смертных?

Искрюгай потупил взор.

–Прости, дядя, но разве мы кому-нибудь помешали?

–Нет, твоим друзьям хватает тактичности не слишком лезть на глаза. И всё же очень нехорошо для них, в столь юном возрасте и при столь низком положении, вкушать удовольствия наравне с самыми почтенными джиннами и ифритами. Твой безрассудный поступок может навсегда испортить их, лишив благонравия и уважения к старшим.

Искрюгай вздохнул.

–Прости, дядя, но мы все возвращались со службы такими усталыми… Ребята были уже на грани развоплощения, как я мог им не помочь?

–А как ты думаешь, почему я вообще пустил их на порог? – сверкнул глазами Магмун-ага и, растянувшись на кушетке, затянулся кальяном. – Пусть набираются сил, но я ожидаю от них исключительно приличного поведения.

Искрюгай вздохнул.

–Конечно, дядя…

–Хотя, должно быть, я стараюсь напрасно, – сокрушённо покачал головой дядюшка Магмун. – Совсем не умею я воспитывать молодёжь. Если бы умел, ты бы давно уже учился у почтенного Искробая, а может, уже сдавал бы экзамены на вступление в регулярный полк. Увы, боюсь, я не сумел воспитать в тебе воинский дух предков. Никогда ты, отпрыск славного рода Горюнов, не получишь к своему имени славное прибавление «хай», никогда ты своими деяниями не пробудишь от сна в Неугасимом Пламени Недр своих славных предков и не воскресишь в памяти джиннов подвиги своего отца, славного Пали хай Горюна, да раскроются по милости Создателя стены удерживающей его ловушки! О брат мой! Прости, я не справился с воспитанием твоего сына…

Искрюгай вздохнул – на сей раз молча.

–Я тоже был воином, и, видит Создатель, не худшим! Я сражался тридцать тысяч лет. Увы, коварный удар ракшаса искалечил мою ногу, и я был вынужден уйти в отставку. За верную службу подарил мне Хан Ифритов Бугай-гору, и, видит Создатель, я счастлив, что могу порадовать Его Величество, неустанно повышая уровень услуг и качество обслуживания моих уважаемых клиентов. Но до сих пор не хватает мне упоения битвы, кровь славных предков бурлит во мне и просит боя, высокий дух древних героев зовёт меня вновь испытать свою силу и храбрость…

Искрюгай вздохнул – как можно тише.

–Сразиться с врагом во славу Хана Ифритов, во имя нашего народа, во имя Божественного Пламени Недр – есть ли на свете высшее счастье? Увы мне, увы… Не для меня теперь звон оружия, не для меня зов командиров, не для меня жалобный стон врага и сладость победы… Я даже не могу передать свои чувства тебе, сыну возлюбленного брата моего, славного Пали хай Горюна, героя из героев, пленённого жалкими смертными, которым ты теперь прислуживаешь…

Искрюгай сдержал вздох.

Долго ещё слушал он о тридцати тысячах лет беспрестанных сражений, а когда дослушал, солнце давно уж взошло, облило белым светом склоны Бугай-горы, и Жарым вместе с сёстрами удалилась в свои покои. Остались под каменными ветвями Хризобериллового сада только Полыхай с Отжигаем, слегка осоловевшие от близкого созерцания красоты. Там и нашёл их смурной племянник доблестного Магмун-аги.

Полыхай, придя в себя, вернулся к излюбленной теме: пустился растолковывать, как надо покорять женщин. Но друзья его почти не слушали.

–Э, бери свою Парым со всем её папенькой вместе, по всей этой мудрёной науке, – сказал Отжигай, закидывая руки за голову и щурясь на солнце. – Не нужна она мне совсем, не буду на неё тайком глядеть. Мне нужна только Варым. Вот девчонка что надо: весёлая, не спесивая, только увидит меня – уже улыбается…

–Вот и хорошо, – кивнул Полыхай. – Однако тебе следует понять, что ты ведёшь себя с ней неправильно. Вы оба ничего не понимаете в искусстве ухаживания за барышнями. Вот ты, Искрюгай, вечно сидишь бука-букой… Эй, послушай, а что это на тебе лица нет?

