Герт Нюгордсхауг
Зоопарк доктора Менгеле

Gert Nygårdshaug

Mengele Zoo

© Gert Nygårdshaug. First published by Cappelen Damm, 1989

© А. Юченкова, перевод на русский язык, 2023

© ИД «Городец», издание на русском языке, оформление, 2023

* * *

Время от времени я возвращаюсь в те памятные дни, которые провел в тропических дождевых лесах Венесуэлы и Бразилии. По вечерам, когда пирога приставала к берегу, индеец-канайма Томас у костра рассказывал мне невероятные истории. О сельве, о тропическом лесе, о великих джунглях, находящихся на грани истребления.

Я помню, о чем говорили за бокалом рома в баре «Сталинград» нищего прибрежного города Кумана. Здесь обсуждали версии бесследного исчезновения в джунглях к югу от реки Шингу легендарного английского капитана Перси Фосетта, отправившегося более пятидесяти лет назад на поиски древних цивилизаций. Именно Фосетт дал названия более сотне коренных индейских племен. На сегодняшний день их осталось не более десяти.

Ущерб, нанесенный дождевым лесам и их жителям, невозможно оценить. Действительность намного хуже, чем это можно описать в романе. А последствия осознать невозможно.

Обращаю внимание читателей на то, что в книге я умышленно смешиваю португальский и испанский языки, а также добавляю местные словечки и выражения. Мне хочется избежать привязки к конкретной стране или региону той части мира, где происходит основное действие. Названия животных и растений я использую настоящие.

Страумен, 22.11.1988 Герт Нюгордсхауг

Глава 1. Белая, как ядро кокоса

К юго-востоку от деревни на холме золотисто-зеленым светом от низкого вечернего солнца светилась роща магнолий; мягкий, влажный, едва заметный ветерок приносил слабоватый запах с легким едким оттенком – canforeira, камфора. В самой гуще зелени возвышались цветущие жакаранды, словно фарфоровые маяки, они приманивали всех птиц – от грифов и ибисов до любящих совать свой клюв не в свои дела туканов.

Стайка желтых бабочек statiras вылетела из своего укрытия после мощного, но недолгого послеобеденного ливня и полетела в сторону деревни, привлекаемая яркими запахами цветов и овощей с рынка. Было жарко, в джунглях парило.

– Пошел прочь, маленький негодник, а не то призову всех духов обохо и кахими, заползут они ночью к тебе под одеяло и вопьются в тебя своими ядовитыми зубами!

Худощавый старик – продавец кокосов бил своей потрепанной шляпой маленького босого мальчишку, одетого в отрепья, тот ловко уворачивался, звонко смеясь и дразня старика.

Мино Ахиллесу Португезе было шесть лет, и у него выпали уже почти все молочные зубы. Он спрятался за огромным платаном. Продавца кокосов он ни капли не боялся. Никто из детей не боялся старика Эусебио с его тележкой, хотя именно он пуще всех ругался и кричал громче всех, когда мальчишки приближались к его прилавку с кокосами. Все прекрасно знали, что в глубине души Эусебио добряк. Случалось, именно от него им перепадал целый нетреснувший кокос. Далеко не все торговцы на рынке дарили детям бедняков целые кокосы.

– Минолито! Иди сюда! Мы кое-что нашли! – позвал мальчика его друг Лукас.

Мино выскочил из-за платана, перемахнул через гору стоявших на окраине рынка старых ящиков от овощей. Лукас, Пепе и Армандо стояли и тыкали палкой в деревянный ящик с гнилыми коричневыми капустными листьями. Мино взглянул в ящик.

– Sapito! – воскликнул он. – Маленькая белая жаба! Смотрите, она пытается спрятаться в гнилой капусте. Не обижай ее, Армандо!

Армандо, которому уже исполнилось десять лет и он считал себя почти взрослым парнем, отбросил палку. Вместо этого он достал из кармана брюк веревку и сделал из нее вполне профессиональную удавку.

– Сейчас мы ее подвесим, и все торговцы кокосами побросают свои тележки. Она ведь ядовитая, скажу я вам. Мой дед чуть не умер из-за такой вот жабы.

Армандо аккуратно опустил удавку на голову жабы и затянул ее.

