Георгий Лопатин
Экспедиционный корпус

11

Офицеры, коих Климов в борделе опустил в их собственных глазах, по возвращении закатили скандал и потребовали возвращения денег. Деньги Михаил вернул, но ситуация дошла до генерал-майора Лохвицкого. Тот вызвал Климова к себе, как раз в бригаду заглянул, посмотреть, на месте ли вообще солдаты и не разбежались ли по округе.

– Я же просил вас, господин штабс-капитан, больше не позволять себе никаких провокаций, – начал он холодным тоном. – И вы обещали мне, что больше не повторится. Что вы мне на это скажете?

– Так ничего такого и не было, никаких провокаций, ваше превосходительство, – пожал плечами Михаил с невинным видом.

– А что же тогда произошло? Про вас мне рассказали много неприятных вещей.

Климов пояснил ситуацию, ну и по требованию командира бригады спел песню.

– Кхм-кхм… Да уж… положение… – покачал в изумлении головой Николай Александрович. – Вы мне симпатичны, Михаил Антонович, песни мне ваши тоже весьма нравятся… И я не хотел вас подвергать лишнему риску, но вынужден все же подписать приказ о вашем назначении командиром сводной роты для отправки на фронт с учебно-ознакомительной целью, что подготовил Иван Иванович. Отсидитесь там, а тут за это время все несколько уляжется. Да и я поговорю с офицерами, а то их поведение, тоже надо признать, вышло за рамки приличий.

– Понимаю, Николай Александрович. Это действительно будет оптимальным решением.

В каком-то смысле Михаил даже порадовался такому исходу: дескать, все, что ни делается, – все к лучшему. Это к тому, что получит опыт ведения боевых действий лично, а не в пересказе (где одну половину сведений пропустят мимо взора, а вторую половину переврут), и значит, на основном месте службы допустит меньше косяков, что просто неизбежно при обучении лишь теории.

Правда, с самой ротой почему-то в последний момент переиграли и собрали ее не с двух батальонов, как задумывалось изначально, а со всего первого полка. И, судя по всему, их после срока на передовой должна была сменить вторая сводная рота из второго полка. Ну да генералу виднее. Может, время поджимало, или еще какие-то политические мотивы давили.

В общем, в конце мая рота оказалась в окопах под Верденом. Французы очень боялись прорыва фронта германцами, обстановка и впрямь оставалась напряженной, и потому, чтобы не возникло в цепи обороны слабого звена, раскидали взводы роты на значительное расстояние, перемежая их своими подразделениями. А во взводы выделили по отделению своих солдат, что должны были стать инструкторами, на личном примере показывая все тонкости окопной службы и войны.

К Михаилу Климову приставили молодого лейтенанта, но опыта у него хватило бы на десятерых.

К линии фронта приближались в предрассветной тьме, пользуясь всеми складками местности. Это было неудобно, кто-то из солдат уже успел вывихнуть ногу.

– Днем нельзя: если немцы засекут подход колонны, то тут же накроют артиллерией, – пояснял очевидные вещи французский лейтенант.

Подойдя к перепаханному воронками холму, наверное, использовался в свое время как наблюдательный пункт или как закрытая позиция для артбатареи, вошли в глубокий траншейный коридор, тянущийся на восток изломанной линией. Шли, наверное, не меньше километра, прежде чем достигли, собственно, окопов второй линии.

Третью линию только начали возводить, и представляла собой она пока лишь кое-как отрытый ров полутораметровой глубины без дренажных канав и обрешеток для укрепления стенок. Собственно, даже не то что вторая, но и первая линии обороны оказались готовы не полностью, и работы над ними еще шли.

Но на этом путешествие не закончилось. Зашагали на север и шли довольно долго, петляя по окопам, то и дело заходя в траншеи первой линии.

Тут уже довольно густо запахло мочой. Дойти до сортира солдаты себя не всегда утруждали. Да и не пойдешь на толчок в ожидании атаки противника и тем более своей, когда желание поссать становится особенно невыносимым. Но вот подул легкий ветерок с нейтральной полосы, и потянуло приторно-сладковатым запахом. Кто хоть раз ощущал запах гнилой плоти, тот его никогда ни с чем больше не спутает.

Солдаты загудели.

