Харпер Л. Вудс
Что таится за завесой

Я осталась наедине с ним в комнате, которой боялась больше всего на свете. Я ненавидела это место, неразрывно связанное со всей той болью, что я испытывала здесь, и с порочными действиями лорда Байрона.

Вокруг на богато украшенных деревянных полках стояли книги. Полки доходили до самого потолка, и для доступа к верхним из них требовались лестницы. Книги хранили знания многих поколений. Знания, которыми сам лорд Байрон интересовался крайне редко. Он был сосредоточен на настоящем и на том, как упрочить собственное могущество в королевстве, а это требовало слишком много времени.

Его письменный стол стоял в дальнем конце комнаты. На нем лежал пергамент, рядом стояла чернильница с пером. Я провела очень много ночей, склонившись над его гладкой поверхностью, вонзая ногти в край полированного дерева и слушая свист его хлыста, рассекающего воздух, в ожидании вспышки боли от удара.

Сколько ночей я провела, погружаясь в тексты, которые он заставлял меня читать, забивая себе голову знаниями о целомудрии Матери и последствиях греха, пока лорд писал письма королю в Инеберн-Сити? Я давно сбилась со счета. В груди у меня шевельнулось что-то похожее на отчаяние, заставив кровь пульсировать в груди.

Лорд Байрон подошел к столу, взял графин и спокойно налил себе бокал красного вина. Стоя спиной ко мне, он потянулся и, расстегнув свой плащ, повесил его на стул рядом со столом.

– Разве я могу вам приказывать, милорд? Я недостойна чести выбирать себе наказание, – произнесла я и прикусила язык, чтобы не усугубить то, что могло произойти дальше.

Он налил еще один бокал вина, повернулся и протянул его мне:

– Пей.

Я шагнула вперед, нахмурив в замешательстве брови, когда приблизилась к нему. Ни разу за все время, что я провела с ним в библиотеке, лорд не предлагал мне вина.

– Это поможет тебе расслабиться – думаю, сегодня ночью тебе это понадобится.

Раньше он говорил, что вино слишком сильно притупляет мои ощущения. У меня сильно закружилась голова, и комната поплыла, когда я сделал шаг к лорду Байрону и взяла бокал из его руки. Какие же мучения этот человек мне приготовил, если приходится пить вино?

– Уверен, у тебя есть вопросы, – сказал он, отклонившись назад.

Лорд Мистфел присел на стол, скрестив на груди руки.

Я сделала первый глоток вина, и его горький вкус заставил меня сморщиться.

Я молча кивнула, точно зная, что на самом деле он не ждал, будто я начну о чем-то его спрашивать, – небольшое представление об играх, в которые он играл, я давно получила.

– Всегда такая любопытная. Садись, – сказал он, указав на стул прямо перед собой.

Я повиновалась. А он снова наполнил свой бокал и взял еще один.

– Ты можешь задать один вопрос, Эстрелла. Оцени, какой я добрый, несмотря на твое сегодняшнее поведение.

Я сделала еще глоток вина и встретилась с его жестким взглядом.

– Почему вы не отправили меня к ночным бабочкам для обучения? Почему врач не сообщил, что я больше не девственна? – спросила я и заставила себя замолчать.

В голове у меня носилась целая куча мыслей, требующих внимания, и, пожалуй, самое умное, что я могла сделать, это поинтересоваться планами, уготовленными для меня Верховным жрецом во имя Отца.

Но о том, что я могу умереть, как мой отец много лет назад, я и думать не могла. Нет, мне хотелось бы продолжать дышать, жить и действовать до самой смерти от естественных причин, а не в виде жертвы.

– Это целых два вопроса, – сказал лорд Байрон, приподняв бровь и усмехнувшись. – Но ответ на них – один и тот же.

Я с облегчением вздохнула, надеясь, что он не станет наказывать меня за дерзость.

Он вытащил из кармана небольшой пузырек, задумчиво посмотрел на него, затем вынул пробку и поставил его на стол.

– Ты всегда была красивой девушкой.

Он опрокинул содержимое пузырька с янтарной жидкостью в третий бокал с вином. В воздухе разлился горько-сладкий аромат белладонны, и вино посветлело.

