Геннадий Русланович Хоминский
Встретимся на нашем берегу
Глава 10
Возвращаясь с пляжа, мы зашли в магазин. Ни Адема, ни Акгюль там не было. Я купил бутылку раки, бутылку виски и бутылку красного турецкого вина. Отдохнув после обеда, мы не стали ужинать, а не спеша пошли в турецкий посёлок. Шёл ноябрь, и вечером уже чувствовалось дыхание приближающейся осени. Не зря Лена уговорила меня надеть ветровку. У дома Адема стоял большой джип.
– Наверное, Джеки? – спросила Лена.
– Наверное, – ответил я.
И точно, во дворе за столом сидели Адем и Джеки. Акгюль хлопотала около плиты. Она увидела нас первой: «Здравствуйте, проходите, как раз к ужину».
Адем и Джеки встали из-за стола, подошли, поздоровались. Я передал Адему пакет с алкоголем.
– Ну ты что, Андрей, нёс на себе? У меня дома всё есть.
– Извини, Адем, у нас, русских, не принято ходить в гости с пустыми руками.
– Все за стол, – громко сказала Акгюль, – тас кебаб готов, – и принесла большой казан с тушёной картошкой.
Нравится мне турецкая кухня. Даже тривиальное жаркое – тушёный картофель с мясом, приобретает чудный аромат из-за добавленных специй. Я сразу вспомнил, что ещё не ужинал. Джеки разлил напитки – каждому свой. Нам с ним виски, Адему раки, а женщинам красное вино. Выпили за хозяев дома. С аппетитом съели всю картошку с мясом из казана.
– Адем, а ваша семья все ещё занимается разведением овец? – спрашиваю я.
– Нет, Андрей. Аби Айташ со своей семьёй занимается торговлей в магазине. Его дочка помогает мне, вы её видели. Дети Энгина и Челика переехали в город, там работают. Овцы требуют много сил и времени. Как-то захотел я завести для себя с десяток, но ничего не получилось. Но есть у нас в посёлке несколько человек, которые продолжают выращивать овец. У них и покупаю.
– Таких вкусных овец я нигде в мире не встречал, – сказал Джеки, – видимо, и трава, и солнце, и влага на Кипре особенные.
– Мы тоже обратили внимание, какое вкусное у вас мясо, – сказала Лена.
После этого все похвалили хозяйку за вкусный ужин. Акгюль принесла чай.
– Но вы, видимо, хотите послушать продолжение моей истории? – спросил Адем.
– Конечно, если можно.
– Можно, Леночка, можно. Мне и самому стало на душе легче, когда я начал вам всё рассказывать.
– А меня прошу извинить, – сказала Акгюль, вставая, – я слушать это не могу, у меня много дел в доме. Не обижайтесь, – и она ушла в дом.
– Лена, ничего, если я буду курить? – спросил Адем.
– Конечно, курите, мне не мешает, – ответила она.
«В нашем посёлке всё было тихо. О том, что идёт война, мы с баба Ахметом узнавали по приёмнику, который слушали каждый вечер. В тот день баба Ахмет, как всегда, повёз ягнят в город на базар. Я что-то делал на огороде. Вдруг мимо нашего дома проехала машина, в кузове сидели солдаты с ружьями. Следом за ней проехала легковая машина, затем ещё несколько пустых машин. Они поехали по дороге к греческому посёлку. Меня как током ударило. Я бросил свой кетмень и бегом побежал за ними по дороге. Бежал быстро как никогда. Чувствовал, что случится какая-то беда. Мне не хватало воздуха, но я нёсся, как только мог. Глаза застилал липкий пот. Когда прибежал к посёлку, то увидел, что всех жителей солдаты выгнали на улицу. Греки кричали, ничего не понимая. Перед ними стоял усатый офицер и громко говорил по-турецки, чтобы они все готовились к переезду. Из толпы греков вперёд вышел Стелайос и что-то говорил по-гречески, затем по-английски, что они ничего не понимают, что они ничего не сделали плохого, зачем их выгнали из домов. Я подошёл к офицеру и сказал: «Господин, они греки, они не понимают, что Вы говорите».
– Ты турок? Что ты здесь делаешь, ты откуда взялся? – спросил офицер.