– Тихо, мать вашу! – зло зашипел Михаил.

Ему вторили младшие офицеры и унтера.

– Почему так долго идем? – с оттенком возмущения приглушенно спросил поручик Бодько, чуть не упав, обо что-то споткнувшись.

Идти по дну окопа и вправду оказалось занятием непростым. Недавно прошел дождь, глина стала скользкой. Вообще-то, дно окопов, как и стенки, обили деревянной решеткой, но из-за постоянных обстрелов часть грунта пробивалась сквозь прутья, дожди опять же подмывали глину, и убирать ее не спешили, вот и образовывалось месиво.

– Чтобы германец не вычислил, где именно происходит ротация подразделений, и не ударил по скоплению сил прибывших и еще не отбывших, мы используем каждый раз иной путь подхода…

– Понятно.

Там, где ландшафт местности сильно понижался и копать еще глубже становилось просто бессмысленно (так и до грунтовых вод можно докопаться, и тогда окоп превратится в пруд), траншеи формировались за счет мешков с грунтом.

Общая глубина приближалась к двум метрам, местами достигала трех, так что на некоторых участках, чтобы вылезти из такого окопа, приходилось пользоваться лестницей.

Над некоторыми позициями густо натянули колючую проволоку, чтобы противник не смог спрыгнуть в окоп. Почему так не могли сделать по всей длине, оставалось для Климова загадкой, а спрашивать не стал. Раз не сделали такой очевидной вещи, значит, это для чего-то нужно. Может, специально оставлены открытые участки, чтобы фрицы прыгали именно туда, где их ждут и подготовлены места для оборонительного боя? Ну и самим надо тоже как-то из своих окопов выскакивать в атаку. Хотя тут можно было сделать проще с откидывающимися секциями колючки. В общем, черт их знает.

Пока шли по первой линии, через определенный промежуток встречались посты наблюдателей, пытавшихся что-то высмотреть во тьме. Впрочем, тьма никогда не бывает полной даже в отсутствие луны, так что какое-то движение на нейтралке засечь при удаче все же можно, и тогда начинался переполох: стреляли винтовки, били пулеметы, и рвались гранаты. Вражеского разведчика пытались уничтожить всеми возможными средствами. Но пока оставалось тихо.

По мере движения рота редела, она словно железнодорожный состав на каждой станции теряла по вагону.

Первым отвалился пулеметный расчет.

С пулеметами, кстати, интересно получилось. После того представления с пулеметом «шош» выяснилось, что он станет выступать как запасной ствол для запасного наводчика на случай выхода из строя основного пулемета. А в качестве основного должен быть пулемет Гочкиса. Просто с поставкой возникла заминка (французы в первую очередь насыщали ими собственные войска и восполняли потери непосредственно на фронте), которую разрешили за неделю до отправки сводной роты на фронт. Но пулеметчики его освоить все же успели, и он им понравился гораздо больше «шоша». Даже вздохнули с облегчением. Но оно и понятно, на фоне «шоша» любой другой покажется идеалом. Даже мелькнула мысль, что франки специально так сделали, чтобы не привередничали с «гочкисом».

– Но все равно хуже «максимки», – высказал свое мнение все тот же неугомонный ефрейтор Малиновский.

Михаил случайно узнал его имя – Родион, так что да, тот самый, будущий маршал. Аж автограф взять захотелось…

«Дерзкий пацанчик», – с усмешкой подумал Климов, увидев, что тот ведет себя с офицерами на грани фола, так что нет ничего удивительного в том, что отношения с ними складывались не ахти, из-за чего он страдал в плане наград. Нет бы сделать выводы из прежнего опыта службы и попридержать неизвестно откуда взявшийся у деревенского паренька гонор, но нет, и на новом месте стал топтаться по старым граблям. Так-то вполне мог уже и три Георгия иметь, ну пусть даже два, а там и новый чин, но Родион отчего-то закусил удила и практически нарывался на оплеуху.

