Игорь Рабинер
Спартаковские исповеди. Блеск 50-х и 90-х, эстетика 80-х, крах нулевых, чудо-2017
– Вы чего?
– Нет, нет, ничего особенного!
– Ну я же вижу, что с вами что-то не то. Вы же едете в футбол играть, любимым делом своим заниматься. Чего вы боитесь? Сыграете как умеете.
– Да нет, все в порядке!
А я возьми и скажи:
– Ну, если надо будет, все сегодня сам решу.
Как будто провидение какое-то! Идет последняя минута, мы проигрываем – 1:2. А дополнительного времени тогда еще не было – в случае ничьей назначали переигровку. Играл защитника, и вдруг мне как будто голос сверху: «Ты же обещал ребятам!» Пошел ва-банк. Вбросил аут, получил мяч обратно от Силагадзе – и как ударил со злостью в ближний угол! Это была чистая «пенка» вратаря, Левы Кудасова. На следующий день 1:0 выиграли. Тоже я ударил по воротам, голкипер парировал, и Колька Киселев добил мяч в сетку. Так и выиграли Кубок СССР.
Еще один запоминающийся гол забил двумя годами раньше, в 1969-м. Какая у нас была чемпионская команда! Мы же киевское «Динамо», три года подряд перед тем бравшее золото, оба раза в том году «завалили». Великого тренера Виктора Маслова обыграли. В Москве – 2:1, я победный гол забил. Мне он нравится даже больше, чем тот, который Ростову. Там стой вратарь нормально – и нет гола, и нет моей славы. А тут действительно Осянин с Хусаиновым здорово разыграли, вывели меня один на один, и я разобрался.
А в ответном матче самые знаменитые эпизоды – это, конечно, победный гол Осянина и то, как Кавазашвили два штрафных от Серебрянникова выловил. Анзор говорил, что главное для него – видеть момент удара. Как сейчас помню – метр до линии штрафной, мы становимся в «стенку», оглядываемся и делаем небольшой зазор между двумя частями «стенки», чтобы вратарь видел момент удара. Кавазашвили в красивом прыжке тащит мяч из «девятки», и тут судья заставляет перебить удар, потому что Серебрянников ударил без свистка! Второй раз он пробил уже в другую «девятку» – и вновь Анзор вытащил. После чего стало ясно, что Киев нас не обыграет. У нас вообще сложилась такая тенденция: приходит новый вратарь – и «Спартак» становится чемпионом. Так было в 1962-м с Маслаченко, в 1969-м с Кавазашвили.
* * *
Много есть причин того, почему мы девять лет уже не можем вернуть себе чемпионский титул. Другие команды усиливаются. Селекция, подготовка – все важно. В каких-то сезонах по квалификации тренеры не тянули. Нет такого лидера, каким был тот же Дима Аленичев – мы с ним хорошо знакомы. Были даже вместе на съемках фильма, в грязи в футбол играли, а кино вроде бы так и не вышло…
А еще, чтобы стать чемпионами на поле, надо быть чемпионами везде – и по приобретениям, и по зарплатам. До этого нам сейчас далеко.
Но нельзя говорить, что, кроме названия, у «Спартака» ничего не осталось. Хотя, конечно, играть нужно лучше. И нынешняя команда – еще не настоящая, не чемпионская. Как сказал классик: «Печально я гляжу на наше поколенье»… Станут чемпионами – вот это и будет настоящий «Спартак».
Только когда это произойдет?..
* * *
…Чемпионом «Спартак» станет через пять с половиной лет после смерти Логофета. Но золотая команда Массимо Карреры развалится столь стремительно и скандально, что этот самый взгляд на поколенье – увы, уже не от Геннадия Олеговича, а от тех, кто жив – никак не станет менее печальным. Драмы в том, что творится в «Спартаке» последние лет двадцать, много. А вот достоинства – очень мало.
Того самого достоинства, которое отличало спартаковцев времен Логофета – достоинства, без ощущения которого у меня не возникло бы мысли написать эту книгу.
