Говард Филлипс Лавкрафт
Большое собрание сочинений в одном томе

«Сегодня изучал АКЛО для Субботы, – читал он, – и, похоже, на нее отвечают из гор, а не из воздуха. Кажется, тот, что наверху, обгоняет меня быстрее, чем я думал, и, похоже, у него совсем нет земных мозгов. Убил пса Джека, принадлежавшего Эламу Хатчинсу, когда он чуть было не укусил меня, и Элам сказал, что убил бы меня, если бы мог. Думаю, он не убьет. Вчера вечером дед заставлял меня повторять формулу ДХО, и мне показалось, что я видел внутренний город возле двух магнетических полюсов. Пойду туда, когда земля очистится, если смогу правильно сказать формулу ДХО-ХНА. Те, что из воздуха, сообщили мне в субботу, что пройдут годы, прежде чем я смогу очистить землю. Наверное, дед уже умрет к тому времени, так что надо получше запомнить углы уклонов и все формулы между ИР и НХХНГР. Те, что извне, помогут, только им не стать видимыми без человеческой крови. Тот, что наверху, вроде такой, как надо. Я вижу его немного, когда делаю правильный знак или кидаю в него порошком Ибн Гази, и он похож на тех, которые бывают в Вальпургиеву Ночь на Горе. Другое лицо, наверное, сотрется немного. Интересно, каким я буду, когда земля очистится и на ней не останется ни одного человека. Тот, который пришел с субботней АКЛО, сказал, что я могу стать больше похожим на тех, что извне, если буду как следует работать».

Когда наступило утро, доктор Армитейдж был в холодном поту от страха и бессонной ночи. Он ни на минуту не отрывался от дневника, дрожащими руками торопливо переворачивал страницу за страницей в свете электрической лампы и едва успевал расшифровывать записи. Испуганный, он позвонил жене и сказал, что не придет домой, а когда она принесла ему из дома завтрак, он не смог проглотить ни ложки. Весь следующий день он продолжал читать, недовольно останавливаясь, только если требовался новый шифр. Ленч и обед ему принесли в библиотеку, но есть он был не в состоянии. В середине следующей ночи он заснул в своем кресле, однако вскоре его разбудили кошмары, почти такие же ужасные, как правда об угрозе человечеству, которую он разгадал.

Утром четвертого сентября к нему заглянули профессор Райс и доктор Морган и ушли от него с посеревшими лицами и дрожа от страха. Вечером он лег в постель, но почти не спал. В среду, на другой день, доктор Армитейдж возвратился к рукописи и принялся выписывать из нее куски расшифрованного текста. Вечером он поспал немного в мягком кресле, не покидая свой кабинет, но еще до рассвета вновь засел за рукопись. Незадолго до полудня его врач доктор Хартвелл зашел к нему и стал настаивать на отдыхе. Доктор Армитейдж отказался, заявив, что для него жизненно необходимо прочитать дневник до конца, и обещал все рассказать в свое время. Вечером, едва стемнело, он закончил свою страшную работу и, измученный, откинулся на спинку кресла. Принеся ему обед, жена обнаружила его в полукоматозном состоянии, однако он был в сознании настолько, чтобы прогнать ее, едва заметив, что ее глаза прикованы к заметкам, которые он делал в последние дни. С трудом поднявшись, доктор Армитейдж собрал их, запечатал в большой конверт и положил во внутренний карман пиджака. Ему хватило сил добраться до дома, однако он так явно нуждался в медицинской помощи, что тотчас вызвали доктора Хартвелла. Когда доктор уложил его в постель, он все шептал и шептал:

– Господи, что же делать?

