Ганс Якоб Гёбелер
Стальной корабль, железный экипаж. Воспоминания матроса немецкой подводной лодки U-505. 1941–1945

Моим следующим пунктом назначения стала главная военно-морская база в Вильгельмсхафене на Северном море. Я был горд, как павлин, поднимаясь по лесенке в железнодорожный вагон поезда, идущего в Германию. Особенно я был доволен тем, что был облачен в наглаженную форму моряка, вместо грубой шерстяной шинели пехотинца. Выданные мне командировочное удостоверение и проездные документы содержали совсем другое место назначения для того, чтобы скрыть тот факт, что я направляюсь в пункт подготовки подводников. Прибыв в Вильгельмсхафен, мы подверглись тщательному медицинскому осмотру и письменным экзаменам, которые я прошел без всяких осложнений.

Спустя месяц я был направлен для начальной подводной физической тренировки в город Нойштадт на Балтийском море. Мы провели три мучительные недели в герметичных камерах, где создавалось различное давление, и в глубоких вертикальных цистернах для ныряния. Основной задачей этого периода подготовки было дать нам привыкнуть к изменению давления в субмарине и научить нас покидать затонувшую подводную лодку, используя индивидуальные дыхательные аппараты. После окончания этого этапа подготовки наша группа численностью 80–90 человек была направлена в 1-е училище подводников в Пиллау⁴ (Восточная Пруссия) для прохождения более обширной подготовки.

Если кто-то из нас было решил, что самая трудная часть подводной подготовки уже позади, то он явно ошибался. Было похоже на то, что инструкторы школы в Пиллау определенно пытались сделать все возможное, чтобы максимально «промыть» нас. И это работало. Прежде всего, физические условия стали еще более жесткими. Каждый день, несмотря на снег по колено, нас заставляли совершать марш на несколько километров; при этом из одежды на нас были только короткие спортивные шорты. Утренняя гимнастика выполнялась при таких же условиях. Через пару минут наши руки и ноги теряли всякую чувствительность от холода, но никто при этом не жаловался. Мы также совершали длинные форсированные марши, призванные повысить нашу выносливость. Но самым ненавистным для нас упражнением был бег вверх и вниз по песчаным дюнам вдоль побережья с надетыми противогазами. Малейшая выказанная слабость или жалоба только отягощали бы это упражнение.

Некоторые из физических упражнений явным образом содержали и психологические моменты подготовки. Так, например, мы получали приказание перепрыгивать через стену, не зная, что нас ждет на другой стороне, или спрыгивать с платформы, не зная, как высоко она находится и что нас ждет внизу. Тем из курсантов, которые не могли пересилить себя, давалась вторая попытка; но те, кто и во второй раз не мог выполнить упражнение, немедленно отчислялись из школы подводников. Порой нам вручали боксерские перчатки и сводили в поединках с превосходящими нас противниками. Мои противники в таких поединках всегда были выше меня, порой на целую голову, но я старался устоять против них и держался, пока мог. При всем этом я старался выполнить то или другое упражнение, потому что мы все знали, что малейшая наша реакция обязательно фиксируется.

Когда наши инструктора не занимались с нами физической подготовкой, они готовили нас к той новой технике, с которой нам предстояло работать. Я был несколько разочарован, когда мне было предписано осваивать электрические моторы вместо дизельных двигателей, которые уже были моей специальностью. Вскоре я понял, что служба на подводной лодке требует от нас самых разнообразных знаний и каждый из нас должен был готов выполнять обязанности другого члена экипажа, который может быть ранен во время боевого похода. Во время занятий в классе инструктора требовали от нас той же мгновенной реакции, что и во время физической подготовки. Услышав обращенный к кому-либо из нас вопрос, мы мгновенно вскакивали со своего места, вытягивались по стойке «смирно» и давали максимально полный ответ на вопрос без малейшей задержки.

К окончанию курсов только примерно девять или десять курсантов из каждой сотни кандидатов оканчивали школу. Тех, кто отсеялся во время обучения, направляли на другие корабли военно-морских сил. Когда мне сообщили, что я успешно окончил школу, я был на вершине блаженства. Этот день стал величайшим в моей жизни.

