Георгий Тимофеевич Саликов
Незаконно живущий
Бросая взор за спину, человек уже не выхватывал отдельные эпизоды в океане Прошлого. Конечно, таковых там вдосталь, однако нет нужды перечислять их до изнеможения чувств. Теперь всё виделось целиком на некоем обобщённом полотнище. И в некоторых частностях эта абстракция сопрягалась с изощрённо свитыми паутинами человеческого общества. А местами – с не менее хитроумным состоянием нескончаемой влюблённости.
Действительно, уже вся прошедшая жизнь содеялась перед ним широкой панорамой.
Вон срывающиеся там-сям успешно начатые трудовые карьеры. Они видятся никчёмным мусором. А ведь переживал тогда. Сожалел. Даже доходил до отчаяния.
Вон одна невеста, ставшая до неприятности чужой. Вон другая, непременно отравившая бы его существование. Вон ещё одна, самим брошенная из-за примеченной следующей, которая устроила ему сплошные страдания. И вон – совершенно сама по себе возникшая из ниоткуда, с которой прожил-таки всю жизнь, хоть и в постоянной неудовлетворённости.
А вон и творчество, никем не унаследованное и не обращённое на пользу человечества. Оно покрывает всю панораму, подобно складчатой прозрачной вуали, и кое-где её складки плотно загораживают саму жизнь…
Усталый человек, сидящий в лодочке, иначе говоря, Сидор-человек только теперь догадался о существовании у него ангела-хранителя. Уберёг. Хотя, и раньше подобная догадка посещала его, но вскользь, и тут же забывалась. А ведь в раннем детстве случалось даже поговорить с ним. Через некий столб или трубу. Потом, правда, всё схоронилось куда-то. А теперь всплыло вновь. И сам собой возник этот невыразимый столб или труба. От головы в небеса. Такой знакомый-знакомый. Человек прислушался: нет ли там гула особого, перерастающего в знакомый голос? Тишина. Угадывается лишь присутствие старого друга. Безмолвное. «Да, есть он. Иначе и быть не может, – подумывал усталый человек, – иначе не объяснить неисчислимые житейские неудачи. Крупные и ничтожные. Будто неудачи. А взаправду – настоящее спасение. Настоящее»…
Теперь он просто памятью извлёк цепочки срывов, связанных с карьерой по работе, где будто с закономерным постоянством возникали кем-то выстроенные препятствия. Загородки. Защита. «Защитил меня от безобразий… сколько бы дров наломал в судьбах людей… а в собственной душе – и подавно»… Движение мысли переметнулось в иной отсек памяти, где обитали его женщины, те предметы влюблённости, перерастающие в статус невест, кои, казалось бы, несправедливо оставляли его под предлогами, не поддающимися разумному объяснению. И тут ясно как день. Тоже загородки, защита. Те будто бы невесты ведь никак не связаны с настоящей жизнью, они просто время от времени появляются в судьбе. И, в конце концов, показывают себя в истинном свете разочарования. «Защитил меня ангел и от вздорных увлечений, уносящих моё существо прочь от жизни собственной – да в бездну пустоты». А если соединить оба увлечения, – карьеру и женщин? Да запустить в свою биографию. И притом лишиться защиты. «Ужас».
Сидор-человек мысленно поднял взор к небесам и мысленно покивал головой. Приветливо, с улыбкой. С благодарностью.
О нарочной же и чуть ли не преступной выручке ангелом-хранителем от явной многократной смерти извне и от возможных неприятностей ближних из-за самого себя, – он пока не догадывался. Ведь во всех случаях находились спасатели в виде людей или стихии. Или срабатывало собственное предвидение, правда, неосознанное. Хорошо, что не догадывался. Так бы и теперь понадеялся на помощь с небес. Более того – есть причина возгордиться могущественным покровителем. А то и предъявить ему претензию: мол, почему теперь не выручаешь? А?
* * *
Далеко над известным нам пространством земного бытия брёл одинокий ангел по пескам безвременья. Его провожали взгляды многочисленных соплеменников. Смешанные чувства были у них. С одной стороны – продолжающаяся неприязнь из-за излишней оригинальности и дерзости Сидора-ангела, балансирующего на лезвии совершенно неоправданного риска; с другой стороны – зависть исключительному профессионализму неприятеля. И Начальство почему-то не порицает этого безумца, а наоборот попускает, и до такой степени, будто не существует он вовсе в природе невидимого мира. Кстати, чувство одиночества у Сидора-ангела усиливалось по той же причине: ему казалось, будто Начальство действительно отвернулось от него и не замечает, хоть и щедро отпускает в долг любое количество сил.
