Игорь Иванович Бахтин
Золотой тупик II – III

Глава III. Зелёный горошек, или Почём пуд лиха?

Три недели назад Андрей Серёгин вернулся из долгих гастролей, получил хорошие деньги и запил. «Боеприпасами» он запасся фундаментально: два ящика водки, десять блоков сигарет и изрядное количество томатного сока в трёхлитровых банках. Андрей отключил телефон, звонок, и заперся. На исходе третьей недели, когда «боеприпасы» почти были израсходованы, он стал слышать нежные голоса. Они ему сообщали, что он призван покинуть землю и за ним вот-вот явятся посланники другой галактики. Голоса шли из-за окна. Он вышел на балкон и поднял глаза к небу. Там на облаке стоял Бог в белом одеянии с саксофоном в руках. Он играл «Take five», три ангела в белых смокингах аккомпанировали ему.

У Андрея был абсолютный слух, но при всём уважении к Всевышнему, он незлобиво отметил: «Фальшивит, отче». Закончив играть, голосом диктора Кириллова Бог произнёс: «Возлюби ближнего своего, как самого себя, сын мой возлюбленный». Андрею страстно захотелось поскорее возлюбить ближнего своего.

Под балконом слышались громкие голоса: дворник Никитич ругался со скаредным управдомом, второй месяц задерживающим зарплату. Управдом Сергею не понравился, а дворник показался ему именно тем человеком, которого он обязан возлюбить. Со слезами восторга на глазах он швырнул с балкона комок денег дворнику со словами: «Возьми, брат мой, употреби на благое дело и сбегай для нас за боеприпасами».

Короткая схватка Никитича с жирным управдомом, который попытался подобрать пару купюр, закончилась сокрушительной победой дворника вооружённого метлой. Никитич не зажилил все деньги, сбегал в виноводочный магазин и принёс Андрею «боезапас», Андрей открыл дверь посланнику небес, крепко выпил с ним, перекрестил и трижды расцеловал при прощании.

Эдди собирался остановиться у Андрея, созванивался с ним (это было до его запоя), и тот гостеприимно его приглашал. Битый час, психуя, он стоял сейчас у двери его квартиры и стучал кулаком в дверь. Андрей подходил к двери и голосом робота спрашивал: «Пароль?». – «Андрюха, чёрт бы тебя побрал, ты что меня не узнаёшь?» – не было правильным ответом на пароль. Следовало опять: «Пароль?», и ни один ответ Эдди не удовлетворил Андрея.

Эта игра в «Ну-ка, отгадай!» длилась долго. Не помогали не идиоматические выражения из лексикона музыкантов, не приземлённые выражения-онёры из разговорника грузчиков. И неожиданно Эдди осенило! На очередное: «Пароль» он пропел фразу классической джазовой темы «Take a train A», любимой темы Андрея. После паузы равной двум тактам темы, послышался звук проворачиваемого в замке ключа и Андрей укоризненно сказал:

–Эдди, ты на четверть тона ниже спел от родной тональности, стыдно.

Помывшись, Эдди попросил Андрея подключить телефон. Телефон молчал, в начале первого часа пополудни ему ответили, но это был не Илья. На его пожелание услышать Илью, человек из института расхохотался. Хохотал долго, а после сказал:

– Сизифов труд. Даже ветер в поле легче поймать. Наш Джо неуловимый свободный художник, сейчас он скорей всего на пленэ́ре. Его быстро мелькающую тень в наших научных пенатах можно увидеть изредка только после обеда.

Эдди узнал у весельчака адрес, взял у Андрея дубликат ключей и отправился в институт. Там Илья ещё не появлялся, а вахтёр на его расспросы о нём, ухмыльнувшись, отвечал, что не каждому дано хотя бы раз в три дня лицезреть неуловимого методиста производственной гимнастики Илью Борисовича.