Валерий Рейнгольд. «Старостин сказал: “С твоей фамилией пробиться в сборную будет тяжело”. Но я не стал ее менять»
Так вышло, что этот монолог спартаковской «электрички» шестидесятых при его жизни не публиковался. Мы с Валерием Рейнгольдом записывали его в 2013 году для так и не вышедшей книги – и в итоге он остался в архивах. Время для публикации настанет гораздо позже…
По фразе: «Послезавтра позвоню Анатолию Константиновичу Исаеву, поздравлю его с днем рождения» удалось установить даже точную дату разговора – 12 июня 2013-го. Родной для Рейнгольда «Спартак» тренировал Валерий Карпин, сборную России – Фабио Капелло. Крепко досталось обоим – таков уж был неподражаемый Рейнгольд, – и не только им…
Он скоропостижно скончался в 2019 году на ветеранском турнире в честь 110-летия со дня рождения легенды «Спартака» Владимира Степанова. Наверное, это мечта для любого футболиста: уйти в старости, но на «рабочем месте», которому отдана вся жизнь. Пусть даже и не играя за ветеранов, как когда-то Сергей Сальников, а наблюдая за ними.
А монолог, который вы прочитаете ниже, абсолютно характерен для этого очень настоящего, веселого и честного человека, который обожал свой «Спартак», но всегда говорил о нем – да и обо всем! – то, что думает, и ему было глубоко наплевать на то, как на это отреагируют облеченные любой властью люди. В нем каким-то фантастическим образом не поселился внушавшийся любому советскому человеку страх сказать что-то лишнее. Он жил и говорил без компромиссов и внутреннего цензора. Таких людей сейчас становится все меньше и меньше.
– Не надо обижаться на критику! – восклицал Валерий Леонидович в нашем разговоре. – Критика – это великая вещь. Без нее жизни нет.
Если мы с вами свободные люди, уверенные в честности того, что делаем, и не боящиеся ничьих оценок, – с этим тезисом только согласимся. А потому давайте рассматривать даже самую жесткую его критику, оценки людям и событиям, которые тогда дал Рейнгольд, как исторический документ почти десятилетней давности. Не обижайтесь задним числом, тренеры и футболисты, если он по вам даже танком прошелся.
Он. Так. Думал.
Из ряда цитат видно, что порой его заносило – ну так не ошибается тот, кто не рискует. Сегодня он о ком-то из этих людей мог бы высказаться совершенно иначе – в отличие от тех увлекательных рассказов о собственной жизни и карьере. Но значимость его оценок – как раз в том, что они были даны в моменте.
И останавливали время.
* * *
У меня был отличный шанс попасть в сборную СССР. Однако помешали… некоторые нюансы. Николай Петрович Старостин сказал:
– Тебе в сборную тяжело будет пробиться с такой фамилией…
Но я ответил, что менять ее не буду.
В 1963 году мы играли с тбилисским «Динамо» в Москве, а у грузин такая балда[6] была! В «Лужниках» собрались сто три тысячи и еще тысяч пятьдесят – вокруг стадиона. Я вышел на замену при счете 1:1 и сразу же забил! 2:1!
На следующий день Старостина вызвал к себе идеолог ЦК Михаил Суслов. Николай Петрович мне потом передал их диалог.
– Это что у тебя там за фамилия? – спросил Суслов.
– Посмотрите, как народ его принимает, – парировал Старостин.
Больше его на эту тему никуда не вызывали, прямых гонений на меня за еврейские или немецкие корни не было. Но время в политическом смысле было сложное.
Отец у меня был еврей. В ЦСКА играл Борис Разинский, в «Торпедо» – Давид Паис, а потом Миша Гершкович. Пробились не потому что евреи, а потому что талантливые ребята. Ну а в сборную я не попал еще и из-за страшной конкуренции. В том поколении можно было составить пять-шесть почти равных сборных. Одних крайних нападающих, кроме меня, сколько было – Апухтин, Численко, Месхи, Еврюжихин, Метревели, Хусаинов.
Скорость моя – да, но у нас многие были быстрые. Численко, Хусаинов, Месхи… Никогда в жизни не говорил, что быстрее всех. Ведь одно дело – просто бежать, а другое – на скорости еще и мяч контролировать.