– Да, я турок, живу в посёлке, который Вы проехали, – дрожащим от испуга голосом ответил я.
– Ты можешь им перевести, что я говорю, а то эти свиньи ни черта не понимают?
– Могу, – сказал я, а сам выискивал в толпе греков мою Мелиссу. Наконец я увидел её. Она стояла, прижавшись к Фанессе, вся бледная и смотрела на меня.
– Говори им. Турецкое правительство приняло решение о том, что все греческие посёлки должны быть переселены на южную сторону острова.
Я перевёл это на английский язык, а Стелайос на греческий.
– Это английский язык, откуда ты знаешь его? – спрашивает меня офицер.
– Раньше здесь жили англичане, они всем управляли.
– Тебе повезло, сынок. Теперь тебя не будут притеснять ни англичане, ни эти грязные греки.
– Меня никто не притесняет.
– Ничего, повзрослеешь – поймёшь.
Стелайос подошёл и встал возле меня: «Господин офицер, зачем нам переселяться? Мы много лет живём на этом берегу по соседству с турками. Никто никого никогда не обижал». Я перевёл это офицеру.
– Замолчи, грязная свинья, – он наотмашь ударил Стелайоса по лицу.
– Переводи, – рявкнул он мне: – Греки, вас никто не будет обижать, но вам нужно переселиться на землю, которая находится под контролем греческой армии. Там вам будет предоставлено жильё. Мы довезём вас на машинах до линии раздела и передадим англичанам, которые затем передадут вас грекам.
Мы со Стелайосом перевели. Греки начали шуметь и что-то кричать. Стелайос их успокаивал, но они начинали шуметь всё сильнее и громче. Внезапно офицер выхватил из кобуры револьвер и выстрелил в воздух. Это было так неожиданно и громко, что у меня заложило уши. Все стихли.
– Всё! Разговор закончен! Даю вам пятнадцать минут на сборы. С собой возьмёте только личные вещи. Больше ничего не брать. Переводи! – он махнул рукой солдатам и пошёл к машине, – кто будет сопротивляться, у меня есть приказ – применять оружие.
Солдаты двинулись на людей и начали прикладами разгонять их по домам. Стелайос и я остались стоять на площади одни. Кругом слышался плач женщин и крики мужчин. Мелисса и Фанесса как стояли обнявшись, так и остались стоять возле своего дома. Фанесса что-то громко кричала по-гречески. Мелисса смотрела на меня и тоже кричала, что никуда из своего дома она не уедет. Я утешал её: «Мелисса, родная, не сопротивляйся, так будет только хуже. Ты обязательно вернёшься, и мы встретимся на нашем берегу, я тебя буду ждать каждый день, мы обязательно встретимся». К ним подошли двое солдат, один из них замахнулся прикладом на Фанессу, но не успел ударить, как Мелисса оттолкнула его и быстро побежала в сторону моря. Солдаты кинулись за ней, но догнать быстроногую Мелиссу они не могли. У меня замерло сердце, я боялся, что солдаты начнут стрелять. Вдруг из-за дома выбежало несколько других солдат, они кинулись наперерез, догнали её и свалили на землю. «Тащите её в машину!» – крикнул офицер, и солдаты, схватив Мелиссу за ноги, потащили по земле. Она громко кричала, вырывалась, но они продолжали тащить её волоком. На её крики на площадь вновь выбежали греки из своих домов. Они громко кричали и надвинулись на тащивших Мелиссу солдат, возможно, надеясь отбить её, но остальные солдаты начали их отгонять, орудуя прикладами. Они громко гоготали и подбадривали тащивших. У Мелиссы платье сбилось и задралось под самое горло. Нижнего белья у неё не было, и она тёрлась своей спиной и задом по каменистой земле. Внизу живота ярко чернел треугольник волос, он был весь в пыли, к нему прилипла сухая трава. Груди с маленькими розовыми сосками выбились из-под задравшегося платья. Живот и бока были в грязи и кровавых ссадинах. Её голова волочилась по земле, чёрные кучерявые волосы спутались с травой и грязью. Из носа текла кровь. Она пыталась руками прикрывать наготу, но ничего не получалось.