–Я с дядей разговаривал… Друзья, вы только не обижайтесь, пожалуйста, но я должен кое-что вам сказать.

И Искрюгай передал приятелям основное содержание нравоучительной беседы, опуская все детали, которые требовали употребления эпитета «славный».

Отжигай сразу понурился:

–Эх, глупо было на что-то надеяться…

–Глупо поворачивать назад, пройдя половину дороги! – заявил неутомимый Полыхай. – Мы уже добились внимания наших красавиц, остаётся только влюбить их в себя до беспамятства, и тогда посмотрим, сможет ли старый хрыч помешать нашему счастью. Извини, Искрюгай, с языка сорвалось. Ты правильно сделал, что предупредил нас. Магмун-агу всё же надо уважить. Итак, братья, мы должны продумать тактику обольщения до мельчайших подробностей. Действовать следует так, чтобы не попадаться на глаза никому… кроме наших красавиц!

Не сходя с места, он нагородил кучу советов, в которых Отжигай разобраться не смог, а Искрюгай – не захотел.

***

Совсем незаметно промелькнули несколько блаженных дней. Обильная еда и лечебные процедуры быстро вернули трём юным джиннам цветущий вид, и красавицы бросали на них всё более заинтересованные взгляды. Полыхай и Отжигай увлечённо играли с обольщение, а Искрюгай просто наслаждался жизнью. Ему и того было довольно, что однажды Жарым заговорила с ним, спросила, хорошо ли он себя чувствует и достаточно ли отдохнул от общения со смертными.

–Смертные вовсе не так ужасны, как принято думать, – сказал ей Искрюгай.

–Да, я слышала, они ещё ужаснее, – надула Жарым свои чёрные губки.

–Вовсе нет. Ты же и сама хорошо это знаешь. Помнишь, как мы учили историю и всё удивлялись: почему могущественные джинны, никогда ничего не делали первыми, а только перенимали что-то у смертных народов?

–Перенимали – и улучшали! – горячо, почти как в детстве, возразила Жарым. – Мы всё делаем лучше других. А первыми мы сделали самое главное: дали возможность смертным существовать на свете. Кабы не мы – что было бы сейчас с миром? Его покрывали бы маридские льды.

–Но, Жарым, разве ты не понимаешь, что мы просто не могли не воевать с маридами? Сражаясь с ними, джинны не думали о других народах.

–Было бы о чём думать… Мы думали обо всей планете – а другие народы пусть думают о себе сами.

–Они и думают, Жарым, и очень даже неплохо думают! Не только о себе – но обо всех, и о нас в том числе… Они придумали, как можно мирно сосуществовать всем со всеми – а это намного сложнее, чем непрестанно сражаться…

Вздохнула нежная красавица Жарым и поглядела на Искрюгая с печалью.

–Неужели правду говорят, будто тебе нравится возиться с жалкими смертными?

Искрюгай пожал плечами.

–Ну… да. Нравится. Я люблю их.

–За что их можно любить? – поморщилась Жарым.

Однако Искрюгай видел, что морщится она скорее по усвоенной привычке, а не потому, что сама испытывает отвращение к смертным (которых, кстати, никогда не видела – разве только однажды, мельком, когда Магмуни-сарай посещала делегация людей, но люди были далеко и сплошь в асбестовых костюмах). Он видел, что ей хотелось услышать ответ. Она всегда любила поспорить.

–За умение не страшиться смерти, – сказал Искрюгай. – За бодрость, с которой они идут по краю пропасти. За отвагу и упорство. А ещё за дружелюбие. Они всегда готовы пойти навстречу. Вспомни, опять же, историю: сколько зла мы причинили смертным народам, которые были бессильны противостоять нашей мощи. Однако они не обозлились. И даже ведут сейчас переговоры об освобождении джиннов, пленённых в ходе боевых действий…

–Просто у них короткая память, – возразила Жарым. – А ты стал слишком мягким на гражданской службе.