Когда «Спартак» играл с «Торпедо» или с киевским «Динамо» – надо было видеть, что творилось в «Лужниках». Такое было впечатление, что трибуны сейчас разломятся напополам и все рухнет. А какие футболисты! Уверен: будь у нас открытая страна, имей мы возможность выехать и играть за любую профессиональную команду на Западе, у нас бы половина высшей лиги выступала в «Милане», «Барселоне» и где угодно. Великолепное поколение, просто чума. Притом что мы были зажаты, жили по инструкциям ЦК КПСС. Но витал какой-то фанатизм, и таланты были потрясающие! Хотя никто этих ребят не обучал, условий не было. Что их могло обучать – Ширяевка? Пыльное поле без травы, которое во время игры пять раз машина поливала?
Все таланты рождались во дворе. И в следующем поколении так же было – Юра Гаврилов, Федя Черенков… Это сейчас в футбольном мире творится полное безобразие. Ни за что деньги платят! Читаю, что Карпин хочет выставить Билялетдинова на трансфер. А как ты его отдашь, если он получает три миллиона евро? И за что получает? Пешком по полю ходит, в Англии потерял все, что у него было. И не он один. Это был отвратительный опыт для наших футболистов, потому что играть не умеют. Они думают, что если раз-другой по мячу ударили, то все сразу получится. Там надо полностью отдаваться игре, а они здесь привыкли дурака валять. Никто не зацепился, вообще никто. Там из России ждали игроков, которые любой клуб поднимут, а вроде известные наши футболисты так обкакались! И сейчас их все меньше и меньше зовут.
Это от избалованности, разболтанности. Наши футболисты – как жирные, упитанные коты. Не дай бог что-то сказать им, тебе в ответ моментально прилетит, как Эмери от Дзюбы: «Тренеришка». Или Широков что-нибудь покажет трибуне.
Меня тоже зрители обижали часто. Кто-то Электричкой называл, а кто-то – Всадником без головы, бестолковым. Ну и что? Нельзя даже на Всадника без головы обижаться. Болельщик имеет право говорить все, что хочет, а футболист должен понимать: он играет для него. Благодаря болельщику он стал миллионером. Не надо из себя никого строить, ты просто футболист!
Наше поколение отличалось от нынешнего. Мы были голодные, неустроенные, жили в безобразных условиях, но умели не обращать на это внимания. У нас единственной любовью был футбол. А когда я узнал, что мне еще и деньги будут за него платить… Так и спросил Никиту Павловича Симоняна, первого моего главного тренера в «Спартаке» – за что, мол?
– Как, за что? За работу твою.
Хотя профессии «футболист» тогда не существовало, и в трудовой книжке было написано «Инструктор по спорту».
* * *
Я родился в феврале 1942 года. Сам не знаю, как мое поколение выжило. Матери по гроб жизни благодарен, не представить, через что она прошла. Уже после войны работала связистом, оператором в научном цеху у «Красных Ворот», связанном с разработками Константина Циолковского. Это нас и кормило.
Отца у меня как бы и не было – ушел на фронт, потом вернулся, но бросил нас с братом и сестрой. Один кусок хлеба мы делили на троих. Только в 1949-м карточную систему отменили, до того питались по карточкам. В итоге выросли приличными людьми.
А на то, что увлекся футболом, повлияла черная тарелка, репродуктор, с голосом Синявского, который так здорово вел репортажи, особенно из Англии, когда динамовцы туда поехали! Он вещал на всю нашу коммуналку у трех вокзалов, на пять-шесть комнат. Мне три года было, а я не то чтобы отчетливо, но помню.
С Вадимом Святославовичем потом познакомились. Хороший мужик. Он всегда приходил на наши игры с московским «Динамо», мы обнимались. Ну, врал… А как не врать? Это надо делать красиво, и у него получалось. Тем более что не по телевизору, а по радио, никто не проверит. Репортажи вел сумасшедшие!
А Николай Николаевич Озеров? Отец родной! Говорил:
– Валера, ни в коем случае нельзя показывать симпатию к какому-то клубу!
И я старался не показывать, хотя за «Спартак» очень переживал. А сейчас комментаторы что творят!
