Игорь Фунт
Останусь лучше там…
3
Киев, май 08 (Новый Регион – Анатолий Комов) – 30 килограммов марихуаны, которую пытались вывезти в Россию, обнаружили украинские пограничники при осмотре спецтранспорта УИН в Сумской области. Тайник был оборудован между полом и системой отопления одного из грузовиков для перевозки заключенных… сообщает пресс-служба Государственной погранслужбы Украины.
С одесского направления на Москву через Сумскую область. Автопоезд из трех спецгрузовиков и двух УАЗов сопровождения двигался в сторону границы. Тряслись уже часа полтора. Я с Вацлавом в первом уазике. В машине нас четверо: водила-сержант, справа от него пассажир-майор, ответственный за этап, и мы на заднем сидении.
Звонит мобильный майора. Он в трубку:
– Так точно. Поворот на Нежин. Там дорога будет лучше.
Сигнал! Я понял: «Майор – свой». В пол-оборота, нам:
– Вас просят перейти в третий фургон. В нем поедете до границы вместе с конвоем.
Караван нехотя остановился. Мы выбрались из кабины. Восемь утра. Воздух ощутимо потяжелел. Дождик. Разминая суставы рук, шеи, не торопясь побрели в конец колонны. «Утро-о-о туманное…» – пел кто-то внутри меня. Расстояние меж грузовиками по пятьдесят метров. Внутри кузов автозака разделен на две половины: размером побольше – для зэков-этапников, вторая, ближе к выходу, – для охраны из четырех-шести человек. «Утро-о-о седое…»
Второй фургон. Мы обходили его со стороны обочины. Вокруг тишина и пустота. Морось. Замыкающий уазик тронулся с места, на пониженной передаче прошуршал в голову замершего автопоезда. Третий фургон. Всё, другой возможности не будет. На трассе чисто. Чтобы ослабить бдительность врага (точки над i), захожу вперед, подставляя спину. Осталось четыре метра. Колеса по грудь. Правой рукой, кулаком, по-боксерски постучал по жесткой резине, замурлыкав себе под нос: «Я вижу все твои трещи-и-н-ки-и… а-а-а-а…» – Иногда во мне просыпался студент музучилища двадцатипятилетней давности. Обычно это бывало не ко времени.
Лезвием выкидухи, внутренним хватом, с левой, со спины – молниеносный удар в пах! – тут же поворот к противнику лицом. Жесткой открытой ладонью – резкий тычок в нос! – и нож уже чертит по горлу жертвы заключительный штрих. В стекле глаз Вацлава осознание проигрыша, он обмяк, оседая вниз. Быстро запихнул податливое пока тело под грузовик. Огляделся. Караван стоял изогнутой гусеницей, в зону обзора зеркал заднего вида я не попадал. Прошла минута… Передние машины, покачиваясь, начали разгон.
Шаг – притулившись, пригнувшись, – я в овражке под обочиной трассы. «Шеф сделал все возможное для моего выхода из игры, ни больше ни меньше, тютелька в тютельку». – Сразу перекатил-затащил Вацлава сюда же в кустики, как только колесная громада отъехала метров на двадцать, обнажив на асфальте одинокий труп. Военизированный кунг не имеет окон – наблюдать нашу недолгую возню оттуда никто не мог, от случайных встречных, попутных свидетелей-автомобилистов бог миловал. Сотовый телефон из недр одежды трупа два раза уже звал хозяина – Вацлав ждал «добро» об оплате товара.
Бегом, галопом рванул в обратном направлении. Где-то в ближайшем поселке я запрыгну на попутку. Двойной вдох, тройной выдох. Кросс по пересеченной. «Вся наша жизнь пересеченная местность, блин». – Закинул в грязную лужу мобилу хохла с чешским ли, польским именем… может, и вовсе русским. Туда же, в небытие, – нож-выкидуху, загодя купленную в ближайшем «Рыболове». Вперед – на Киев!
Нету дома, нету флага, мама.
Нету дома, нету флага, мама.
Нету дома…
Поделили пополам, побрили наголо.
Побелили потолок, а пола не было.
