Гаянэ Павловна Абаджан
Частные случаи
Когда Вероника только вошла, то Сан Саныч сначала с любопытством и даже как-то нагло на неё уставился, задал несколько вопросов, а потом попросил подождать в коридоре: "Мешаете/ не способствуете". Она вышла и второй час смотрела на эти развалины. Единственно – дверь такая тонкая, что за редкими фразами хорошо слышалось всё, как впрочем и из соседних помещений.
Вот рядом в турфирме гремя бокалами празднуют возвращение из поездки, а напротив по диагонали откровенно трахаются. Расскажут потом дома о срочной работе. Что там на двери написано? Впрочем какая разница.
Вераника даже не знала надо было ей или нет, всё что она сегодня тут наслушала. С одной стороны она подвижница контроля, но сторону в которую копал Сан Саныч она предпочитала бы не трогать, впрочем он ей сразу резко не понравился, поэтому возможно она и была не объективна. Об этом ей ещё предстояло подумать.
Пока Сан Саныч разглядывал Веронику, то она разглядывала его. Вместо откровенного разговора между ними происходила невидимая дуэль. Он чутко предугадывал её движения, моментально перехватывал её взгляды. Она чувствовала: он читает её с полуслова. Теперь, стоя в коридоре и невольно подслушивая чинимый им её мужу допрос, Вероника решала: "Куда он клонит? Куда он выведет? Этот Сан Саныч что – такой умный или проницательный?" И ответ ей не был очевиден.
"Он на два – три шага вперёд может сказать, что я в данный момент думаю? Да. Но не потому что он проницательный. Он явно читает невербалику: я начинаю, а он уже прочитал начало не сформулированной мною фразы. Нет, это не интеллект, это что-то с психикой. Я потянулась – его пронизывает: "Привстать хочет". Я сама ещё не поняла, что привставать буду, просто начинаю ощущать, что нога затекла, а он уже: "Усаживайтесь поудобнее".
А вот с Толиком? Зачем он разговоры о его юности затеял? Теребит в поисках болевой точки…
Стоя в коридоре, через дверь Вероника впервые услышала о первом ужасающем коммерческом опыте мужа, когда он с друзьями в 1998 взяли в Москве кредит на миллион долларов под закупку фирменной итальянской обуви и в стране 17 августа объявили дефолт, курс доллара взлетел больше, чем в три раза. Выбор: или убьют, или деньги возвращать. И они выкрутились многоступенчатой бартерной схемой: обувью рассчитывались на зарплату рабочим, сырьё этого завода – дальше. И так – семь кругов.
Но зато Вероника услышала, что теперь её Толик готов рисковать только на условиях: " Чтоб холодильник пустой не был и трусы на мне останутся. Всем остальным – рискну".
Зачем Сан Саныч так долго и экономически безграмотно расспрашивал об этом, пытаясь вникнуть в столетней давности бартеры? – спрашивала себя Вероника. Толик ей никогда всего этого не рассказывал. А спроси его: "Почему?" ответит: "Ты и не спрашивала".
Но когда психолог стал ворошить уже нынешнее, то жене стало ещё хуже. Он допытывался почему Толик так быстро водит машину и водит ли он её аккуратнее, когда в ней дети. Вероника точно знала: "Нет. Летит точно так же по бешеному". И Сан Саныч уверял её мужа, что тот подспудно хочет, как он выразился: "расхерячить всех к чертям" и так освободиться от них – от обузы.
В этот момент она уже не выдержала и со словами: "Пора домой, уже темнеет" заглянула в кабинет.
Домой ехали молча. За всю дорогу Вероника произнесла только:
– Зачем ты ему вперёд деньги кладёшь?
– Ну, – промычал Толик в ответ.
– Я бы так не делала, – сказала она и замолчала. Через время добавила:
– Думаешь, что он без этого ещё злее к тебе будет приставать? Нет, он будет вкрадчивей.
– Почему?