«Скрытый социалист, наверное, – снова невесело хмыкнул Климов. – Или наоборот…»

Слышал Михаил в начале девяностых (когда стали активно переоценивать личности, а возродившиеся, словно фениксы из пепла, «аристократы» принялись искать «своих» среди «чужих», то есть среди высшего комсостава Красной армии) байку, что Малиновский на самом деле бастард некоего дворянина, и отца своего он прекрасно знал. Отсюда его настойчивость в изучении именно французского языка (не немецкого или тем более не английского, кои в изучении, даже вместе взятые, легче французского). Не правда ли, странное желание у крестьянского мальчугана? А также стремление попасть на военную службу и стать офицером. Складывалось такое впечатление, что он по юношеской наивности и проистекающему из этого пылкому максимализму пытался кому-то доказать, что достоин быть сыном своего отца, может, даже добиться его официального признания. Отсюда же и ершистость по отношению к командирам и дворянам: дескать, я ничем не хуже вас.

Как бы там ни было, Климов был на сто процентов уверен, что именно Малиновский попадет в пулеметный расчет второй сводной роты.

Что до тактико-технических характеристик «гочкиса», то они и впрямь не особо впечатляли. Масса – двадцать три с половиной кило, патрон все тот же – восемь миллиметров «лебель», скорострельность – пятьсот выстрелов в минуту, прицельная дальность чуть больше тысячи восьмисот метров с весьма оригинальным боепитанием в виде длинной пластинки-обоймы, хотя можно заправить и привычную по «максиму» матерчатую ленту, но ее использовать не любили.

Но вот, изгваздавшись в глине с ног до головы, многие нет-нет да падали с глухими матами, наконец добрались до своей позиции, когда на востоке начало светлеть.

12

В предрассветных сумерках стало ясно, что участок окопа им достался частичной готовности, то есть представлял собой обычный ров полутораметровой глубины с бруствером из мешков с песком. Но если смотреть со стороны противника, должно было казаться, что укрепления тут отрыты полноценные, а на самом деле копать и копать.

Пространство перед позициями, как и везде, оказалось перегорожено ржавой колючей проволокой с плотностью в пять-шесть метров в глубину. Тут и там подвешены консервные банки и колокольчики на случай, если незаметно подберутся разведчики-диверсанты, коим потребуется пленник. Имелись еще какие-то хитрости на тот случай, если банки и колокольчики противнику удастся обезвредить.

Казалось, что такое препятствие в принципе невозможно преодолеть, всех перебьют обороняющиеся, если только не растащить в стороны с помощью тех же танков, зацепив кошками. Но нет, умудрялись как-то проникать и даже врываться в окопы, чтобы подохнуть уже там.

Французский лейтенант тем временем проводил для Михаила Климова экскурсию по позициям, показывая и рассказывая о местных «достопримечательностях».

– Вот этот участок, длиной в сто двадцать метров от одного хода сообщения со второй линией окопов до другого, является теперь сектором обороны для вашего взвода, господин капитан.

Климов понятливо кивнул, не став поправлять оплошность лейтенанта со своим званием. Он тоже с обозначением француза себя не утруждал со всеми этими «су».

– Есть три укрытия: два для солдат, каждое рассчитан на отделение в десять-пятнадцать человек, и третье для офицеров.

У солдатского укрытия как раз началось активное шевеление. Проснувшиеся бойцы французской армии спешили в сортиры, отрытые в ходах сообщения со второй линией окопов.

Солдаты выглядели весело. Ну как же, неделя прошла относительно спокойно, пара обстрелов не в счет, и смена прибыла, так что осталось дотерпеть до ночи, и можно, наконец, свалить на законный отдых.

– Ну и офицерский…

Из офицерского укрытия также вылез младший офицер с теми же потребностями, что и у солдат, только у них сортир находился в другом ходе сообщения. Офицер тоже угрюмым не выглядел.

– Еще три укрытия во второй линии окопов…

Климов понятливо кивнул. Система проста и незатейлива, исповедует принцип яиц и корзин, то есть все яйца в одну корзину не складывают, а значит, если германец удачно накроет первую линию окопов, то их заменят бойцы из второй. Третья линия тут также оказалась фактически в зачаточном состоянии, просто отрытая канава, даже без намека на облицовку, стрелять из которой можно только из положения с колена, а в паре мест и вовсе лишь лежа.