Свет или темно,
Все мы на одно… —
группа «5’nizza» пела свою прощальную песню, выдворяя меня с Украины рокотом реактора самолета, приглушенного беспокойным сном…
Жаркую тишину гостиничного номера взорвал таджикский рэп – бодрый, вполне «черный», качественный. Восточная мелодика органично вплеталась в жесткий европейский ритм вместе со сладким запахом южного лета, плова и звуками дутара в открытое окно отеля «Душанбе». Пытался проснуться – другая реальность, что ж, я привык! – но в той же жизни, без бонусов. Один бонус – смерть; открыл глаза. Через час стрелка с курьером. Лето! Здесь уже вовсю жарит.
Свиделись у касс Русского театра, прошвырнулись по центру. Курьер, давний знакомец – Серега Корякин – с нашей «организации», позывной «Кряк!» еще с первой чеченской. С двумя пацанами он прибыл для моего прикрытия. Они (пацаны) и сейчас где-то рядом, неприметные обывательскому глазу. Наша задача: передать контейнеры с товаром покупателю, подтвердить оплату, выпить чая – и по домам.
Красота! – как все просто. Между делом поинтересовался об исходе украинской операции. Если нельзя – не скажет. Кряк сказал. Значит, было позволено… Короче, если бы они, наши украинские «друзья», знали кому объявлять – они как пить дать объявили бы нам войну.
Серега позвонил на следующее утро – клиент прибыл. День они его «поводят», встреча завтра. Золото упаковано в «столыпине» (куда ж без Шефа!) на задворках железнодорожной станции. Товар покупателем заблаговременно проверен, в Душанбе расчет и подгон вагона в пределах Таджикистана по адресу заказчика. Я так понимал, груз движется в Афган. В шпионов играть не стали – договорились познакомиться на пятом этаже моего отеля, в ресторане. Клиент оказался лет пятидесяти, плотный, невысокий. Взяли плов по-душанбински: рис горкой, сверху нарезанные мясные лепешки. Гость попросил доставить спецвагон в Термез. Я, в принципе, был не против, но это Узбекистан, значит нужна консультация. Вновь повстречаться условились здесь же, назавтра, за чашкой чая. Вслед из пряно-пахучего зала выплыли еще три человека-тени.
Утро. Гостиница «Душанбе».
Читаю: «Ты должен сопроводить товар до Узбекистана. Сигнал об оплате получишь перед границей. Далее идешь на Термез своим ходом, быстро. Встречаешь поезд, забираешь ящики, все уже будет сделано, подчищено. Там с тобой свяжется мой человек – начальник грузового депо: пароль-отзыв. Спрячете все в таможенном терминале у погранцов, железнодорожник в курсе где, но учти, он не в теме, о каком грузе речь. Точка».
Думал, чайку попью.
Серега доложил руководству о моей недавней беседе с покупателем, я получил инструкции к дальнейшим действиям, все шло по накатанной. Доставка информации из разных источников – норма прикрытия. Высший пилотаж – в избирательности и изобретательности выбора путей исполнения поставленных задач. Серега, майор Корякин, числился командиром спецвзвода при оперативной группе погранслужбы России, которая осталась после передачи Таджикистану памирского участка таджикско-афганской границы, так что действовал вполне легально. Озвученная ему Шефом официальная версия: отработка и уничтожение каналов по сбыту оружия боевикам. Про ценный груз Кряк, естественно, сведений не имел, считая, что занимается поимкой оружейных баронов, меня принимая за внедренного оперативного сотрудника, связанного с военной разведкой.
Сидим с клиентом в том же зале ресторана, где были вчера.
– Я в курсе вашей операции на Украине. – Мужичок-плотнячок по-хозяйски загнул рукава белоснежной рубахи, повесив претенциозно глянцевый пиджак на спинку стула. Я удивленно вскинул брови.
– Мы следили за движением товара, – продолжил он, – вы завалили всех, кого только можно!
– Откуда сведения? – Я был настроен иронично.
– Газеты читаешь?
– А сюда идет демократическая украинская пресса?
– Еще как идет! Кстати, здесь она более демократична, чем в Украине… – Покупатель представился Иваном, и он оценил мой сарказм. – Все газеты трубят о том, якобы военные под прикрытием этапа пытались ввезти в Россию наркоту. – Иван, видно было, много знал, часто ездил по миру; выпивал, видимо, что отразилось на внешнем облике, но небольшая дряблость лица компенсировалась достаточной подвижностью тела.