Меня в пятнадцать лет из «Динамо» в «Спартак» переманили. Там был скандал, конечно. В то время тяжело было переходить из таких военных организаций, как «Динамо». Тренером сборной Москвы по моему возрасту был спартаковец Васильев. Вот он и уговаривал: деньги, мол, будут платить. Но дело не в деньгах было, а в отношении к «Спартаку». Я ему и в динамовское время симпатизировал – влюбился в эту команду, когда в 1956 году увидел, как она «Буревестник» из Кишинева 9:2 разнесла.
И перешел. Месяц не давали играть, но потом разрешили. Конечно, рисковал, потому что руководство «Динамо», великие динамовцы – Соловьев, Семичастный – сначала уговаривали, а потом прямо угрожали. Но вышло так, как вышло, и я об этом абсолютно не жалею.
А то, что «Динамо» меня подметило – это случай. Леонид Соловьев, игравший центральным защитником и живший на Новой Басманной, шел мимо, а мы, пацаны, мяч гоняли. Остановился, подозвал меня, написал записочку, попросил на следующий день прийти с ней в «Динамо». Пришел, взяли в одну секунду, форму дали – и пошло-поехало.
* * *
В 1959 году я выиграл Кубок среди производственных коллективов в одной команде с будущими великими хоккеистами – братьями Майоровыми и Старшиновым. Мы с Борей и Славой по сей день дружим, они зовут меня на хоккейный «Спартак», я вручал даже приз лучшему игроку матча! Они играли только в Москве, а на финальную часть не ездили. Борис с Женькой здорово бежали, были крайними нападающими, злыми, как в хоккее. Конечно, они могли бы и в футбол заиграть. Славка все-таки бежал слабовато. Боролся – да, но у нас же не хоккей.
С хоккеистами-спартаковцами мы вообще дружили. С Виктором Шалимовым, Владимиром Шадриным. Шалимов рассказывал: Брежнев приходил на матчи своего любимого ЦСКА и иногда… засыпал. Первый период закончился – а он храпит. Сразу включали музыку погромче, чтобы храп не был слышен…
Но вернусь в свою юность. Я был моложе всех, семнадцать лет, быстрый, вот меня в ту команду и взяли помочь. Закончил восемь классов, и Николай Петрович, взяв меня в дубль, сказал:
– Мы потом тебя в вечернюю школу молодежи отправим, а пока устроим в артель, чтобы деньги были. Не имеем права пока тебе платить – слишком молодой.
И вот нас с Толиком Фирсовым, гениальным хоккеистом, устроили в артель в Лялином переулке. Получали три копейки, конечно, но я вроде как уже работал, поэтому меня и имели право заявить на Кубок производственных коллективов. Хотя что это была за работа? Приходили, приносили работягам-болельщикам водку и уходили.
А финал тот проходил в Тбилиси. Выиграли его 1:0 у команды краснодарского электролампового завода. Я был моложе всех лет на пять-шесть, но этот опыт наверняка помог мне в настоящий «Спартак» попасть.
Хотя, честно говоря, не думал, что заиграю. Мы жили в одной комнате с Севидовым, и Юрка дал мне важнейший совет:
– Делай свое дело. Как играл в пацанах – так и здесь играй. Никого не слушай – ни Симоняна, ни Дементьева, ни Старостина. Делай то, что умеешь делать. Природа дала тебе скорость – и используй ее при каждом соприкосновении с мячом. Насколько тебя хватит – настолько и хватит.
Хватило лет до двадцати восьми, когда скорость начала падать.
Или Тищенко Николай Иваныч, который со сломанной ключицей в полуфинале Олимпиады в Мельбурне играл, – золотой человек! Любил говорить мне:
– Сильнее тебя никого нет. Что бы тебе Симонян или Дементьев ни сказал – ты самый сильный!
Психологически это очень помогло. В этом поколении все были потрясающими людьми. Уже не играя за «Спартак», они все приходили в нашу раздевалку, когда мы приезжали в Лужники на матчи. Тищенко, Парамонов, Сальников… Для них двери были открыты.
Это была одна семья. Свои люди, посторонних нет. Встанут в уголке у стенки и смотрят. Сами, без разрешения, к тебе не подойдут. Сначала Симонян как главный тренер говорит, на что надо внимание обратить, потом Николай Петрович. А когда все это закончится, Старостин скажет: «Подойдите, подскажите». И Никита Павлович это приветствовал, потому что в схемы нас не загонял. Разрешал, допустим, нам с Хусаиновым меняться краями, когда что-то не идет.