– Ну-ка остановитесь, – раздался голос из толпы солдат, и к Мелиссе пошёл неспешной походкой один из них, – почему бы мне не попользоваться маленькой греческой сучкой?
Раздался хохот и подбадривающие возгласы. Все греки замерли. У меня сердце готово было выскочить из груди, глаза застилала пелена слёз. Солдат подошёл к Мелиссе и начал расстёгивать штаны. Двое продолжали держать её за ноги. Она билась как могла, но вырваться не получалось. Стелайос закрыл глаза и шептал молитву. Я поднял глаза вверх, надеясь, что Аллах не даст случиться этому беззаконию. Но на небе висело только яркое июльское солнце, оно слепило меня и нещадно жгло голову. Я глянул вновь на Мелиссу, из её рта вырывался один хрип. Солдат перед ней был уже без штанов, и его голая задница сверкала на солнце. Какая-то неведомая сила понесла меня прямо на эту белую задницу, я ничего не соображал и только нёсся вперёд, выставив свои руки. С разбегу я врезался в бесштанного солдата, который от неожиданности полетел кувырком вперёд. Затем увидел, как от толпы солдат ко мне кинулся один из них, размахнулся прикладом и со всей силы ударил меня по затылку. В глазах всё померкло, небо перевернулось, на меня налетела земля. И вдруг раздался страшный выстрел, потом ещё и ещё. В голове от этих выстрелов всё загудело и померкло».
Адем уронил голову на стол, плечи сотрясались от рыданий. Джеки сидел весь прямой, из его глаз тоже катились слёзы. Затем он смахнул их рукой, налил себе виски и выпил.
– Адем, а ты уверен, что стреляли в Мелиссу? – спросил он.
– В кого же ещё им было стрелять? Когда в лагере я пришёл в сознание, мне рассказали, что при выселении греческого посёлка было убито несколько человек, в том числе и женщина. Это была Мелисса.
– Адем, а что это был за лагерь? – со слезами в голосе тихо спросила Лена.
– Рассказывай дальше, Адем, – раздался голос Акгюль.
Я оглянулся, она стояла на ступеньках крылечка, прислонившись к столбу. Губы плотно сжаты, глаза сухие. «Боже, сколько этим людям пришлось пережить?», – подумал я. Адем допил свой стакан с раки и продолжил: «В лагере я пролежал несколько дней в горячечном бреду. Мне представлялась моя Мелисса, которую тащили за ноги, жуткий выстрел и её бездыханное обнажённое тело, лежащее в дорожной пыли. Я лежал и хотел только одного – умереть. Жить было страшно и незачем. Но постепенно сознание вернулось ко мне, и я стал видеть, что было вокруг. Я лежал на соломе в каком-то сарае. Был полумрак, так как окон я не увидел, а свет проходил через щели в стенах. Кроме меня, в сарае никого не было. Страшно болели голова и шея. Наступал вечер, так как свет в щелях стал сереть. Затем открылась широкая дверь и в сарай вошли люди. Их было много, человек тридцать. Они сразу улеглись на солому. Было видно, что они очень устали. Один из них, который был ближе ко мне, посмотрел на меня и громко сказал: «Глядите, парень вроде ожил, а я думал, что к вечеру он умрёт». Несколько человек поднялись и подошли ко мне. «Ты откуда? За что сюда попал? Как тебя звать?» – начали расспрашивать меня. Я ничего не отвечал. Язык распух, очень хотелось пить. Любая попытка пошевелиться отдавалась страшной болью в голове. Я с трудом выдавил из себя: «Пить». Один мужчина подошёл к ведру с водой, которое стояло в углу сарая, зачерпнул воды в ковш и поднёс ко мне. Я с трудом смог раскрыть рот и сделал несколько глотков. Стало полегче. «Лежи, не разговаривай, – он намочил водой какую-то тряпку и положил мне на губы, – его привезли из греческого посёлка, который на берегу. Войска там устроили бойню, застрелили женщину и ещё несколько мужчин. Видимо, парень попал там под горячую руку».