Доктор Армитейдж заснул, однако в течение следующего дня часто терял сознание. Хартвеллу он ничего не объяснил, однако, приходя в себя, настаивал на срочной встрече с Райсом и Морганом. Другие его высказывания были совершенно непонятны окружающим, ибо он со страхом сообщал о том, что кого-то надо уничтожить в запертом доме, или делал еще более фантастические заявления о грядущем уничтожении земных людей, животных и растений какой-то ужасной старой расой из другого измерения. Он кричал, что мир пребывает в опасности, так как Старый Народ пожелал обезлюдить его и перетащить на другую планету или в другую фазу пространства, из которой он выпал много вечностей назад. В другое время он требовал принести ему «Necronomicon» и «Daemonolatreia» Ремигия, где он надеялся отыскать некую формулу, с помощью которой сможет предотвратить беду.

– Остановите их! Остановите их! – кричал он. – Уэйтли задумали впустить их к нам, и самый страшный еще жив! Скажите Райсу и Моргану… мы должны что-то предпринять… мы не будем действовать вслепую, я знаю, как сделать порошок… Его не кормили со второго августа, когда Уилбер нашел тут свою смерть, и в его состоянии…

Однако доктор Армитейдж был, несмотря на свои семьдесят три года, довольно крепок физически, поэтому ему достаточно было отоспаться ночь, и его не скрутила настоящая лихорадка. В пятницу он проснулся поздно, с ясной головой, но обуреваемый страхом и удрученный непосильной ответственностью за жизнь человечества. В субботу днем он почувствовал себя настолько окрепшим, что отправился в библиотеку и встретился там с Райсом и Морганом, и остаток дня и весь вечер трое мужчин мучили свои мозги в отчаянных спорах и самых невероятных предположениях. Странные и страшные книги были во множестве сняты с полок и вытащены из надежных хранилищ, и ученые с лихорадочной торопливостью выписывали из них бессчетные диаграммы и формулы. О скептицизме и речи не могло идти. Все трое видели тело Уилбера Уэйтли, простертое на полу того самого здания, где они теперь сидели, и после этого ни у одного из них не возникло желания рассматривать дневник как бред сумасшедшего.

Мнения разделились по другому поводу – надо ли ставить в известность массачусетскую полицию. В конце концов решено было этого не делать. Не всему могли поверить люди, не видевшие труп, и это станет очевидно в ближайшем будущем. Поздно вечером ученые разошлись, не выработав четкого плана действий, однако все воскресенье Армитейдж сравнивал формулы и смешивал химические вещества, раздобытые им в университетской лаборатории. Чем больше он вникал в дьявольский дневник, тем больше сомневался в эффективности материальных средств воздействия на существо, оставшееся в запертом доме Уилбера Уэйтли и угрожающее жизни на Земле, на то существо, которое было неизвестно ему и могло вырваться наружу в ближайшие часы, чтобы стать памятным данвичским кошмаром.

Понедельник был для доктора Армитейджа таким же, как воскресенье, поскольку его задача требовала бесконечных исследований и опытов. Дальнейшее чтение чудовищного дневника вносило изменения в первоначальный план действий, но доктор Армитейдж знал, что, даже завершив работу, он не сможет быть до конца уверенным в успешном результате. Ко вторнику у него окончательно созрело решение, так как он понял, что ему не миновать поездки в Данвич в течение ближайшей недели. А в среду случилось самое страшное. Случайно заглянув в нижний угол газеты «Аркхем адвертайзер», он обратил внимание на короткую заметку, пришедшую из агентства Ассошиэйтед Пресс и сообщавшую о невиданном чудовище, недавно объявившемся в Данвиче. Испуганному Армитейджу хватило сил позвонить Райсу и Моргану. Далеко за полночь они обсуждали, как им поступить, и следующий день все трое провели в стремительных сборах. Армитейдж знал, что ему придется иметь дело с могущественными силами, однако не видел другого способа уничтожить зло, сотворенное до него другими.