– Я недавно вернулся с командировки… Про Украину слышал краем уха, но нашему с вами делу это не помешает, не повредит.
– Надеюсь, Секунда. – Так я обычно и представлялся клиентам, тем более что многие из них переставали вскорости существовать. Но вот про наркоту услышал впервые (и Серега Кряк не сказал): «Да-а… Шеф начисто обрубил украинский хвост, под корень!»
– Ну-у… Что ж. Тогда до поезда. – Заключил я. Мы пожали друг другу руки.
– Кстати, – вставил Иван, направляясь к выходу, – тебя пасут три чувака. Так вот! – у меня раза в четыре больше. И ты их вряд ли увидишь. – Что прозвучало всего лишь предостережением. Я, кстати, понял.
За окном степное однообразие можжевельников. Стук колес располагал бы ко сну, если б не духота.
Согласно сообщениям из Средней Азии, в этом регионе вновь представляет угрозу поставленная вне закона группировка, ответственная за террористические атаки в прошлом. До последнего времени считалось, что Исламское движение Узбекистана (ИДУ) было уничтожено в ходе возглавленной США военной кампании в Афганистане. Однако, как утверждают власти Таджикистана, движение вновь активизировалось.
Шеф дал понять, с кем имеем дело, поэтому я немного обескуражился заданием: не те силы, чтобы противостоять Ивану, если только в Термез уже не стягивалось подкрепление. Узбекская граница завтра утром – мне на выход после подтверждения оплаты контейнеров…
Поезд был товарно-багажным, без пассажирских вагонов: полупустой «столыпин», заряженный золотом, – вслед за локомотивом, далее почтовый и грузовые. Начальник спецвагона – майор, человек Шефа, с ним трое вооруженных солдат. С нашей стороны – Серега Кряк с пацанами и Иван со своей армией из двенадцати бойцов, разбросанных по составу. Мы по двое валялись на выданных майором матрасиках в темных, без форточек, камерах на колесах. Почитать, покурить – на коридор или в тамбур. Вагон бренчал плохо прикрученными к стенам решетками. Иногда заруливали на чаёк в купе начальства – лафа! – там отворенное окно. Удручающая обстановка этапа навевала тяжелые чувства – я не углублялся, гнал их. Начало лета – терпимо пока! – все возможные щелки-створки «столыпина» распахнуты. Не мог почему-то избавиться от одного только ощущения, подставив лицо горячему встречному потоку в грохочущем тамбуре – от впечатления въевшегося в кровь беспросветного сибирского мороза. Прикрыл глаза, и ты там, в плотно набитой людьми-полутрупами ледяной конуре. Открыл – опять там… что за черт! – просыпайся, брат, твоя станция!
Они не были готовы к такому отпору, мы были готовы к такой атаке! Без бронников, без света-шума-газа, налегке – боевики друг за другом исчезали-сваливались из дверных проемов, не успев прорваться внутрь вагона. Оборонявшиеся стреляли прицельно, одиночными – но кучно, в точку. Налет произошел во время очередной минутной остановки (стояли часто, пропуская пассажирские). О бандитском штурме нас курсанул машинист, своевременно снабженный радиосвязью без ведома начальника-майора, так что неожиданностью штурм обернулся для самих нападавших, работавших по схеме: первая с обрезанной крышей «Нива» останавливается в голове состава, две других атакуют по центру, замыкающая контролирует обстановку с хвоста поезда. Машиниста подвигли на сотрудничество фээсбэшные корочки да пара-тройка зеленых Франклинов, подменяющих собой в бескрайних, небогатых свежей зеленью степях, неиссякаемую веру в чудо.
Совместными с бригадой Ивана усилиями встретили врага одновременно по всем направлениям. Боевые действия были скоординированы заранее, в подготовке бойцов обоих отрядов можно не сомневаться. Первые входящие боевики (подозрительно уверенно, без оглядки, что в дальнейшем объяснилось довольно тривиально) тут же, практически бескровно, обездвижены. Вторая волна отброшена точным, точечным пистолетным огнем; остальные, кто просто бегом, кто – рывком со второй передачи исчезали за стеной взорванного колесами песка, смешивающегося с вихрем автоматных очередей с набирающего скорость «столыпина» вдогонку удирающей банде – это вступил в бой резерв майора – как в песне, блин! Что ж, вовремя.
