Роберт Хайнлайн
Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга

– Хорошо. «Когда медведь вальсирует, удивительно то, что он танцует вообще, а не насколько изящно он это делает». Это не я, не помню кто. Цитата. Посмотрим, что получилось.

Везерел сделал знак рукой маленькому технику, тот торопливо подскочил к машине, вынул из нее распечатку и вручил каждому по листку.

Лазарус просмотрел свой.

– Мм… да. Второе неверно – это пародия. Третье придется чуточку переформулировать. Эй! А здесь она воткнула знак вопроса. Наглая железка – я проверил справедливость этого утверждения за многие столетия до того, как добыли руду, из которой ее изготовили. Хорошо хоть, что не влезла с поправками. Не помню, чтобы я так говорил, но это тем не менее верно. Меня чуть не убили, прежде чем я усвоил эту мысль. – Лазарус поднял глаза. – Хорошо, сынок. Если ты хочешь, чтобы этот материал записывался, я не против. До тех пор, пока мне разрешено просматривать его и вносить правки… Не стоит принимать мои слова за евангелие, прежде чем я выброшу оттуда всю чушь, которую я способен ляпнуть, как и любой другой.

– Конечно, сэр. Без вашего одобрения ничто не войдет в анналы. Если только вы не воспользуетесь этой кнопкой… тогда ваши неизданные заметки придется править мне. Ничего больше мне не останется.

– Пытаешься подловить, так? Гм… Айра, что, если я предложу тебе быть Шахерезадой наоборот?

– Не понимаю.

– Неужели Шахерезаду наконец забыли? И сэр Ричард Бартон трудился напрасно?

– О нет, сэр! Я читал «Тысяча и одну ночь» в переводе Бартона. Сказки эти пережили столетия, в новых пересказах они стали доступными и новым поколениям, не утеряв, как я полагаю, обаяния. Просто я не понял вашего предложения.

– Вижу. Ты сказал, что говорить со мной – для тебя самая важная из обязанностей.

– Да.

– Интересно. Если ты действительно так считаешь, заходи ко мне каждый день – поболтаем. Я не собираюсь затруднять себя беседой с самой умной из машин.

– Лазарус, это не просто честь, я польщен предложением и готов составлять компанию, пока вам не надоест.

– Посмотрим. Когда человек делает общее утверждение, он тем не менее всегда имеет в виду некоторые ограничения. Каждый день, сынок, и весь день. И чтобы приходил ты сам, а не заместитель. Приходи часа через два после завтрака – и сиди, пока я тебя не отошлю. Но любой пропущенный день… Хорошо; если будут неотложные дела, позвонишь, извинишься и пришлешь хорошенькую девицу. Чтобы знала классический английский и еще – чтобы была умна и умела не только слушать, потому что старому дураку частенько охота поболтать с хорошенькой девушкой, которая хлопает ресницами и восторгается. Если она угодит мне – я разрешу ей остаться. Или она достанет меня, тогда я выгоню ее и воспользуюсь кнопкой, которую ты обещал установить. Конечно, я не стану совершать самоубийство в присутствии гостей – это невежливо. Понял?

– Кажется, да, – медленно ответил Айра, – вы будете сразу Шахерезадой и царем Шахрияром, а я… впрочем, не так: я буду организовывать всю эту тысячу ночей, то есть дней. И если ошибусь – не рассчитывайте на это, – вы можете…

– Обойдемся без далеких аналогий, – посоветовал Лазарус. – Я просто разоблачаю твой блеф. Если мои бредни нужны тебе, как ты утверждаешь, значит будешь сидеть рядом и слушать. Разок-другой можешь пропустить, если девица и впрямь окажется хорошенькой и сумеет польстить моему тщеславию – у меня его до сих пор в избытке, – и все сойдет. Но если ты начнешь пропускать наши занятия слишком часто, я пойму, что тебе скучно и расторгну сделку. Держу пари, твое терпение истощится задолго до наступления тысяча первого дня. Я-то, наоборот, умею терпеть подолгу, годы и годы – в основном поэтому я еще жив. Но ты еще молод, и держу пари, что я пересижу тебя.