Лукас, Пепе и Мино в ужасе отпрянули. Жаба вырывалась, билась, вытягивала свои длиннющие задние лапки, на ее стеклянных глазах появилась поволока. Армандо прыгал от радости и дико хохотал, держа удавку как можно дальше от себя. Вдруг жаба совершила какой-то невероятный неожиданный рывок и рухнула на голое бедро Армандо. Он взвизгнул и выпустил веревку, жаба тут же забралась под ящики от овощей и исчезла.

На бедре Армандо осталось красное воспаленное пятно, словно он обжегся о куст мухаре. Лукас, Пепе и Мино, не отрывая глаз, смотрели на пятно, ожидая, что в любой момент оно загорится, заполыхает, перекинется от бедра на пах и дальше – на живот, на грудь, огонь охватит всего Армандо, его кожа станет похожа на кожу молочного поросенка на вертеле, и он умрет.

Все знали, что белые sapos ядовиты.

Но пятно не увеличивалось, а Армандо не бледнел. Совсем скоро его щеки стали обычного цвета, а глаза снова засверкали.

– Вот дерьмо! – выругался он и ударил ногой по ящикам, под которыми скрылась жаба. – Дерьмо! Пойду смою эту слизь. А потом отыщу большие толстые скорлупки от кокоса и отнесу их домой, маме Эсмеральде.

Словно порыв ветра, он метнулся между торговцами овощей и исчез на другой стороне платана. Пепе пошел за ним.

– Сегодня ночью он умрет, – сказал Лукас, взяв Мино за руку.

Два шестилетних мальчика серьезно кивнули друг другу. Мино осторожно приближался к краю леса. Его босые ноги тонули в коричнево-красной, топкой земле, на которой отец Макондо тщетно пытался вырастить таро. Вялые росточки грустно клонились к бесплодному илу, который едва ли можно было назвать почвой. Джунгли окружали деревню со всех сторон, оставляя лишь тонкую полоску трясины, на которой можно было что-то посадить. Но отец Макондо не сдавался, снова и снова он высаживал свои таро.

Мино остановился и поднял ветку, упавшую с одного из огромных деревьев. Она отлично ему подходила, потому что была похожа на букву Y. Мино достал из кармана сетку от комаров, сшитую в форме кошелки – длинной колбасой, открытой с одной стороны. Он осторожно надел сетку на две стороны буквы Y, и – оп! – в руках у него оказался прекрасный сачок. Именно здесь, на самой окраине джунглей, водились самые красивые mariposas – бабочки.

Отец сказал, что сегодня ему были нужны две большие синие Морфо.

Мино подумал о жабе, укусившей Армандо. Тот наверняка сейчас лежал с лихорадкой. Мино шагал осторожно, внимательно глядя себе под ноги, не исключено, что в этом коричневом иле тоже полно белых жаб.

Мимо пролетела большая апельсиново-желтая бабочка argante и села на один из увядших росточков таро! Мино знал названия большинства бабочек, водившихся в джунглях, отец обучил его всему, о чем говорилось в большой энциклопедии. Мальчик медленно подкрался к растению, держа сачок наготове, а затем быстрым движением накрыл им бабочку. Натренированными маленькими пальчиками он быстро сжал тельце насекомого – не слишком сильно, чтобы не повредить ее, но достаточно, чтобы она потеряла сознание. Потом он достал из кармана маленькую металлическую коробочку и закрыл бабочку там вместе с ватным шариком, смоченным в эфире. Так умерла бабочка.

Каждый раз, держа в руках сачок, Мино чувствовал себя настоящим охотником. Он был великим охотником. Выходя на охоту за бабочками для отца, Мино никогда не брал с собой друзей. Ведь в кармане он носил смертельное оружие: жестяную коробочку с ядовитым газом. Отправляя Мино на охоту, отец всегда исполнял тайный ритуал.

– Минолито! – говорил отец, а потом произносил то самое сложное слово:

– Этилацетат.

