Григорий Лерин
С праздником, восьмая Марта!
– Я очень ценю ваш опыт и знания, профессор Супер, но, к сожалению, запасных обучающих компьютеров у нас нет. Выпустив три пары первоклассных образцов, фирма "Поскоку-Постоку" получила субсидии от НАСА на дальнейшие разработки и исчезла без следа. Как оказалось, никто в Японии о такой фирме не слышал, и даже само ее название на японский язык не переводится… А про номера Восьмого я с вами согласен – вела она себя, как на базаре, благодарю вас за столь мягкое и деликатное сравнение. Но это еще не все. Как мне ни тяжело говорить, но скрыть от вас происшедшее я не имею права. Этой ночью номер Восьмой применила против профессора Би-Чара, заглянувшего в наш отсек, по-видимому, чтобы пожелать спокойной ночи, новый препарат, разработанный на основе анализа микроорганизмов, обнаруженных ранее в пробах марсианского грунта. Препарат предназначался для дезинфекции отсеков корабля перед возвращением на Землю и по результатам испытаний считался абсолютно безвредным для человека. Тем не менее, профессор Би-Чара получил тяжелое отравление и, к счастью, временное острое психическое расстройство. Когда мы с номером Пятым обнаружили несчастного профессора в Центральном посту, он полностью утратил интеллект, применял к обучающему компьютеру антинаучный подход, можно сказать, занимался настоящим мракобесием и активно отказывался от оказания помощи. Я, разумеется, сразу же провел тест-контроль состояния номера Восьмого. Номер Восьмой легко прошла все тесты, но объективно оценить свой поступок не смогла, принести извинения профессору Би-Чара отказалась. Поэтому я отстранил ее от научной работы и заключил после завтрака под домашний арест. Возможно, до возвращения на Землю, если вы будете на этом настаивать.
А я чувствую: заводиться начинаю.
– Тебе что, – спрашиваю, – номер Первый, тюрем на Земле мало? В Космос колючку тянешь, ублюдок и выродок?
Он же значения моему раздражению не придает, а, вроде бы, даже и радуется.
– Насколько я понял облаченную в витиеватую иронию вашу мысль, профессор Супер, вы против ареста? Благодарю вас, мне бы тоже не хотелось изолировать номера Восьмого на весь полет. Я все-таки не думаю, что номер Восьмой представляет серьезную опасность для экипажа. К тому же, я приказал ей до конца полета выходить только в униформе, а платье, косметику и расческу конфисковал.
Тут я, вообще, закипаю и вскакиваю.
– А я твое вредное приказание отменяю как начальник экспедиции и как Главный Фельдмаршал Покорения Марса!
Он тоже на рожон лезет.
– К сожалению, – зудит, – руководство НАСА не подтвердило ваши полномочия как начальника экспедиции, а как Главный Фельдмаршал вы не вправе отменять приказы командира корабля. Номер Восьмой нарушила инструкцию, а это никому не позволено, и мне, и вам в том числе.
Короче, натурально уничтожил, гад, хорошее настроение, одна головная боль осталась.
– Слушай, – говорю, – командир, у тебя пивка, случайно, нигде не завалялось?
Гляжу: в компьютере какая-то хреновина происходит:
– Нет… Да… Нет… Нет… Да… Случайно…
Я глаза на номера Первого поднял – он бледный сидит, фингал черный, и только губы прыгают.
– Давай, – усмехаюсь, – колись, командир. Ты же у нас правильный.
– Есть пиво, – шепчет. – Три бутылочки в скафандре пронес. По полглотка перед сном, чтобы спать крепче. Как три года назад с метеоритом ночью столкнулся – никакие транквилизаторы не помогают, только пиво. С тех пор во все полеты с собой беру. Только чтобы уснуть, клянусь: алкогольной зависимостью не страдаю!
– Ну, – говорю, – а в инструкции-то что ясным по белому сказано?