– Милорд, – пробормотала я и замерла.

Такая доза белладонны была смертельной, и я бы просто не проснулась утром. Байрон взял бокал со стола, обошел меня и направился к дверям библиотеки. Он постучал и немного подождал. Через некоторое время двери распахнулись, вошла служанка и молча приняла вино. Выйдя из библиотеки, она закрыла за собой двери, а лорд Байрон снова повернулся ко мне и встал рядом с моим креслом.

– Она должна была умирать медленно, постепенно, годами, чтобы никто ничего не заподозрил, но, похоже, у нас больше нет времени ждать, – сказал он, проведя тыльной стороной ладони по моей щеке, пока я пыталась переварить его слова.

Я решила держать рот на замке и не спрашивать о том, что меня не касалось. Кому бы он ни послал этот яд, мне следовало усмирить любопытство, которое могло помешать получить ответы на вопросы, действительно имевшие значение для моей жизни.

Ожидавший ответа лорд Байрон ухмыльнулся, когда я прикусила себе язык.

– Я воспрепятствовал тому, чтобы врач доложил о тебе. Я не отправил тебя обучаться профессии ночной бабочки, потому что это помешало бы моему плану – плану, над которым я очень долго работал. – Он протянул руку, закупорил пузырек с ядом и выбросил его в мусорное ведро рядом со столом. – А ты бы все испортила, если бы я не вмешался.

– Леди Жаклин… – начала я и тут же захлопнула рот, так и не задав вопрос.

Я сильно прикусила язык; руки дрожали, когда я сжала их на коленях.

– Умрет еще до наступления утра, – сказал ее муж, снова опершись о стол.

Он протянул руку и схватил меня за подбородок, наклоняясь вперед, пока его лицо не оказалось совсем рядом с моим.

– Теперь ты понимаешь, Эстрелла?

Я кивнула и зажмурилась, охваченная ужасом от его планов. Я всегда считала, что, пока он думает, будто я девственница, у меня есть защита от такого внимания с его стороны. От другого мужчины меня бы это не спасло, но я полагала, что по крайней мере его не стоит опасаться. Но он знал о потере девственности. По-настоящему я никогда не была в безопасности.

– Почему же вы позволили этому продолжаться? – рискнула я задать еще один вопрос.

Лорд Байрон усмехнулся, в его глазах мелькнула злоба, и я поняла: все, что произойдет дальше, погрузит меня в бездонный ужас.

– Твоя девственность никогда не имела для меня значения, хотя, признаюсь, мне было бы приятно лишить тебя невинности. Но это область правомочия Верховного жреца. Во всяком случае, твой стражник Тумана избавил меня от необходимости выслушивать твои стенания во время первого соития. Теперь мне не нужно беспокоиться обо всей этой чепухе, потому что он уже продырявил тебя. Я и сам мог бы организовать этот процесс, со временем.

– Но Верховный жрец сказал, у Отца есть на меня планы. Наверное, сейчас все это уже не имеет значения, – возразила я, пытаясь отогнать образ того, что могло бы произойти.

На этот раз мысль о том, что меня могут принести в жертву Завесе, показалась не самым ужасным из всего возможного.

– Я не смогу стать вашей любовницей, если умру.

– Мне не нужно было бы убивать Жаклин, чтобы сделать тебя своей любовницей, – сказал он, схватив со стола салфетку.

Рядом стояла чаша с водой, он смочил в ней салфетку и поднял одну из моих трясущихся рук с колен.

– Она должна умереть, чтобы ты стала моей женой.

Я вздрогнула, будто от удара, – мне стало мучительно больно от этих слов. Я не хотела становиться леди Мистфел. Я не смогла бы долго прожить с таким мужем, как лорд Байрон, – вся моя жизнь, днем и ночью, проходила бы под его неусыпным надзором, в полном подчинении.

– Не ожидала? А зачем, как ты думаешь, я водил тебя сюда, учил читать? Учил тебя этикету за большие деньги? Моей шлюхе такие умения вряд ли пригодились бы, – сказал он, прижимая ткань к одной из ран, оставленных накануне шипами лиловых ягод.

– Никогда не думала об этом, – призналась я.