Мино должен был повторить это слово, потом они кивали друг другу. Потом отец незаметно от матери пробирался в ванную, отщипывал маленький кусочек ваты от куска, хранившегося в верхнем ящике комода, они оба еще раз кивали друг другу, а потом Мино шел за отцом в пристройку. Там, под крышей, за балкой, так высоко, что даже отцу приходилось подниматься на ящик, стояла бутылочка. Бутылочка с Каплями Смерти. Отец смачивал ватку и быстро убирал ее в жестяную коробочку, подставленную Мино. Этой ватки хватало на много часов.

Мино дошел уже до первых деревьев, растущих в джунглях. Он настороженно оглянулся. За морфо нужно идти в джунгли. Именно там водятся красивые, цвета голубого металла небесные бабочки. Поймать их трудно. Обычно они летают высоко, слишком высоко – сачком Мино не дотянется. Но иногда они спускаются вниз к просвету между деревьями и садятся на траву. И тогда нужно очень осторожно подкрасться к ним.

Мино знал, что морфо надо ловить именно в это время. Было уже поздно, через час стемнеет. Именно в этот час морфо спускались с верхушек деревьев, словно сверкающие голубые лоскутки, и садились на землю. Отец получал за морфо в десять раз больше денег, чем за статиру или арганте.

В джунглях было тихо и влажно. От поникших листьев, на которые он наступал, поднимался пар, прямо перед ним в страхе выскакивала всякая мелкая живность: лягушки, медно-зеленые игуаны. Мино любил джунгли. Он совершенно не боялся их, хотя из-за огромных деревьев здесь всегда царил полумрак. Но заходил не слишком далеко, чтобы слышать шум и крики в деревне.

Маленький охотник, Великий охотник. Такими были обохи и кахими пятьдесят лет назад. У них были ядовитые стрелы, так рассказывал Армандо. А у Мино в кармане был ядовитый газ. Если бы у него была коробка побольше, он бы мог ловить и cerrillos – пе́кари, и armadillos – броненосцев. Хотя они обитали в глубине джунглей.

Мино поймал одну морфо, потом еще одну. И прежде чем на джунгли спустилась ночь, он поймал еще одну. Они были больше его ладони и едва поместились в его коробке, даже со свернутыми крыльями. Отец похвалит его за удачную охоту.

Подпрыгивая, Мино бежал по илистой земле, забыв о белых жабах. Он зигзагом промчался по помидорным грядкам сеньора Гомеры, перепрыгнул через мощные маниоки сеньоры Серраты. Совсем скоро он оказался возле платана, под которым спрятал скорлупу кокоса, собранную днем возле тележек торговцев. И тут он заметил маму Эсмеральду, рыдая, она брела к рынку, закутавшись в черное полотно.

Так Мино понял, что Армандо умер.

Прежде чем поднять лопату и бросить горсть ржаво-коричневой земли в глубокую яму, где в деревянном ящике покоился Армандо, отец Макондо сказал:

– Для Бога биение маленьких сердец не прекращается никогда. На Небесах они продолжают стучать, кровь, протекающая через них, бурлит от счастья, словно чистый ручей на горном склоне. Армандо живет теперь в Чертогах Небесных. Там нет слез, нет бедности. Нет голода, оцелотом вгрызающегося в животы малышей. Армандо, улыбаясь, смотрит оттуда на нас, подобных убогим пионам, выросшим на худородной почве. Но настанет и наше время.

Мино крепко держал отца за руку и думал о хилых ростках таро, которые высаживал отец Макондо. Потом он подумал, что туда, где сейчас лежит Армандо, не доберутся ни муравьи, ни жуки – слишком уж глубоко. От этой мысли он вздрогнул и вспомнил о белой жабе.

– Папа, – прошептал он отцу, – а что страшнее – жаба или этилацетат?

– Тсс! – шикнул на него Себастьян Португеза и зажал рот сына рукой.

Священник бросил горсть земли на гроб, мама Эсмеральда зарыдала. Она приходилась Армандо бабушкой. Никому в деревне не было известно, куда подевались родители мальчика.

Похороны подходили к концу, Мино увидел стайку алых ибисов, полетевших к реке. Доктор сказал, что сам по себе яд белой жабы не такой уж и опасный, а сердце Армандо остановилось потому, что он очень сильно боялся. Боялся настолько, что сердце остановилось и кровь перестала течь по телу.