IX

Утром в пятницу Армитейдж, Райс и Морган отправились на машине в Данвич и приехали в деревню около часа дня. День выдался теплый, но в этих нездоровых местах даже под ярким солнцем не исчезал необъяснимый ужас перед колоколоподобными горами и их глубокими лесистыми лощинами. То на той, то на другой горе ученые замечали мрачную каменную колонну на фоне синего неба. По страху, который не могли скрыть люди в магазине Осборна, они поняли, что случилось нечто ужасное, и вскоре им рассказали об уничтожении дома и семьи Элмера Фрая. Весь день они ездили по Данвичу, расспрашивали жителей и с ужасом осматривали ни на что не похожие руины, покрытые черной слизью, покалеченный скот Бишопа, дьявольские следы во дворе Фраев и широкие полосы покореженной земли в разных местах Данвича. След, который вел на вершину и с вершины Сторожевой горы, показался Армитейджу особенно важным, и он уделил много внимания зловещему камню, похожему на алтарь.

Наконец ученые, которым стало известно о приехавших утром полицейских из Эйлсбери, которых послали в Данвич в ответ на сообщение о трагедии семьи Фраев, решили повидаться с ними и сравнить свои впечатления. Однако это оказалось легче решить, нежели сделать, поскольку никаких полицейских нигде не было видно. В машине их явилось пятеро, но машина стояла пустая возле развалин во дворе Фраев. Местные жители, которые разговаривали с полицейскими, поначалу тоже ничего не поняли, а потом старый Сэм Хатчинс задумался и побледнел. Он толкнул локтем Фреда Фарра и показал на сырую глубокую лощину неподалеку.

– Господи, – пробормотал он, – я же им говорил, чтобы они туда не ходили. Не думал я, что они посмеют туда идти, когда там эти следы и вонь и козодои вопят по ночам…

И ученые, и местные жители содрогнулись и сразу же инстинктивно прислушались, затаив дыхание. Армитейдж, теперь уже реально столкнувшись с чудовищем и его делами, пришел в ужас от ощущения страшной ответственности за происходящее. Скоро ночь, и тогда гигантское чудовище снова будет грозить людям. Negotium perambulans in tenebris… Старый библиотекарь произнес вслух формулу, которую он запомнил, и взял в руки бумаги, где была записана другая формула, которую он не запомнил. Его фонарик исправно работал. Райс, державшийся поблизости, достал из портфеля металлический распылитель, какие обычно используют для уничтожения вредных насекомых, а Морган расчехлил ружье, казавшееся ему более надежным, хотя коллеги и предупреждали его, что никакое огнестрельное оружие здесь не годится.

Армитейдж, читавший ужасный дневник, отлично знал, чего надо ждать, однако ему даже намеком не хотелось еще больше пугать жителей Данвича. Он рассчитывал победить чудовище, не раскрывая миру его суть. Когда начали сгущаться тени, жители понемногу разошлись по домам, торопясь забаррикадироваться, хотя уже получили достоверные доказательства, что никакие замки и запоры не в силах устоять перед чудовищем, легко валящим деревья и крушащим дома. Они покачали головами на предложение ученых поставить заграждение на руинах дома Фраев возле лощины и ушли, не рассчитывая еще раз встретиться с ними.

В горах вечером вновь поднялся шум и грозно закричали козодои. В конце концов порыв ветра испортил свежий ночной воздух, принеся из лощины Холодного Ручья ту самую вонь, которую трое дозорных уже познали, стоя над умирающим, прожившим пятнадцать с половиной человеческих лет. Однако ожидаемое чудовище не явилось. Кто бы ни был в лощине, он выжидал свое время, и Армитейдж сказал коллегам, что смерти подобно пытаться одолеть его в темноте.