Или играем с ЦСКА. Выхожу против Володи Пономарева, игрока сборной, очень быстрого. Тот же Тищенко ко мне подходит: «Не подпускай его к себе, договорись с Амбарцумяном: только он на тебя бросается, ты с ним в “стеночку” – раз, и набираешь. Пока Володька развернулся – тебя уже нет».
И все работало, потому что мы понимали, какие люди нам это говорят. Такой опыт громадный! Вот что такое преемственность. А кто сейчас Дзюбе подскажет, когда он зацикливается на чем-то одном – и не получается? Талант-то потрясающий!
Не думаю, что он выйдет на новый уровень. Характер иногда показывает, но побольше двигайся! Как он прыгает – с таким-то ростом, фигурой, с шикарной фактурой? Прыгни, локоточки поставь, кому-нибудь засади. Вместо этого он все время валяется на земле. Так не годится. Думаю, что ничего у него уже не получится…[7]
* * *
В 1962-м, после чемпионства, «Спартак» дал мне однокомнатную квартиру на проспекте Вернадского. Это было еще до женитьбы. До того жил в коммуналке. Хотел с родителями в квартиру въехать, но Николай Петрович говорит:
– Ну какие родители? Тебе надо отдыхать. Поживешь один, а там видно будет.
В то время получить квартиру было великим счастьем. «Спартак» мне их дал три. Команда была бедная, но руководство Москвы болело за «Спартак» и делало для игроков все, что возможно.
У меня всегда было много прозвищ. О том, как называли болельщики, уже говорил. Симонян любя звал – Рейнгольдик. Логофет почему-то прозвал Кисой. А Маслаченко – Рексом. Потому что быстрый. Однажды от него я и убежал. Прямо на поле.
Выходим на разминку перед матчем против «Динамо». Маслак говорит:
– У меня мандраж какой-то, побейте.
В один из эпизодов он мяч отбивает, и я метров с шести ему как дал в самый лобешник! Кепка у него была красивая, букле, в Столешниковом покупал, – в «девятку» влетает.
И он за мной припустил! Сто тысяч смотрят, я от него несусь. Поди догони. В это время Николай Петрович выходит из раздевалки, садится на трибунку там, где раньше сидели запасные, очки протирает, смотрит – и ничего понять не может. Мы бежим по гаревой, команда по пустым воротам бьет.
– Никит, – спрашивает он Симоняна, – а что эти два м…ка делают, Маслаченко с Рейнгольдом?
Тут выходит судья, Ваня Лукьянов, хороший арбитр был! Дает нам свисток построиться в тоннеле, а я в песочную яму встал. Лукьянов говорит:
– Не могу вас вывести – Рейнгольда нет, давайте его сюда.
– Иди, не трону! – орет мне Маслаченко. Я подошел, он мне на ухо говорит: – Забьешь – я забыл.
В итоге зарабатываю пенальти, и мы выигрываем. Лева, Лев Иваныч, при выходе один на один двинул так, что меня нашатырем откачивали. Я вправо его обкидываю, и он мне двумя руками как дал! Глаза открываю – и в это время Геша Логофет бьет пенальти. Забивает и кричит:
– Тащи, Вася!
Яшину, лучшему вратарю мира! Лева взял мяч из пустых ворот – и как засадил! Только по Логофету промахнулся и попал в Славку Амбарцумяна, а рикошетом от того – в Гилю Хусаинова. Тот поворачивается:
– Лева, ну я-то здесь при чем?
– Да ты вообще шпана!
Но на Яшина никто обид не держал. Идем в автобусы, он мне в коридоре говорит:
– Валер, понимаю – больно, я не прав. Ну, это футбол.
– Лев Иваныч, о чем речь? Все нормально!
– Но этот хам Логофет! Какой я на … Вася!
И все это было совершенно по-футбольному. А Яшин перед тем за нас ездил во Францию играть, и мы с ним в одном номере жили.