– Папа, а почему у бабочек нет крови? Может, у них и сердца нет?

По-прежнему крепко держа отца за руку, Мино шел в тени коричников, источавших свежий аромат и окружавших кладбище и маленькую белую церковь с двумя башенками.

Они жили в небольшом домике на краю деревни рядом с маленьким озерцом, вода в нем была стоячей, лишь в сезон дождей озерцо разливалось почти до дверей дома сеньоры Серраты, их ближайшей соседки. Дедушка Мино построил дом из глины, соломы и деревянных балок, а крышу покрыл ржавым шифером. Их дом был одним из самых красивых в деревне, ведь не реже двух раз в год Себастьян Португеза приносил из лавочки сеньоры Риверы известь и краску. Мама мастерила из веревок тарапы большие и маленькие кисточки, и вся семья принималась за работу – красили и белили, напевая баллады-боливары на свой лад. Младший брат Мино, Теофило, был еще слишком мал, чтобы красить, так что его привязывали к передвижной вешалке, чтобы он не перевернул банку с известью или не выпил ее. Все остальные работали охотно: и мама, Амантея, и четырехлетний брат Сефрино, и сестра-двойняшка Мино Ана-Мария. Вот только мама не пела. Уже больше года Амантея Португеза не произносила ни звука.

Себастьян Португеза зарабатывал себе на хлеб заготовкой и продажей бабочек. У него были связи в столице района – в двадцати милях ниже по реке, и каждую неделю он отправлял туда посылку местным автобусом. В маленьких пластиковых ящичках от конфет, которые он получал в лавке сеньоры Риверы, он размещал прекрасных бабочек. Этих совершенных существ невероятных цветов и узоров. «Ангелы джунглей» – так называл их отец. Платили ему неплохо, и, если Ане-Марии и Мино удавалось раздобыть парочку скорлупок кокоса у торговцев на рынке, голодать им не приходилось. Правду сказать, мясо или рыба редко попадались в похлебке Амантеи Португезы. Но у них была свинья и семь курочек, а еще две прирученные mutum, дикие индейки, с каждым днем жиревшие все больше на диете из кожуры маниоки и залежалого риса.

Мино часами просиживал возле отца, наблюдая за его работой. Ему не надоедало изучать движения его пальцев; не прикасаясь к их хрупким крылышкам, отец заставлял бабочек раскрываться на дощечке полностью. Для крыльев он использовал иголки, пинцет и прозрачную бумагу. Отец никогда не протыкал крылья иголками. Начиная заготовку бабочки, он пронизывал грудь насекомого, thorax, как он пояснил сыну, длинной тонкой иглой. Он прикалывал бабочку к дощечке, а потом осторожно раскрывал ее крылья, добиваясь абсолютной симметрии. В самом конце отец выкладывал длинные тоненькие усики, antennas, в идеальную букву V. Мино знал, что это самый ответственный момент заготовки. Усики легко ломались, и тогда вся бабочка оказывалась непригодной. В такой момент отец взрывался от ярости, поэтому, когда дело доходило до усиков, Мино задерживал дыхание. А когда отец работал над особенно редкой бабочкой, Мино даже не решался смотреть. Он выходил из каморки и ждал взрыва снаружи. Но если внутри было тихо, Мино спешил обратно, счастливо улыбаясь светящемуся от радости отцу, тот выносил дощечку на свет, чтобы все могли полюбоваться на чудо: Pseudolycaena marsias! Morpho montezuma! Или Parides perrhebes! Мино знал все эти латинские названия, они звучали как удивительные волшебные заклинания.

Бабочки сохли не меньше недели, а потом отец помещал их в пластиковый ящик с подложкой из коркового дерева. Сверху на подложку он клал листок бумаги, красивым почерком матери на нем было выведено название и семейство бабочки. Мама писала лучше всех в семье.

Для отца и для Мино не было на свете ничего прекраснее бабочек с широко распростертыми в вечной неподвижности крылышками. В этом они были единодушны.