Пришлось торчать на улице со слабеющей надеждой на встречу. Эдди встал в дозор у телефонной будки напротив парадного входа храма науки. Заморосил дождь, он прятался в телефонной будке, из которой его периодически выгоняли. Илья не появился не через час, не через два. Глянув на часы, Эдди дал себе ещё десять минут на ожидание. Приближающийся вечер в обществе Андрея обещал лекцию о деградации современной музыки, творчестве старых мастеров джаза и водку под томатный сок. В очередной раз послав громы и молнии на голову неуловимого земляка, он решительно поднял воротник куртки, и обходя лужи, прошёл на автобусную остановку. Когда двери автобуса за ним захлопнулась, он увидел у парадной лестницы института паркующийся Форд времён Великой Депрессии и выкатывающуюся из него круглую тушку Ильи. Расталкивая пассажиров, Эдди протиснулся к кабине водителя и закричал голосом трагика:

– Случилось страшное! Товарищ, я забыл выключить реактор! Сто рентген в час. Остановите! Здесь и ваша вина будет в гибели двух тысяч сотрудников!

Глухой ропот пассажиров всколыхнул воздух:

– Из-за таких растяп и случаются трагедии и аварии – живём рядом и не знаем, что в этих институтах лоботрясы делают –этот хоть вспомнил, другой бы не подумал о людях – беги, дурень – водитель, – немедленно остановите!

Водитель остановил автобус, зло бросив:

– Меньше пить нужно, доцент.

– Спасибо, товарищи, вы настоящие советские люди, – просиял Эдди, прикладывая руки к сердцу.

Никогда ещё он не бегал с такой скоростью! Он летел по лужам, прохожие шарахались от него. Ни Бэн Джонсон, ни могучий Карл Льюис не смогли бы сейчас его обогнать. Илья Борисович уже был на предпоследней ступеньке парадной лестницы, ещё мгновенье и он бы исчез за дубовыми дверями с гербом СССР.

Могучее и страстное:

– Ильюха! – сотрясло влажный воздух, согнав с проводов воробьёв. Такой крик издают разгорячённые охотники, когда внезапно в пылу погони осознают, что жертва от них уходит. Илья вздрогнул, остановился, и тут же оказался в крепких объятьях Эдди. Излучая братскую радость, он зло тискал его, не забывая поддавать кулаком в бок икающему после каждого удара Илье, приговаривая при этом:

– Где ж ты бродишь, Иерусалимский козак, свинтус ты зажравшийся, держимордище окаянный, ты не зелёный мир, а вздувшаяся банка просроченного горошка.

Ошалевший от наскока Илья взвизгивал, как от щекотки и, наконец, взмолился:

– Да больно же! Отпусти, Эд. Перестань.

Эдди отпустил. С нежностью поглаживая Илью по начинающим редеть библейским кудрям, он больно ударил его кулаком в плечо.

–Ильюха, брат, наконец-то мы вместе! Ты я вижу не рад мне? Как же так, земляк? Это свинство!

Илья скривился от боли, потирая плечо, уныло пробормотал:

–Зайдём в институт. Мне нужно кое-какие дела утрясти, там и поговорим в моём кабинете.

Они прошли через проходную. Вахтёр от удивления раскрыл рот, прокричав вдогонку:

– Илья Борисович, солнце советской физкультуры! Зайдите к Ивану Денисовичу он второй день вас ищет.

– Да, да. Я как раз к нему иду, – бросил Илья и потянул Эдди за руку. Они быстро шли по коридору, но неожиданно Илья остановился и схватился за живот со страдальческим лицом.

–Эд, Эд, извини, живот прихватило. Подожди меня здесь. Я быстро, туалет за углом.

Внутренне напрягшись, Эдди кивнул головой. Илья быстро прокатился до конца коридора и завернул в проход. Минут десять Эдди рассматривал графики и диаграммы на стенах. Нехорошее предчувствие охватывало его. Он остановил проходившего мимо очкарика в белом халате.

– Скажи, учёный друг, в вашем туалете нет ли случайно черного хода?

–А что стряслось? Туалета на этом этаже нет вообще, они у нас на первом и третьем этажах.

Эдди помрачнел.

–Да вот друга юности Илью Борисовича потерял.

Поморгав глазами, очкарик расхохотался, протёр очки полой халата.

–Ещё один присяжный заседатель на будущем суде над летучим засранцем. То, что он засранец знают только избранные, а то, что летучий – давно известно всему институту. Не ждите, не ищите, уже не найдёте.