Потом наступило утро, и шум стих. День был серый и хмурый, то и дело начинал накрапывать дождик, и тяжелые черные тучи собирались на северо-западе за горами. Приехавшие из Аркхема ученые не знали, что делать дальше. Найдя укрытие в одной из двух уцелевших построек на дворе Элмера Фрая, они спорили, что им предпочесть – мудрое ожидание или атаку на неизвестное чудовище, прячущееся в лощине. Дождь усиливался. Потом вдалеке послышались раскаты грома. Сверкнула зарница. Совсем рядом на мгновение вспыхнула раздвоенная молния, словно ей не терпелось заглянуть в проклятую лощину. Небо быстро темнело, и городские дозорные надеялись, что гроза не будет долгой.

Все еще было пасмурно и темно, когда всего через час или даже меньше с дороги послышался нечеткий говор. Мгновением позже горожане увидели группу испуганных мужчин, не больше дюжины, которые вопили на бегу и истерически рыдали. Тот, что бежал впереди, прокричал какие-то слова, и ученые встрепенулись, едва они поняли их смысл.

– О господи боже мой! – выкрикивал мужчина. – Опять пришел, теперь днем! Он там… Там он… Идет… Только бог знает, что с нами со всеми будет!

Он замолчал, и его рыдания подхватил другой житель Данвича:

– Час назад у Зеба Уэйтли зазвонил телефон. Это была миссис Кори, жена Джорджа, они живут на пересечении дорог. Она сказала, что мальчишка, который у них работает, Лютер, бежал с коровами от грозы и увидел поваленные деревья у выхода из лощины… с другой стороны… и вонь там была в точности как в тот день, в понедельник, когда он в первый раз напал на следы. Еще она сказала, что он сказал, будто он слышал шорох или плеск и тотчас деревья стали валиться набок, и кусты тоже, а ему послышалось тяжелое чавканье в грязи. И знаете, Лютер никого там не разглядел, только видел, как деревья валятся.

А потом, – продолжал он, – возле Епископского ручья, который по другую сторону дороги, он услышал, как трещит и ломается мост. Он говорит, будто хорошо это слышал. Но он никого не видел, только падающие деревья и кусты. А потом раздался свист на Сторожевой горе… Лютер не побоялся подняться на вершину, откуда доносился свист, и осмотреться. Там под ногами у него было болото, над головой – черное небо. Дождь-то смыл все следы. А на выходе из лощины, где полегли деревья, следы еще оставались, и они были в точности такими, какие он видел в понедельник.

На этом месте его перебил первый мужчина, который никак не мог успокоиться:

– Не в этом дело сейчас… Это всего лишь начало. Зеб всем нам сказал, чтобы мы были настороже, когда позвонил Сет Бишоп. Его экономка Салли закатила истерику… сказала, что видела поваленные деревья возле дороги, и еще, что слышала пыхтенье, так, верно, слон дышит. Оно направлялось к дому. Потом она учуяла вонь, и ее мальчишка Чонси крикнул, что вонь такая же, как была, когда в понедельник разрушился дом Уэйтли. И все псы как залают!..

А потом она страшно закричала и сказала, что тот, который шел по дороге, ввалился во двор, будто буря поднялась, но ведь ветра никакого не было. Все мы слушали, затаив дыхание. А потом Салли опять завопила, будто баррикады на дворе как не бывало, но все равно никого не видно. И тут мы услышали крик Чонси и старого Сета Бишопа, потом Салли, и дом обрушился, хотя ни молнии не было, ни ветра, ничего, только кто-то большой стал бросаться на переднюю стену, и раз бросался, другой, но вы бы все равно никого там не увидели. А потом… потом…

Морщины на всех лицах словно стали глубже, но потрясенный Армитейдж все же попросил говорившего продолжать.

– Ну, потом… Салли потом закричала: «Спасите, в стене дыра!» И мы все слышали грохот и крики… в точности такие, как когда был разрушен дом Элмера Фрая, лишь…

Он замолчал, и заговорил еще один мужчина из толпы:

– Это все. Больше не было ни звука. Тишина. Ну, мы собрали побольше здоровых мужчин и пошли к Кори, а по дороге решили спросить вас, что же нам делать, если только это не божье возмездие, которого уж точно ни одному смертному не избежать.