Отец научил Мино и Ане-Марию читать. Власти обещали, что скоро в деревню приедет учитель, но пока никого не было. Мино громко и бегло читал большую энциклопедию бабочек. По вечерам, когда Мино ложился в кровать, отец иногда приходил, садился на его постель и рассказывал истории о четырех стадиях жизни бабочек: яйце, гусенице, коконе и, наконец, самой бабочке. Стадия бабочки была очень короткой – не дольше двух месяцев, и все же за свою недолгую жизнь в джунглях бабочка успевала пережить много всего интересного.

Стоя в дверях, мать слушала эти рассказы, печально улыбаясь и не издавая ни звука.

Никто в деревне не знал, как Себастьян Португеза додумался до того, чтобы торговать бабочками, и где он научился с ними обращаться, но все соглашались с тем, что это был умный и уважаемый способ заработка в этих местах, где бедность и безработица сковывали людей, словно жевательная смола, не оставляя возможности выбраться. Никто из товарищей Мино и не думал смеяться над ним, когда он отправлялся в свой ежедневный поход с сачком для ловли бабочек наперевес. Он был одиноким охотником, но весьма респектабельным.

– Почему мы не вырубаем деревья, заслоняющие от нас солнце? Почему мы не выжигаем мух парафином и огнем? Неужели у нас, жителей деревни, голова не на месте? Неужели мы сто́им дешевле гнилой капусты на рынке? Посмотрите на сеньора Тико, того, что вставил острый machete в свой костыль и не упускает случая прижать его к горлу свиньи Кабуры, когда тот решается выйти на рынок. Неужто хромой сеньор Тико – единственный мужчина в нашей деревне, у кого действительно есть голова на плечах? Вы же слышали, что сказал отец Макондо: «Могущественные люди из плодородной саванны покупают машины, размером больше церкви, те, что работают быстрее тысячи caboclos^[1]. Они уже забрали себе землю, а скоро отберут у нас и работу! Мы – вонючая гнилая капуста, мы – мелкие ползучие твари, в ужасе отскакивающие от их сапог, наступающих на наши хвосты!

Торговец кокосами, чей прилавок располагался по соседству с тележкой Эусебио, стоял на двух ящиках от овощей, яростно размахивая руками. Его пламенную речь, раздавшуюся над площадью в тот самый момент, когда все готовились к сиесте, встретили восторженно, и старик Эусебио размахивал своей шляпой и смеялся во весь свой беззубый рот. Он достал бутылку агуардиенте, жадно отпил из нее и протянул бутылку говорящему.

– Еще, Гонзо, еще! Слава Тико с мачете в костыле!

– Ничтожные людишки!

Сеньор Гонзо закашлялся от крепкого самогона, но продолжил:

– Разве правительство не обещало нам работу и еду, а еще школу?! И что мы имеем? Ничего! Наши дома все глубже тонут в болоте, стены осыпаются, перекрытия гниют! Наша земля бесплодна, а новые деревья, которые мы сажаем, поражает грибок, плесень, они не дают плодов… А когда мы находим новые участки земли, где еще можно что-то вырастить, эти гиганты уже там, в руках у них бумажки с печатями и подписями, а los armeros, армейцы, приставляют дуло тебе ко лбу и, связав, тащат в крысиные норы столичного подземелья! Куда подевался сеньор Гипез? А сеньор Васкес и его сыновья? Их вынудили выпить мочу свиньи Кабуры, а потом погрузили на грузовик и куда-то увезли! Это происходит постоянно, а мы засовываем наши податливые головы в трясину, становящуюся все глубже с каждым новым дождем!

Мино вскарабкался на кладбищенскую стену под коричным деревом, чтобы лучше видеть разыгравшийся на площади спектакль. Лукас последовал за ним, но сначала аккуратно устроил свою черепаху между двумя камнями в стене.

– Сеньор Гомез снова злой. Он стоит на ящике и размахивает руками, – прошептал Мино.

– Сеньор Гомез не злой, я точно знаю, вчера он дал мне прекрасный целый орех, – заверил его Лукас с серьезным выражением лица.

– Он злится не на нас, а на свинью Кабуру.

– Да все злятся на свинью Кабуру.

– Пошли! – сказал Мино, спрыгивая со стены, – проберемся прямо к ящику, на котором стоит сеньор Гомез. Может, получим еще орех, если будем хлопать, покуда он говорит.