– Потому что он жадный нищий садист, – поджала она губы. А потом добавила: "И явно наполовину импотент, если не полностью".
– И как это видно? – Толик даже газонул посильнее.
– Видно. От него от всего веет самозащитой. Он же копается в своих темах, что ему близко, тянет на других свои проблемы. Уж не говорю, что это просто дряблая туша. Женщины мужиков чуют.
Вероника принялась искать в сумочке свой блокнот, но Толик вёл машину столь часто меня скорость по разбитой дороге, что ей это не очень удавалось.
== Коллегия ==
Распрощавшись с поздним клиентом, Сан Саныч бережно взял купюры. Сумма превышала его стандартный гонорар больше, чем вдвое. Сложил деньги в пухлый от визиток и дисконтных карточек бумажник и в явно приподнятом настроении направился в расположенное недалеко от вокзала небольшое кафе. Он был членом как бы клуба – компании местных мужчин – психологов, которая примерно раз в месяц собиралась дружно посидеть с коньячком. Сан Саныч крайне дорожил этим обществом.
Выйдя из здания офисного центра одним из последних, Сан Саныч перекинулся несколькими словами с вахтёром, подсыпал тому визиток для раздачи и пошёл к своему серому Ситроену. Подойдя к автомобилю он тщательно осмотрел его со всех сторон и только потом снял с сигнализации и сел за руль. Что ж, его многосложная деятельность подарила ему несколько влиятельных недоброжелателей, поэтому приходилось постоянно быть настороже.
Когда Сан Саныч подъехал к кафе, все три его постоянных компаньона были уже на месте. В кафе витал сигаретный дым, официантка при виде Сан Саныча радостно улыбнулась завсегдатаю. Заметно надпитая бутылка "Алекса" красовалась на столике, друзья мирно похрустывали салатами, отставив надъеденное второе, которое у каждого было выбрано на свой вкус. За соседним столом заседала случайная незнакомая компания с отставленным чемоданом,
Сан Санычу было приятно его опоздание. Почему бы иногда не показать коллегам свою загруженность клиентами. Он сделал заказ, как бы невзначай вытащил портмане, сверкнув купюрами и закурил благодушно приготовился рассказывать причину опоздания.
Его приятели, прекрасно зная своего визави никогда не преминули подколоть коллегу.
– Саня, что так поздно? – начал свою стратегию Юрик – плечистый крепыш, психиатр, который в местных профессиональных кругах шёпотом считался самым навороченным спецом. – Мы уже ждали что ты позвонишь, чтоб мы летели выручать. Тебя там не били?
– Меня били? – смутился Сан Саныч. – Когда это меня могли побить?
– Ну, ты же нам в прошлый раз рассказывал как перед самыми выборами спалил все агитки партии БЮТ только за то, что они тебе как председателю местной ячейки не заплатили. Вот мы и прикинули, что они наконец прознали о твоём смелом поступке, через утечку данных от нас, и… Сам понимаешь, всякое может случиться в наши нервные времена, да ещё и в наших терриконовых краях.
Трое друзей весело уставились на Сан Саныча в ожидании его ответа.
– Та бросьте, – отмахнулся он усаживаясь поудобнее. – Вся история уже в топке. Кстати, о "не заплатили"– у меня пациент новый объявился, сейчас как раз от меня ушел, ездит сто километров из райцентра. Так он прям заходит, и с порога – платить, и только потом присаживается…
– Надо же, как он тебя боится. Думает, что глядя на денежку ты станешь его по головке гладить, – Юрик улыбаясь откровенно разглядывал Сан Саныча прямо в лицо. – Наверняка от папочки комплекс: "Маэстро, я не буду должен даже за час вашего внимания. Это вы сейчас будете отрабатывать полученные от меня хрусты".
– Та ну. Какая разница когда платить? – опустил тот глаза. – Впрочем, он наверное хочет показать свою состоятельность, чтоб я его проблемы золотым аршином мерил. Сейчас! Я его размазал по первому разряду.