Заговорщицки подмигнув, парень наклонился к его уху.

– Вы ему, как, баксами платите?

– Кто это мы? —удивился Эдди.

– Стукачам известно кто платит. Аббревиатуру учреждения называть не стану.

– Ах, вот так даже! Суд говорите? —зло ухмыльнулся Эдди, – на суде я буду безжалостным прокурором.

– Высшая мера наказания. Десять суток в запертом туалете без еды и ежедневные клизмы, – весело брякнул очкарик, и посмеиваясь, убежал.

Постояв минуту в раздумье, Эдди зло проговорил:

– Ждать суда я не буду, свершу суд правый и скорый.

Ему повезло. В кабинете «Отдела кадров» сидела ни бабуля предпенсионного возраста и не бывший военный, а прелестная молодая блондинка. Шоколадка – обаятельная улыбка – комплимент – остроумный анекдот – письмо блудному сыну Илье, забывшему о её существовании от престарелой матери – адрес.

Илья Борисович работал в институте в должности методиста производственной гимнастики. В его обязанности входило в полдень ставить на проигрыватель пластинку с записью определённого комплекса упражнений и включить усиление, после чего во всех лабораториях и помещениях института из репродукторов под музыку должно было послышаться бодрое: «Добрый день, товарищи! Начинаем производственную гимнастику…»

Уже много лет Илья Борисович в свою коморку не заходил, но пластинка в полдень магически включалась сама. Сотрудники же в полдень предпочитали съесть бутерброд, согреть кофе на спиртовке, перекурить, а некоторые и спиртику хлебнуть для тонуса или довязать шапочку дочери. Иглу на пластинку опускал какой-нибудь молодой лаборант за небольшое вознаграждение от Ильи Борисовича, обычно блок болгарских сигарет или бутылку портвейна «777» раз в месяц.

Любые внутриинститутские потрясения, сокращения штатов, смена начальства, собрания, обходили Илью Борисовича стороной – он держался на плаву. Его ценили по простой и банальной причине: мог многое достать по части дефицита. Стройматериалы, мебель, аппаратура, шмотки, запчасти для автомобиля, его ремонт и другие нужные вещи доставались быстро с терпимой переплатой.

За де́нь, стремительно катящегося по коридорам методиста, могли видеть десятки людей. Он как биллиардный шар вкатывался в какой-нибудь кабинет и испарялся. По странному совпадению его фамилия, переводящаяся, как «зелёный мир», прямо говорила и о его страстном хобби: Илья трепетно любил «зелёные», не равнодушен был и к золоту. Из-за этого хобби в молодости ему пришлось хлебнуть тюремной баланды.

Неплохой кларнетист с консерваторским образованием работал в известных бакинских коллективах, выезжал с оркестрами на гастроли по Союзу. В гастролях скупал золото, о его хобби многие знали, но до времени проносило. Предприимчивым человеком был Илья Гринпис: торговал джинсами, грампластинками, галстуками, забугорными красочными пластиковыми пакетами, зажигалками, дисками, авторучками, сигаретами, импортными, разумеется. Кроме всего, делал за деньги нелегальные магнитофонные записи западных групп и давал деньги в рост.

Был он невероятно скуп и для всех, кто его знал, стало неожиданностью женитьба начинающего Гарпагона на красавице и певице Нелличке Арутюновой. Вокруг неё всегда крутились мужчины, которые могли сделать её жизнь счастливой в финансовом смысле, но она остановила выбор на Илье. Странные создания эти женщины!

Брак быстро распался. Нелли рассказывала знакомым, что муж морил её голодом, внезапные непредвиденные расходы по хозяйству выводили его из равновесия, он топал ногами, кричал, а расстроившись, надолго занимал туалет.

Илья копил. Целеустремлённо, не ставя перед собой конечной цели. У него была плохая память и поэтому все свои гешефты он записывал. Записная книжка его и погубила несмотря на то, что записи, как ему казалось, были им закодированы весьма изобретательным способом. Например, грампластинки у него значились, как сковороды. Две сковороды – 2 отс. означало покупку двух дисков по сто рублей (отс. – наоборот – сто) рублей. Телефоны он также записывал наоборот, номиналы денег в зависимости от суммы продаж или покупок занижал или на десять или пятьдесят-шестьдесят процентов, валюту называл салатом, тархуном и кинзой.