Но Лукас остался на стене, испугался, что в толпе кто-нибудь наступит ему на распухший после укуса кота сеньоры Серраты палец.

Мино протиснулся между бушующими, вопящими торговцами овощами и кокосами и совсем скоро оказался возле ящиков Гонзо. Он изо всех сил хлопал в ладоши, надеясь, что сеньор Гонзо заметит это. Однако взор оратора, опьяненного своей речью и своей храбростью, а также регулярными глотками из прозрачной бутылки беззубого Эусебио, был обращен поверх головы Мино на толпу. Речь становилась все более накаленной.

– Что мы делаем со свиньями, пожирающими собственное потомство, а?! Да-да, мы берем самый большой, самый лучший кухонный нож и всаживаем его в плоть так, что отравленная кровь светло-красной пеной покрывает землю, а потом мы выкладываем труп на муравейник глубоко в джунглях. Разве не так мы поступаем, а?! В следующий раз, проходя мимо логова червей, которое Кабура называет своим кабинетом, я от души плюну на его зеленые сапоги, чума их побери, а потом я отброшу его карабин, выдерну по одному все волоски из его ноздрей и скажу ему, что нам не нужен лакей американцев, чтобы следить за землей, которую наши предки выгрызли из объятий джунглей!

Неожиданно его речь не встретила аплодисментов, никто не кричал и не орал. Тревожная тишина повисла над площадью. Оратор удивленно оглядывался с высоты своих ящиков, внезапно его взгляд застыл на точке левее от платана. Толпа расступилась, и трое мужчин в бордово-желтой камуфляжной форме с портупеями и взведенными карабинами промаршировали прямо к сеньору Гонзо; тот стоял с посеревшим лицом и молча шевелил губами. Его глаза внезапно заполнила влага.

Мино ухватил за ногу ближайшего продавца овощей, увидев, кто идет: сам сержант Фелипе Кабура и два его армейца. Los armeros.

Сеньор Гонзо застыл на своих ящиках в таком положении, которое противоречило закону всемирного тяготения и еще нескольким законам природы: руки и одна нога уже начали движение к земле, но тело еще находилось под таким углом, что спуститься он не мог, и так он простоял все то время, которое многим показалось вечностью.

Фелипе Кабура пнул нижний ящик с такой силой, что сеньор Гонзо свалился в тачку Эусебио и остался лежать среди зеленых гладких кокосов, уставившись в безмятежное голубое небо. Фелипе Кабура подошел к тележке с кокосами, поднял тяжелый карабин и ударил изо всех сил. Приклад угодил в орех, тот лопнул и оросил ближайших испуганных зрителей светло-серым душем кокосового молока.

– Свежий кокос! – сказал Кабура и еще раз сильно ударил карабином в тележку.

Теперь взорвался орех чуть левее от головы сеньора Гонзо, снова брызнуло молоко.

– И еще один свежий кокос.

Третий удар сержанта Фелипе Кабуры угодил прямо в нос сеньора Гонзо, раздался неприятный треск и капли кровавого дождя оросили торговцев овощами.

– Гнилой кокос, – сказал Кабура, повернулся на каблуках и промаршировал прочь вместе со своими армейцами, а тощие ноги сеньора Гонзо в тачке подрагивали в последних предсмертных конвульсиях.

Мино отпустил ногу торговца овощами и изо всех сил бросился бежать. Он спотыкался, падал, поднимался и снова бежал. Остановился он лишь возле рабочего стола отца в тени бананового дерева. Мать развешивала белье рядом.

– Ссс… сссвинья Ка… Кабура размозжил голову сеньора Гонзо, словно орех, – выдавил он, задыхаясь.

Себастьян Португеза рассеянно посмотрел на сына. Потом он отложил дощечку, на которой работал над наполовину препарированной бабочкой «белый павлин» Anartia, и посадил сына на колени.

– Минолито! – прошептал он.

Выслушав сбивчивый рассказ сына, он поднялся и пошел на площадь. Он вернулся только через два часа, сел за стол и ковырял в тарелке маша с маниокой, приправленного чили и зеленым перцем, которую Ана-Мария поставила перед ним. Амантея, его жена, подарившая ему четырех здоровых ладных детей, стояла в дверном проеме, со страхом уставившись в утоптанный земляной пол.