– Согласен. Девушка – если мне действительно придется отсутствовать – одна из моих дочерей. Она очень хорошенькая. Вы не против?

– Гм. Ты как тот искандарианский работорговец, что продал собственную мамашу. Зачем мне твоя дочь? Я не хочу на ней жениться, в постели она мне тоже не нужна. Я просто хочу, чтобы мне льстили и развлекали. Кстати, кто тебе сказал, что она хорошенькая? Если она действительно твоя дочь, значит должна быть похожа на своего отца.

– Не надо, Лазарус. Меня так легко не вывести из себя. Конечно, отцы в таких вопросах необъективны, но я видел, какое впечатление она производит на остальных. Она еще вполне молода, восьмидесяти не исполнилось, и только один раз была замужем по контракту. Вы потребовали, чтобы девица была симпатичной и говорила на вашем «молочном» языке. Такую не сразу найдешь. А этой моей дочери передался мой талант к языкам. Более того, она рвется повидаться с вами. Я могу отложить все срочные дела, чтобы она получше освоила язык.

Лазарус ухмыльнулся и пожал плечами:

– Ну, как хочешь. Можешь сказать ей, чтобы не надевала пояс целомудрия, – у меня маловато энергии. Но пари я выиграю, быть может, даже не увидев ее: ты скоро поймешь, какой перед тобой старый зануда. Я и теперь остаюсь нудным типом – таким же, как Вечный жид… Я тебе не рассказывал, как однажды с ним повстречался?

– Нет. Я в это не верю. Вечный жид – это миф.

– Ну тебе, конечно, виднее, сынок. Я встречался с ним – это вполне реальная личность. В семидесятом году после Рождества Христова воевал с римлянами во время осады Иерусалима. Потом участвовал во всех Крестовых походах – один из них даже организовывал. Рыжий, конечно, – все природные долгожители помечены клеймом Гильгамеша. Когда я встретил его, он носил имя Сэнди Макдугал, оно лучше подходило к его тогдашним занятиям, варьировавшим от простого надувательства до шантажа^[15]. В частности, он… Айра, если ты не веришь мне, зачем тебе записывать мои воспоминания?

– Лазарус, если вы полагаете, что сможете мне до смерти надоесть, – поправка: до вашей смерти, – зачем тогда выдумывать сказочки для моего развлечения? Невзирая на все ваши резоны, буду слушать внимательно и так же долго, как царь Шахрияр. Возможно, компьютер мой записывает все, что вам угодно сказать, – без редакции, я гарантирую, – но при этом он содержит очень чувствительный детектор лжи, который способен пометить все выдумки, которые вы включите в рассказ. Видите ли, в том, что вы говорите, меня волнует не историческая достоверность. Не сомневаюсь, что в любую придуманную историю вы автоматически включаете и свои оценки – жемчужины мудрости, – что бы вы там ни говорили.

– «Жемчужины мудрости»! Слушай, пацан, если еще раз произнесешь эти слова – оставлю после уроков и велю мыть доску. А что касается компьютера – то объясни ему, что среди всех моих историй верить следует именно самым диким, поскольку они – чистейшая правда. Ни одному сказочнику не придумать такой фантастической небывальщины, какие случаются в нашей безумной Вселенной.

– Он уже знает это, но я повторю предупреждение еще раз. Итак, вы рассказывали о Сэнди Макдугале, о Вечном жиде.

– В самом деле? Если он пользовался этим именем, значит действие происходило в двадцатом столетии в Ванкувере – было такое место в Соединенных Штатах, где люди были настолько умны, что не платили налогов Вашингтону. Сэнди орудовал в Нью-Йорке – городе, даже тогда славившемся глупостью своих жителей. Я не буду приводить конкретных деталей его мошенничества – они могут повредить твою машину. Будем считать, что Сэнди пользовался самым древним принципом избавления глупца от денег: просто выбирал приманку, на которую должна клюнуть его жертва. Ничего больше не нужно, Айра. Если человек жаден – его можно обманывать и обманывать. Беда состояла в том, что Сэнди Макдугал был, пожалуй, пожаднее собственных жертв, а потому частенько перехватывал через край, и ему приходилось удирать по ночам – иногда оставив позади возмущенную толпу. Айра, если ты обираешь человека, дай ему время снова обрасти шкурой, иначе он будет нервничать. Если ты соблюдаешь это простое правило, можешь стричь своего барана снова и снова – процедура эта помогает ему поддерживать бодрость и сохранять силы. Но Сэнди был слишком жаден для этого – у него не хватило терпения.