Взяли Илью когда он этого совсем не ожидал. Кто же этого ожидает? Он шёл к знакомому зубному врачу с царскими червонцами в кармане. Стоматолог обещал расплатиться валютой, Илья клюнул. Врач этот был на крючке и с удовольствием звякнул куда следует. Из плавно подъехавшей черной «Волги» выскочили дюжие молодцы, надели Илье наручники, затолкали в машину и увезли в родное ведомство.

Сыщики покатывались со смеху, расшифровывая коды Ильи, но над одной записью им пришлось биться всем отделом. Хитрая запись: «Ход конём – 2 руб. 90 коп. + червонец» не поддавалась дешифровке. Из профессиональной гордости следаки не спрашивали разгадки шахматного языка у Ильи, а несколько офицеров даже поспорили между собой на разгадку ребуса на пятьдесят рублей. Каждый записал свой вариант разгадки загадочной фразы и, наконец, спросили у подследственного. Ответ убил их наповал. Илья уныло сообщил, что «ход конём» – это траты на визит к шлюхе. Рубль 17 копеек ушло на портвейн, рупь и 73 копейки на шоколадный тортик и развесные конфеты, плюс червонец – оплата услуг дамы. Срок он получил с конфискацией. Забрали пластинки, импортный магнитофон и проигрыватель, ящик Мальборо, упаковку джинсов, немного золота и валюты.

Пока он отбывал срок в зоне на безводном Мангышлаке, где когда-то томился Тарас Шевченко, закопанные на даче бабушки Сары его основные сбережения зелёными ждали возвращения хозяина. Освободившись, он для вида поработал расклейщиком реклам и художником кинотеатра и по-тихому перебрался в предперестроечную Москву. Фиктивно женился на москвичке пенсионерке. Записной книжкой больше не пользовался: в зоне, где за «базар» отвечать нужно, он развил свою память, а любовь к самой надёжной валюте у него не остыла.

Осторожничая, с оглядкой, Илья взялся за любимое ремесло. В исправление таких фруктов люди с холодными головами и горячими сердцами не верят. Илья засветился и за ним начался пригляд. Забыть лютый зимой и знойный летом Мангышлак Илья не мог. Часто ему снился лагерь и он просыпался в холодном поту. Очередное попадание грозило ему повышением уголовного статуса до уровня рецидивиста и когда его взяли, рыдая, он согласился на предложение, от которого невозможно было отказаться, получив агентурное имя Пророк. Делом его занимался Глубурцев, тогда ещё майор. Через всесильную контору он был устроен на тёплое местечко методиста производственной гимнастики в оборонный научно-исследовательский институт. Конторе нужен был свой человек, Илья стал в своих донесениях описывать брожение умов в среде работников института, по-простому – стучать. Подпольную свою деятельность он не бросил, но стал ещё осторожней. Его не трогали, но пригляд за ним остался, стукачок им был нужен, опекун Глубурцев в нём был заинтересован. Илья наивно заблуждался относительно своей смётки и изворотливости. От «опекуна» ничего не удалось скрыть. Однажды Пророк был вызван на ковёр и получил ещё одно предложение, от которого тоже нельзя было отказаться. Он стал работать по двум направлениям – постукивать на сотрудников института и на своих коллег по тёмному зелёному промыслу. Свой личный бизнес подполковник Глубурцев поставил очень умело.

Пришли времена перестройки, а с ней достигли апогея брожения умов, стали раскрываться преступления власти. В газетах, писали такое, за что несколько лет назад в два счёта можно было заработать «вышку». А вскоре наступил всероссийский бардак и резко повысился спрос на валюту. Дела у Пророка, потерявшего к тому времени большую часть библейских волос, шли блестяще, под патронажем Глубурцева уже полковника

Пьяный и икающий Илья подошёл к своему подъезду в первом часу ночи, достать ключи из кармана он не успел. Эдди кинулся на него сзади, как барс из засады. Левую руку он бесцеремонно выкрутил за спину, Илью притянул к себе, а локтем больно саданул по печени. Издав звук проржавелой водопроводной трубы, из которой вот-вот хлынет вода, Илья выдавил:

– Мамочки…

– Папочки, – горячо шептал ему в ухо Эдди, слегка придушивая, – гадёныш паршивый, я никому и никогда не позволяю так со мной поступать. Где ты шукаешь Хаву Нагилу вечерами?