Нет, в спартаковской форме он на те игры не выходил. «Спартак», усиленный Яшиным и Витей Понедельником, поехал на один матч как сборная Москвы. Первый тайм Лева стоял, второй – Маслак. В номере у Яшина было три блока «Беломора», и он смолил папиросы одну за другой. И говорил:
– Кури, Валера, я знаю, что ты куришь.
– Да как можно, Лев Иваныч!
– Кури, твою мать, сюда никто не зайдет.
Понедельник, кстати, в «Спартак» из Ростова и перешел ненадолго, мы с ним в паре были. Но астма его замучила, и Витя закончил, так и не сыграв за нас ни одного официального матча.
В 1962-м Маслаченко долго не разрешали перейти из «Локомотива» в «Спартак». Скандал был, работники ЦК даже подключились. Но Николай Петрович был вхож к Суслову, и на таком уровне решалось все. Думаю, если бы Маслаченко тогда не пришел – чемпионами бы не стали. Вратарь от бога! При этом как цапля – все пальцы от переломов гнутые. А хватка – мертвая.
Володька правильно рассказывал, что через своего тестя, влиятельного человека, помогал вернуть Старостина после его увольнения из «Спартака» в 1965-м. Так и было. Профсоюзы накатили на Николая Петровича, убрали его. Назначили Сосульникова, партизана какого-то. Потом вдруг пришел Петя Болотников, марафонец, олимпийский чемпион.
– Я у вас буду начальником, – говорит.
Приехал весь в медалях, штук пятьдесят навешал на пиджак – тот тяжеленный стал.
– Вот такой м… будет у нас начальником, – мрачно отреагировал Нетто.
Но его так и не назначили. А Старостина после сезона вернули назад.
Вообще, Маслак был классный парень! Несколько лет назад, когда он еще был жив, ребята с «НТВ-Плюс» подарили мне кассету с нарезкой эпизодов из матча с «Марселем», когда я забил. Она так меня обрадовала! 3:0 вели в первом тайме, а потом Маслак там такие напускал… Французы навешивают – он мимо пролетает.
Я посмотрел и говорю:
– Володь, ты видел эту кассету? Ты же пеночник и стоял у нас в «Спартаке» по блату!
Он ржет, и я ржу. Классно, когда люди с чувством юмора. А вратари – все пеночники! И если приз лучшего игрока матча голкиперу дают – значит, команда вообще не играла!
* * *
Однажды я в высшей лиге мячом в мороженщицу во время игры засадил. Так, что она вместе со своим сундуком упала! Тогда же они как ходили по трибунам – спереди ремень, а сзади сундук, из которого пломбир вытаскивали. Один на один выхожу, как дал – а мяч чуть-чуть мимо пролетел. А по первому ряду, на свою беду, идет эта мороженщица – и на поле, конечно, не смотрит. Так она и брык – свалилась со своим мороженым. Народ хохочет, пломбир весь рассыпался. Юрка Севидов мне кричит:
– Только мороженщицам забивать и можешь!
Я даже Сергея Сальникова на поле застал, который был на семнадцать лет старше меня. Шутник был, опеку взял надо мной. Говорит:
– Я в день игры проверю. Если у тебя лоб блестит – отыграешь на «пятерку», если нет – ничего не получится.
Утром к зеркалу подхожу, к Севидову, соседу по номеру, поворачиваюсь, он головой качает:
– Не блестит… Сделай что-нибудь. Помажь бриолином!
– Он увидит!
Чуть-чуть помазали. Сальников заходит, смотрит:
– Блестит. Но не так. Ну ничего, игру не провалишь.
Такие были шутки и обычаи.
Еще объяснял, как с первой ноги бить, не пропускать под дальнюю, даже если она рабочая. Или говорил:
– Запомни: мяч должен лететь штык-лопатой!
Это значит – на высоте сорок сантиметров. Потому что на такой высоте мяч и в ногах не застрянет, и выше не улетит. И может случиться какой-то рикошет. Мы это все впитывали.
Сергей Сергеевич любил красиво одеваться. В зеркало смотрелся, что по тем временам редкостью было. Всегда подтянутый. В послевоенные годы говорили, что самый красивый футболист – Бесков из «Динамо», но Сальников не соглашался:
– Самый – это я!