Прошло ещё несколько дней, мне становилось понемногу лучше. Голова продолжала болеть, но уже не так сильно. Хуже была шея, я не мог пошевелить головой. Через пару дней в сарай пришёл доктор. Он осмотрел меня, пощупал голову и шею. Сказал, что у меня было сильное сотрясение и на работу мне выходить нельзя ещё две недели. Намазал шею какой-то мазью, замотал бинтом. Мазь оставил мне и сказал, чтобы я каждый день её мазал и забинтовывал. Солдат мне принёс поесть. Оказывается, я не ел уже целую неделю. Помаленьку молодой организм стал брать своё, я начал вставать и ходить по сараю. Вечером, когда приходили мои соседи, я разговаривал с ними. Они рассказали, что это трудовой лагерь по перевоспитанию. Сидели в нём одни турки-киприоты, которые чем-то не понравились турецким военным. Перевоспитание заключалось в ежедневной работе на строительстве дороги в горах. Сколько времени предстояло им находиться здесь, никто не знал, так как никакого суда не было. Через две недели меня вместе со всеми отправили на работу. Мне со своим напарником нужно было носить носилками землю и засыпать камни, которые другие заключённые укладывали на склон горы. Работа была не самая тяжёлая. Значительно труднее было кирками разрабатывать склон горы, чтобы на нём получилась терраса. Дни летели за днями, прошла осень, начиналась зима. В горах стало холодно, и нам выдали ношенную военную одежду и башмаки. Работа прекращалась только тогда, когда шли дожди. В эти дни мы оставались в сарае и сидели, сбившись поплотнее. Рассказывали свои истории о прежней жизни. Рассказывал и я о том, как пас овец, как ездил с баба Ахметом на базар. Только не рассказывал о Мелиссе. Стоило мне о ней подумать, как сразу начинала болеть голова и темнело в глазах. А в ушах звучал тот самый выстрел, который забрал её. Охраняли нас турецкие солдаты, которые остались здесь после окончания войны. Относились к нам неплохо, кормили тоже нормально.
Однажды вечером, когда мы сидели за длинным столом и ужинали, подошёл солдат и отозвал меня в сторону. Я его часто видел у сарая и на дороге, где мы работали. Звали его Озгюр. Был он из Турции и служил в армии уже два года. Скоро он должен был службу закончить и уехать к себе домой. Мы отошли в сторону, чтобы нас не было видно, и он сказал, что меня выкупил мой аби, зовут его Айташ, и что он сегодня ночью откроет дверь и я должен тихонько выйти наружу. Затем быстро бежать по дороге, которую мы строим, вниз, в долину. Там аби будет меня ждать. Но всё нужно успеть сделать, пока будет темно. После ужина я лёг на своё место в сарае и притворился, что сплю. Заснули все. Через некоторое время я услышал, как тихонько отодвинулся засов на двери и она чуть-чуть приоткрылась. Я поднялся и тихонько выскользнул наружу. Там стоял Озгюр: «Адем, будь счастлив, больше старайся не попадаться», – сказал он. Мы пожали друг другу руки, и я побежал к дороге. Вышел на неё и быстро пошёл в сторону долины. Бежать по дороге было тяжело, она была ещё не вся засыпана землёй. Но вскоре я добрался до места, которое мы уже отсыпали. Потом дорога стала ровной и асфальтированной. Я бежал быстро, так как ночь из темной превратилась в серую. Я боялся, что меня могут заметить и снова схватить. Но везде было тихо, и скоро я заметил силуэт стоящей машины. Подбежал к ней, из машины выскочил аби Айташ, мы обнялись, я сел в кабину, аби Айташ – за руль, и мы помчались домой. По дороге он рассказал, что меня все считали мёртвым. Так как в греческом посёлке солдаты застрелили женщину и двоих мужчин. Кого именно, они не знали, но раз я пропал, то все решили, что меня. Баба Ахмет очень сильно переживал, потом заболел и зимой умер. Анне Дилара тоже сильно болеет. «А как ты нашёл меня?» – спрашиваю я. «Мой друг привозил на стройку продукты и случайно увидел тебя, приехал и мне рассказал. Тогда я сам поехал и тихонько подсмотрел, как ты таскал носилки с землёй. Затем я познакомился с одним солдатом, Озгюром, договорился с ним, заплатил, и он выпустил тебя», – рассказал мне аби Айташ.