Армитейдж понял, что пришло время действовать, и твердо заявил испуганным фермерам:

– Нам, ребята, надо идти за ним. – Он старался, чтобы его голос звучал по возможности уверенно. – Думаю, у нас есть шанс извести его. Вы знаете, что Уэйтли были колдунами… Так что это чудовище – результат их колдовства, и убить его можно тоже только колдовством. Я читал дневник Уилбера Уэйтли и еще некоторые из тех страшных старых книг, которые он тоже читал, и мне кажется, я знаю, каким заклинанием можно заставить его уйти. Конечно, мы не можем быть до конца уверены, но почему бы нам не попытаться? Чудовище невидимо… Я так и думал… но у нас в распылителе есть порошок, от которого он сразу нам покажется. Мы его используем потом. Это чудовище ужасное, но останься Уилбер жив, оно было бы еще ужаснее. Вы даже не представляете, какой опасности избежала земля. Пока мы должны сразиться всего лишь с одним чудовищем, и оно никак не может размножиться. Однако оно может причинить нам много вреда, поэтому нельзя медлить ни минуты.

Надо идти к нему… И сначала мы пойдем к разрушенному дому. Показывайте дорогу… Я не знаю, как тут у вас, но мне кажется, должен быть короткий путь. Правильно?

Мужчины поколебались некоторое время, и Эрл Сойер, тыча грязным пальцем в утихающий дождь, тихо сказал:

– Самое быстрое – это пересечь нижний луг, перейти ручей, потом подняться вверх по лесу. Вы выйдете на верхнюю дорогу, а там дом Сета совсем рядом… чуть в сторону.

Армитейдж вместе с Райсом и Морганом зашагали в указанном направлении, и за ними медленно последовали мужчины Данвича. Небо просветлело, и было очевидно, что гроза заканчивается. Когда Армитейдж случайно повернул не в ту сторону, Джо Осборн окликнул его, а потом сам пошел вперед. Побеждали смелость и уверенность в себе, хотя почти отвесный лесистый склон и фантастические старые деревья, между которыми пришлось пробираться, словно по крутой лестнице, устроили людям жестокую проверку.

Что бы там ни было, но когда они выбрались на раскисшую дорогу, на небе показалось солнышко. Дом Сета Бишопа был уже близко, о чем говорили поваленные деревья и непонятные, но уже известные следы. Еще несколько минут, и они подошли к развалинам. Все было как с Фраями. Ни живых, ни мертвых среди балок и досок дома и сараев. Никто не хотел задерживаться тут, среди липких вонючих следов, и мужчины, не раздумывая, повернули к цепи отвратительных следов, которая вела к развалинам Уэйтли и дальше к Сторожевой горе.

Проходя мимо фермы Уилбера Уэйтли, все заметно содрогнулись и засомневались в своих силах. Дело нешуточное разрушить такой большой дом, и хотя того, кто это сделал, не видно, власть у него дьявольская. Возле Сторожевой горы следы сошли с дороги и появилась новая полоса поваленных деревьев, в точности такая же, как прежняя, что отмечала путь чудовища на вершину и обратно вниз.

Армитейдж достал довольно сильный карманный бинокль и навел его на крутой зеленый склон. Вскоре он передал его Моргану, у которого зрение было получше. Морган стал смотреть в него и вдруг, вскрикнув, отдал бинокль Эрлу Сойеру, показывая пальцем на какую-то точку вдали. Подобно всем людям, непривычным к подобным инструментам, Сойер замешкался, но в конце концов с помощью Армитейджа отфокусировал линзы и тотчас закричал не хуже Моргана:

– Боже всемилостивейший, трава и кусты движутся! Оно идет наверх… медленно… ползет… почти на вершине сейчас, один бог знает зачем!