Все это никак не хотело укладываться у меня в голове. Убийство жены, дальней родственницы короля… это было бы чересчур даже для него.

– Мистфелу нужен наследник. Перед завтрашним жертвоприношением я объявлю о смерти Жаклин и сообщу жителям деревни, что выбрал другую жену, чтобы дать им наследника, которого они ждут и заслуживают. Они узнают, что сам Отец изложил мне свою волю и благословил наш союз, когда я сидел у смертного одра Жаклин. Верховный жрец не посмеет пойти против божественного замысла, ему придется выбрать кого-то другого для жертвоприношения. Мы поженимся через неделю…

– Нет.

Я сама не поняла, как у меня вырвалось это слово; оно повисло между нами, наполнив библиотеку приглушенным звуком моего голоса и тихим вызовом, который я даже не думала произносить вслух. В ушах зазвенело, желудок скрутило болью, в горле вспенилась желчь.

– Что? Что ты только что сказала? – спросил лорд Байрон, замерев.

Взгляд его стал жестким. Все признаки мягкости, которую он сегодня соизволил проявить ко мне, рассказывая о своих намерениях, испарились. Он разозлился и проявил истинную сущность.

– Нет, – повторила я, и теперь в моем голосе прозвучало больше силы.

Сердце в груди грохотало, кожа покрылась холодным потом – я обозначила точку невозврата, выбрала себе судьбу.

Некоторые судьбы хуже смерти.

И он предложил мне одну из них:

– Ты понимаешь, что в противном случае тебе просто перережут горло, как твоему отцу?

С губ у него сорвался недоверчивый смешок, который лишь усилил во мне решимость избавиться от него. Сделать выбор, который он не одобрит.

– Да, – ответила я, подняв подбородок и расправив плечи, демонстрируя позу женщины, которую он пытался из меня слепить.

– Не будь смешной, – пренебрежительно ухмыльнулся лорд Мистфел, но недоверие во взгляде сменилось пониманием.

Он не хуже меня знал, что я имела в виду, когда произнесла это слово. Оно означало полное и безоговорочное «нет».

– Мне было шесть, когда вы, крепко держа меня и не позволяя отвернуться, заставили смотреть, как перерезают горло моему отцу. Выдавив из него всю кровь, они сожгли его на костре и совершили богослужение над его прахом. Мне не исполнилось и семи, когда вы впервые пригласили меня в эту библиотеку и позволили жрице бить меня, пока я не присела в реверансе так, как надо, пока не научилась стоять с прямой спиной. Я стояла на коленях столько, сколько мне приказывали, и не имела права жаловаться. Всю жизнь я терпела ваши прикосновения и ваше внимание. Хватит, – сказала я; слезы обожгли мне горло и нос, но я сдержала их, не желая показывать, что плачу.

– А если я решу, что мне не нужно твое разрешение? Думаешь, я сделал все это только для того, чтобы подчиниться твоим желаниям?

– Тогда я расскажу Верховному жрецу, что сделали вы. Вы не можете оставить меня в живых и заставить молчать, милорд. Рано или поздно, завтра или через год, я скажу любому, кто будет готов меня выслушать, что вы убили свою жену. Как вы думаете, что сделает король, когда узнает такое о своей родственнице? Ведь мы оба знаем: ваши планы простираются далеко за пределы Мистфела, – произнесла я и впилась зубами в нижнюю губу.

Это была не пустая угроза – это было обещание, и на его исполнение я без колебаний могла потратить всю свою жизнь.

Я не представляла, будет ли это волновать короля или Верховного жреца и обладает ли Жаклин хоть какой-то властью, но первоначальный план лорда Байрона, когда он медленно травил ее в течение многих лет, заставил меня подумать, что, возможно – только возможно, – его все-таки осудят за это преступление.

Вред ей уже нанесли, уже дали смертельную дозу яда, и только потом он заговорил со мной. Лорд Байрон был абсолютно уверен: я подчинюсь его приказу и стану той, кем он хочет, поэтому даже мысли не допускал, что его предложение отвергнут.

– Подумай, ты сможешь вести роскошную жизнь, а не гнить в земле. Подумай о своей семье. Если ты станешь моей женой, о них будут так заботиться, что ты себе и представить не можешь.