–Эд, прости, отпусти, пожалуйста, – проныл Илья сдавленно. Эдди толкнул его вперёд.

–Не буди во мне зверя. Ещё один ускользающий манёвр может стать для тебя последним, ты знаешь каким я могу быть, когда взбешён, а я взбешён, давно не был так взбешён…

Открывая дверь подъезда, Илья хныкал:

–Да меня ректор поймал, грузить стал. А у меня память… ты же знаешь, у меня с этим плохо… прости ради бога, Эдос, что я про тебя забыл.

–Бог заодно со мной сейчас, он не Тимошка и всё видит в окошко. Пошли в закрома. Представляю какой бардак у тебя, грязнуля, – толкнул его в спину Эдди.

Прихожая квартиры Ильи до потолка была заштабелёвана коробками с видеокассетами и сигаретами, ящиками с баночным пивом. Илья сразу же бросился в туалет, на ходу скидывая туфли, а Эдди прошёл в комнату и включил свет. Он сбросил с кресла упаковку джинсов, присел и огляделся, думая: «Каким ты был, таким ты и остался». На журнальном столике стояли пустые бутылки из-под портвейна, пепельница полная окурков, тарелка с засохшим хлебом, недоеденная банка консервов «Бычки в томате». Из неё показал голову любознательный таракан, пошевелил усами, и не увидев угрозы, нырнул в банку продолжать трапезу.

В комнате, как и в прихожей, в беспорядке высились коробки с какими-то товарами. Прошло несколько минут Илья не появился. Нехорошее предчувствие заставило Эдди выбежать в прихожую и дёрнуть дверь туалета – он был пуст! В ванной был слышен шум воды, Эдди облегчённо выдохнул.

Илья вошёл с кружком толстой колбасы, бутылкой «Агдама» и принялся нарезать колбасу на какой-то книге, нарезанная колбаса была похожа на комплект хоккейных шайб. Не глядя на Эдди, прожёвывая колбасу, Илья говорил:

–У меня с желудком нелады. После тюряги в желудке завёлся Ихтиандр и он часто просится поплавать.

Думая: «Немудрено, при таком жлобском питании», Эдди спросил:

–А где же Нелличка твоя?

Бросив в рот очередной кусок колбасы, Илья равнодушно пожал плечами.

– В Штаты уехала с мужем.

Эдди усмехнулся,

–Ходишь конём?

–Искусство секса принадлежит народу, – сказал Илья, сдвинул в сторону остатки прошлого пиршества, налил вина в залапанные стаканы, выпил и стал жевать колбасу. Эдди закурил.

–Зачем тебе столько добра-то? Затоварки не случится?

Илья бросил равнодушный взгляд на ящики.

–Пусть лежит. На днях цены опять подскочат.

Он налил себе ещё и опять молча, выпил. Немного помедлив, глядя в посоловевшие глаза Ильи, Эдди спросил:

– Слушай, а чего ты от меня бегаешь-то? Мне твои координаты Изька дал, наши земляки у тебя уже брали компьютеры и всякие электронные игрушки, сказали, что всё надёжно. Я приехал к тебе, думал по старой дружбе договоримся, все хотят заработать, хочу и я. Или, (Эдди пристально глянул на него), ты мне не можешь простить ту закономерную оплеуху…

Илья отвёл глаза в сторону.

–Честно? У меня интуиция, предчувствие, я тебя боюсь. С тех пор боюсь, меня кроме тебя и зеков в лагере никто не бил. Ты всегда был темнилой и кидалой.

–Интуиция у него, – рассмеялся Эдди, – в Баку меня никто темнилой, а уж кидалой тем более не считал, и ты это знаешь. Меня не нужно бояться. Себя бойся, интуиция доведёт тебя до суицида. О деле: нужны всякие электронные игрушки, фотоаппараты, фейерверки, ну и купить «зелени» по нормальной цене я был бы не против.