Что до убежищ, то они, по крайней мере на этом участке фронта, являлись фактически вкопанными на глубину десяти метров деревянными срубами. Хотя на более старых позициях укрытия давно сделали либо кирпичными, либо отлили из бетона. Каждое убежище имело два выхода: помимо того, что вел непосредственно в окоп, второй был вырыт в ход сообщения между двумя линиями окопов либо наверх, если убежище находилось в центре. Также убежища могли сообщаться между собой. Но в данном случае такой опции пока не имелось.

В офицерском убежище могли разместиться четыре человека. Как понял Климов, это на тот случай, если на данном участке будет готовиться наступление и начнут накапливать силы.

Также в убежище имелась печурка а-ля буржуйка. Вот только топили ее не дровами, а древесным углем, не дававшим дыма. Впрочем, днем топить все равно не рисковали, а вот ночью с этим проблем не имелось.

У солдат также имелась печка с ведром воды на ней, так что в помещениях ночью было достаточно тепло, и имели горячую воду к утру. При желании, поставив чайник, могли заварить себе чай или кофе.

В общем, все у франков было хорошо продумано.

«У фрицев, надо думать, не хуже, а то и того получше, – подумал Климов. – Это только у нас скотские условия…»

– Далеко до противника? – спросил Михаил, что бросил свои вещи в убежище и снова вылез на свет божий. Настроение опустилось еще ниже.

– Примерно полтора километра, господин капитан. Так-то далеко, но все равно лучше лишний раз голову днем за бруствер не высовывать. Стрелки на той стороне отменные. К тому же время от времени засылают их на нейтралку в оборудованную под стрелковую позицию воронку, и стрельба становится еще точнее.

– Понятно…

Потом пошла муторная текучка по определению боевого места каждому солдату. Поручика Бодько Климов пока отправил во вторую линию окопов с третьим и четвертым отделением, при себе оставив фельдфебеля Прокопия Анисимова.

Французские лейтенанты меж тем долго и нудно передавали друг другу матчасть, начиная от лопат с кирками и заканчивая мешками.

«Прям верные ленинцы, – хмыкнул на это Михаил. – Контроль и учет…»

– Война войной, а обед по расписанию…

Причем свою порцию получили не только французские солдаты, но и русские. Все было учтено.

Как только опустилась темнота, успевшие поужинать французские солдаты, весело помахивая руками на прощание, рассосались по окопам. Скоро они окажутся в безопасной второй линии обороны, а часть уже днем пойдет в увольнительную…

Ночью Климов долго не мог уснуть: по опыту второй чеченской, в коей успел поучаствовать, все казалось, что к ним ползут с кинжалами в зубах злые фрицы… Даже сам лично вставал к перископу и внимательно вглядывался в темень, пытаясь засечь хоть какое-нибудь движение. Но тщетно. Постепенно все же успокоился, и стоило только смежить веки, как…

Бах! Бах! Зазвучали винтовочные выстрелы.

Климов подскочил с койки.

Бух! Взорвалась граната.

Удивился, что французский лейтенант лишь досадливо поморщился, но все же встал и, накинув на плечи шинель, направился к выходу.

– Разведчика, похоже, засекли… – сказал он ворчливо. – Поспать нормально не дают, сволочи…

Да-да-да-дах! Отстучал очередь станковый пулемет со второй линии.

Стоило Климову и французскому лейтенанту выбраться наружу, как все кончилось.

В качестве наблюдателей пока стояли французские солдаты, а русские их лишь дублировали. Солдат сделал доклад своему командиру о засечке в зоне видимости движения.

– Подстрелили хоть? – спросил офицер, и по тону вопроса стало ясно, что он явно не рассчитывает на положительный ответ.

Солдат его «не разочаровал».

– Никак нет, мой лейтенант. Ушел немец.

– Ладно, смотрите дальше…

Странное дело, но после этого переполоха Михаил уснул практически сразу и спал как убитый до самого утра.

13

Проснулся Климов от нестерпимого зуда на голове.

– Проклятье…

Он со вздохом принял вертикальное положение и запустил пальцы в волосы, принявшись ожесточенно чесать голову.

– Не чешите укусы ногтями, господин капитан, только хуже сделаете, – произнес лейтенант. – Занесете грязь… Лучше расчешите волосы расческой…

Сам француз последовал своему же совету и прошелся по волосам расческой, которую достал из кармашка кителя, висевшего над его койкой. Причем повесил он его на плечики.