Ну, за майора-то я не переживал – страсть к деньгам, написанную маслом от плова на его лице, мудрено скрыть. Как не скрыть ее, неутоленную страсть, не испитую жажду денег, у большинства населения гостеприимного южного региона бывшего Союза, что, впрочем, давало основание предположить беспрепятственный проход на Термез доверху забитого контрабандой паровозика… Золото в тайнике под полом нашего вагона ждало своего часа. Жара стала ощутимой, пробивала тело в пот.
– Расплавилось, как будешь выскребать? – Мы с Иваном сидели в одной из камер перед экранами ноутбуков, ождая сигнала об оплате.
– А прямо в печку, на слитки, – шутя в ответ.
– Не жалко? Реликты.
– Х-ха! Ты не поверишь: оно уйдет обратно в Ирак в обмен на оружие. А оружие-то, х-ха! – ваше, российское! – новое, блин… Недавно только выставки прошли. И вернется оно втридорога вновь сюда! – к тем, кого мы в вагончик не пустили, блин.
– «Ваше?..» – переспросил я, глядя в монитор.
– Хм, давно уже и не наш, и не ваш. Я грек по паспорту.
В соседней камере, затравленно съежившись, сидел пленник-киргиз, выловленный во время нападения и оставленный так, на всякий случай. Был он немного покоцанным, но живым. Разговор с пленником вели два спеца – Корякин и Слон, человек Ивана. В армейской бандане на голове, рваной гимнастерке, трико, кроссовках, боевик пытался юлить поначалу: «Плёхо говорю…» – Не прокатило. Пытался пробубнить-промямлить: «Думали типа коммерсанты… типа везут товар…» – На что ему жестко, с подогревом, отвечено: якобы мы – спецподразделение ФСБ России (большие красные корки под хлюпающий нос), об их нападении нас предупредил майор, и майор же сдал нам канал поставки наркоты в Термезе… куда мы сейчас и движемся. «Так что, брат, жить хочешь, тюрьма хочешь? Сибирь… нет? Говори, сука!» Он сказал, но сказал то, что и так было ясно.
Киргиз спрыгнул с поезда вместе со мной перед погранпунктом Турсунзадевского района – его вид выражал одно: он дома. Лицо не выдавало эмоций – поджарый, собранный степной зверек растворялся в сухой пыли: бочком-бочком, держа меня на прицеле щелками глаз. Только руки (вот!), повернутые ко мне раскрытыми ладонями (Восток!), выражали благодарность.
Я бежал ровной рысцой в сторону населенного пункта, представляя, что подумают обвешанные пулеметными лентами степенные аксакалы в Ширкентском ущелье о предательстве алчного шакала-майора. Двойной вдох, тройной выдох. Мне надо выйти на трассу Душанбе-Термез – документы военного, пропуск в погранзону, немного долларов вперемежку с рублями и сомони. Кинчев пел: «Трасса эм-девяносто пять!..» – Примерно то же напевал и я (громко сказано, лучше – рычал!), запыхавшись, выходя на Памирскую автомагистраль М-41.
Иван, получив уведомление о переводе денег, и я, соответственно проследивший движение по счетам, продублировали сообщения интернет-банкинга через контрагентов, пожали руки и молча разошлись. Он – готовиться к проезду границы, я в степь. Люди Кряка выйдут на первой же остановке в Узбекистане. Оружие, растворившееся в безграничных тайниках передвижной тюрьмы, – на майоре.
Украденное золото Вавилона, пролетев и объехав полмира, возвращалось домой, принеся нам (и нам тоже!) первую шестерку нолей. Что-то это чертовски-пронзительно напоминало.
…Дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнем испытываемого золота, к похвале и чести и славе в явление Иисуса Христа, зная, что не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, переданной вам от отцов, но драгоценною Кровью Христа, как непорочного и чистого Агнца… (из Евангелия)
4
Подполковник Ясенев сидел прямо, не шевелясь, перед дверью в кабинет начальника следственного управления. Просторную, светлую приемную генерала от безумно-весеннего московского солнца отделяло огромное, в рост, окно. С высоты четвертого этажа знаменитого на весь мир серого здания в центре столицы взгляд Александра Петровича проваливался в ярко-жгучую бесконечность. Он щурился. Хотелось улыбнуться. «Четырнадцать миллионов. Евро…» – Перед ним, спиной к солнечному потоку, восседала Марь-Иванна, секретарь генерала, симпатичная добрая женщина, аккуратно выстукивающая клавиатурой документы на подпись:
– Проходите, Александр Петрович.
– Спасибо. – Шеф встал, открыл дверь: – Здравия желаю, товарищ…
Разговор подходил к концу. Доклад произведен, первостепенные детали с руководством уточнили, дальнейшее направление работы обсудили. Беседовали в основном об операции по пресечению наркотрафика через Украину: не все там прошло гладко: жаль, не довели ниточку раскрытия до России, но… все понятно, могли потерять киевский конец. Сейчас в незалежной следственная группа, «важняки», вот закончим – и за местных возьмемся, тем более оптовики уже в разработке, а розницу всегда успеем прихлопнуть.
Тут автору не помешало бы вставить: «Генерал, сомкнув густые брови, пристально посмотрел на собеседника», но увы, подполковник Ясенев ни взглядом, ни намеком на подобострастность не располагал к откровенности, либо какой-то недоговоренности.
Генерал:
– Да, кстати! Информация об исчезнувшем в Украине криминальном золоте подтверждается?
– Никак нет, товарищ генерал-майор!
– Там без «наших» не обошлось. – Повернувшись к окну, начальство задержало задумчивый взор на прозрачной синеве неба.
Шеф, по-армейски подтянутый, в гражданском костюме, вышел из управления, поспешил на стоянку такси. Все указания оперативным группам прикрытия, захвата, дислоцированных в Узбекистане, сделаны – они уже движутся в назначенный квадрат. Остальное – дома по «электронке». В дипломате он нес разрешение на проведение заключительной фазы секретной операции по выявлению коррупционных связей среднеазиатских военных с боевиками.
Секунда на подходе к Термезу. Золото у старого сутенера Башмака (для Секунды – Ивана). Сколько сил отдано, чтобы вытащить эту осторожную крысу с теплого берега Флориды. Только нереальный выхлоп с продажи сокровищ Александра Македонского через обмен на оружие заставили поднять толстую задницу в прошлом арестанта-авторитета, «смотрящего» по зоне, а по совместительству осведомителя опера Ясенева, подсобившего впоследствии Башмаку свалить из России и безбедно устроиться на тихоокеанском побережье. «Всему свое время – пришла и твоя очередь ответить за базар!» – как говаривал в лагерную бытность Секунда незадолго до освобождения.
– Двести долларов! – румяные щеки над пухленькими губками приветливо заманивали клиента.
– Сколько? – переспросил Шеф замерзшую девчушку в соответствующем профессии антураже, промышлявшую тут же, в зоне видимости видеокамер при входе в управление.
– Сто пятьдесят!
– Сто пятьдесят? Х-ха!.. Долларов? Сэ-шэ-а! – Шеф хохотал, бодро влезая в машину.
Проститутка удивленно проводила такси взглядом, зябко ежась и доставая из сумочки сигареты в ожидании следующего высокопоставленного клиента.
Начальник «столыпина» дал отмашку – погранцы, привычно облазив поезд, постучав прикладами по стенам вагонов, стали потихоньку отползать. Все было обговорено заранее – руководство заставы не стало звать майора на чашку чаю, а то и чего покрепче, – пассажир майора спешил в Термез. «Попьем на обратном пути часа через четыре». – Капитан Чалый, командир погранотряда, смотрел на происходящее сверху с третьего этажа кирпичного здания пропускного железнодорожного пункта: солдаты вяло прохаживались вдоль вагонов. Начсостава сказал: в этот раз едет порожним, без товара, везет важного человека с охраной, имеющееся у бойцов оружие зарегистрировано. Смысл поездки – в документах, которые важный человек должен доставить черт его знает куда, так что вроде как все чисто, но оплата повышенная! – это радовало Чалого. Волновало другое: утром пришел высокий приказ с кодом контрразведки («Ну, это полбеды…»), чтобы через двадцать километров после пересечения узбекской части границы увести «столыпин» по развилке в тупик, дабы пропустить внеплановый встречный товарняк с каким-то секретным грузом. Будто бы ничего страшного: сплошь и рядом этакая фигня – смена направлений, но… После получения электронного уведомления ему перезвонил замначальника разведуправления, родственник по линии жены, и предупредил, будучи в курсе их приятельских с майором отношений, – ни в коем случае не говорить тому об остановке. «Ч-черт!» – Что-то было в этом, мягко сказать, неприятное. Может упрекнуть потом майор-то: «Деньги берешь, почему не сказал?»