– Где Минолито? – спросил отец хриплым голосом.

– Играет с Теофило и Сефрино за каморкой, – ответила Ана-Мария.

– Сегодня вечером я расскажу вам сказку о вожде племени обохи и бабочке Марипоса Мимоса, – сказал он.

«За великой рекой, за далекими полями, далеко-далеко в самой глубине сельвы, великих джунглей, жил могущественный вождь племени обохи Таркентарк. У Таркентарка было семь жен и тридцать четыре сына, но ни одной дочери. Поэтому каждый вечер он, причитая, сидел у костра и пил из огромных бочек пенную настойку кассавы, жена и сыновья подносили ему бочки – одну за другой. От кассавы живот его стал таким огромным и тяжелым, что тащился за ним до самого холма, когда Таркентарк спускался к реке, чтобы посидеть на корнях мангрового дерева, и был похож на необъятный мешок. Великий вождь просиживал у реки ночи напролет, жалуясь на свою жизнь, а его огромный живот колыхался на поверхности воды, привлекая к себе стаи пираний, с жадностью вгрызавшихся в это огромное манящее чрево. Но кожа на животе Таркентарка была такой жесткой и крепкой, что не поддавалась даже острым зубам пираний. Вечер за вечером, ночь за ночью сидел у реки Таркентарк, горюя о том, что у него нет ни одной дочери».

Глаза Мино слипались. Голос отца был спокойным и монотонным, а тихие вечерние звуки джунглей всего в ста метрах от дома окутывали троих прижавшихся друг к другу в общей кровати детей уютным убаюкивающим одеялом. Теофило давно уже спал в отдельном ящике в углу комнаты.

Мино крепко зажмурился и увидел перед собой отвратительное лицо сержанта Фелипе Кабуры, направившего приклад ружья в тележку старого Эусебио. Кокосовое молоко и кровь. Но постепенно эта картинка рассеялась, красочный рассказ отца о горе вождя Таркентарка и о волшебной бабочке по имени Марипоса Мимоса, заколдовавшей его, отпечатался в сознании шестилетнего мальчика и отогнал ужасные переживания.

Когда Себастьян Португеза закончил рассказ и опустил на кровать сетку от комаров, он увидел, что его сын проник в царство снов без мучительных болезненных картинок, из-за которых ему бы начали сниться кошмары и преследовать тревожные видения.

Он повернулся к жене, стоявшей в дверном проеме. Амантея Португеза распустила пучок на затылке, и сине-черные волосы заструились по ее плечам, обрамляя бледное красивое лицо, застывшее в бездонном горе. Муж привлек ее к себе, мягко поглаживая по спине, а ее губы беззвучно произнесли какое-то слово. Так длилось уже больше года.

Мино уже почти исполнилось девять, когда он впервые услышал этот звук. В погоне за прекрасной бабочкой feronia он выбежал в просвет джунглей. Эта светло-розовая бабочка с темными точками на крылышках обычно садилась высоко на стволы деревьев, слишком высоко для сачка Мино. Ему пришлось кидать ветки, чтобы спугнуть ее и заставить лететь дальше и, возможно, сесть пониже.

Он остановился. Что за странный звук? Глубокое грозное рычание, звучавшее то выше, то ниже, смешивалось с резкими вскриками белых цапель, порхающих в кронах деревьев над головой Мино. Это был не зверь. Словно какая-то машина вгрызалась в рощи магнолий. Он остановился, прислушиваясь. Точно машина, но что здесь делать какой-то машине? Как она вообще сюда попала? Он забыл о бабочке и со всех ног ринулся назад к кладбищенской стене, он знал, что Лукас и Пепе ловят там муравьев, суетящихся по своим делам между камнями на стене.

Лукас и Пепе сидели, болтая ногами.

– Слышите? – закричал Мино.

– А ты думаешь, мы глухие?

Втроем они вытянулись на стене во весь рост, пытаясь разглядеть происходящее за зелеными верхушками, за редкой рощицей, которую и рощицей назвать можно было с трудом, хотя это возвышение, на котором росли магнолии и лавровые деревья, выделялось на фоне бесконечных джунглей. В те редкие дни года, когда дул восточный ветер, деревенские старики, страдавшие бронхитами и слабым горлом, усаживались на стульях под кладбищенской стеной. Они сидели, подставляя свои дряхлые тела живительному благоуханию лавровых деревьев, приносимому ветром.