«Проклятье! Так это вши!!! – только сейчас дошло до Климова. – Еще не хватало тиф подцепить!»

В этот момент у него стала чесаться не только голова, но и вообще все тело. Впрочем, он сразу понял, что это нервная реакция, и силой воли подавил ее. Лейтенант тем временем выловил из зубчиков расчески пару мелких паразитов и раздавил их между ногтей.

«Мерзость какая!» – снова подумал Михаил.

– А, гнида!

Макушку больно кольнуло.

Климов выцепил вошь пальцами и с гримасой отвращения раздавил ее по примеру лейтенанта, после чего достал свою расческу и принялся ожесточенно водить ею по волосам. Никого не выловил, но это не значит, что в волосах никого не осталось и раздавленная вошь была единственной обитательницей.

«Может, наголо побриться?» – подумал он. Но решил в итоге, что все-таки не стоит, потому как если уж на то пошло, то брить придется и грудь, и ноги, и то, что между ног, в общем… не поймут его офицеры когда увидят в бане. Еще примут за кого-нибудь не того, хе-хе…

Маленькая лампадка, выполнявшая роль дежурного освещения, позволила разглядеть показания хронометра.

«Ну что же, вши выполнили роль будильника, хотя благодарить их за это не стану, лучше уж все-таки просыпаться от более традиционных методов побудки», – подумал Михаил, ибо время действительно близко к моменту побудки.

Облачившись, Климов сходил в туалет. Руки помыл с помощью лейтенанта, что полил ему над тазиком из кружки, зачерпнув воду из ведерка.

– Что за мерзость?! – аж отшатнулся от тазика Михаил, когда поднес воду к лицу.

Вдох принес отвратный запах воды. Дополнительное обонятельное обследование выявило, что вода воняет не пойми чем. Даже не мокрой псиной, как пахнет перекипяченная вода, а еще и… трупным запахом несло.

– Это еще не самый худший вариант, господин капитан, – с невеселой усмешкой ответил французский лейтенант. – Эту воду еще пить можно.

– Это надо очень сильно жаждой страдать, чтобы такое пить! – изумился Климов.

– Увы, но это так. Но вода безопасна. Она процежена через марлевый фильтр и прокипячена.

– Нет… я пока еще не готов к таким подвигам. Но неужели нельзя что-то сделать? Организовать подвоз? Зачем местную использовать, если она настолько отвратная?!

– Пробовали, конечно, но это не еда, воды не навозишься… К тому же возрастает риск уничтожения водовозов. Собственно, их немцы выбивают целенаправленно, чтобы лишить нас свежей воды. Пробовали даже трубы тянуть, но первый же обстрел трубу рвет на ошметки.

– Понятно. А колодцы?

– То же самое. Упадет поблизости снаряд крупного калибра, и колодец буквально схлопывается, будто его и не было.

– Ясно…

Стали, словно зомби, почесываясь (тоже оказались жертвами кусачих вшей), под недовольное бухтение, выползать из своих убежищ солдаты.

– Не тянитесь, не на смотре, – махнул Климов рукой на их попытки принять стойку смирно, лихорадочно приводя себя в порядок при виде офицера. – Вообще, пока будем в окопах сидеть, мне до вашего внешнего вида дела нет, лишь бы не в одних трусах. Главное, чтобы оружие у вас было готово к бою и находилось под рукой. Ясно?

– Так точно, вашбродь! Дозвольте обратиться…

– Говори.

– Вода здесь…

– Да, я в курсе, самого только что чуть не стошнило, когда умыться попытался. Так что этот вопрос нам надо будет решать как-то самим. Колодцы, как говорят старожилы, копать бесполезно, так что или дождевую воду надо попытаться собирать или еще как-то выкручиваться.

– Да как же ее соберешь?..

– Брезентовые части палаток, коими обмотаны шинели, попробуем расстелить.

– И правда, вашбродь!

– Так что дождь для нас не только проклятие, но и благо…

Появились «супники» – французские солдаты, разносящие еду. Тоже та еще работенка: побегай, груженый, как мул, по три-пять километров от места остановки полевой кухни до первой линии окопов. И не по разу.

– Хорошо устроились солдатики: поближе к кухне, подальше от начальства, – усмехнулся один из младших унтер-офицеров.