– И что там за проблемы? Опять скрытая импотенция, – хохотнул второй приятель – худощавый блондин слегка за сорок – Виталик. Компания хорошо знала о приверженности Сан Саныча этому диагнозу во всех непонятных случаях. И – как сопутствующего – в понятных.
Поразмыслив над второй явной подколкой, Сан Саныч вдруг вспомнил:
– Там мутная история… Он сказал, что в местной больнице ему по ошибке в карточке написали шизу. Я даже подумываю отказаться с ним работать, а то мало ли что – органика, стационарное лечение. Поубивает кого-то и ко мне потом приведёт.
Юра подлил друзьям коньяк, прикурил новую сигарету и опять внимательно посмотрел на Сан Саныча:
– Другими словами за незначительную комиссию ты хочешь слить мутного клиента мне?
– Ну, а как ты хочешь? Без комиссии – не бывает.
– Я – никак. Чего только людям по ошибке в карточке не напишут… Особенно в местной больнице, – крутил Юра сигарету. – Но только не это, – рывком добавил он. – Рассказывай.
И Сан Саныч воспользовавшись возможностью получить на шару консультацию по очень платежеспособному клиенту, которого ему очень хотелось сдоить ещё хоть несколько раз, начал рассказывать.
Для начала он решил блеснуть перед друзьями как видный толкователь снов. Поэтому начав со сна Толика о льве и ребенке, рассказал присутствующим, что именно надо втолковывать пациентам, да и всем остальным: "Думайте в первую очередь о своих детях! Лезть защищать чужого ребенка с риском для своей жизни может только последний идиот":
– Если с тобой что-то случится, то кто будет заботиться о твоих детях? Что с ними станет? Сын твой – снаркоманится, дочка пойдёт на панель – в проститутки. Поэтому я ему сказал, что надо не стоять распотякивать, а драпать, пока цел. О чужом ребенке должны заботиться его собственные родители. Другие же – ну… По мере возможности. Но не более того.
Поскольку вся компания уже много раз слушала философию Сан Саныча о детях, густо сдобренную эпитетами о биомусоре, то ничего нового он им рассказать уже не мог, поэтому не встретив обсуждения, углубился дальше в историю своего недавнего пациента.
– Никаких целей терапии не выставляет: "Мне хорошо, но я не хочу чтоб у меня было вот это состояние, как депрессия". Короче, соматизированная депрессия. То есть постоянно ему плохо. Рассказывает: "Знаете, если сердце заболит? Это же вообще финиш. Это же жить невозможно". То голова у него кружится, то ещё что-то… Что было? Да, ничего не было – депрессия была, потом так зацепилось, что…
– То есть про импотенцию он тебя не порадовал? – повторно уточнил Виталик.
– Сука, пока упирается. Но я его колю. Вот и жену свою сегодня приволок, чтоб подтвердила. Но как оно у них там – молчат.
Вся компания очень сочувственно закивала Сан Санычу: "Серьёзный облом! Это как на порнуху настроиться, а это немецкое кино таки про войну". Тот продолжил:
– Ездит из области, ездит только вечером, при чём в семь – восемь, оптимально – в восемь. Скорость езды у него сто сорок- сто шестьдесят, меньше он не может ездить. Когда семья рядом, он вообще не боится скорости, топит и до двухсот. И – картинки перед глазами: "Вот я еду-еду, а потом как в трёхмерной графике вижу, как на полном ходу влетаю в столб". Он боится детализировать все эти фантазии… Всё это – смерть, кровь, уничтожение. Всё, что угодно.
Я говорю: "Хорошо. Давайте представим до конца – семья трагически погибла. Всё. Теперь вы повеситься сможете? " "Да". Он не может покончить собой, потому что у него на руках дочки и жена. Поэтому он хочет их убить, и у него фантазии об убийстве, чтобы освободиться наконец, и делать то, что хочу.