Самые выдающиеся выпускники были назначены непосредственно членами экипажей подводных лодок, выполняющих боевые задания. Выпускники, показавшие менее значимые достижения, направлялись сначала на верфи, где они могли наблюдать последние этапы сооружения подводных лодок; таким образом они пополняли свои знания и глубже знакомились со структурой и функциями своих будущих подводных лодок. Здесь я снова получил подтверждение тому, что мои успехи в учебе были весьма основательны. Нашивка на левом рукаве моего мундира гласила, что я имею квалификацию моториста второго класса. После краткой побывки дома я получил приказ следовать для участия в боевых действиях в составе экипажа одной из подводных лодок 2-й флотилии, базирующейся в городе Лорьяне в оккупированной части Франции.

Я летал на крыльях наслаждения, пока старенький поезд медленно тащился по дороге в Лорьян. Довольно долго я всматривался в свое отражение в стекле окна, столь знакомое мне лицо в непривычной форме создавало какой-то полупрозрачный, призрачный образ, двигавшийся вдоль французской равнины. Мне пришло в голову, что крылья судьбы подхватили меня и влекут в самый центр могучего урагана событий, которым охвачен весь мир. Наши подводные лодки каждый месяц отправляют на дно океана десятки вражеских судов, и я тоже стану причастен к их славе! Я был уверен, что все это будет точно так, как в тех героических рассказах, которые я прочел в своих исторических книгах. Восторг и гордость переполняли мою душу по мере того, как поезд приближался к месту моего назначения.

Я изо всех сил пытался высмотреть остатки тех сражений, во время которых мы одержали столь удивительную победу над англо-французскими армиями в прошлом году, но мне удалось лишь мельком заметить один или два подбитых во время боев вражеских танка. В основном же было очень мало внешних намеков на военную кампанию прошлого года. Пожалуй, единственным признаком того, что Франция сражалась вообще, а не только проиграла большую войну, были указатели на железнодорожных станциях, обозначавшие на немецком языке расположение различных германских частей.

Спустя 18 изматывающих часов путешествия я наконец прибыл в Лорьян в Бретани. Этот живописный порт на атлантическом побережье был местом, где была построена первая германская база подводных лодок, что давало возможность воспользоваться нашим завоеванием Франции. По сравнению с нашими старыми базами на Балтийском и Северном морях, Лорьян позволял нашим подводным лодкам выходить непосредственно в Атлантический океан, не подвергаясь риску атаки во время длинного и опасного прохождения вокруг Британских островов. В гавани Лорьяна был построен громадный бетонный бункер для защиты наших подводных лодок от атак с воздуха. Подобные базы подводных лодок были построены также в Бресте, Ла-Рошели, Сен-Назере и Бордо.

Первые несколько дней я провел в Лорьяне, решая сотни раздражающих административных вопросов, требуемых военной бюрократией, чтобы отправить человека на войну. Когда эти мелочи, показавшиеся мне вечностью, наконец иссякли, меня в конце концов определили на подводную лодку U-105. Это была старая потрепанная лошадка подводной войны под командованием капитан-лейтенанта Георга Шеве. Едва я успел устроиться на ней, как получил новое предписание – теперь местом моей службы была определена новая лодка U-505.

Во второй половине дня я отправился к тому защищенному железобетоном отсеку бункера, где была причалена U-505. По ее состоянию я мог сказать, что она только что была построена на верфи, об этом свидетельствовала заводская светло-серая краска с темно-серыми разводами, типичными для первых лет войны. На конической рубке лодки был изображен красивый символ – разъяренный лев, держащий в одной лапе боевой топор. Проходящий мимо докер сообщил мне, что эта эмблема символизирует командира лодки, имя которого на немецком языке означает «Лев». Подводная лодка пленяла своей красотой. Если бы U-505 была женщиной, в нее можно было бы влюбиться с первого взгляда.