– Лазарус, судя по вашим словам, у вас большой опыт в этой сфере.

– Пожалуйста, Айра, чуточку больше уважения. Я никогда никого не надувал. Самое большее – молча предоставлял ему возможность обмануть себя самого. В этом нет ничего плохого – разве можно избавить дурака от глупости? Попытаешься это сделать – и не только наживешь в его лице нового врага, но и лишишь его единственной возможности чему-то научиться на собственном опыте. Никогда не учи свинью сидеть: и время потратишь зря, и свинью рассердишь. Но о мошенничестве я знаю изрядно. По-моему, на мне испробовали все возможные варианты всех мыслимых жульнических уловок. Некоторые из них имели успех, когда я был молод. А потом я воспользовался советом Дедули Джонсона и перестал пытаться удачно вывернуться. И с этого времени меня уже не могли одурачить. Но совет Дедули я понял лишь после того, как несколько раз изрядно обжегся. Айра, уже поздно.

Исполняющий обязанности торопливо поднялся.

– Вы правы, сэр. Разрешите еще парочку вопросов перед уходом? Не о мемуарах, чисто процедурные вопросы.

– Тогда коротко и ясно.

– Терминационную кнопку вам установят прямо с утра. Но вы говорили, что чувствуете себя не столь хорошо. Зачем же мучиться, даже если вы намерены покинуть нас в самом ближайшем будущем? Не продолжить ли нам омоложение, сэр?

– Гм. А второй вопрос?

– Я пообещал сделать все возможное и найти вам нечто совершенно новое, что должно вас заинтересовать. И в то же время обещал проводить с вами все дни. Очевидное противоречие.

Лазарус ухмыльнулся:

– Не пытайся надуть своего старенького дедушку, сынок. Поиски нового дела ты можешь препоручить другим.

– Безусловно. Но следует продумать, как начать их, а потом время от времени проверять исполнение, намечать новые варианты.

– Мм… если я соглашусь на полный курс, меня то на день, то на два будут забирать медики.

– Современные методики требуют, чтобы пациент как следует отдыхал примерно один день в неделю – в зависимости от его состояния. Но моему личному опыту уже минуло сто лет. Я думаю, в этой сфере что-то изменилось к лучшему. Итак, вы даете согласие, сэр?

– Я скажу вам об этом завтра, после того как установят кнопку. Айра, я не спешу принимать решения, которые не требуют спешки. Но если я соглашусь, ты получишь необходимое тебе время. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Лазарус. Надеюсь, вы не откажетесь. – Везерел направился было к двери, но, остановившись на полпути, что-то сказал техникам. Те немедленно оставили помещение. Обеденный стол поспешил за ними. Когда дверь закрылась, Везерел обернулся к Лазарусу Лонгу.

– Дедушка, – негромко проговорил он сдавленным голосом, – вы не против…

Кресло Лазаруса раздвинулось, превратившись в ложе, которое поддерживало лежащего мягко, словно гамак или материнские руки. Услышав слова молодого человека, старик приподнял голову.

– А? Что? Ох! Хорошо, хорошо, иди сюда… внучек. – И он протянул руку к Везерелу.

Исполняющий обязанности поспешно подошел к предку и, встав на колени, поцеловал руку Лазарусу.

Старик отдернул руку.

– Ради бога! Не вставай передо мной на колени, не смей. Хочешь быть моим внуком – тогда веди себя как подобает.

– Да, дедушка. – Поднявшись, Везерел склонился над стариком и поцеловал его.

Лазарус потрепал внука по щеке.

– Ну, внучек, ты мальчик сентиментальный, но хороший. Вся беда в том, что на хороших мальчиков большого спроса никогда не было. А теперь сотри с лица торжественное выражение, отправляйся домой и ложись спать.

– Да, дедушка. Я так и сделаю. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Давай.