Когда Сан Саныч полностью окончил свой рассказ, то друзья дружно углубились в тарелки, звеня своими столовыми приборами. Конечно, они по своей профессии каждый день видели больных, и у каждого была своя история. Но – если выбрана интересная работа, то почему бы и не обсудить любопытный случай, тем более в ничем не обязывающей обстановке.
Первым начал Виталик, он работал школьным психологом, поэтому больше всего интересовался в каждой истории истоками – родителями. Как он твёрдо был убеждён, что не только в органике дело, а и в атмосфере – катализаторы есть/нет. Держите порох влажным и оно не взорвётся:
– Его отец психопат, а мать – полная эмоциональная холодность, разочарование, злость на всех, параноидальная скорее всего личность. У него нет с детства никаких положительных воспоминаний. Главный компонент у него внутри – пустота, там ничего нет, смысла жизни нет. Его смысл жизни это скорейшее уничтожение. Классика шизофрении – психоз. Его часть здоровой личности хочет убить отцовский комплекс. Убить в себе отца – значит сделать себя банкротом, поэтому боится даже собственными деньгами распоряжаться, сразу начинает их раздавать.
Наконец в беседу включился третий компаньон – Станислав Александрович. Полный, лысоватый в очках с роговой оправой:
– Убивать здоровую личность не есть хорошо. Вот он и принялся превращать свою здоровую личность в невротика – добавляет всё новые невротические симптомы. Отвлекается от главной проблемы и начинает…
Юрик наконец доел свой шницель, разлил остатки коньяка, тщательно стараясь никого не обделить и произнёс заключительную речь. Поскольку он в этой компании был единственным врачом – психиатром, то его друзья, хоть не признавались в этом, но всегда очень считались с его мнением как заключительным:
– У твоего, Саня, клиента произошло классическое расщепление на физическое и духовное. Его душа хочет убить тело, которое превращается в его отца. В нём отец просыпается физически: внешнее сходство – с годами он становится всё больше на него похож, у него появляется такое же имущество, он повторяет его жизненный путь – становится как и его папочка успешным предпринимателем. Но в результате того, что он чуть-чуть всё же изменился, то произошло расщепление: его внутренний нормальный человек хочет убить того, в кого он вынужден превратиться. И для того чтобы освободить душу от вражеского тела – ему нужно любой ценой его уничтожить… Вот это шизофрения, когда человек пытается бороться с самим собой, при чём в целом виде. Не когда отделяется аффект, отделяется часть, а когда целиком. Поэтому в райцентре ему абсолютно правильно поставили диагноз – шизофрения.
Приятная вечеринка окончилась. Друзья стали собираться из за стола. Сан Саныч встал последним. Ему абсолютно не хотелось домой. И к тому же он не хотел, чтоб друзья видели, как он всякий раз обходит свой автомобиль прежде чем сесть в него.
== Сад ==
Вероника прекрасно знала о силе своего влияния на мужа. В какой именно момент она сумела с годами подобрать нужные для него интонации, она этого не помнила. Но Толик уже даже не входил во все эти "почему", просто принимал её команды и решения, тем более в его коммерцию она старалась не лезть, а только семья, только его здоровье.
Несколько дней жена решала насколько Толику сможет помочь этот врач, насколько – наоборот, навредить. Поняв, что самой ей не одолеть этого вопроса, она отправилась консультироваться к специалистам. А что делать? Как ни крути, а проблема должна быть озвучена.
Пробиваясь сквозь море новой информации, она приняла факт проступающей шизофрении, открыв новую для себя реальность. Странными путями ей даже довелось встретиться с приятелем Сан Саныча – Юриком. Это было даже не удивительно, ведь мир так тесен, а уж мир провинциального областного центра тем более.
И она уже абсолютно не жалела, что почти два часа провела в коридоре офисного центра, слушая, как Сан Саныч "терапевтировал" её мужа, после чего они возвращались домой на почти двухсот- километровой скорости.