Капитан засуетился, вспотел, занервничал, прошелся туда-сюда по кабинету: «Вон поезд. Иди и поговори! – Открыл уютный барчик, звякнул посудой, крякнул: – А-ах!.. Скажу, не знал, и все». – Еще раз крякнул – настойка слабенькая, сладкая… – «Как-никак контрразведка. Делов-то: в тупичок заехать на полчасика. Передашь ему – он потом брякнет где-нибудь не по адресу, а там, во встречном, ракеты стратегического назначения в обход России тащат (слышал он и об американцах, и о немцах в Узбекистане) – нет, нельзя говорить. И ничего в этом неприятного нет. Наоборот, я тебя, дурака, спасал! – оправдываясь, капитан влил внутрь себя последнюю, расставившую по местам нестыковки, рюмку. – Меньше будешь знать…»
Поезд тронулся…
Иван по прозвищу Башмак не то чтобы не доверял Ясеневу, бизнес есть бизнес, повод для сомнений всегда найдется, но повязаны-то они ой-ой-ой как! – одной веревочкой: Ясенев получает огромные, нереально крупные комиссионные за эту сделку, все просчитано, страховано-перестраховано десятки раз, каждый отвечает за другого шкурой. Еще неизвестно, кто больше пострадает, случись что непредвиденное. Документы у Ивана чистые, легенда как по писаному, не в розыске. Подполковнику же, если что – кирдык, трибунал, одно только «но»… Должок. По той прошлой жизни, по зоне; долг, не измеряемый деньгами, только самой жизнью.
Вор Башмак, середина девяностых
В барак зашел Гвоздь, авторитет-положенец, завел «терпилу»:
– Слышь, Башмак, разобраться надо!
Сергей Башаров, смотрящий по пятой «строгой» зоне, слышал о произошедшем:
– Говори, – обратился он к вошедшему мужичку – невысокому, плотному, с лицом, как блин со сковороды. Мясистый нос, пообвядший в неволе, приобретал, наверное, малиновый оттенок там, в родном колхозе… Мужик смотрел на Вора́, как на икону, с надеждой – видно было, последней. В бараке никого, кроме них.
– Сергей Василич… Мне год остался. Натерпелся я. Полтинник скоро… я ж не мальчик…
– Короче, – Башмак частенько что-то утирал, разруливал – правильные, справедливые решения укрепляли авторитет Вора, неправильных решений не было. Зона под Новосибирском с крепким, несгибаемым «черным» лидером, держащим общак под контролем, устраивала всех: и администрацию лагеря, и районное начальство – у них своих, вольных проблем тогда, в середине девяностых, не перечесть. Случалось, не то что зэкам – служащим ИТУ пожрать не доставалось.
Башмак знал, о чем речь… Шурик, из «стремящихся», правильный пацан, зашел в лагерь по тяжелой групповой статье; сидит недавно, молодой, жесткий. Слишком… По научному – получал с чертей, по-простому – грабил мужицкий барак, пытаясь закрепить его за собой: чтобы жить не тужить, да чифирёк мутить-шмутить. – «Твою мать! Перестарался!»
– Как звать?
– Балык… Балыкин я.
– Зачем до кума пошел?
…Двадцатидвухлетний Шурик выбрал верную дорогу. Рослый, костистый, возмужавший в уличных драках, он не признавал авторитетов, греб под себя все, что плохо лежит. Сразу сошелся (пришлось сойтись) с Гвоздем, человеком Башмака, так что был под присмотром.