Более Везерел не задерживался. Когда он вышел, стоявшие у двери техники расступились и мгновенно нырнули в палату. Везерел шагал, не замечая людей вокруг, выражение его лица было мягче, чем обычно. Миновав ряд экипажей, он направился прямо к директорскому; повинуясь голосу, машина раскрыла перед ним дверцу, а потом направилась в центр города – прямо к резиденции администратора.

Лазарус оглядел техников и поманил к себе высокого. Через шлем донесся искаженный фильтрами голос:

– Постель… сэр?

– Нет, я хочу… – Лазарус помедлил и заговорил: – Компьютер. Ты умеешь говорить? Если нет – напечатай.

– Я слушаю вас, Старейший, – ответило мелодичное контральто.

– Скажи этому брату милосердия, чтобы дал мне болеутоляющее, – я хочу поработать.

– Да, Старейший. – Бестелесный голос перешел на галактический и, получив ответ на том же самом языке, сообщил: – Дежурный старший техник желает знать природу и местонахождение боли и предлагает воздержаться сегодня от работы.

Помолчав, Лазарус сосчитал в уме десять шимпанзе. Потом негромко сказал:

– К черту – все тело болит. И мне не нужны советы младенцев. У меня есть дела, которые требуется завершить перед сном… потому что никто не может знать, проснется ли он снова. Забудьте о болеутоляющем – это не так важно. Скажи им, чтобы они вышли и оставались снаружи.

Лазарус пытался не прислушиваться к последовавшему обмену мнениями, его раздражало, что он почти понимает их речь, но все равно не может ее понять. Он открыл полученный от Айры Везерела конверт, извлек из него завещание – длинную, сложенную гармошкой распечатку – и начал читать, высвистывая мелодию.

– Старейший, дежурный главный техник заявляет, что вы дали заказ первой очередности, который по правилам клиники следует немедленно удовлетворить. Сейчас вам сделают общую анальгезию.

– Забудем об этом. – Продолжая читать, Лазарус стал напевать прежний мотивчик:

 
На углу, на углу
Есть ломбард,
Где обычно держу я пальто.
А за ним, а за ним
Есть букмекер один,
Что дела за меня ведет…^[16]
 

Рядом с Лазарусом появился более высокий техник с блестящим диском, из которого торчала трубка.

– Это… от боли.

Лазарус отмахнулся.

– Не мешай, я занят.

С другой стороны возник низенький техник. Глянув на него, Лазарус спросил:

– Ну а тебе что нужно?

Едва он повернул голову, рослый быстро уколол Лазаруса в предплечье. Потерев место укола, тот проговорил:

– Расторопный, каналья! Обманул, значит? Ну и утрись! Raus!^[17] Пошел вон! – И тут же, забыв о случившемся, вернулся к работе. Мгновение спустя он проговорил: – Компьютер!

– Жду ваших распоряжений, Старейший.

– Введи для распечатки. Я, Лазарус Лонг, именуемый также Старейшим, зарегистрированный в генеалогиях Семейств Говарда под именем Вудро Уилсон Смит, год рождения тысяча девятьсот двенадцатый, сим объявляю свою последнюю волю и завещаю… Компьютер, просмотри мой разговор с Айрой и зафиксируй все, что я обещал ему для проведения миграции.

– Выполнено, Старейший.

– Тогда сделай все необходимое с языком и введи это в качестве первого абзаца. И… кстати, добавь что-нибудь вроде: если Айра Везерел не выполнит условий завещания, пусть мои мирские богатства после моей смерти пойдут на приют для престарелых, проституток, попрошаек, пуристов, пирожников, педантов… любых подонков, всех, кто подойдет под какое-нибудь из определений, начинающихся с буквы «п». Понятно?

– Записано, Старейший. Разрешите высказать совет – по существующим на этой планете правилам последнее ваше желание с высокой степенью вероятности будет опротестовано при апробации завещания.

Выразив риторическое и физиологически невероятное пожелание, Лазарус сказал:

– Хорошо, пусть это будет приют для бездомных котов или любое другое приемлемое с точки зрения закона, но бесполезное дело. Поищи в памяти, чем угодить суду. Чтобы я мог быть уверен, что попечители не сумеют наложить руки на мое состояние. Понятно?