В отличие от средних подводных лодок типа VII, которые составляли основу германского подводного флота времен войны, U-505 была одной из больших подводных лодок типа IX, сконструированных для самостоятельных действий на значительном удалении от баз на просторах Атлантического океана. Большее водоизмещение позволяло им нести больше горючего и торпед, увеличивало радиус действия и вооружение, по сравнению с их более мелкими кузинами. К сожалению, лодки типа IX обладали значительно большей длиной и более значительным весом, что делало их менее маневренными и более медленными при погружении, чем подводные лодки среднего размера, повышая их уязвимость при внезапных атаках с воздуха. Их строительство обходилось в три раза дороже, чем строительство лодок типа VII. Сочетание всех этих факторов определило то, что количество лодок типа IX никогда не превышало 25 % германского подводного флота в военное время.

Киль U-505 был заложен 12 июня 1940 года на верфи, специализирующейся на строительстве подводных лодок, Deutsche-Werft в Гамбурге. Она стала одной из первых лодок подтипа Модель С, 1232-тонная версия которой воплотила в себя последние достижения судостроения, базирующиеся на опыте военных действий. Подводная лодка имела 252 фута в длину и 15,25 фута в диаметре центральной секции⁵. Расстояние между ее килем и завершением перископа составляло 44,5 фута (13,55 м), то есть ее перископная глубина была около 14 метров в европейской системе счисления. Отражая ненапряженные темпы германского промышленного производства в первые годы войны, строительство лодки было завершено почти за год.

Планировка U-505 было типичной для субмарин той эпохи. Начиная от носа, первым крупным помещением был носовой торпедный отсек. Установленные здесь четыре торпедных аппарата представляли собой основное противокорабельное вооружение нашей лодки. Помимо четырех торпед, уже покоящихся в трубах этих аппаратов, в этом же отсеке хранились на стеллажах еще четыре торпеды для перезарядки. Когда не было военных действий, этот отсек использовался также как носовой кубрик экипажа. Но места для всего экипажа в нем не хватало, поэтому каждое спальное место использовалось двумя членами экипажа: пока один спал, другой нес вахту. Спальные места свертывались и складировались в стороне, когда было необходимо вести огонь или перезаряжать торпедные аппараты.

Миновав носовой торпедный отсек, через водонепроницаемый люк в массивной переборке вы попадали в отсек унтер-офицеров. Этот отсек был столь же тесен, как и наш, но, по крайней мере, им не приходилось делить свою постель с кем-то еще.

Сразу же за койками унтер-офицеров располагался крошечный камбуз, где готовилась пища. Еда разогревалась на трех конфорках электроплиты и в двух небольших духовках, которые также работали на электричестве. Здесь же находился небольшой холодильник и ящик для хранения продуктов. Поскольку камбуз был страшно тесным, запас свежих продуктов для похода распределялся на любом свободном пространстве лодки. Лишь когда боевое патрулирование затягивалось и мы подъедали запас продуктов, на лодке появлялось минимальное свободное пространство, в котором можно было разойтись. Независимо от того, какое количество свежих продуктов мы старались загрузить в лодку (обычно около четырех тонн), ко времени возвращения мы все страдали симптомами нездоровой диеты.

Следующими отсеками следовали офицерская кают-компания и рабочее место радиооператора/подводного акустика. Чтобы добавить хоть чуточку роскоши в помещение офицеров, переборки в их кают-компании были обшиты шпоном дуба. Если в данный момент не требовалось место для сна, нижние койки можно было сложить и образовать нечто вроде комнаты для собраний или проведения отдыха. Этот отсек также располагал такой роскошью, как бассейн для плавания. К сожалению, поскольку корабельная дистилляционная установка производила ежедневно только 64 галлона свежей воды⁶, которой едва хватало для приготовления пищи, питья и пополнения электролита в аккумуляторных батареях, этот офицерский бассейн оставался только символической роскошью.

Рабочее место радиооператора/подводного акустика также было популярным как место отдыха, особенно когда техники настраивались на популярную радиопередачу или проигрывали граммофонные пластинки. Напротив радиооператора располагалась каюта командира подводной лодки. Как и кают-компания, переборки его крошечной каюты были обшиты дубом, она также располагала бассейном. Если он не использовался, то закрывался опускной крышкой и превращался в небольшой письменный стол.

