Игорь Алексеевич Гергенрёдер
Нерусский Александр Грин
Глава V. Герой – поляк!
Персонаж, от чьего имени ведётся рассказ, и его спутник – «товарищ мой, приговоренный к смерти», – видя за собой слежку, делают вид, что прогуливаются, и им удаётся обмануть филёров. Рассказчик передал товарищу бомбу, которую тому предстоит бросить в некое высокопоставленное лицо. Товарищ говорит, что совершенно спокоен и уверен в успехе: «Ваш гостинец я немедленно отнесу к себе, а вы идите домой и позовите, пожалуйста, Евгению с братом. Пусть нас будет только четверо… Мне хочется покататься на лодке и посмотреть на их хорошие, дружеские лица… Так мне будет легче… Хорошо?»
Он влюблён в Евгению, догадывается читатель; она и её брат Кирилл – тоже революционеры, но не сторонники террора. Они не знают о предстоящем покушении. А идущий на него не может не высказаться, когда четверо катаются в лодке. Девушка сказала о пропаганде, а он «снисходительно улыбнулся углами губ.
– Слыхали. А знаете ли вы, что главное в революции? Ненависть! И если ее нет, то… и ничего нет. Если б каждый мог ненавидеть!.. Сама земля затрепетала бы от страха».
Брат девушки Кирилл захохотал и напомнил, что произнёсшего это «так и звали: «Маленький Марат». Ему всё крови! Больше крови! Много крови… Кр-рови, Яго!.. Тигра лютая!»
Рассказчик сообщает, что лицо того, о ком это сказано, осталось совершенно равнодушным. «Но через мгновение он живо повернулся всем корпусом и воскликнул с такой страстью, что даже я невольно насторожился, почуяв новые струны в этом хорошо мне знакомом сердце.
– Да! пусть ужас вперит в них слепые, белые глаза!.. Я жестокость отрицаю… Но истребить, уничтожить врагов – необходимо! С корнем, навсегда вырвать их! Вспомните уроки истории… Совсем, до одного, навсегда, без остатка, без претендентов! Чтобы ни одна капля враждебной крови не стучала в жилах народа. Вот что – революция! А не печатанье бумажек. Чтобы ни один уличный фонарь не остался без украшения!..»
Это возгласы – из сердца, из глубины души самого Грина. Это та ненависть, которая клокотала в нём, подростке, и выплеснулась в презлые стихи об учителях, а позже привела его к эсерам с их индивидуальным террором.
На читателя воздействуют переживания рассказчика, ждущего покушения, совершить которое ушёл его товарищ. «Ожидание победы боролось где-то далеко внутри, в тайниках сознания с тяжестью больной, бьющей тоски». Победа – удавшееся покушение, но она почти наверняка означает гибель покушавшегося. Оттого тоска «росла и крепла, и тяжелые, кровяные волны стучали в сердце, тесня дыхание».
Симпатии автора отданы террористу – он вошёл в комнату рассказчика и «остановился в дверях, измученный и слабый, торжественно смотря мне прямо в глаза. Одежда его была в порядке, и это обстоятельство не казалось мне странным и удивительным. Он сделал, и не только несмотря на это, а вопреки этому – уцелел. Все остальное было пустяки. Раз совершилось чудо, – одежда имела право остаться чистенькой. Я держал его за руки выше локтей и изо всей силы тряс их, захлебываясь словами. Они кипели в горле, теснясь и отталкивая друг друга».
Обратим внимание ещё на одну деталь: «Первое, что я увидел, – это его улыбку, сокрушенную и мягкую».
Рассказчик думал, что покушение удалось, но услышал:
«– Сегодня ничего не было. Значит, придется завтра…»
Почему же? Почему?
«Он зажмурился, крепко стиснул зубы и тихо, раздельно роняя слова, ответил:
– Он был не один… Там сидела женщина и еще кто-то… Не то мальчик, не то девочка… Длинные локоны и большие капризные глазки…»
Террорист не бросил бомбу в карету, вопреки своим страстно высказанным накануне словам о том, что необходимо истребить, уничтожить врагов – всех до одного, без остатка, без претендентов, чтобы ни одна капля враждебной крови не стучала в жилах народа.
Приговорённый к смерти, идущий на смерть революционер не убил врага, ибо не желал отнять жизнь у его жены и ребёнка. Для террориста – это высшая форма благородства. Марат благороден!