– Мы не можем быть полностью уверены в этом, Старейший. Но такая попытка будет сделана.

– Проверь, не найдется ли лазейки, и напечатай сразу же, как сумеешь выполнить мое задание. А теперь записывай распределение имущества. Начали. – Лазарус начал читать, но обнаружил, что в глазах его все поплыло. – Черт побери! Эти болваны вкололи мне наркотик, и он начинает действовать. Кровь, мне нужна капля собственной крови, чтобы удостоверить завещание отпечатком пальца! Скажи этим олухам, пусть помогут, если не хотят, чтобы я откусил себе язык. А теперь печатай текст с любой разумной альтернативой, но поспеши!

– Печатаю, – спокойно отозвался компьютер и перешел на галактический. «Олухи» с компьютером спорить не стали, один вынул из принтера готовый лист сразу, как только остановилась машина, другой неизвестно откуда извлек стерильную иглу и уколол Лазаруса в подушечку левого большого пальца, не давая и секунды на раздумья.

Лазарус не стал дожидаться, пока кровь наберут в пипетку. Он выдавил каплю крови, размазал ее по подушечке пальца и прижал палец к завещанию, которое держал невысокий техник.

– Готово, – шепнул он, откидываясь назад, – скажите Айре… – и мгновенно уснул.

Контрапункт
I

Кресло осторожно переложило Лазаруса на постель. Техники молча наблюдали. Потом тот, что был меньше ростом, проверил по показаниям датчиков дыхание, сердечную деятельность, мозговые ритмы и прочие параметры жизнедеятельности, высокий тем временем поместил оба завещания, новое и старое, в герметичный конверт, запечатал его, запломбировал пальцем, пометил: «Не вскрывать. Предназначено только для Старейшего и/или исполняющего обязанности». Оставалось дождаться сменщиков. Сменный техник выслушал отчет сдающего дежурство, проверил параметры и внимательно поглядел на спящего клиента.

– Вы его отключили, – заключил он.

– Нео-Лета. Тридцать четыре часа.

Он присвистнул.

– Новый кризис?

– Не такой опасный, как предыдущий. Псевдоболь с иррациональной раздражительностью. Физические характеристики для этого этапа в пределах нормы.

– А что в конверте?

– Просто распишись за него и подтверди инструкцию по доставке в квитанции.

– Прошу прощения за перерасход кислорода.

– Расписывайся.

Сменщик поставил свою подпись, заверил ее отпечатком пальца и обменял на конверт.

– Смену принял, – четко объявил он.

– Спасибо.

Невысокий техник ждал у входа. Старший техник проговорил:

– Не нужно было меня дожидаться. Иногда смену приходится передавать раза в три дольше. Ты можешь уходить сразу же, как приходит младший техник – твой сменщик.

– Да, старший техник. Но этот клиент особенный – и мне подумалось, что могу потребоваться вам в разговоре с этим занудой.

– Ну, это не проблема, я умею с ним справляться. Да, клиент особенный – и то, что квалификационное бюро предложило мне твою кандидатуру, когда удрал твой предшественник, свидетельствует в твою пользу.

– Благодарю вас.

– Не стоит. – Доносившийся из-под шлема голос, искаженный микрофоном и фильтрами, казался мягким – хотя слова таковыми не были. – Это не комплимент, а констатация факта. Если твое первое дежурство оказывается неудачным – второго уже не бывает. Клиент действительно, как ты говоришь, «особенный». Упрекнуть тебя не в чем – разве что в нервозности, которую клиент мог ощутить, даже не видя лица. Но с этим ты справишься.

– Э-э-э… надеюсь, что так. Но с нервами и вправду беда.

– Мне больше по вкусу помощник нервный, а не тот, кто знает все на свете, и потому небрежен. Но тебе пора домой – на отдых. Пошли – я подвезу. А где ты переодеваешься? В средней лоджии? Я как раз еду мимо.

– О, не тревожьтесь обо мне! Но я могу поехать вместе с вами и потом отвести машину назад.