Мы приехали в посёлок, все жители вышли встретить меня. Обнимали, целовали. Амса Челик приготовил кебабы. Всё было хорошо, только анне Дилара была очень плоха. Смерть баба Ахмета и слухи о моей гибели окончательно подорвали её здоровье. Через несколько дней я пошёл на наш берег к греческому посёлку. Кругом было запустение. Я зашёл в дом, где жила Мелисса. Всё было брошено в страшной спешке. Я обошёл дом. Стояла недостроенная стена, рядом лежала куча камней, которую мы привезли из гор. Я вспомнил, как мы ездили туда с Мелиссой, как я поцеловал её. Слёзы хлынули из моих глаз, и я, не разбирая дороги, побежал на наш берег, упал на песок и ревел. Ревел во весь голос. Я кричал: «Мелисса, я буду ждать тебя на нашем берегу, я буду ждать тебя всю свою жизнь». Хотя я понимал, что Мелисса никогда не придёт. У меня сильно заболела голова, я успокоился и пошёл на то место, где убили Мелиссу. Мне казалось, что я вижу кровь на земле, хотя прошёл уже почти год и там, конечно, ничего не было», – Адем замолчал. Подошла Акгюль, налила всем чай. Пили и молчали. Лена встала, подошла к Адему и прижала его голову к себе: «Бедный Адем, сколько тебе пришлось пережить».
– Да, Леночка, что было, то было. Потом я снова начал пасти овец, затем меня нашёл Озгюр, тот солдат, который помог мне бежать. Лена, Вы помните его, это хозяин того ресторана, где мы ужинали?
– Да, конечно, – ответила Лена.
– Он пришёл неожиданно, но я сразу узнал его. Хочу, говорит, жить на Кипре, а кроме тебя, знакомых никого нет. Так и остался жить с нами. Затем купил себе дом. Потом я женился на Акгюль, родилась дочь Ары. Назвали её так в память о Мелиссе. Потом появился Джеки, но мы с ним так и не сходили на наш берег.
– Я был там один раз, больше не пойду, – ответил Джеки, – однако уже поздно, пожалуй, отдыхать пора, завтра на работу.
Все встали, попрощались. Мы хотели с Леной идти пешком, но Джеки настоял, чтобы мы сели к нему в машину.
Ехали молча. Джеки курил. Мы с Леной молчали. Перед глазами стояла сцена выселения греков и убийство Мелиссы. Лена, чтобы разрядить обстановку, спросила: «Джеки, а что же тебя сподвигло на возвращение на Кипр, ведь прошёл не один десяток лет после вашего отъезда с острова?».
– Да как-то всё так сложилось в жизни, что я принял решение вернуться сюда, – он замолчал, похоже, ему не очень хотелось разговаривать.
Уже въезжая в комплекс, Джеки сказал: «Что-то после рассказа Адема спать совсем не хочется. Может, посидим ещё внизу, вы как?»
– Вообще-то не против, всё равно теперь не заснуть, – ответил я.
– Да, рассказ Адема, убийство Мелиссы – будет всё вертеться в голове, – согласилась Лена.
– Тогда идите в кафе, а я машину припаркую и подойду.
Глава 11
Мы сели за столик, стоящий прямо на берегу бассейна. Купающихся уже не было, хотя посетителей в кафе было немало.
– Ну вот, вся история теперь понятна. Леночка, ты довольна?
– Да, наконец-то мы узнали историю греческого посёлка. Как всё это страшно, – она замолчала и посмотрела на небо.
– А ведь это ещё не всё, – вдруг сказала Лена – Откуда появилась Акгюль? Ведь она не жила в посёлке? Это может быть ещё одна интересная история.
– Лена, хватит, потом когда-нибудь узнаем и это. А сейчас подойдёт Джеки и, возможно, расскажет свою.
Джеки появился через минуту, он огляделся, увидел нас и подошёл. Следом за ним шёл официант, он нёс бутылку виски, стаканы и тарелку с маслинами.
– Мы, пожалуй, с Андреем выпьем ещё виски. А что ты будешь? – обратился он к Лене.
– А мне спиртного уже достаточно. Сок, пожалуйста.
Джеки налил виски, выпили. Он закурил. Я обратил внимание, что когда он хотел курить, то не спрашивал разрешение у окружающих. В отличие от Адема. Вообще, в его манерах говорить, общаться, даже одеваться сквозила какая-то надменность. Сразу чувствовалось, кто здесь хозяин.