Следующий отсек, расположенный по центру подводной лодки, прямо под ее конической рубкой, был центральным постом управления всем кораблем. Он представлял собой оперативное сердце подводной лодки. Сотни рычагов, клапанов, датчиков, рукоятей и вентилей покрывали буквально каждый квадратный дюйм этого отсека. Мое первое рабочее место как помощника в центральном посту управления находилось у передней переборки этого отсека. Там я должен был управлять гидравлическим подъемным устройством перископа. В ходе атаки командир работал перископом из конической рубки над отсеком. Через некоторое время меня перевели на пост в углу центрального поста по левому борту. На этом посту я нес гораздо большую ответственность: управлял примерно тремя дюжинами ручных вентилей, которые позволяли заполнять и осушать различные балластные и уравнительные цистерны.

За центральным постом управления, за другой водонепроницаемой переборкой, располагался дизельный отсек. Два громадных двигателя, которые мы прозвали «Джамбо»⁷, были девятицилиндровыми дизелями МАN⁸, способными развивать 2200 лошадиных сил каждый. Со стандартной загрузкой дизельного топлива в количестве 208 тонн эти дизели обеспечивали нам запас хода приблизительно в 13 000 морских миль (примерно 24 000 км). Максимальная скорость, которую позволяли развить эти дизели, составляла чуть более 18 узлов (более 33 км/ч). Разумеется поскольку «Джамбо» являлись двигателями внутреннего сгорания, они могли работать только тогда, когда лодка двигалась в надводном положении. Лишь позднее в ходе войны спускаемые на воду подводные лодки стали оснащать устройством шноркель, которое позволяло нашим субмаринам ходить под дизелями на перископной глубине.

Мы всегда сочувствовали перемазанному смазкой и сажей экипажу дизельного отсека, который мы дружески прозвали «черным экипажем». Этот отсек всегда был полон ужасным шумом и удушливыми выхлопами, когда работали «Джамбо». Еще хуже приходилось всем, когда какой-нибудь молодой член экипажа в центральном посту перекрывал клапан чуть раньше, когда дизели еще работали. В этом случае они высасывали воздух из двух отсеков, создавая разряжение, больно влияющее на уши экипажа.

Для движения под водой мы располагали двумя электромоторами фирмы «Сименс», питавшимися от аккумуляторов, которые обеспечивали нам скорость подводного хода в 7 узлов (около 13 км/ч) и радиус действия примерно 63 мили (около 117 км). Два длинных стеллажа 110-вольтовых аккумуляторов постоянного тока, расположенных под пайолами⁹ внутренней палубы, необходимо было перезаряжать примерно через 10 часов хода на электромоторах. Требовалось примерно 7 часов хода на дизелях, чтобы полностью зарядить аккумуляторы. Двигаться 7 часов по поверхности моря, не погружаясь, практически не составляло проблем в начале войны. Но позднее, когда конвои наших противников стала прикрывать авиация с эскортных авианосцев, их самолеты частенько заставляли нас прекращать зарядку аккумуляторов и не позволяли эффективно действовать в подводном положении, превращая нас для противника буквально в сидящую на месте утку, только находящуюся под водой, с разряженными аккумуляторами. Отсек электромоторов был расположен ближе к корме сразу же за отсеком дизелей. В этом же отсеке располагались пульт управления электромоторами, управление рулями и воздушный компрессор.

Внутренняя планировка подводной лодки завершалась кормовым торпедным отсеком. В нем располагались только два торпедных аппарата, а также восемь спальных мест для шестнадцати членов экипажа. В самом дальнем конце кормового отсека было установлено вспомогательное рулевое колесо на случай выхода из строя обычного рулевого управления.

Все эти отсеки были заключены в одну большую сигарообразную конструкцию, называемую прочным корпусом. Прочный корпус был сделан из толстых листов спецстали, чтобы противостоять мощному давлению воды, действующему на корпус при погружении подлодки. В технических документах на лодку была указана максимальная глубина погружения – 100 метров, но в случае чрезвычайных обстоятельств мы могли погружаться на вдвое большую глубину – или еще глубже. Снаружи к прочному корпусу были прикреплены другие различные цистерны. Часть их была балластными цистернами, в которые закачивалась морская вода или вытеснялась воздухом, с целью погрузиться или всплыть на поверхность соответственно. Цистерны поменьше, дифферентовочные, использовались с целью большего контроля нашего погружения. Другие цистерны содержали наш запас дизельного топлива. Весь подводный корабль был заключен во внешний, так называемый легкий корпус, изготовленный из более тонкой листовой стали.