Но он уже в себя пришел – не зря же в номера Первые вылез, встает, руки по швам вытягивает и делает заявление:
– Я, номер Первый, командир межпланетного корабля "Спейсобус", в связи с грубым нарушением инструкции слагаю с себя командование кораблем и передаю его старшему по званию профессору Суперу. Я прошу вас, профессор, не подвергать меня изоляции до конца полета, а позволить выполнять любые обязанности, так как я не представляю опасности для корабля и экипажа.
А у самого морда каменная и никаких эмоций кроме фингала не выражает, как перед экстренным прыжком в пространственный мусоропровод.
– Та-а-а-к… – тяну укоризненно. – Ну и команду мне американцы подсунули. Одна на второй день уже срок схлопотала, другой под Риджил Центауруса закосил, а третий на весь полет в запой уйти хотел. Блатные, что ли?
– Никак нет, ваше высокоблагородие господин Главный Фельдмаршал Покорения Марса!
Ну, чувствую, готов. Встал, потянулся, подошел к нему вплотную – стоит номер Первый столбом, только преданно глазами зыркает. А я по плечу его дружески хлопаю и локтем легонечко: бац! – по зубам. Чтоб знал!
– Садись, номер Первый, обсудим, – и к своему компьютеру возвращаюсь.
– Значит, так, братан номер Первый, – делаю я контр-заявление. – Подсиживать тебя я не собираюсь. Командуй сам своим корытом, пивко на ночь потягивай, балдей – я тебя не вломлю. Ни твоим номерам, ни авторитетам из НАСА не ломану – будь спок. Но при одном условии.
– Каком условии? – спрашивает он напряженно, потому что счастью своему не верит еще.
– А условие мое простое. Номеру Восьмому шмотки вернуть, из камеры выпустить и впредь все тестирования номера Восьмого, особенно, ночные, согласовывать со мной лично. Заметано?
– Заметано, братан! – радостно отвечает номер Первый. – И это все?
– Нет, не все. Сколько ты там, говоришь, три бутылки зашхерил? Так вот, отныне придется тебе, номер Первый, раз в три дня прикладываться. Чтобы не случилось с тобой алкогольной зависимости.
Ну, он расклад сразу усек – тоже в школе чему-то учили.
– Тогда я отлучусь на минутку?
И упрыгал, как кузнечик. Через минуту вернулся, коробку от антенны протягивает.
– Две, как и договаривались, – шепчет.
Я коробку – подмышку, машу ему:
– Ну, давай, командир, инцидент исчерпан. Пойду к коллегам. А то скоро обед уже, а научной работы – ни в одном глазу.
И он мне машет:
– Спасибо за доверие, профессор. А как вы догадались, можно спросить?
– Спросить-то можно, – говорю, – а понять дано не каждому. Есть такой раздел в космической логике: похмельная интуиция называется.
И жму на кнопку "Повер".
5
За обедом международный конфликт утрясли окончательно.
Номер Восьмой хоть и в арестантском костюме пришла, но губки подкрасила, а когда сели все, ко мне обратилась:
– Примите мои извинения, Супер, за беспокойство, вам причиненное, и благодарность за поддержку и заступничество. Я вам очень-очень признательна.
Тут я натурально таю, как отморозок в сауне, улыбаюсь дурацки, отмахиваюсь: мол, все нормально, номер Восьмой.
А она от экрана на номере Пятом глаз не отрывает, ждет чего-то да еще и волосы поправляет. Ну, а я-то пивком перед обедом мозги прочистил, все на лету схватываю, поэтому добавляю:
– Все нормально, красавица.
И она, довольная, на меня глазами пыхает.
Бычара после пива авторитет мой признал окончательно, на номера Восьмого не пялится и без лишнего базара и даже с охотою соглашается помочь номера Пятого из обучающего компьютера выдернуть.
А потом отношения становятся с каждым днем все дружелюбнее. Американцы исследованиями занимаются, и мы тоже не неучи – компьютер с принтером освоили, карты такие классные напечатали, в очко и в буру режемся. Те постепенно заинтересовались, сначала стали по вечерам заглядывать, а потом в азарт вошли, так и вовсе научную работу забросили.