– Да, я знаю, – кивнула я.

Когда-то я только этого и хотела. Эта была моя мечта, несбыточная мечта. Но сейчас я так устала от лжи, меня совершенно измотали игры, в которые я играла, чтобы поддерживать нашу жизнь в течение многих лет. Если меня не станет, Брану будет легче обеспечить себя и нашу мать. С ними все будет в порядке.

– Даю тебе на раздумье ночь. И помни: если ты кому-нибудь расскажешь о том, что я сделал, то утром не только ты пострадаешь от последствий. Я уверен, что завтра, к началу церемонии, ты передумаешь. Легко быть смелой, когда ты считаешь, будто я отступлюсь. Но обещаю тебе, Эстрелла, если ты не придешь ко мне утром, ты умрешь за свою дерзость.

– Да лучше я умру, чем позволю тебе тыкать в меня своим дряблым членом! – рявкнула я, оскалившись и позволив выплеснуться наружу всей ненависти, которую всегда чувствовала.

Так долго мне приходилось изображать покорность мужчине, который определял мою жизнь. Но он не сможет определять то, чего больше не будет.

Он ударил меня по лицу тыльной стороной ладони, и его перстень с печаткой вспорол мне щеку как раз в том месте, где он уже поставил синяк днем ранее. В глазах у меня потемнело, и я упала на пол.

– Вон отсюда, гребаная шлюха, – сказал он, наблюдая, как я поднимаюсь и иду к дверям библиотеки. – Ты заплатишь за это завтра вечером, Эстрелла. Мы оба знаем, что ты передумаешь.

Я подошла к дверям и толкнула их, не обращая внимания на боль, пульсирующую в щеке.

По залам двигались слуги, и на лицах у них отражалась паника. Один протиснулся мимо меня, чтобы войти в библиотеку и сообщить лорду Байрону о кончине его жены.

Я была следующей в очереди за смертью.

И я охотно шагну в ее объятия.

5

Последнюю ночь, проведенную дома, я потратила на разглядывание потолка своей спальни. Несмотря на сильную усталость, охватившую все тело, я так и не смогла уснуть. Благословенный сон ускользал от меня, ведь я знала, что через несколько часов окажусь в Пустоте между жизнями. А брат и мать спали в зале, не подозревая, как мало времени у нас осталось, чтобы побыть вместе.

На улице взошло солнце, но деревня еще не проснулась, позволив себе подольше поспать после окончания сбора урожая. Празднества обычно продолжались до поздней ночи, и жители Мистфела собирались вокруг костров, которые зажигали только раз в году.

Праздник был пустым и ненужным, но отвлекал людей от ужасов содеянного. От тела, горящего на костре, пока душа ждала реинкарнации.

Дверь спальни распахнулась, в комнату вошел Бран, и я медленно поднялась и села.

– Ты снова где-то гуляла, – произнес он обвиняющим тоном, подходя к моей кровати.

При обычных обстоятельствах я бы стала отрицать, что уходила, поскольку не сказала Брану о встрече с лордом Байроном. Не зная точно, что выйдет из разговора с лордом, я не хотела напрасно тревожить брата.

Теперь я радовалась, что ничего ему не сказала, потому что хотела провести последний день с ним и матерью без лишних треволнений об ожидающем меня. Я не хотела ничего им рассказывать. Так было лучше. Потому что мы могли провести утро, не оплакивая мой предстоящий уход, как это произошло с отцом.

Кровать жалобно скрипнула, когда брат присел на комковатый матрас рядом со мной. Взгляд Брана упал на свежую рану у меня на щеке.

– Что это? – спросил брат, нахмурившись и раздувая ноздри, и поднял руку, чтобы осторожно коснуться раны пальцами.

– Да так, ерунда, – ответила я, отстраняясь от прикосновения, с улыбкой, от которой натянулась поврежденная кожа.

– Это не ерунда, Эстрелла. Тебя кто-то ударил? Тебя поймали? – спросил он.

Мысли Брана следовали по проторенной дорожке – он подумал, что меня поймали и наказали, как наказывали всех, кого Стража Тумана ловила ночью рядом с Завесой. На виселицу меня бы не сразу отволокли, но конечный результат моих блужданий был бы одинаков во всех случаях.