Паника охватила присутствующих. Одно дело – преследовать нечто безымянное, но совсем другое дело – найти его. Заклятия должны сработать… а если нет? Данвичцы принялись расспрашивать Армитейджа, что он знает о чудовище, но его ответы никого не успокоили. В непосредственной близости других фаз Природы и совершенно немыслимого существа все ощущали себя вне разумного опыта человечества.

X

В конце концов трое ученых из Аркхема – старый, с белой бородой доктор Армитейдж, коренастый, с проседью профессор Райс и моложавый доктор Морган – отправились на гору одни. После довольно долгого и терпеливого объяснения, как настраивать бинокль и как им пользоваться, они отдали его испуганным данвичцам, оставшимся стоять на дороге, а сами полезли наверх под неотступным присмотром увеличительных стекол.

Дорога оказалась нелегкой, и Армитейдж мог одолевать ее только с помощью своих коллег. Высоко над головами смельчаков волновалось большое болото, по мере того как его дьявольский создатель с медлительностью улитки продвигался вперед. Было совершенно очевидно, что преследователи его догоняли.

Когда маленькая группа круто свернула с пути, бинокль был в руках Куртиса Уэйтли – из неугасающих Уэйтли. Он сказал остальным, что ученые люди, видимо, хотят залезть на соседнюю вершину, которая возвышалась над болотистой полосой довольно далеко от того места, где были последние поломанные кусты. Так это и оказалось. На глазах данвичцев они одолели небольшой подъем чуть-чуть позже невидимого чудовища.

Потом Уэсли Кори, который смотрел в бинокль, закричал, что Армитейдж достал распылитель и теперь надо ждать результата. Мужчины переглянулись и зашевелились, вспомнив, что невидимое чудовище должно стать ненадолго видимым. Двое или трое закрыли глаза, но только не Куртис Уэйтли, который вернул себе бинокль и торопливо настроил его. Он увидел, что у Райса, так как ученые оказались выше чудовища и позади него, появилась отличная возможность с наибольшей отдачей использовать свой распылитель.

Те, у которых бинокля не было, разглядели лишь неожиданно появившееся серое облако – с дом средних размеров – возле самой вершины. Тут Куртис с отчаянным криком уронил бинокль в грязь, в которой они утопали по колено. Он весь скорчился и упал бы, не поддержи его двое или трое мужчин.

– Ох, ох, всемогущий боже… это… это…

Все обрушились на него с вопросами, и лишь Генри Уилер нагнулся за биноклем, поднял его и насухо вытер. Куртис никак не мог прийти в себя, и даже отрывочные пояснения давались ему с трудом:

– Оно больше сарая… все из перекрученных веревок… похоже как будто на куриное яйцо, но такое большое… и ноги, ноги похожи на щупальца… они наполовину исчезают. Когда оно идет… в нем нет ничего твердого… похоже на желе с веревками… и всюду огромные выпученные глаза… десять или двадцать ртов или трубок со всех сторон… они большие, как дымоходы, и все время открываются и закрываются… серые с синими и красными кругами… а еще, боже всемогущий, наверху у него пол-лица!

Это последнее почему-то особенно сильно поразило беднягу Куртиса, и он лишился чувств, ничего больше не сказав. Фред Фарр и Билл Хатчинс оттащили его на обочину и уложили на сырую траву. Генри Уилер, весь дрожа, навел бинокль на гору. Он увидел три крошечные фигурки, бежавшие что было мочи на вершину. И все… Больше ничего не было. Неожиданно все обратили внимание на шум в лощине и в кустах на Сторожевой горе. Это подали голос козодои, и в их быстро крепнущем хоре слышалось напряженное и недоброе ожидание.