Плоская верхняя поверхность легкого корпуса называлась нашей верхней палубой. Деревянный настил, покрывавший верхнюю палубу, создавая трение с нашей обувью, давал нам возможность передвигаться по ней. На первый взгляд верхняя палуба нашей подводной лодки была совершенно пустынна. Однако под деревянным настилом располагались прочные вместительные цилиндры, в которых хранились десять запасных торпед. Изначально U-505 была вооружена большим 105-мм палубным орудием, установленным на верхней палубе прямо перед конической рубкой. Но позднее, когда в ходе войны артиллерийские атаки на суда противника стали совершенно непрактичными, палубное орудие было демонтировано и заменено зенитной установкой.

На верхней же палубе, точно над центральным постом управления, располагалась надстройка подводной лодки. Надстройка эта представляла собой боевую рубку, которая задействовалась в качестве командирского поста управления в ходе сражения на перископной глубине. Наверху конической рубки располагался открытый сверху мостик. Платформы для нашего различного зенитного вооружения располагались за мостиком ближе к корме. Понятно, что мостик и зенитные установки могли быть задействованы, только когда подводная лодка находилась в надводном положении. Поверх всего этого возвышалась перископная труба.

На момент окончания своей постройки U-505 была самым совершенным орудием войны. Однако необходимо было помнить, что с точки зрения техники она была только «ныряющей» лодкой. Это означает, что она, подобно всем так называемым подводным лодкам того периода, была по преимуществу надводным кораблем, обладающим временной способностью погружаться под воду на незначительное время. Подлинные подводные лодки, при создании которых в них была заложена возможность проводить под водой большую часть времени, были созданы ближе к концу войны, когда появились и пошли в серию наши великолепные подводные лодки XXI серии¹⁰.

На следующее утро я представился моему новому начальнику, командиру U-505 капитан-лейтенанту Акселю Олафу Лёве. Он оказался человеком среднего роста, с головой украшенной густой шевелюрой непокорных темных волос. Первое мое впечатление о нем оказалось не особенно благоприятным. Он показался мне весьма небрежным как в одежде, так и в поведении. Разговор со мной он начал в неформальной, почти дружеской манере, которая резко контрастировала с авторитарным тоном инструкторов училища подводного плавания. И он совсем не совпадал с образом командира подводной лодки, которых я представлял, читая свои приключенческие книжки!

Но скоро я обнаружил, что спокойная, несколько небрежная манера поведения базировалась на прочном основании высокого профессионализма и способностей. А мои будущие боевые товарищи растолковали мне, что очень хорошим офицерам нет никакой необходимости швыряться направо и налево приказаниями, им достаточно вести подчиненных своим собственным примером. Лёве был именно таким офицером.

Командир усадил меня в свою тесную каюту и принялся расспрашивать меня о моей семье, о пройденной подготовке и о моем отношении к службе на подводных лодках. Все время нашего краткого разговора я чувствовал на себе быстрые, пронизывающие взгляды его глаз, которыми он оценивал мои ответы. Через несколько минут разговора он перешел к существу вопроса. Его глубокий, мягкий голос внезапно сменился сугубо деловым тоном.

– Гёбелер, из ваших документов ясно, что вы подготовлены для работы с электродвигателями, а к тому же имеете сертификат мастера по обслуживанию дизельных двигателей. Военный флот требует двух специалистов в лице одного члена экипажа. Ну а я предпочитаю иметь трех специалистов в одном лице. Если вы примете мое предложение, то я назначу вас на рабочее место в центральном посту управления. Работа многогранная, и даже незначительная ошибка может привести к затоплению лодки, но полагаю, вы с ней справитесь. Если же она придется вам не по душе, вы всегда сможете занять свое место в дизельном отсеке. Что вы скажете на это?