Илья пьяно икнул, его развезло.

– Сколько?

– Сколько не жалко. У меня магазин, навариться хочу, дело обычное сейчас.

– Разбогател? А долларов, в килограммах? – ощерился Илья. —Я ж говорил, что ты темнила. Не верю я тебе. Чего надо, можешь сказать? Хорош ходить вокруг.

– Ильюша, что ты кипятишься, ты всегда такой уравновешенным был, мягоньким безобидным барчонком…

– У тебя магазин? Ты и магазин? – захохотал Илья. – Азохен вэй, не смешите мои помидоры, ты же аферюга, белоручка, любитель пенки снимать. Кинуть меня решил?

Эдди играл желваками. Он не предполагал говорить о делах с пьяным Ильёй, забыл, что в бытность музыкантом, напившись, тот частенько отрубался и привести его в чувство было делом бесполезным.

– Не пей больше, – сказал он, но Илья ухмыльнулся, плеснул вина в стакан и грубо бросил:

– Моё дело! Будет он мне указывать.

Положение становилось катастрофичным. Илья ронял голову на грудь, покачивался. Эдди смотрел на него белыми глазами, думая о том, что ждать, когда он придёт в себя до утра в этом гадюшнике совсем не комильфо, а второй марафон погони за неуловимым засранцем он не вынесет. Нужно было что-то делать без терапии, хирургически. Тут он вспомнил слова парня в халате о стукачестве Ильи. Он вполне поверил в это, зная зелёную болезнь земляка, уверен был, что контора своих не забывает и, конечно же, она его подловила. Илья – валютчик, живёт в столице в своей квартире, превращённой в склад дефицита, торгует, крутит валютой, работой себя не обременяет. Таких товарищей обычно любят и бомбят бандиты и воры, а он, как нэпман жирует под конторской крышей. Эдди заботливо убрал со стола бутылку, грубо ткнул Илью кулаком в плечо.

– Слышь, я бегать за тобой больше не буду, затащу пьяную тушку в ванну и брошу тебя в твоём чудном пиджаке в винных пятнах в воду, заодно и пиджачишко выстирается.

Илья дёрнулся, истерически захохотав открыл глаза, вывернул кукиш, собираясь ткнуть им в лицо Эдди, но его рука мгновенно была прижата к столу. Эдди встал, вены на шее набухли, он вжимал кулак с кукишем в стол, сверкая глазами.

– Больно же! – Взвизгнул Илья, делая нелепые движения телом в попытке вырвать руку из железной хватки. Эдди отпустил руку, сел. Постанывая, Илья растирал руку, лицо принимало осмысленное выражение.

– Что ж ты такой злопамятный-то, Ильюха? – говорил Эдди. – Не можешь забыть той оплеухи? Но ты же был достоин этой награды. Что тебя подвигло шепнуть дирижёру оркестра, что у меня связь с певичкой Тамаркой, его пассией? Зависть, на премию надеялся? Разрушил союз немолодого человека с Тамарочкой, угробил её карьеру, меня выперли из оркестра, сам получил коллективный остраки́зм…ты влюблён был в неё?

Илья смотрел в стол, молчал.

Эдди вздохнул.

– Колись, Илья. Коню ясно, что ты работаешь под крышей конторы, сухим выходишь из воды, постукивая на коллег.

– Ты дурак? Как ты мог подумать, что я вкладываю клиентов и коллег? Закон омерты! Знаешь, что в нашем мире бывает за такие дела? Я не наводчик, – честный барыга, – белыми губами прошептал Илья.

– Несовместимые вместе слова честный и барыга, – усмехнулся Эдди, – в вашем мире мать родную за деньги продадут. Эх, Ильюша, разве «контора» когда-нибудь переставала присматривать за своими бывшими клиентами? У тебя, по всему, всё тип-топ. Работаешь спокойно, всё катит как по маслу. Где-то рядом не менее ловкие валютчики залетают, а один Илья не палится, скромного методиста производственной гимнастики в упор не видят. Между прочим, в институте тебя давно раскусили, доложили мне, что ты интенсивно постукиваешь, неуловимый засранец.