– Расслабься. Когда работа окончена, среди следующих призванию нет рангов… Разве тебя этому не учили?

Они миновали очередь на общественный транспорт, прошли мимо машины директора и направились к месту, отведенному для ведущих сотрудников.

– Да, но… мне еще не доводилось помогать кому-нибудь в вашем звании.

Старший техник усмехнулся.

– Тем больше у тебя причин следовать со мной правилу: чем выше взлетишь – тем сильнее хочется забыть об этом. А вот и свободная машина. Залезай.

Низкорослый так и поступил, но не стал садиться, пока не уселся старший техник. Не обращая на него внимания, старший поиграл с пультом управления, откинулся на спинку и удовлетворенно вздохнул, когда машина тронулась с места.

– Мне тоже трудно. После каждого дежурства я чувствую, будто мне столько же лет, сколько ему.

– Понимаю. Интересно, надолго ли меня хватит? Шеф! А почему ему не позволяют умереть? Мне кажется, он очень устал.

Ответ последовал не сразу.

– Не зови меня шефом. Мы не на работе.

– Но я не знаю вашего имени.

– В этом нет нужды. Гм… Все совсем не так просто, как кажется: он уже четыре раза совершал самоубийство.

– Что?

– Просто он этого не помнит. Если ты считаешь, что у него плохая память, – посмотрел бы на него три месяца назад. На самом деле каждое самоубийство только ускоряет нашу работу. Эта кнопка – мы подсовывали ему подделку – всякий раз только лишала его сознания, и можно было переходить к следующей стадии – спокойно вносить в его сознание новые ленты памяти. Но с этим пришлось покончить и убрать кнопку – несколько дней назад он вспомнил, кто он.

– Но… это же нарушение правил! Каждый человек имеет право на смерть.

Старший техник прикоснулся к пульту: машина свернула к обочине, нашла парковочный карман и остановилась.

– Я и не утверждаю, что это соответствует правилам. Но политику определяют не дежурные.

– Когда меня принимали на работу, помнится, в присяге были такие слова: «Дарить жизнь тем, кто этого пожелает… и не отказывать в смерти тому, кто ее жаждет».

– Думаешь, я давал другую присягу? Директорша разгневалась настолько, что ушла в отпуск… возможно, она уйдет и в отставку, не буду гадать. Но исполняющий обязанности председателя не нашего поля ягода, присяга его не связывает и девиз над нашим входом ничего для него не значит. У него есть собственный, и, по-моему, он гласит: «У каждого правила есть исключения». Видишь ли, я понимаю – нам следует переговорить и лучше сделать это до следующего дежурства. Я хочу спросить – ты не собираешься отказаться от участия в этой работе? Никаких последствий не будет – я позабочусь об этом. И не беспокойся о сменщике – во время следующего моего дежурства Старейший будет еще спать… с делом справится любой помощник… тем временем квалификационное бюро подберет тебе замену.

– Нет, я хочу за ним ухаживать. Это огромная привилегия, подобная возможность мне никогда раньше не представлялась. Но меня это смущает. По-моему, с ним поступили несправедливо. А кто более Старейшего заслуживает справедливого отношения?

– Меня это тоже смущает. Меня просто потряс приказ сохранить жизнь человеку, по своей воле пытавшемуся свести счеты с жизнью. Ну хорошо – полагавшему, что пытается свести их. Увы, дорогой мой коллега, выбора у нас нет. Дело будет сделано, независимо от того, как мы к этому относимся. Для меня тут уже все решено. Я знаю, что в профессиональном плане чувствую себя достаточно уверенно, – если хочешь, считай это тщеславием. Среди дежурных моя квалификация – самая высокая. Следовательно, если уж Старейшему в Семействах суждено пройти через все это, мне не следует отказываться, передоверяя дело менее искусным коллегам. И дело не в деньгах – свое жалованье я перечисляю приюту для дефективных.

– Я тоже могу так поступить?

– Можешь, но с твоей стороны это было бы глупо. Я получаю куда больше тебя. И хочу тебя предупредить: я надеюсь, что твой организм легко переносит стимуляторы, поскольку я отвечаю за проведение всех важных процедур и рассчитываю на твою помощь, независимо от того, чья сейчас смена.