В чём же была мотивация этого крупного местного специалиста? Желание послушать очередную чужую трешевую историю? Страсть слушать травматичное воспоминание бьющегося со своими проблемами пациента? Или всё же присутствовало какое-то желание действительно помочь? В чём была мотивация этого лекаря? Как поставить своего пациента на внутренний процесс исцеления, или как довести до двухсот км в час по битой дороге…
Как ей – Веронике различать этих врачей, чтоб сохранить свою семью, дочек, мужа? Просто уже хотя бы физически их сохранить, закрывая своё гнездо голыми крыльями от разного рода стервятников.
К огромному сожалению Сан Саныча утром в день назначенного им следующего сеанса терапии ему пришло сообщение с неизвестного номера, о том что Толик не придёт. Выждав некоторое время он для верности перезвонил самому Толику, но в трубке раздался голос Вероники, которая сухо с немецкой вежливостью подтвердила Сан Санычу, что действительно пока их семья вынуждена отказывается от его услуг и, в случае изменения обстоятельств самостоятельно ему об этом сообщат.
Сан Саныч, сидя у себя в кабинетике вздохнул об ушедшем доходе, но потом подумал, что оно и к лучшему, гора с плеч и всё такое. Больше у него на сегодня клиентов всё равно не было, поэтому он заварил себе крепкий кофе и стал курить, сквозь задымленный воздух глядя на портрет своего любимого образца – Фрейда, человека, который открыл свой кабинет "дорого", абсолютно не имея никаких начальных знаний, но как-то справился.
А Толик в это время одев спортивный костюм занимался уточнением разметки сада, и копал ямки для купленных дорого элитных саженцев. На вечер – ещё гора работы: перестраивать фонтанчик и доводить до ума центральную альпийскую горку. Тут даже дня на три работы хватит, и это только начало. Он это давно запланировал, да всё как-то откладывал… А ведь сад – это его любимое хобби.
Вероника, занимаясь на кухне выпечкой, поглядывала в окно на мужа. Даже если кому-то кажется, что выхода нет, то пока мы живы – он есть. У них во дворе обязательно будет самый образцовый, самый райский сад.
Невесомость
=1=
Есть такие моменты между тем, когда проснешься и включишься в реальность, когда твоё сознание открыто для любого варианта. "Хлоп" и через холодную комнату ты несешься в тёплую постель к родителям в объятия к своей маме. Или "хлоп" и ты спохватываешься, что сегодня среда и значит у тебя в расписании нулевая пара и ты уже опаздываешь. Или… В общем все эти интерьеры в которых в разное время ты побывал в своей жизни. У кого что: муж, дети, общаги, работы, проблемы, больницы и утреннее эхо в их гулких коридорах…
А сейчас я включаюсь в полную пустоту, которая вовсе не то, что раньше, когда все разошлись по делам, а я после их ухода расставляю вещи, убираю на кухне погром спешного лёгкого завтрака и приступаю к другим своим домашним обязанностям. Теперь эта пустота навсегда, на утро, день, вечер и ночь. Все ушли, а я осталась. Рубашки в стирку больше не пахнут любимыми людьми.
Здравствуй, беспросветная пустота. И чем себя занять? Моделированием будущего пространства? Или воспоминаниями о прошлом с моделированием его несостоявшихся вариантов?
=2=
Полная, пожилая седая женщина наконец оторвалась от своего ноута, на котором смотрела ролики о политических новостях. Теперь она близоруко щурилась на угол монитора, где трезвонил вайбер: "Кто это? И в такое время… Со школы?"
Больше всего она ненавидела звонки со школы. Ещё ни разу оттуда не звонили чтобы она срочно зашла за грамотой за прекрасное воспитание своего наследника. Что на этот раз? Не зря Стас постоянно повторял: "Ты у меня такая тревожная!"
– Я тревожная? – всякий раз деланно удивлялась она.– Посмотри, что в мире творится. И я после этого ещё и тревожная.
– Это ещё и не всё пишут,– странно успокаивал её внук.– А ты не читай новостей, – напутствовал он её своей подростковой логикой.
– Интересное предложение, – обычно задумчиво отвечала она.