Илья ухмыльнулся.

– Работать нужно честно, по заветам «Морального кодекса строителя коммунизма», языком не чесать лишнего. Всё схвачено, за всё заплачено, я своё оттрубил. Плачу куда надо, от меня кормятся, пальцем никто не тронет. На то и волк в лесу, чтобы заяц не дремал.

–Я бы сказал волчара, – ухмыльнулся и Эдди, – покровитель хороший? Покровители тоже залетают и обычно всех за собой тянут. Слышал, как тряханули недавно генералов бурильной конторы?

– Читал. Ну и что? Отмажутся, одних снимают, других ставят. Я тут с какого бока? Все под богом ходим, залечу, значит, залечу, судьба. Хотя ты и знатный разводила, Эд, но фантазии у тебя дикая. Я ещё выпить хочу. Коньяк будешь? Я принесу.

Через пару минут он появился с бутылкой в левой руке, правую руку он, как подобострастный лакей держал за спиной, мстительный огонёк горел в глазах. Через миг в лицо Эдди смотрел пистолет. Не библейское выражение было на лице Ильи, он дрожал, крупные капли пота стекали по лицу.

–Я сейчас тебя грохну, потом разделаю на куски и спущу в унитаз вместе с Ихтиандром! Тебе крышка. Договорился! – прошипел он.

–Ты сам это придумал или по видаку такое видел, Голиаф? – рассмеялся Эдди.

–Молчи, гад. Кинуть меня решил? На понт взять? – повёл пистолетом Илья. В следующий миг Эдди нанёс удар ногой снизу по руке с пистолетом. Описав дугу, он шлёпнулся на ящик с видеокассетами. А Илья, раскрывший рот, получил страшный удар под дых и согнулся пополам. Десять минут пришлось приводить его в себя и первое, что он сказал, было:

– Ты чего дерёшься-то? Я ведь умереть мог.

Эдди небрежно сунул пистолет за пояс.

– Я Ихтиандра хотел убить, чтобы он тебя больше не истязал. Шёл к тебе с миром, хотел по-деловому, не бесплатно, без вреда для обоих гешефт сделать. Ты же, мало того, что бегал от меня, ловкачом гнилым выставил, но ещё и за оружие схватился. На дуэль не хочешь со мной? Давай, с завязанными глазами на теннисных ракетках или подушках. Что ты будешь делать, если я пущу слушок, что один знатный бакинский стукачок работает на контору и не только на идеологическом фронте, но и подельников закладывает? Такое радио работает безотказно. А пока я добрый, твой бизнес не ломаю, приехал с деньгами и без мыслей о кидалове, а ты повёл себя, как обиженный ребёнок.

Илья налил полный стакан коньяка и выпил как воду. Из банки показались тараканьи усы, таракан смотрел на Илью, Эдди рассмеялся.

– Плесни усатому соседу коньяка.

Илья зло скинул банку на пол.

– Чего хочешь?

– Того же, что хотела Нелличка от тебя. Любви и понимания.

– Ты всё тот же. Плагиатор и болтун, Остап Бендер новоявленный, – буркнул Илья, – чего всё же?

– Уже ничего, пустячок. По-землячески продай нужный мне товар, не задирая стоимости, и разойдёмся, только и всего.

– Уходи, Эд, ты у меня не был, я тебя не видел, забудем.

– Я прямо сейчас позвоню очень авторитетному товарищу, ты же знаешь с кем я вожусь. И ты рано или поздно поймёшь, что самоубийство лучший способ избежать встречи с разгневанными коллегами по бизнесу. Люди из конторы не могут поставить перед каждым настоящим пацаном охрану, а слухи – самая быстрая пуля. Советую отравиться. Достопочтенный отец Сэма Уиллера разумно говорил сыну по поводу самоубийства: «Повеситься – пошлое дело». Он советовал ему отравиться, потому что в последствии, он бы об этом не пожалел.

Илья задумчиво почесал тонзуру.

– Лучше уж отравиться.

– Никогда не поздно, – пожал плечами Эдди, – говорю тебе, как на духу, зла тебе не желаю, свою шкуру пытаюсь сберечь, земляк. Войди в моё положение, я не хочу крови. Слово джентльмена, расходимся, забываем друг о друге. В конце концов, мы должны в первую очередь заботиться о себе. Согласись, мы с тобой не от хорошей жизни делаем то, что умеем.