Ничего не было видно, но рычание то усиливалось, то затихало, ритмично и монотонно.

– Может, там самолет упал, и мотор то включается, то выключается? – предположил Пепе.

Пришла сеньора Серрата с полным подолом таро, остановилась и прислушалась. Потом дедушка хромого Друсиллы. И вот уже целая толпа взрослых и детей собралась возле кладбищенской стены, гадая, что за непривычный звук внезапно ворвался в их жизнь и заглушил тысячу знакомых звуков.

– Небось дон Эдмундо раздобыл какую-нибудь адскую машину, чтобы напугать нас до смерти! – прохрипел старик.

Дон Эдмундо был ближайшим соседом деревни, он владел огромными земельными угодьями, простиравшимися от плодородной саванны вниз до реки и дальше через джунгли до деревни. Однажды дон Эдмундо даже заявил, что и земля, на которой стоит деревня, принадлежит ему, но в ответ получил жесткий отпор: засвистели острые ножи и мачете, в районный центр направилась делегация, дети и жены со свиньями и курами под мышкой и полными мешками маниоки за плечами заполнили личный шикарный patio дона Эдмундо, там они вопили, кричали и шумели несколько ночей напролет, так что могущественный землевладелец был вынужден взять свои слова обратно и подписать документ, который отец Макондо выложил перед ним, где было написано, что он не имеет никаких прав на деревенскую землю.

Выдвигалось много самых невероятных теорий о происхождении загадочного звука, но Эльвира Мунко, дочь сеньора Мунко, который выращивал самые красивые гардении, прибыв на вечернем автобусе, преодолевшем двадцать миль из районного центра по петляющей размокшей дороге, выехавшем на площадь и остановившемся перед лавочкой сеньоры Риверы, рассказала вот что:

Там, где дорога вилась мимо заросшей тиной плотины, за тем камнем, где дон Эдмундо совершенно напрасно запретил сеньору Ривере и отцу Макондо сажать деревья сергата, стояли гигантские машины, выплевывая выхлопные газы и пар. Большой участок джунглей вокруг них был вырублен и расчищен, а рядом кишели американцы в белых пластиковых шлемах, они кричали, орали, бегали вокруг с рулетками, биноклями и разными причудливыми устройствами. В самом центре участка копали яму; устрашающий механизм вколачивал в землю железный штырь, всаживая его все глубже и глубже.

Все это Эльвира Мундо успела рассмотреть за те полчаса, которые автобус был вынужден простоять в ожидании, пока уберут с дороги огромное дерево. Говорить ей было нелегко, потому что в районный центр она ездила, чтобы вырвать больные зубы на верхней челюсти. Она добавила, что там находились оба сына дона Эдмундо, а также директор Лаззо. Их перепачканные землей лица в белых касках выглядели очень смешно.

Многие собрались у автобуса, чтобы послушать рассказ Эльвиры Мундо. Отец Макондо сцепил пальцы за спиной и выглядел очень серьезным, сеньор Ривера пнул ногой жестяную банку и напугал пса, спавшего в тени лестницы, ведущей к лавке. Луис Энкатор, запасной водитель автобуса, всегда мысливший очень трезво, сплюнул.

– Нефть, – сказал сеньор Ривера.

– Нефть, – ответил отец Макондо.

– Нефть, – шептали все собравшиеся у автобуса.

– Нефть, – сказал Мино, толкнув в бок Лукаса.

Гул в магнолиевой роще не прекращался. Люди останавливались и прислушивались, смотрели наверх и качали головой.

Вдруг однажды над деревьями показалась вышка. Сталь сверкала на ярком солнце. Почти все жители деревни, за исключением сержанта Фелипе Кабуры и его армейцев, собрались возле кладбищенской стены. Мино помог Пепе пристроить черепах так, чтобы на них никто не наступил. Мужчины тихо переговаривались, и Мино увидел, как отец, яростно жестикулируя, что-то говорил сеньору Энкантору и сеньору Мукко.