Я поерзала на кровати, и она снова заскрипела. А я на мгновение представила, какой мягкой и изысканной должна быть кровать, которая ждала меня в усадьбе.

Эта мысль была заманчивой, но стоило мне подумать о том, кто окажется в постели со мной рядом, как по телу пробежала дрожь. Единственное, чего я всегда хотела, – это стать свободной, а лорд предлагал мне красивую клетку, которая в конечном итоге ничем не отличалась от обычной тюрьмы.

– Ничего страшного не произошло. Обещаю, все будет в порядке, – сказала я, свесив ноги с кровати и резко потянувшись.

Деревянные доски прогнулись под моим весом, угрожая сломаться от гнили, изъевшей весь наш ветхий дом.

Я могла бы обеспечить семье лучшую жизнь, если бы просто раздвинула ноги.

Я вздрогнула.

– Эстрелла, – сердито позвал меня Бран и, протянув руку, осторожно сжал мне предплечье. – Что случилось?

Его пытливый взгляд показался мне слишком уж внимательным, и я почти не сомневалась, что брат не оставит меня в покое, пока я не дам ему хоть каких-нибудь объяснений.

– Леди Жаклин мертва, – призналась я, скривив губы.

Брату я могла рассказать все, кроме имени будущей жертвы. Ему можно было рассказать то, о чем Байрон просил меня молчать. Бран бы просто смирился, поскольку другого выбора у него не оставалось. Возможно, он даже увидел бы в этом выгоду.

Лишь бы Байрон не отравил меня так же, как Жаклин.

– Она… что? – спросил он, убирая руку с моего предплечья. – Значит, ты была в поместье прошлой ночью? Вот куда ты сбежала…

– Лорд Байрон снова потребовал, чтобы я пришла в библиотеку, – призналась я и впилась зубами в свою щеку.

Бран не знал подробностей того, что происходило в этих роскошных стенах, заставленных книгами. Он знал только то, что я не хотела говорить о синяках и кровавых ссадинах, иногда покрывавших мою спину и бедра.

Брат намеревался продолжать расспросы. Я могла и не отвечать, но мы оба знали: не надо быть гением, чтобы кусочки мозаики слились в единую картину. Все видели, как Бернис любила пускать свою трость в дело в храме.

– Наверное, сегодня будут похороны? – спросил Бран, кивая и обдумывая информацию.

Он не стал спрашивать о причине смерти Жаклин, и я подозревала, что большинство жителей деревни не стали бы спрашивать. Она была «больна» в течение многих лет, и ложь Байрона о ее слабом здоровье сделала то, для чего предназначалась: теперь смерть сочтут естественной.

– Наверное. Лорд Байрон заявил о намерении жениться на мне после обряда, – призналась я, заставив брата зажмуриться.

– Я предчувствовал, что так и будет, – сказал он наконец. – На протяжении последних нескольких лет к нам обращались женихи, которые просили твоей руки. Мы подавали прошения лорду Байрону, но он без объяснения причин отклонил все предложения. Я знаю, что не такой жизни ты желала, – мягко сказал Бран, потянувшись ко мне и кладя руку мне на плечо. – Но стать титулованной особой – никто и мечтать не мог, что тебе так повезет. Он будет заботиться о тебе, тебе больше не придется так много работать, и жить будешь в сытости. Особенно если он собирается побыстрее завести детей.

Его лицо исказилось в гримасе, когда он отошел от меня и начал мерить шагами спальню, будто точно знал, какая битва его ждет впереди.

Жизнь, которую предложил мне лорд Байрон, некоторым казалась мечтой. Все, что мне нужно было делать, это раздвигать ноги по его желанию, и я стану жить в самом красивом доме в деревне, в тепле и со слугами, которые будут заботиться обо всех моих потребностях, пока я займусь воспитанием детей. Мне не придется бояться голода, с которым сталкивалось большинство жителей деревни.

– Я не хочу, чтобы обо мне заботились. Я хочу приходить и уходить, когда захочу, и просто жить, – возразила я.

Вынужденное подчинение мужчине, которого я не хотела, – во имя обеспечения элементарных жизненных потребностей – это трудно было назвать жизнью. Это скорее следовало назвать существованием или… просто неумиранием.