– Стимуляторы мне не нужны, я пользуюсь самогипнозом. В случае необходимости… изредка. Следующее наше дежурство он проспит. Мм…

– Коллега, ты должен ответить немедленно – чтобы в случае необходимости своевременно известить квалификационное бюро.

– Нет, я остаюсь! До тех пор, пока не уйдете вы.

– Хорошо. В этом трудно было сомневаться. – Старший техник вновь потянулся к пульту. – Теперь в среднюю лоджию?

– Минутку, мне хотелось бы лучше познакомиться с вами.

– Коллега, если вы остаетесь – назнакомитесь досыта. У меня острый язык.

– Я имею в виду личные качества, а не профессиональные.

– Великолепно!

– Вы не обиделись? Сегодня во время дежурства вы были восхитительны. Но ваше лицо скрыто этим шлемом. Мне хотелось бы увидеть его. Я не пытаюсь вам льстить или что-то еще.

– Я верю вам. Будьте любезны, поверьте и мне тоже. Прежде чем принять рекомендации бюро, мне пришлось изучить ваши психологические характеристики. Какая обида – это приятно. Может, поужинаем вместе?

– Безусловно. Но мне хотелось бы чего-то большего… Как насчет «Семи часов блаженства»?

Последовала короткая многозначительная пауза. Наконец старший техник проговорил:

– Коллега, а какого ты пола?

– Это имеет значение?

– Наверное, нет. Не возражаю. Прямо сейчас?

– Если ты не против.

– Нет. У меня в планах было вернуться к себе в отсек, немного почитать, а потом на боковую. Поехали ко мне?

– Мне хотелось пригласить тебя в «Элизиум».

– Не стоит. Блаженство должно быть в сердце. Но спасибо за приглашение.

– Я могу себе это позволить – живу не на жалованье. И могу позволить себе все, что может предложить «Элизиум».

– Быть может, в следующий раз, дорогой коллега. Мое жилье здесь, в клинике, вполне комфортабельно, мы сэкономим почти час на дороге, плюс время на то, чтобы снять изолирующие костюмы и переодеться в цивильное. Идем сразу ко мне. Мне не терпится. Боже, мне давно не выпадал шанс на такие развлечения – слишком давно.

Спустя четыре минуты они вошли в отсек, где обитал старший техник, – как и было обещано, это был большой, симпатичный, просторный люкс. В углу гостиной в камине весело вспыхнуло пламя, его блики радостно заплясали по комнате.

– Гардеробная для гостей за этой дверью, душ там же. Слева мусоропровод, справа стеллажи для шлемов и комбинезонов. Помочь?

– Нет, спасибо. Справлюсь.

– Хорошо, крикнешь, если что-нибудь понадобится. Через десять минут встречаемся у камина.

– Хорошо.

Помощник техника явился, затратив на освобождение от спецодежды чуть больше десяти минут; босой и без шлема, он казался еще меньше ростом. Старший техник подняла голову с коврика перед камином:

– А вот и ты! Мужчина! Я приятно удивлена.

– А ты женщина. Очень рад. Но я не могу поверить в то, что ты удивлена. Ты же видела мою анкету.

– Нет, дорогой, – ответила она. – Я знакомилась не с досье, а только с выдержками, которые предоставляют потенциальному нанимателю. Бюро старательно избегает всяких ссылок на имя, пол кандидата и другие неуместные подробности – за этим следят их компьютерные программы. Так что я не знала, кто ты, и моя догадка оказалась неправильной.

– А я не пытался угадать. Но я, конечно же, рад. Не знаю почему, но к высоким женщинам у меня особая симпатия. Встань и дай мне посмотреть на тебя.

Она лениво изогнулась.

– Что за вздорный критерий. Все женщины одного роста, когда лежат. Ложись рядом – здесь уютно.

– Женщина, когда я говорю: встань! – значит надо встать.

Она хихикнула.

– Да ты просто ходячий атавизм. Но довольно милый. – И, протянув руку, она дернула его за лодыжку. Не удержавшись на ногах, он плюхнулся рядом с ней. – Так будет лучше. Теперь мы одного роста.