Сперва играли на тюбики, но мы их за две недели оставили без пайки на всю Эпоху Покорения Марса. Тут тоже возникла неординарная ситуация: американцы голодные ходят, в столовку не заглядывают и дать откусить кусочек не просят. Пришлось им долги простить и тюбики вернуть, причем Бычара во время переговоров ни разу даже не намекнул, что долги можно натурой заплатить. Это на него обучающий компьютер так культурно действует, потому что Бычара с ним дополнительно по ночам занимается. Американцы в ответ обещали российскую задолженность погасить, так наголодались.
После этого стали играть только на раздевание. Номера Первый и Пятый постепенно идею игры уловили, тоже научились передергивать, так что уже все по очереди, в чем мать родила, на потолке сидели.
Но это без меня, потому что номер Восьмой на раздевание играть наотрез отказалась, как ее номер Пятый с номером Шестым ни упрашивали, а придумала учить меня играть в шахматы. Игра без азарта, тупая какая-то и быстрая: три хода, и – матом, но уж больно мне нравилось, как номер Восьмой, над моим ходом задумавшись, пинает меня нечаянно под столом ботом по коленной чашечке.
Только перед самым Марсом возникли у нас мелкие и досадные неприятности. Сначала последний обучающий компьютер из строя вышел. Так же, как и предыдущие: заикаться стал, экраном бледнеть, на головную боль в жестком диске жаловаться, а потом и вовсе вырубился. Номер Первый фирму "Поскоку-Постоку" клянет, а я так думаю, что фирма здесь ни при чем – налицо нарушение правил технической эксплуатации.
Но это бы еще ничего – общаться мы научились и без компьютера, а вот Бычара стал стремительно портиться. Номеру Первому и номеру Пятому грубит, номеру Восьмому прохода не дает с пошлыми предложениями, номеру Шестому плохую отметку поставить грозится, да и на мой авторитет замахивается. За два дня до орбиты остатки космической панели в нашей комнате отдыха разломал и в пространство выбросил. Не иначе, бунтовать собирается, техноложец гадкий.
Ну, и посиделки, конечно, закончились, только за тюбиками мимолетно встречаемся, а потом разбегаемся – каждый по своим автономиям.
И все же в приподнятой, почти праздничной атмосфере падаем с орбиты в никакую атмосферу Марса: ни кислорода, ни влажности, одни пески да каналы, неизвестно зачем прорытые.
Командир "Спейсобус" прямо на дно канала сажает, поздравляет экипаж с примарсением, зачитывает инструкцию по общей безопасности и разрешает приготовиться к выходу. А через пять минут мы в жестких скафандрах в шлюзе толпимся, ждем, когда дверь откроется.
Я-то для себя решил, что вперед соваться не буду, тем более, что Премьер об этом не наказывал. Да и если прикинуть логически, какая разница, чья нога первая – лишнюю пайку все равно не дадут. Главное, наша нога, человеческая, без копыта и без уха на пятке. Вон, номер Первый у двери стоит, пусть и ступает, на то он и Первый, и космонавт, а не профессор по логике. Это ж, в натуре, диалектика!
И вот наружная дверь открывается, номер Первый совсем уже было ногу занес, но остановился, к номеру Восьмому оборачивается и ей дорогу уступает.
– Только после леди, – говорит.
Значит, все же возникли ассоциации. А мне и за номера Восьмого приятно, и одновременно к номеру Первому непонятную неприязнь испытываю, как будто он за обедом добавки попросил.
Ну, а пока они у выхода мялись да раскланивались, Бычара в прорыв пошел. Номера Первого к одной стенке отшвырнул, номера Восьмого – к другой, бросился первым на девственную поверхность Марса да еще всем нам полруки показал.
Тут и мы следом посыпались. А Бычара совсем оторвался: шлем снял, ходит по песку, дышит безвоздушным пространством, неприятный человек, и хоть бы что – не жмурится.