Мужички – они разные. Шурик этой разницы не чувствовал – рубил направо и налево чуть что. Так и тут: успокойся, возьми паузу, дай человеку в себя прийти – мы ж на зоне, никуда работяга не денется, а если правильно подвести тему[2], так и сам приползет. И будет потом ходить как пришитый.
Этот, Балык – уперся, пошел в отмах: Шурик передавил, морально передавил. Мужиков наказывают за драки и, как правило, они уступают под напором блатных – духу не хватает. Тем, блатным, терять вроде как нечего («вроде как» всего лишь) и, раз прогнувшись, простые сидельцы попадают до конца срока кто в рабство, кто в гарем, кто просто на поди-подай… Шныри, уборщики, кони – все они помимо своей положняковой трудовой нормы выполняют чью-то чужую…
– Эт не я. Меня сержант приволок к куму-то…
– И че?
– Кум говорит типа: пиши заяву.
– Написал?
– Нет!
– Чешешь?![3]
– Гадом буду…
– А как от кума соскочил?
– Я бригадира сдал, Шершня. Мол, он водяру продает, а меня подставляет – вроде как мой канал. Да, я получаю грев[4], жена – главбухом в совхозе, но мне же год. – Походило на правду. Шершень – морда беспредельная, жил кучеряво, стучал по ходу (но… не доказано! – не пойман). Башмак бригадира не трогал – свое Вор с него имел, да и Шершень не возбухал, чуял грань, где можно, а где нет. – Только нельзя мне, Сергей Василич… чтоб узнал-то он… сгноит.
Мужик этот, лох-лохом, а выбрал из двух зол меньшее – Шурика не спалил. Не факт, конечно, но того не спросишь – получил десять суток ШИЗО так, для приличия. Не впервой, злей будет. Мужику – год до воли, перекосы не нужны, и так бы не кочевряжился. А сейчас он между молотом и наковальней: Шурик не отступит от сказанного, не по-пацански, от Шершня, коли чего пронюхает, жди беды.
В глазах пришедшего на разбор – мольба, надежда, растерянность:
– Он бить меня начал… Я упал, крикнул другана Серегу, а он меня, блатной-то, пидаром назвал… при всех!
Вор и про это слышал: затем мужик, как ошпаренный бросился на Шурика, началась дикая неразбериха, свалка, в барак залетел сержант-контролер, второй… Напоследок Шурик прилюдно пообещал опустить несчастного Балыка. Драчуна – на ШИЗО, «терпилу» – к куму.
– Оперу сказал, что блатные у меня водку просили, а я типа говорю, откуда она у меня, водка-то? Сдал Шершня… Сергей Васи… – Лицо-блин сморщилось: безысходность сползающими морщинами превратилась в маску горя. Рассказывая, все вспоминая, Балык вдруг ясно ощутил, как безвозвратно удаляется трепетно нарисованная им в воображении развеселая картинка возвращения домой. Башмак отпустил терпилу, дал указания…
* * *
Дверь карцера открылась, вошел кум. При других обстоятельствах они и не встречались – субординация: Вор есть Вор, никаких контактов с красными. Положение обязывало бы, если б не нужда. А нужда была – это понимали оба: капитан Ясенев, начальник оперативной части, и вор-рецидивист Башмак.
– Здорово живешь, гражданин начальник.
Подполковник Ясенев
«Так. Секунда на подходе к Термезу. Золото у старого сутенера Башмака. Деньги получены. Денег много! Украина… хм. Всего не просчитать в этой жизни. Тот, кто принимал участие в операции на нашей стороне, будет молчать, ему хватит до конца дней. Кто не за нас…» – Подполковник, приехав домой, подключился к среднеазиатскому интерфейсу. На линии пять каналов: Секунда, Башмак, Термез и две оперативные группы. Это только в Азии. Вдоль стены кабинета, друг за другом – американский, ближневосточный, китайский сервера.
В принципе, деньги ему не нужны… ему лично! – но они нужны всем, кто окружает общество, созданное потом и кровью: кому за молчание, должность, кому за большие звезды. Организация несет немалые затраты. Никто не владеет информацией более, чем требуется выполнению конкретного задания. Основная часть работы прикрыта официальными федеральными программами, к примеру, азиатская программа досконально скоординирована с разведуправлением.