И в то же время – неряха жуткий! Как снимет костюм – трусы и носки рваные. Бутсы кидал в угол. Непонятно, как все это в нем сочеталось. А какой он злой в двусторонках был! Ему сорок лет, а он носится, в стыки идет.
– Я тебе сейчас врежу!
Приходилось отвечать:
– Ты меня сначала поймай!
Думаю, это правда, что Сальников был внебрачным сыном Николая Петровича. Многие об этом говорили. Он и главным тренером «Спартака» полгода при мне был. Его не убрали, Сергей Сергеевич сам за деньгами поехал в Шахты Донецкой области. За год такой куш сорвал в команде класса «Б»![8]
Старостины – джентльмены! Одевались красиво. Их костюмы с иголочки, галстуки – это был пример для всех. Ботинки всегда начищенные… Когда мы приезжали в Тарасовку и Николай Петрович встречал нас в таком виде – это сразу внутреннее уважение к человеку вызывало.
Красиво говорили, много шутили – и все по делу. Для ребят делали многое: с квартирами помогали, телефоны ставили – а тогда это было непросто, – разные бытовые услуги обеспечивали. Как таких людей не любить?
Андрей Петрович обожал на ипподром съездить, на лошадок ставки сделать – заводной парень был! При этом такого уровня человек, что стал одним из руководителей Федерации футбола СССР и начальником команды в сборной. Яркие, видные люди. И без какого-либо высокомерия по отношению к другим.
А как Николай Петрович сделал главными тренерами людей, у которых опыта тренерского или вообще не было, как у Симоняна, или мало и только в низших лигах, как у Романцева! И все сработало!
Если брать историю клуба, то все, кто тренировал красно-белых в советские и ранние российские времена – спартаковцы. За редчайшим исключением. Николай Петрович вообще со стороны никого не брал, кроме Бескова, которого всучил ему Андрей Петрович, родной брат. Они с Константином Ивановичем в связке работали в сборной. Иначе Бесков никогда порог «Спартака» не переступил бы.
Но и Андрей, и вслед за ним Николай Петрович не ошиблись. Как тренер Бесков – талант сумасшедший. И многое сделал для «Спартака».
* * *
Когда Николай Петрович разом перевел Симоняна из игрока на должность главного тренера, перестроиться было несложно. В команде к Никите Палычу относились с потрясающим уважением. Его любили и те игроки, которые при нем закончили. Не обижались, а желали успеха. Хотя представляете, как ему было сложно попрощаться со всеми теми, с кем он рядом играл. Ильин, Исаев, Тищенко, Масленкин… И сделать это тактично, чтобы люди с такими достижениями это поняли и приняли.
Многим казалось, что команда после ухода этого поколения еще не скоро возродится. А мы в 1962-м чемпионами стали. Исаев с Ильиным в первом круге еще выходили, но потом молодежь их переиграла, и Симонян это вовремя понял. Но как же аккуратно надо было сделать, чтобы никакого разброда в коллективе такое решение не вызвало! Таким было уважение к Никите Палычу в команде.
Иногда надо выходить и играть за тренера. Когда проходит слушок, что тренера хотят снять с работы, ребята должны собраться. Конечно, не это поколение, где одни легионеры. Как, например, вдолбить нынешним легионерам, что надо сыграть за тренера? Им по фигу, они не поймут. А мы в 1962-м вышли за Никиту Палыча и Николая Петровича в Ташкенте, в дикую жару. Слышали, что пришла телеграмма: в случае неудачи будут оргвыводы.
После первого тайма проигрывали 0:2. Старостин заходит в раздевалку, смотрит… Машет рукой:
– Да что мы будем говорить – они ничего не понимают…
И выходит наружу. А мы все понимали. Перед выходом на второй тайм Толя Крутиков говорит:
– Ну мы что, вообще с ума посходили, в футбол разучились играть? Пусть даже проиграем – но хоть покажем что-нибудь! Нельзя только ходить!
Вышли и так начали их терзать, что нас уже не остановить было. Оглушили хозяев, и они уже ничего не могли сделать. Я тогда победный мяч забил, под перекладину. И после этого мы перевернули сезон и стали чемпионами. Тренеры должны быть такими человечными, как Симонян, которого считаю лучшим тренером в истории «Спартака».