Номер Восьмой только охнула и бегом обратно в "Спейсобус". А когда назад с кислородной маской и медицинским ящиком выскочила, у Бычары уже глюки пошли. Прыгает, руками машет, про несметное богатство орет и про то, как он всех, извините, перетрахает. Вон, и номера Восьмого в охапку сгреб, за все места, не стесняясь, натурально лапает, а номер Восьмой хоть и в жестком скафандре, но все равно себя неловко чувствует, вырывается.
Ну, я подхожу по-хорошему, за плечо его тяну, вразумить пытаюсь, как профессор профессора.
– Ведите себя прилично, Бычара. Здесь вам не Земля, а номер Восьмой вам не тореадор, между прочим.
А он в мою сторону плюется и продолжает нести какую-то околесицу, что прямо под нами нефти целое море плещется, и нефть эта теперь его, Бычарина, потому что Премьеру он сообщать ничего не собирается. А потом с разворота мне в ухо как шарахнет, так я и улетел в одну сторону, а шлем – в другую…
…Сижу на песке, смотрю: ракета стоит, рядом с ней три мужика в каком-то хитром механизме пинцетиками ковыряются.
– Что, мужики, – спрашиваю, – в космос собрались? Могу пособить, если чо как… У вас ключа-то побольше нет, что ли?
Один из них и отвечает:
– Есть в аварийном снабжении, на двадцать пять дюймов – шлюзовую дверь задраивать. А зачем вам, профессор?
Тут я вспомнил, кто я и откуда здесь взялся, события восстановил, ну, и своей идеей поделился:
– Да схожу, Бычару завалю.
Номер Первый на помощников косится и шепчет по-русски:
– Я как раз в другую сторону слушал то, что в одно ухо вам влетело.
Пулей летит в "Спейсобус", возвращается и ключ протягивает.
И я диким, натурально космическим коршуном бросаюсь на Бычару, от кулака его уворачиваюсь и с криком:
– Так на же, получи лицензию! – бью его прямо в лоб.
Ключ звенит и ото лба отскакивает, но Бычара послушным становится, номера Восьмого выпускает и стоит, задумавшись. А я успех развиваю, и справа, и слева ему по башке навешиваю. Бычара охотно отзывается, звенит мечтательно, покачивается, но не валится. Я и по затылку попробовал – та же история.
Номер Восьмой в себя пришла, шлем сбросила – глаза горят, и на меня кричит:
– Прекратите немедленно это издевательство! Как вам не стыдно, профессор, на живом человеке барабанить!
Я такой несправедливости возмущаюсь и отвечаю неосознанно едко:
– А кое-кому не стыдно было живому Бычаре малоизученным космическим клопомором прямо в орущую пасть пшикать?
Номер Восьмой как заревет, да как побежит прочь от "Спейсобуса", только ее и видели. А тут и Бычара, наконец, рухнул, было бы из-за чего ссориться.
– Куда это номер Восьмой так торопится? – спрашиваю номера Первого. – Ты ей что, срочное задание без моего ведома дал?
– Да какое там задание! – отвечает номер Первый. – Поволновалась леди, расстроилась. Сходить за ней надо, успокоить.
– Ну, так сходи, – удивляюсь я. – Или, давай, номера Шестого сгоняем?
А он вдруг смотрит на меня без обычного уважения, как на последнего, натурально, идиота поглядывает и говорит:
– Вам надо идти, профессор Супер. Именно вам. И назад особенно не торопитесь. Ночи здесь должны быть красивые, светлые.
Я повернулся и пошел вдоль канала. А номер Первый вслед кричит:
– Ее, между прочим, Мартой зовут. Записать, профессор, или запомните?
Номера Восьмого я быстро догнал. Два поворота проскочил, вижу: стоит фигурка одинокая, голову повесила, ногой песок разбрасывает.
Я пока за ней бежал, хотел сказать что-то замысловатое, а тут забыл – как отрезало. Подошел к ней сзади и говорю:
– Номер Восьмой, меня за тобой номер Первый послал. Только он думал, ты подальше убежать успеешь, поэтому приказал тебя всю ночь искать. Ночи здесь, говорит, светлые.
А она стоит, молчит, не шевелится.