Вот и сейчас: вайбер непрерывно трезвонил, а она боялась отозваться.
В конце концов неизвестность тоже не лучшее из состояний, и она рывком нажала на "ответить":
– Да.
– Галина Павловна, – зазвучал как обычно тревожный, на подъёме интонации голос классной руководительницы. – Вы можете срочно прийти в школу? Стас случайно разбил бровь, и видимо придётся ехать в больницу зашивать.
Когда что-то касалось медицины тела бесценного внука, то пол под её ногами проседал моментально.
– Что? Что случилось?
Классуха почувствовала, что интонации надо бы сбавить, а то некому будет срочно прийти в школу, и она повторила резко помягчевшим голосом:
– Ничего страшного, но возможно придётся поехать в больницу зашивать.
Матерь Божья, пол поплыл дальше. Галина Павловна ещё никогда не ездила в больницу что-то зашивать! Вот она уже влетает в свою уличную одежду и на ходу что-то кричит в трубку.
В холле школы её уже встречает всегда строгая завуч, но сейчас она удивительно мармеладно ласковая. Сто процентов, что её предупредили: бабушка из буйных, но наверное это так и есть.
Стас сидел в медпункте печально и озабоченно прижимая ватку к брови, по щеке виднелся белесо- бурый подтёк. При виде бабушки подросток заметушился: какое же себе собрать выражение лица, он сейчас несчастный, смущенный или героический пофигист?
Обычно всегда недоступная как полу богиня завуч стала активно разговаривать с бабушкой Стаса как будто они старые приятельницы и всегда были на дружеской ноге. Ещё и вставшего при виде неё парня сочувственно обняла за плечи. Надо же. Бабушке всегда казалось, что эта завуч его крепко недолюбливает.
Галине Павловне убеждённо объяснили, что никакого криминала, "что вы, никакой драки". Просто Саша Богданов стоял и размахивал бутылкой минералки, а Стас случайно под неё подлез. Вот тот его нечаянно и саданул.
В голове у бабушки включился калейдоскоп фамилий одноклассников: Коробов, Андреев, Петрищев… Богданов! Стоп, они же кажется друзья.
– Они же кажется дружат, – эхом к её мыслям отзывается завуч.
– Кажется, да, – немного успокаивается бабушка. Хоть какое это имеет значение. Нет. Всё имеет значение. Значит это был не хейт, как она однажды внезапно придя в школу застала, когда рослый одноклассник просто играл в футбол портфелем внука, не скрываемые побои, а действительно неосторожность.
Заметив, что бабушка начала приходить в себя, приняв факт произошедшего, зауч вручила ей написанный на бумажке номер телефона и конверт, попутно объяснив, что мама их ученика уже ждёт Стасика в больнице, где хирург очень аккуратно зашьёт ему бровь. Осталось только вызвать такси, но школа и тут – вот, пожалуйста, даёт деньги на дорогу и оплату услуги хирурга. Действительно, не скорую же помощь вызывать.
– Вот в конверте, пожалуйста, – протянула завуч бабушке деньги, и попутно в порядке доверительной беседы рассказала, что хирург очень хороший, и лично ей – завучу он сделал пластику лица, без которой она просто пропадала.– Вот тут и тут, и тут он мне всё обрезал.
Галина Павловна задумчиво смотрела на пластику лица завуча, Тут же подозвали парня, чья мама в больнице уже якобы ждала Стаса. Это оказался высокого роста худючий старшеклассник, который гордо, как король подошёл к завучу и удостоверил её, что всё нормально, мама в курсе.
Бабушка взяла деньги, вызвала такси. Она уже действительно полностью включилась на волну происходящего, вернулась к адекватному ситуации состоянию.
В ожидании запаздывающего такси обняв внука за плечи, слушала как он со смешком говорил: "Надо же как я под него подлез". То есть мысль, что его друг размахивал бутылкой как мельница при виде Дон Кихота у Стаса не возникала. Завуч свою работу как глушитель конфликтов выполнила блестяще, не зря её так ценит руководство, если бы не личные связи директрисы, то она бы точно давно была бы тут директором, а так – только серый кардинал.