Бинокль взял Эрл Сойер и сообщил, что три человека стоят на самом верху, на одном уровне с алтарным камнем, но не рядом с ним. Один человек, говорил он, через определенные промежутки времени вздымает руки над головой, и, когда он это говорил, данвичцы услышали негромкое пение вдалеке, сопровождавшее движения рук. Причудливая фигурка на вершине горы наверняка представляла собой нелепое и внушительное зрелище, однако ни один из смотревших не был в состоянии оценить эстетическую сторону действа.

– Верно, он творит заклинание, – прошептал Уилер, поднося бинокль к глазам.

Козодои надрывались от крика, однако ритм их воплей не совпадал с тем, что происходило на глазах данвичцев.

Неожиданно потемнело, хотя ни туч, ни облаков видно не было. Это странное явление заметили все данвичцы. Внутри гор начал нарастать ропот, который непонятным образом смешивался с ропотом, который шел от неба. Сверкнула молния, и ничего не понимающие люди напрасно искали приметы бури. Ученые из Аркхема пели все громче, и Уилер увидел в бинокль, что теперь они все в определенном ритме вздымали руки к небу. С какой-то отдаленной фермы доносился отчаянный лай собак.

Тьма становилась все гуще, и данвичцы с удивлением посмотрели на небо, яркая голубизна которого, сгущаясь до черноты, давила на гудящие горы. Потом опять сверкнула молния, еще ярче, чем раньше, и данвичцы увидели в ее свете туман над алтарным камнем. В ту минуту, правда, никто не смотрел в бинокль. Козодои продолжали кричать через неравные промежутки времени, и всем было ясно, что грядет нечто страшное, пока еще таящееся в воздухе.

Неожиданно они услыхали глубокие хрипловато-надтреснутые звуки, которые никогда не сотрутся из памяти слышавших их. Эти звуки не могли быть человеческими, потому что человеческое горло не в силах издать ничего подобного. Можно было бы подумать, что они выходят из подземелья, если бы они не рождались, как все безошибочно определили, на алтарном камне на вершине горы. Впрочем, звуками это назвать было нельзя, потому что они страшным инфрабасовым голосом взывали к самым дальним тайникам сознания и страха, а не к уху, и все же иначе их не назовешь, поскольку они совершенно определенно слагались в полупонятные слова. Они были громкими… громче, чем грохот и гром, сквозь которые прорывались… но исходили они от невидимого существа. А так как воображение всегда может подсказать соответствующий источник из мира невидимых существ, то люди, которые и так жались друг к другу, встали еще теснее и замерли, словно в ожидании удара.

– Игнаайих… игнаайих… поду’нгха… Йог-Сотот… – разносилось в воздухе громкое карканье. – Т’бдмш… в’яая – н’гркдл’лх…

На этом месте речь изменила существу, словно оно переживало тяжелое психическое давление. Генри Уилер схватился за бинокль, однако увидел только три нелепые человеческие фигурки, которые нелепо и торопливо махали руками, продолжая свое заклинание и уже почти доведя его до кульминации. Из каких черных колодцев адского страха, из каких немереных бездн внекосмического сознания или непонятной, долго ждавшей своего часа наследственности доносились эти полупонятные громовые раскаты? Но вот они набрали новую силу и теперь звучали еще страшнее, яснее и неистовее.

– Э-я-я-я-яздеее – е’яаяаяаяаааа… нг’аааааа… нг’ааа… де’тыы… де’тыы… ПОМОГИ! ПОМОГИ!.. от-от-от-ОТЕЦ! ОТЕЦ! ЙОГ-СОТОТ!..

И всё. Мертвенно-бледных данвичцев на дороге шатало от абсолютно английских слов, которые тяжело падали на них из обезумевшей пустоты возле ужасного алтарного камня и которые они слышали в первый и последний раз. Они подпрыгнули, едва раздался ответный оглушительный грохот, едва не расколовший каменные горы. Никто не понял, с неба он или из-под земли. Одна-единственная раздвоенная молния полыхнула из фиолетового зенита на алтарный камень, и большая невидимая волна необыкновенной силы, оставляющая позади себя неописуемую вонь, окатила с горы всю местность кругом. Она с яростью хлестала деревья, траву, кусты и едва не сбила с ног испуганных и полузадохнувшихся людей у подножия горы. Вовсю залаяли вдалеке собаки, зеленая трава и листья стали невиданного нездорового желто-серого цвета, и на поле и лес посыпались трупы гибнущих козодоев.