– Наш мир устроен по-другому, Эстрелла. А ты пока живешь в нашем мире, – сказал Бран, но мягкость в его глазах говорила, что такое положение вещей нравится ему ничуть не больше, чем мне.

Он тоже хотел для меня свободы, но был бессилен, как и я, чтобы добиться ее.

– А что будет со мной, если лорд Байрон просто неспособен произвести на свет наследника и у меня не получится родить ему сына, Бран? Меня тоже будет ждать медленная смерть от белладонны? – спросила я, усмехнувшись над потрясенным выражением его лица.

– Он отравил ее? – спросил Бран, тяжело сглотнув.

Его потрясло услышанное, и я повернулась к нему спиной, больше не в силах выносить его заблуждение. Я уже приняла решение и не хотела проводить последний день с семьей в спорах о своем месте в жизни лорда Байрона. Каждое мгновение, проведенное в его компании, было наполнено ненавистью за то, что творил, и только укрепляло мой выбор.

Я лучше пойду на смерть с гордо поднятой головой, чем проведу остаток своей долгой жизни на коленях.

Мать ждала в кухне, и ее стул уже был придвинут к столу, где она изо всех сил пыталась разрезать черствую буханку хлеба.

– Давай-ка я попробую, – предложила я, вынула нож из ее руки и быстро разрезала хлеб.

Я намазала на кусок ее любимое домашнее варенье, вручила ей и отвернулась, чтобы не смущать ее.

Мама так и не привыкла к тому, чтобы ее дети заботились о ней после смерти мужа. С каждым годом ее тело все больше слабело, болезнь поднималась от ног все выше. Ее руки дрожали, когда она поднесла хлеб ко рту и, откусив, стала медленно пережевывать.

– Ты ведь счастлива здесь? – спросила я, бросая нож в ведро с посудой, которую мне нужно было вынести и помыть в тазике на улице.

А потом мы отправимся на празднование. Меньше всего мне хотелось оставлять им работу, которую придется делать, пока они скорбят.

– Конечно, дорогая, – ответила она, задумчиво улыбаясь. – Это единственное место, которое напоминает мне о вашем отце.

Я подавила пламя, вспыхнувшее внутри при воспоминании об отце. Все в кухне напоминало о нем, и мне показалось, что я даже вижу его призрак. И я понимала – очень скоро к нему присоединится и мой. Матери только и останется, что вспоминать о днях, проведенных вместе с нами.

– Да и лорд Байрон был так снисходителен к моему состоянию. Я и надеяться не смела, что ко мне будут так хорошо относиться. А почему ты спрашиваешь?

– Просто так. – Я заставила себя пожать плечами и улыбнуться ей в ответ, хотя в глазах у меня вскипели слезы. – Доедай. Надо еще посуду помыть до ухода. Вряд ли нам захочется с ней возиться, когда вернемся после празднования.

– А ты не хочешь что-нибудь съесть? – спросила мама, озабоченно нахмурив брови.

Я любила поесть, и в семье все об этом знали. Еды всегда недоставало, и поэтому я никогда не упускала возможности чем-нибудь перекусить. Но я все равно уйду, покину этот мир через несколько часов. Брату и матери еда требовалась больше, чем мне.

– Что-то мне сегодня не очень хочется, – ответила я, многозначительно посмотрев на Брана, когда тот наконец вошел из коридора в кухню.

Мать бы обрадовалась предложению лорда Байрона. Оно бы значило лучшую жизнь для всех нас. Как и мой брат, она не знала всех подробностей моих с ним отношений. И в отличие от брата понятия не имела, почему я плакала каждый раз, когда она отправляла меня в поместье в сопровождении Стражи Тумана, когда я была слишком мала, чтобы ходить одна. Бран и я изо всех сил старались защитить ее и не показывали ей мои раны, пока не заживали самые страшные из них.

Я вышла из кухни и отправилась мыть посуду, как и обещала, предоставив Брану оправдываться за мой плохой аппетит. Каждый год в день жертвоприношения желудок у меня сжимался. И в каждом человеке, чью кровь они проливали ежегодно, я видела отца.

Что же я увижу, когда нож приставят уже к моему горлу?