Кажется, Илья успокоился и пришёл к какому-то решению лицо его прояснилось.

– Ты ещё всех предупреди, что я работаю на ФБР, МИ-6 и Моссад. Эд, нужный тебе товар я беру у крутого барыги под реализацию, накидываю свой процент и толкаю, берут хорошо. Сейчас у меня товара нет, могу тебя с ним сконектить, человек затаренный, всё что хочешь найдёт.

– Следствие закончено – забудьте. Надеюсь, ты понимаешь, что не должен мне мстить. Месть – это бумеранг, который возвращается назад, быстрее чем мы ожидаем. Ты молчишь – молчу я.

Илья, потоптавшись, уныло попросил:

–Пушку-то верни.

–Табельное оружие сверхсекретного агента? Скажешь потерял, новый дадут. Я тебе рекомендую зашить в воротник рубахи ампулу с ядом, мало ли. Шутка. Так что, как с этим человеком? Время меня поджимает.

Илья написал номер телефона на клочке бумаге, протянул Эдди.

– Ладно. У кента этого добра завались. Утром я ему позвоню и порекомендую тебя.

Эдди рассмеялся:

– Надеюсь, что рекомендация будет положительной, неровен час я и ему расскажу о твоей деятельности. Чёртов бизнес! Человек, можно сказать, засветился, себя бы поберечь, а он и в этой ситуации думает о деньгах. Надо понимать, что за каждого нового клиента барыга тебе приплачивает? Колись, процентик от барыги капнет, своё не теряешь?

– Сущие пустяки, копейки на пиво.

У двери Эдди остановился:

–И чего ты не сваливаешь за бугор? Там ты окажешься в мире «зелёных» в комфорте и безопасности, можешь стать брокером, Ихтиандра изгонят хорошие врачи. Да, проветри квартиру… у тебя, г-мм, воздух, хе-хе, какой-то спёртый.

Чтобы размяться Эдди спускался с шестого этажа лёгким бегом. Дом просыпался. В квартирах нарастала водопроводно-унитазная увертюра. На улице, потягиваясь, он остановился. Оранжевый дворник скрёб метлой на одном месте, позёвывая, отстранённо наблюдал за нагнувшейся поправить чулок девушкой. Мамаша тащила хныкающего и упирающегося малыша к автобусной остановке. На скамейке, дико озираясь, просыпался заснувший пьяница. Унитазо-водопроводная увертюра набирала темп, переходя в аллегро, загорались окна домов. На востоке, за трубой котельной, рдел новый день. У набережной Эдди остановился и швырнул в воду пистолет.

После ухода Эдди, допив коньяк, Илья схватился за живот и рысью бросился в туалет. Ихтиандр с необычной силой рвался из него. Он сидел на унитазе напряжённо уставившись в дверь, на которой был пришпилен поблёкший календарь с Олимпийским Мишкой.

–В конце-концов этот прохвост прав, – бормотал он, – меня в совке уже подташнивать начинает от быдло-братков, гебистов, недобитых коммунистов и фальшивых демократов. Всё раздербанили, душат друг друга, расторгуюсь в ноль и уеду. Графа в паспорте мне позволяет, денежки спасу от коммуняк недобитых, мечтающих о реванше. Неровен час опять красные придут, ещё та конфискация начнётся. Куратор мой уже перекрасился, живёт по принципу грабь награбленное, он и меня спокойно грабанёт властной рукой, если власть сменится. Вылечу желудок, зубы приведу в порядок, там врачи классные. Палестинцы, правда… да где их нет, палестинцев этих? Там в арафатках, здесь – гопота в кепках.

Он принялся подсчитывать, что он выручит от продажи квартиры, товаров, машины. Настроение у него поднималось, успокоился и Ихтиандр. Встав с унитаза, Илья застегнул молнию на джинсах, бормоча: «Прощай, немытая Россия», вышел на балкон, хотел молодцевато поднять с пола гантели, но, застонав, схватился за спину, подумав: «И люмбаго там вылечу».