– Когда я уезжал на машине, сразу понял, что всё. Никогда с Мелиссой больше не увижусь, – начал без предисловий Джеки, – хотя несколько дней до отъезда я с ума сходил – как я буду без неё, без Адема, без нашего берега. Мне очень хотелось, чтобы Мелисса поехала с нами, но я совершенно не понимал, как об этом ей сказать, сказать Стелайосу, сказать своим родителям. Я струсил. Я боялся остаться наедине с Мелиссой и поэтому предложил Адему пойти со мной к ней попрощаться. Но Адем назвал меня трусом. И это было справедливо.
Он снова закурил: «Когда машина поехала, я готов был зареветь во весь голос и еле сдержал себя. Но когда Адем и Мелисса скрылись за поворотом, когда я перестал видеть посёлок и наш дом, то всё прошло. Словно под старой жизнью подвели черту.
Мои мысли переключились на будущее. Что меня ждёт в Англии, где я ни разу не был? Как я буду там жить?
Когда сошли с корабля на берег в Лондоне, я был ошарашен. Множество красиво одетых людей. Машины, большие дома – голова шла кругом. Нас встретил какой-то родственник, усадил в большущий лимузин и повёз. Я никогда не ездил на такой машине, я вообще ездил только на папином грузовике. Мы долго петляли по большим улицам, пока не выехали за город. Дорога проходила по полям, всё было зелено, затем начались холмы, тоже все поросшие деревьями. Это всё совершенно не походило на наш Кипр. Приехали в маленький городок, где был дом моего отца. Но поскольку дом был совершенно пуст, мы поселились в гостиницу, которая в этом городке была одна. На другой день я пошёл прогуляться. Городок мне не понравился – всё вокруг было каменное. Каменные дороги, каменные дома. Зелень была только вдоль канала, который проходил по городку. Людей тоже видно не было. Городок был пуст. В гостинице делать нечего. Я сидел у телевизора и смотрел всё подряд. Телевизор, кстати, я увидел впервые».
Джеки отвернулся от стола, разулся, закатал брюки и сел на край бассейна, опустив ноги в воду. Я не знал, что мне делать: тоже сесть на край бассейна или остаться за столиком. Пока я размышлял над этим, Лена села рядом с Джеки. От их ног расходились мелкие волны, окрашенные в различные цвета, так как бассейн очень красиво подсвечивался изнутри.
– А новые друзья, ты нашёл себе там новых друзей? – спросила Лена.
– Нет. К сожалению, нет. В городке было очень мало молодёжи. Было несколько девушек, но они были, на мой взгляд, совершенно некрасивы и глупы. Я их всех сравнивал с Мелиссой, которая была очень мила и умна, несмотря на то что была совершенно неграмотна. С парнями я познакомился в баре, куда сходил вечером. Но дружбы я ни с кем не завёл. Они были неинтересны. Все их разговоры крутились вокруг спорта и женщин, интересовала их только выпивка. А когда они узнали, что я приехал с Кипра, они вообще перестали меня замечать. Целыми днями я сидел в своей комнате, это когда мы переселились в свой дом, и смотрел телевизор, а чаще просто лежал и вспоминал Адема, Мелиссу и наш Кипр. Мне было очень грустно. Затем заболела мама и вскоре её не стало. Отец тоже стал сильно кашлять, и я очень боялся, что он может умереть. Доктор, который приходил к нам каждый день, сказал, что это болезнь лёгких от влажного климата и отцу нужно срочно уезжать из Англии в более тёплые края. Но он даже слушать не хотел ни о каком переезде. Однажды он пришёл в мою комнату и спросил, помню ли я его знакомого, капитана Ричардсона, или как мы его звали – Рича, который служил на Кипре. Конечно, я его помнил. Ещё когда я был совсем маленький и мы жили на Кипре в городе, к нам частенько заходил один военный. Он был необычайно высоким и худым. Совершенно рыжая голова, он всегда меня брал на руки и сажал к себе на шею. И тогда я был выше всех. Так вот, тот капитан Ричардсон после выхода в отставку остался на Кипре, правда, теперь он был полковником и жил в приюте ветеранов. Отец сказал мне, что если будет возможность у меня приехать на Кипр, то я должен обязательно найти Рича и передать, что Анн, моя мама, его перед смертью простила и он, Микки, на него зла не держит. Я спросил: в чём дело, что случилось? Отец сказал, что Рич всё поймёт и простит их тоже. Что это очень нужно и ему, и Ричу. Через неделю отца не стало. Поскольку я был совершеннолетним, то всё состояние отца стало моим. Через несколько недель я покинул свой дом и уехал на юг Франции, – Джеки поднялся и снова сел за стол.