А то вот слышали, как Капелло выгнал со скамейки отца с братьями Месси? Это полный п…! Играли в Латинской Америке товарищеский матч друзья Месси и Неймара. Команду Лионеля, так вышло, тренировал Капелло. Месси пригласил своего отца и двух братьев, сказал им сесть там, где и запасные – на скамейке. В это время Фабио приходит руководить командой и прогоняет их с лавочки. Полицейский что-то ему шепчет, а он продолжает: валите, валите. Они трое встали и ушли, после чего Месси на пятой минуте перестал играть и покинул поле. Когда это показали – думал, у меня волосы на голове вырастут! А у нас это замяли. Один раз показали случайно, но дальше, чтобы Капелло не трогать, развивать тему не стали. Значит, нашим СМИ дали указание об этом не напоминать. Сумасшедший дом!
Считаю, что должен говорить об этом. И рад, когда журналисты произносят хорошие слова в мой адрес, звонят:
– Валерий Леонидович, не хочу больше ни у кого, кроме вас, брать интервью – сплошные жопошники! Даже футболисты-ветераны ничего толком сказать не могут!
Объясняю им: они работают. Сегодня вякнут что-нибудь, а завтра придут – а его сняли с работы. Меня же снимать неоткуда. В одной статье написал в очередной раз, как гробят «Спартак». Так мне стали угрожать: «С огнем играешь. Забыл про Юру Тишкова?» А я продолжал и буду продолжать писать и говорить только правду!
Работать в футболе после карьеры игрока не стал потому, что не было желания. Работа в спорте – это разврат. Идти туда, где ты от кого-то зависишь, кому-то в одно место смотреть, как Попов Карпину – это я не сумел бы. Пошел в строительство, знакомый болельщик устроил поблизости от дома на локомотиворемонтный завод, где он работал председателем профкома.
У меня была больная тема – детей воспитать нормально. Побыть дома. Если бы пошел в футболе дальше – может, и развелся бы. И я дал себе обет: больше с футболом связан не буду. За ветеранов сыграть – это пожалуйста. Перестал это делать после того, как на моих глазах сначала Сергей Сальников в День Победы в Зеленограде начал снимать майку и умер, а потом – Коля Абрамов. Понял: ни к чему это.
Двенадцать лет работал директором стадиона в Перово, трибуну построил, забор сделал – не впустую там время провел. И в плане семьи есть чем гордиться. Старшая дочка Лена – выпускница юрфака МГУ, стала полковником в Генпрокуратуре. Катя, на пять лет младше, закончила финансовую академию. Я дал им образование, выполнил свою миссию и ни в чем перед ними не виноват. Все, что мог, детям дал!
С женой скоро пятьдесят лет будем отмечать. Она моя первая и последняя. Как и я у нее. Мы счастливы вместе. А на футболе она только один раз была. Лишь потом, когда закончил играть, поняла, что это за профессия – до этого ей было как-то до фонаря: все время у нее уходило на воспитание двух наших девочек.
Я первый из нашего поколения женился, свадьбу гуляли в доме Володи Высоцкого, и сам он заглянул нас поздравить – как и Олег Табаков, и Олег Ефремов. Юрка Севидов свидетелем был.
Поддали там, правда. Когда ехали невесту забирать, Севид Логофету машину разбил. Отец подарил Юрке «Форд», а Генка только «Волгу» новую купил. И Севид ему на Каширке как в жопу дал! Подбегает милиция:
– Вы что, пьяные?
– Слушай, капитан, мы сами разберемся, – говорю. – Уйди отсюда.
– Да кто вы такие, как разговариваете с сотрудниками при исполнении!
А как узнал – смягчился:
– Что ж вы, ребята, друг другу машины бьете?
Ну подумаешь, разбили… Все нормально!
Поколение олимпийских чемпионов всегда сидело в ресторане «Арагви», а мы ездили в Новые Черемушки. У нас друг там работал директором шашлычной. Кабинет для нас был всегда открыт.
А как мы с ними помогали друг другу мебель покупать, тащили ее! Когда квартиры начали получать, Юрка договорился с каким-то директором мебельного магазина. Поехали, купили мне такую мудянку – шкаф из толстого дерева. Двадцать грузчиков еле дотащили. Жена увидела – ахнула:
