Григорий Воскресенский
Греческий рукописный Евангелистарий из собрания проф. И. Е. Троицкого
Но самая главная заслуга автора состоит в том, что он поставил на очередь принципиальный вопрос о важности этой и подобных ей византийских курсивных (или что тоже минускульных, скорописных) рукописей Нового Завета для текстуальной критики и осветил эту сторону рассмотрением современного положения данного вопроса. Отметив тот факт, что новейшие критики новозаветного греческого текста построй ют свои издания исключительно на древнейших авторитетах (таковы унциальные кодексы: Ватиканский и Синайский IV-го в., Александрийский и Ефремовский V-го в., Кембриджский VI-го в. и др.), при чем «минускулы в самом лучшем случае привлекаются лишь для подкрепления унциалов, по мере своего согласия с ними и в зависимости от них, теряясь до незаметности в свите своих горделивых владык»[6], проф. H. Н. Глубоковский указывает на несправедливость подобного отношения к минускульным спискам. «Мы, – говорит автор, – нимало по отрицаем и не унижаем значения маюскулов (унциалов), но полагаем с полною решительностию, что ради 127 таковых нельзя, несправедливо и вредно жертвовать огромною массой в 3702 скорописных манускрипта»[7]. Прежде всего почтенный исследователь подвергает рассмотрению основной тезис унциалофилов. Так как тезис этот заимствуется проф. H. Н. Глубоковским из нашей диссертации «Характеристические черты четырех редакций славянского перевода Евангелия от Марка» (М. 1896, стр. 4), то я должен сделать небольшое отступление, чтобы сказать несколько слов pro domo sna. Самый тезис гласит так: «чем древнее рукопись, тем, естественнее думать, древнее и текст, в ней содержащийся». Но, устанавливая этот тезис, я имел в виду область рукописного славянского библейского текста, где поздния рукописи (напр. XV–XVI вв.) содержат и текст поздний, последней рукописной редакции (русско-болгарской) и где скоропись в приложении к библейским кодексам почти не имеет места. Затем, этот тезис отнюдь не должно отделять от других, принятых мною (там же) руководительных начал, ибо только совокупность их может решить вопрос о характере текста и языка данной рукописи. К частности тезис этот имеет свою силу в приложении к величинам однородным, т. е. к евангельским спискам одного и того же типа. Прилагая же его – отдельно от других критических начал – к библейским спискам различных по тексту редакций, нет ничего легче придти к результатам вовсе нежелательным: так, напр. славянские списки Евангелия от XIV в., относящиеся к первой редакции, предлагают текст – в основе более первоначальный, чем более древние, хотя бы ХИИ-то в. списки, но содержащие последовательный текст второй (древне-русской) редакции… Не лишним считаю присовокупить, что, вырабатывая, почти 25 лет тому назад, критические приемы и правила для восстановления чтений древнего славянского перевода Библии из разнообразия отдельных чтений и редакций, я имел в виду и один исторический факт, направивший мою мысль к этому тезису, как основоположительному. Мне невольно припоминались, с одной стороны, безуспешность и бесплодность знаменитого основателя славянской филологии чешского ученого аббата Иосифа Добровского в характеристике древнего церковно-славянского языка, и, с другой стороны, высокая плодотворность изысканий в той же области нашего отечественного слависта А. X. Востокова. Церковно-славянская грамматика I. Добровского («Institutiones Iingvae slavicae dialecti veteris. Vindobonae», 1822) еще не успела быть отпечатанною, как уже сделалась отсталою, в научном отношении непригодною для пользования. Напротив, характеристика древнего церковно-славянского языка, предложенная А. X. Востоковым (в «Разсуждении о славянском языке», М. 1820), оказалась так глубоко верной и правдивой, что все последующие филологи, почему либо оставшиеся чуждыми ей, сами делались отсталыми в науке. Отчего же зависела такая разница в результатах исследований двух современных друг другу ученых? От того, между прочим, что Добровский в своих изысканиях и изучении рукописного славянского материала (главным образом в Венской Императорской библиотеке, где больше рукописи славянские довольно поздния) не руководился тем простым историческим началом: «чем древнее рукопись, тем древнее и язык», которое привело Востокова, счастливо и рано (с 1814 г.) ознакомившагося с Остромировым Евангелием XI в., к таким замечательным открытиям в области славянской филологии.