– Номер Восьмой, нелогично нам, находясь в бескрайнем Космосе, из-за какого-то мелкого Бычары ссориться. Хочешь, вернемся и без ключа и баллончика просто его по скафандру отпинаем?
– Не хочу, – отвечает, но не вредно отвечает, а с капризными нотками.
Тут я решимости набрался, да и выпалил:
– А хочешь, Марта, я тебя укушу за задницу?
А она поворачивается, обниматься лезет и, закрыв глаза, вздыхает:
– Кусайте, Супер, милый, если считаете нужным. Я ведь в космической логике совсем еще девочка.
И стоим мы, обнявшись, посреди Марса, как два дурака, скафандрами друг к другу прижались, ничего вокруг не видим, только медленно куда-то проваливаемся.
А когда нас в песок с головами засосало, мы по причине наступившей темноты целоваться начали. Целуемся, скользим вниз в какой-то норе, вокруг песок шуршит, но дышится легко и свободно, как на поверхности.
Вдруг и поцелуи, и падение прекратились. Марта от меня отваливает и охает:
– Ой, марсиане! У нас контакт, Супер!
Мне-то эти марсиане и ни к чему совсем, потому что я первую вакуумную застежку у Марты на скафандре нашел и расстегнуть успел, но ничего не поделаешь – надо идти контачить. А впрочем, и идти никуда не надо – вон они перед нами стоят, голубоватым сиянием от стен подсвечены – люди как люди, только бошки огромные, а сами худющие, как по первому году в альтернативной колонии.
Я Марту за руку беру и говорю тихонечко:
– В случае возникновения непредвиденных языковых трудностей ты не лезь, я сам всех четверых уделаю.
И тут в голове у меня шуршать начинает, как песок пересыпается:
– Ваши мысли, земляне, как и ваше поведение, говорят о примитивности и безнравственности. И все же, мы ждали вас, земляне, и приветствуем в Высоконравственном Сообществе Бессмертных Обитателей Марса.
– Это вроде хора гималайских долгожителей, что ли? – спрашиваю у Марты.
Она мне шепчет:
– Они нас телепатируют, профессор. Вы о них ничего плохого не думайте. И обо мне тоже, пожалуйста.
А я ничего плохого и не думаю. Уродов и похлеще видал: вон по ящику их сколько после Пятилетней Атомной Войны показывали. А про Марту – тем более, только хорошее. Одни мысли про то, что у нее под застежками находится.
Но марсианам все равно чем-то контакт не нравится. Хоть рта и не раскрывают, но я чувствую, как они телепатически кряхтят и отплевываются.
А потом опять шуршать начинают, что всему ихнему Сообществу этот контакт до лампочки – у них и без такой халявы развлечений немеренно. А эти четверо – члены какого-то благотворительного кружка, что ли. Как те старушки, которые голубей и бездомных собак подкармливают. Они за посадкой "Спейсобуса" следили и кислородную продувку поверхности обеспечили. Вот и нас с Мартой в свою берлогу затащили, хотя и не без отвращения, чтобы познакомить со своими достижениями и развлечениями, и чтобы мы, два первобытных чучела, тут же и повесились от величия марсианской цивилизации.
– Мы тоже на Земле кое-чего достигли, – говорит Марта обиженно.
И я ее поддерживаю:
– У нас кроты не хуже роют, даже светом не пользуются. И ничего – сидят в земле, не пыжатся.
Тут противоположная стена в сторону уезжает, а за ней – целый подземный город. Сверху голубоватым светом залит, изнутри всеми цветами радуги подсвечен – сразу видно: лампочки здесь в подъездах не выкручивают. А вот народу по спиральным улицам немного шарахается: так, редкие парочки, кто летит, кто едет. Остальные, наверное, по домам сидят, квасят.
– К сожалению, землянин, Бессмертие ограничено, поэтому Высоконравственное Сообщество уменьшается. Что же касается твоего примитивного сравнения, то за десять эпох освобождения от труда Бессмертные изобрели такие развлечения, какие твоими мыслями не выразить.