Рутина… Ежедневная рутина перестает быть невыносимой при пересечении с изощренным преступным умыслом. «До поры до времени, конечно». – Он прекрасно понимал, рано или поздно придется резать по живому, жертвуя кем-то во имя собственного спасения. Единственный, кто более-менее полно владеет доступом к общей карте происходящего – Колька-Секунда.
«Секунда… – Александр Петрович задумался. Без малого пятнадцать лет назад Ясенев с Колькой взялись разрабатывать свой замысел. – С ним начинал, с ним и закончим, – он потер веки, снимая напряжение. – Им и закончим, точнее. А деньги?» – Деньги не нужны подполковнику лично, они нужны всепоглощающему чудищу под названием Смерть – смерть всем, кто не вписывался в регламент происходящего в голове Ясенева криминального процесса. Начав формироваться в давние морозно-лагерные сибирские времена, идея по извлечению денег из всего, что связано с предательством и подставами, обернулась в хитроумного монстра в обличье офицера российских спецслужб.
Секунда
Потрепанная Ауди медленно вползла на мост: пограничный переход. Бомбила и я достали документы – солдат подошел к водителю:
– Здравствуйте. Пассажир?
– Да… Туда-обратно… Термез. – Небритый водила заглушил двигатель, медленно, тяжело толкнув дверь – солнце припекало не на шутку, денек обещал быть жарким.
– Багажник откройте.
На мосту небольшая очередь. Десять часов утра. Двое из трех погранцов, проводив впередистоящую тачку, лениво подошли к распахнувшемуся окну будки-таможни – кто-то их позвал. Появился капитан. Кинул пару слов солдатам. За спиной хлопнул багажник моего такси. В тишину врезалась разухабистая мелодия вплотную подъехавшей сзади машины. Солдаты шли в нашу сторону. Все бы ничего, если бы за ними не двигался капитан. Офицер – парень молодой; его подводил взгляд: во взгляде читалась проблема, которую он не мог решить. Излишне напряжен. Осталось метров пять.
«Что-то тут…» – Я знаю это движение наизусть – слишком медленно! – пальцами правой руки капитан нервно расстегивал кобуру… Люк Бессон слепил бы из этой сцены очередной шедевральный кинокадр, я – спокойно открыл пассажирскую дверь.
* * *
– Что будешь делать? – спросил без предисловий Кум, капитан Ясенев, перешагнув порог карцера.
Башмак покашлял, поерзал, пострелял глазами так, для приличия.
– Кури, – опер протянул «Приму»… – Мне дисциплина нужна. Проверка скоро.
Пустые слова. Оба понимали, что к чему: без авторитета нет дисциплины, без правильных, пусть жестких, жестоких решений нет авторитета:
– Дай еще парочку про запас.
– Не положено, – капитан встал со шконаря, молча отдал Башмаку всю пачку, только начатую. – Чтоб ни-ни. – Взгляд-вопрос получил утвердительный взгляд-ответ. Затем – неизменный сухой кашель, означавший полный контроль над ситуацией. Кум вышел из камеры довольный разговором.
Через неделю что-то там случилось на промке, какая-то херня упала, соскочила, сорвалась – под каким-то шкворнем случайно оказался бедолага Балык – Федька Балыкин, вот ведь, чума! – год оставался мужику. Все было оформлено официально – производственная травма, не совместимая с жизнью. «Вот, чума! Не повезло».
* * *
Башмак, с трудом перенося тяготы калифорнийского морского зноя, частенько вспоминал покойничка Балыка и еще нескольких таких же простых каторжан-сидельцев, так – за здорово живешь, товарищ Вор, железной рукой укрепляющий дисциплину, равную пачке кумовской «Примы»! – отдавших свои пропащие жизни там, в лагере. Здесь же, на американском побережье, он приторговывал девочками – русскими, украинками. Отвечал, так сказать, за местный сегмент рынка. Получал «товар» и отправлял его дальше за территорию штата Флорида: работенка не пыльная, система работала по принципу конвейера – разные сборочные блоки не контактировали меж собой. Так бы и дальше.