Мы выпили. «Что-то я снова проголодался», – сказал Джеки и махнул рукой официанту.
– И ты вернулся на Кипр, чтобы выполнить просьбу отца? – спросила Лена.
– Отчасти да. Хотя если быть честным, я о просьбе практически забыл. Учился во Франции, был богатеньким молодым человеком, мог жить, ни в чём себе не отказывая. Окончив университет, поехал работать в Германию. Жизнь развернулась ко мне лицом. Интересная работа, хотя, я мог отлично жить и не работая. Друзья, женщины. Новые места, новая жизнь, новые жёны. Жизнь набирала обороты, и некогда было вспоминать прошлое. Но однажды в своём особняке в окрестностях Тель-Авива я проснулся и спросил себя: «Для чего я живу? Зачем всё это?» Деньги есть, есть собственная строительная компания, но нет ни одного настоящего друга. Женщины есть, есть жена, но нет настоящей семьи. Прожита большая половина жизни. И я понял, что остался один и становлюсь старым и одиноким человеком. Всё чаще и чаще я стал вспоминать своё босоногое детство, Мелиссу, Адема, наш берег и наш Кипр. Кипр – это была сказка из детства, в которую невозможно вернуться. Я пытался представить себе, какими стали мои друзья, и не мог. Я вспомнил о просьбе отца и понял, что просто обязан поехать на Кипр. Найти Ричардсона, а если повезёт, то и Адема с Мелиссой. Я так загорелся этой идеей, что быстренько купил себе билет на самолёт, не задумываясь, на какой Кипр я лечу. Прилетел, естественно, на Южный. Начал искать приют ветеранов, но мне объяснили, что в Республике Кипр такого приюта нет. Мне удалось узнать, что приют для ветеранов есть на Северном Кипре, в монастыре Святой Анастасии».
Подошёл официант и принёс нам целое блюдо кебабов. Несмотря на то что мы хорошо поужинали у Адема, это было весьма кстати. Я огляделся, посетителей в кафе оставалось не много. Бутылка с виски была более чем наполовину пуста, но я чувствовал себя великолепно. Спать совершенно не хотелось. Джеки снова закурил.
«Попасть на Северный Кипр оказалось непросто. Пришлось вернуться в Тель-Авив, затем перелететь в Стамбул, откуда уже можно было попасть на турецкую сторону. На Северном Кипре у меня был партнёр по бизнесу, который меня принял и с которым мы съездили в приют. Сиделка выкатила кресло с тем, что осталось от Ричардсона. Это был сгорбленный старик, побритый налысо, в котором я бы никогда не признал того длиннющего рыжего весельчака, капитана Рича. Жизнь берёт свою плату за то, что мы когда-то были молоды и сильны, жизнерадостны и успешны. На моё удивление старик быстро вспомнил и Микки, и Анн. А когда я ему сказал, что Анн его простила, а Микки на него не обижается, то Рич улыбнулся, лицо его разгладилось и он заплакал. Подошла сиделка, извинилась и увезла его внутрь. Я оставил крупную сумму денег заведующему пансионатом в качестве пожертвования. Как я потом узнал, Ричардсон умер на другой день. Видимо, ему не хватало прощения Анн, чтобы расстаться с этим миром. Что это была за семейная тайна, я так и не знаю и не узнаю никогда. Затем я нашёл Адема и узнал о гибели Мелиссы. Вот тогда я и понял, что Кипр – это то, что мне нужно. Только здесь я найду душевный покой, здесь встречу свою старость, а может быть, отсюда и уйду из этого мира», – на глазах Джеки показались слёзы. Он молча встал и, не прощаясь, как истинный англичанин, пошёл в сторону своего дома.