– Что он сказал? – поинтересовался лейтенант, отреагировав на говор солдат.

Михаил перевел солдатскую мудрость.

– В мирное время – может быть, но не сейчас. Если кто-то думает, что занятие сие хоть и тяжелое физически, но безопасное, то глубоко ошибается. Потери среди кухонных работников достигают двадцати, а то и тридцати процентов. Не каждое боевое подразделение несет такие потери во время наступательного боя… Немцы ведут за ними настоящую охоту, накрывая артиллерией, а самолеты-разведчики не упускают шанса провести штурмовку полевой кухни, обстреляв ее из пулеметов, а то и сбросив ручную бомбу. Но некоторые пилоты так насобачились их бросать, что стали в некотором роде в этом деле снайперами.

Климов все это перевел солдатам, так что отношение к кухонным работникам кардинально изменилось.

Завтрак состоял из куска хлеба с сыром и кружки кофе, что черпали из баков. Хлеб и сыр принесли нанизанными на палки, которые пара бойцов тащила на плечах. Палки у них тоже забрали – на дрова.

– Эх… хлеба маловато… да и бурда эта горькая… – послышались приглушенные жалобы солдат, но при этом так, что слышно их было отлично: специально так исхитрялись, авось отреагируют. – Чаю у них нет, что ли? Пьют не пойми что…

– Пейте что дают, – рыкнул на них фельдфебель, хотя и сам, когда хлебнул содержимое, недовольно скривился.

Непривычны русские солдаты оказались к кофе. Да и сам кофе тоже оказался так себе. Сбодяженный наполовину не то из цикория, не то вовсе из жженого ячменя. В этот период с подвозом товаров из колоний у французов имелись какие-то проблемы.

Пока находились в лагере, там давали привычный чай: французские интенданты быстро поправили рацион, стоило только об этом попросить, им даже лучше. Ну а на фронте ради роты русских солдат, да еще рассредоточенных тонким слоем по батальону, никто заморачиваться не станет.

– Ничего, будет вам чай, когда на свой участок фронта встанем, – обнадежил их Климов.

– Это дело, вашбродь, – отозвался фельдфебель.

– Вот только ром в него добавлять вряд ли станут.

– Ром, вашбродь? – удивился фельдфебель.

– Его.

После такого уточнения о рецептуре кофе многие солдаты стали смотреть на содержимое своих кружек уже иным взглядом. Что такое ром, они узнали чуть ли не первым делом еще в лагере, да так хорошо, что многие отведали розог из-за не совсем трезвого состояния.

Так уж повелось у французов, что первыми ели солдаты, за ними унтера и только после всех – офицеры. В русской армии все наоборот. Офицерам зачастую было вообще наплевать, поели их солдаты или нет.

После завтрака солдаты как по команде закурили. Французы достали сигаретки или набили табаком зачастую самостоятельно вырезанные трубки, ну а наши свернули козьи ножки из газетных листов. Каждый имел стратегический запас газетных листков.

Газету, кстати, «супники» офицерам тоже принесли. Причем как городские издания, аж из самого Парижу, так и фронтовую. Во французских армиях имелись собственные газеты, правда, с разной периодичностью издания – от недели до месяца. Доходило то того, что какой-нибудь отдельный полк выпускал собственный листок.

В небе застрекотал самолет, летевший с востока. Летел на приличной высоте, но французы все равно открыли по нему бешеную стрельбу из всего, что могло стрелять. Задолбили пулеметы.

Патрон франки используют мощный, на четыре километра пуля бьет, так что шансы достать супостата имелись. И закон больших чисел сказал свое веское слово: бойцы выпустили тысячи пуль, и, даже если всего одна десятая процента попала, этого хватило с лихвой. Так что пилот повернул назад, причем пошел со снижением под радостные вопли солдат.

Ожесточенную стрельбу солдат вместе с посылаемыми в сторону фрица проклятиями понять можно. Если самолет пролетит через линию фронта, то как пить дать начнет охоту за полевыми кухнями, и если германскому пилоту улыбнется удача, то как минимум сами французы останутся без обеда, а возможно, еще и без ужина.

Не смертельно, у каждого есть НЗ из двух порций сухого пайка, но приятного тоже мало.