Вонь скоро выветрилась, однако овощи и сейчас плохо растут в тех местах. До наших дней есть что-то странное и нечестивое на горе и возле нее. Куртис Уилер только тогда вновь пришел в себя, когда ученые из Аркхема не торопясь спустились с горы в лучах солнца, вновь ярко осветившего все кругом. Серьезные и молчаливые, они были потрясены своими видениями, еще более ужасными, чем те, которые приводили в содрогание ожидавших внизу жителей Данвича. На все вопросы они лишь качали головой, не скрыв лишь самое главное.

– Оно навсегда исчезло, – сказал Армитейдж. – Стало тем, чем было раньше, и больше его никогда не будет. В нормальном мире такое невозможно. Оно никак не соответствовало нашим земным понятиям. Похоже было на своего отца… и большая его часть ушла к отцу в какую-то запредельную реальность или неведомое нам измерение вне нашего материального мира, откуда его ненадолго призвали с помощью самых злых заклинаний, какие только известны нечестивым богохульникам.

Все молчали, и как раз в это время чувства начали возвращаться к Куртису Уилеру, так что он обхватил руками голову и застонал. Он вспомнил то, что так его потрясло, и вновь его охватил ужас.

– Ой, ой, господи, пол-лица… всего пол-лица сверху… пол-лица с красными глазами и белыми, как у альбиноса, волосами, и со срезанным, как у всех Уэйтли, подбородком… Само-то похоже на спрута, на сороконожку, на паука, а половина лица у него человеческая и в точности как у колдуна Уэйтли, разве лишь большая, во много ярдов…

Он затих, не имея сил продолжать, тогда как все данвичцы во все глаза смотрели на него в изумлении, которое вполне могло опять стать страхом. И тогда заговорил старик Зебулон Уэйтли, еще помнивший кое-что из старины и до сих пор не открывавший рта.

– Пятнадцать лет назад, – невпопад проговорил он, – я слышал, как старик Уэйтли обещал, что когда-нибудь сын Лавинии назовет имя своего отца на вершине Сторожевой горы…

Его перебил Джо Осборн, чтобы вновь обратиться к ученым мужам из Аркхема:

– Что же это все-таки было и как колдуну Уэйтли удалось вызвать это на Землю?

Армитейдж тщательно подбирал слова:

– Это было… Это было большей частью то, что не принадлежит нашему миру. Оно живет, действует и формируется по другим законам, нежели предписывает наша Природа. Незачем нам вызывать эти силы извне, но дурные люди и дурные секты никак не могут остановиться. Сам Уилбер Уэйтли тоже был таким отчасти… но вполне достаточно, чтобы стать дьяволом и скороспелым чудовищем и уйти, представляя собой ужасное зрелище. Я сожгу его проклятый дневник, а вы поступите дальновидно, если взорвете динамитом здешний алтарный камень и разобьете каменные колонны на других горах. Они привлекают к себе существа, которых так любили Уэйтли… те самые существа, что в любой момент могут уничтожить человечество и утащить Землю в какое-нибудь неизвестное место для неизвестных целей.

Что же до того, – продолжал Армитейдж, – которого мы только что отослали обратно… Уэйтли вырастили его для самого страшного. Оно быстро росло по той же причине, по которой быстро рос Уилбер… но оно превзошло его, потому что в нем было больше неземного. Не надо спрашивать, как Уилбер вызвал его извне. Он его не вызывал. Это был его брат-близнец, но только он больше походил на своего отца.

1929