Ангелы небесные устроили ещё одно продолжение вечно прерывающегося собрания.
Не до конца удовлетворённый ответами Сидора-ангела на щекочущие вопросы, чистенький мыслями и внешностью, придирчивый ангел ёрзал на месте и усиленно соображал. Затем, произнёс укоризненно:
– Эдак ты в долговую яму угодишь, и никогда не вылезешь; никто не станет тебя выкупать.
Другой ангел, тот, кто выступал первым ещё в начальной части собрания, и пользовался уважением у Председательствующего, обратился, будто бы к Сидору-ангелу, но и к остальному собранию тоже:
– Неисполнимый долг не обязательно карается. Известно, что даже оставляется, прощается. Иное дело – злоупотреблять прощением. А я ведь сам брал кое-что у Сидора-ангела в долг. И не вернул.
Сидор-ангел покосился в сторону говорящего и вздёрнул брови.
– Да, ты не помнишь, и никто не помнит. Но был случай. Мой человек уж слишком безнадёжно пропадал. А я тогда без остатка растратил положенное мне жалование. Обратиться к Начальству за добавкой в долг я не посмел. Вот Сидор-ангел и отдал мне столько, сколько надо. Сказал: «мне всё равно отдуваться за множество собственных долгов, возьму ещё». Теперь и выходит, что ему отдуваться и за мои долги.
– Да, – сказал Председательствующий, – может статься, что случился явный перебор.
И ангелы убедили соплеменника-отщепенца в необходимости прекратить жить взаймы.
Сидор-ангел сдался. «В общем-то, мой друг-человек, видимо, подкопил кое-что с небес; поможет мне избавиться хоть от части долгов, когда появится здесь, уже без моей помощи», – подумал Хранитель без уверенности, но с надеждой.
Сидор-ангел больше не занимал дополнительных сил. А собственные возможности старался превратить в одну бесконечную молитву, чтобы пусть и в некоторой, совсем малой степени расплатиться с прежним неподъёмным обязательством. Он стоял на коленях, распластав крылья на песке, склонил голову и сложил руки на груди.
«Будь, что будет».
В сторону земли тянулся явно какой-то ход, имея в себе неведомое пространственное устройство. Что-то вроде то ли трубы, то ли столба. Безвестная конструкция себя проявляла вовсе не зрительно, из-за совершенной прозрачности, а чистым присутствием. Выдавало именно чуждым, непривычным выражением, относительно остального вещества, окружающего молящегося небесного существа. Сидор-ангел взглянул на давно знакомый предмет. На нём никого не было. Только сквозило оттуда одно сплошное ожидание.
«Будь, что будет».
* * *
Ледяной скандинавский ветер, упрятанный было в толще бескрайней свинцовой тучи, прорвался оттуда вниз огромной воронкой. Её рукав развернул маленькую лодочку, прокрутил ещё и ещё. Человек, приткнувшийся ко дну в позе эмбриона, не ощущая остановки собственного сердца, глянул одновременно за спину и вперёд, повсюду выискивая собственную жизнь.
И всё её истечение, представленное человеком одной единой панорамой, подобной туче во всё небо, расстелилась долом в его глазах и свернулась в тончайший рулон, будто нить… в стебель… образовав там годовые кольца…
Шейка стебля у основания утонилась до того, что не смогла удержать даже его собственного веса. Стебель отломился от ветви древа жизни. Ещё одно мгновенье он висел на тончайшем волоконце. Внизу простиралось небытие, а рядом – никого. И, ни света, ни тьмы. В течение этого же мгновения у человека в лодке пронеслась и оборвалась мысль: «а Заботливая Рука, ловящая стебель, с тем, чтобы обратить его в черенок да посадить в почву вечности, – где она»?
* * *
Сидор-ангел, не прекращая молитвы, глядел на выросшую из вечности и отпавшую от неё панораму жизни Сидора-человека, туго свёрнутую в стебель с годовыми кольцами. Там упрятано всё оправдание человека за дела: собственно свои и собственно ангела-хранителя его. Стебель ниспадал в небытие, слегка раскачиваясь, и даже планировал. Будто нарочно какая-то невидимая сила притормаживала его падение. Подобно тому, как в начале нашего повествования вагоновожатый медлил с отправкой трамвая дальше. «Больше никто не выходит»? – был недоумённый вопрос.
Планирование продолжалось. Даже показалось, будто стебель вовсе вдруг застыл без движения перед тем, как решительно кануть в небытие.
«А не проявить ли мне ещё раз отсебятину»? – опасливо подумал Сидор-ангел, поднялся с колен, подпрыгнул, воздел крылья и расправил их…
2011