Я не колебался ни секунды, принимая предложение своего командира. На лице Лёве расплылась улыбка, означающая, как мне кажется, что его оценка меня оказалась правильной. Скрепляя нашу договоренность, мы крепко пожали друг другу руки. Затем я встал по стойке «смирно», отдал честь и пошел переносить мои пожитки на борт моей новой лодки.

Следующие несколько дней я провел, вживаясь в повседневный быт члена экипажа боевой подводной лодки. Я ожидал определенной зависти со стороны других членов экипажа из-за моего назначения в центральный отсек управления, но оказалось, что я ошибался. Командир уже создал себе репутацию, что назначаемый им человек в полной мере соответствует своему боевому посту, что бы там ни говорилось в его документах. На лодке служили даже двое парней, у которых в свое время имелись проблемы с полицией. Ни один другой командир не взял бы их на свою лодку, но Лёве готов был их держать в своей команде, пока они хорошо справляются со своей работой. Он даже как-то сказал, что если они проявляют такую же находчивость, сохраняя нашу лодку на плаву, с какой находчивостью уклонялись ранее от тюрьмы, то тем лучше!

Причины, по которым имелись вакантные места в экипаже U-505, которые надо было заполнить в первую очередь, объяснялись тем, что несколько человек из первоначального экипажа не подходили для перевода из Германии в Лорьян. Наш командир использовал свои навыки в оценке людей для того, чтобы сознательно сформировать экипаж, который мог бы работать как одна команда.

Самый важный урок, преподанный нам капитан-лейтенантом Лёве, гласил: звания и награды не значат ничего на борту U-505; имеет значение только то, как человек выполняет свои обязанности в качестве члена команды.

Со временем мы выяснили, что каждый из нас имеет свои специфические сильные и слабые стороны; и организовывались соответственно этому. Так, например, один из моих лучших друзей был великолепным моряком при нормальных условиях. Я хочу сказать, что он был абсолютно идеален, а кроме этого, был душой нашей компании.

Но как только около подводной лодки начинали рваться глубинные бомбы, он становился бесполезен. Мы все это знали, поэтому, когда дела шли плохо, кто-нибудь автоматически брал на себя его обязанности. Я думаю, что это глубокое знание личности друг друга и помогло нам преодолеть проблемы, с которыми мы столкнулись позже, уже под руководством других командиров.

Я проводил дневные часы, изучая тонкости своих обязанностей в центральном посту управления. Моя основная работа заключалась в обслуживании гидравлической системы поднятия и опускания перископа и управления ею во время боя. Другая моя основная обязанность заключалась в передаче команд из конической боевой рубки над нами членам экипажа в центральном посту управления. Снова и снова я напоминал себе, что один неправильно понятый или переданный приказ может стать для нас роковым. Вскоре я уже демонстрировал мастерство в исполнении этих обязанностей.

Во время свободных от вахты часов я читал технические руководства и постепенно знакомился со всем экипажем. Я узнал о первом испытательном походе U-505 и о ее переходе из военно-морской базы в городе-порте Киль на Балтике в Лорьян. Вместо того чтобы проследовать туда гораздо более коротким, но гораздо более опасным путем через пролив Ла-Манш, U-505 обогнула с севера Британские острова, а затем направилась на юго-восток к Лорьяну. Пару раз во время перехода на U-505 замечали английские эсминцы, но оба раза сильное волнение на море препятствовало атаке. Мои товарищи по экипажу предупреждали меня о морской болезни, «последнем испытании» для каждого моряка.

В начале февраля последние приготовления были завершены для выхода в наше первое боевое плавание в заданный район. Прежде всего буквально целая гора различных запасов была погружена на борт лодки. Внутренность нашей субмарины теперь, когда погрузка была закончена, гораздо больше напоминала интерьер гастронома, чем грозного боевого корабля.

Несколько последних ночей перед выходом в боевое плавание я почти не мог спать. В то время как последние члены нашего экипажа вкушали ночную жизнь Лорьяна, я лежал на своей койке, читая и перечитывая должностные инструкции. Я также находил утешение в Библии, которую моя мать дала мне на прощание. Я читал молитвы, надеясь на то, что мое поведение в бою будет достойным моей семьи, моей страны и угодным Господу.