Галина Павловна в ожидании такси тискала в руке конверт и думала: "Надо же! Есть ситуации когда и школа раздаёт родителям деньги. Оказывается вот куда уходит часть их чёрной кассы на регулярные шторы и бесконечный ремонт".
Такси наконец подъехало и они с внуком отправились за медицинской помощью к ожидающей их неизвестной им родительнице на край города в недетскую больницу.
Это оказалась старшая медсестра из далеко не пластической, а обычной районной хирургии. Она отвела Стаса со всё ещё кровоточащей бровью к своему врачу. Деньги в конверте ушли туда же. Тут же заполнили и медицинский формуляр, в котором написали, что бровь сегодня зашивали самой Галине Павловне. "Чуден мир!"– совершенно не удивляясь думала бабушка, подписывая какие-то бумажки.
В ожидании внука сидя в коридоре Галина Павловна думала о месте этой медицинской работницы в схемах возможностей школьных руководителей. Сколько уже тут тихо зашили травм? Вот откуда королевская поступь её сына – хранитель секретов и даритель возможностей. На самом деле не лучший детский опыт выпал на плечи этому мальчику.
На обратном пути, опять в такси – не лезть же со свежей раной в переполненный микробными людьми автобус, разглядывая окраины города, внук объяснял как ему было не больно, а бабушка молча смотрела в окно.
Ещё один день их одинокой совместной с внуком жизни закончился относительно удачно.5
=3=
Когда ты совершенно одна в полузнакомом городе так сказать воспитываешь подростка, то хочется лишь сказать словами Ренаты Литвиновой: "Как страшно жить!" Это вам не грудничок, где помыл какашки, накормил, переодел, поигрался, переставил… Тут он абсолютно сам черти как моется, так что вся дверь в брызгах зубной пасты, и ванну самостоятельно принимает без использования мыльной воды… И замечательно самостоятельно питается судя по выпадающим из карманов обёрткам и чекам… И с одеждой всё не как у тодлеров: ни то что без него не посоветовавшись ему купить, а сам же себе и купит, а потом с категорическим "нет" не носит.
А уж про "поиграть", то лучше не развивать эту тему. Где и во что они там играют в полной мере останется истории не известно никогда. И на этом слава Богу, потому что это лучше, чем если оно в подробностях всплывёт из достоверных компетентных источников.
Радует только одно – наличие нити связи с родителями его друзей. Путём перекрестных опросов, тщательно маскируя свою версию, из обрывков информации складывается какая-то общая картина. Всё же подростки что-то да и говорят дома, до конспираторов им не хватает опыта логических построений.
Например, на вопрос бабушки: "Где вы гуляли?" Стас всегда отвечал: "По району ходили", а потом выяснялось, что город он знает уже лучше бабушки, а вываливающиеся из карманов чеки указывали, что пицца, хотдоги и шаурма им уже покупались в гадюшнях всех уголков города. То есть его представление о "по району" несколько шире, чем у бабушки, которая мерит масштабами "до ближайшего гастронома".
"Детей надо отпускать",– пыталась медитировать бабушка. "Их надо отпускать, иначе будет хуже",– продолжала она себя уговаривать. Так медитировать или уговаривать? Хто знает как назывались эти её самоупражнения. Но то, что удерживать и контролировать в принципе становилось невозможным, то уже было понятно как белый день. Эти функции просто самотключились. Поэтому или ты соглашаешься с реальностью, или она совершает свой ход насильствено, а это ещё больнее, можно и совсем чокнуться, хоть оно всё и так к этому идёт.
Есть только один просвет- время. Подросток должен успеть подрасти в целости и сохранности, а потом он сам осознает окружающий мир. Пока же вся надежда прости, Господи, на подростковую трусость и инстинкт самосохранения, которые у Стаса и его друзей есть. На это и уповаем.
