Галина Муленкова
Анатолий Букреев. Биография величайшего советского альпиниста в воспоминаниях близких
Тропа пошла вверх, на перегибе склона показался домик, в окошке мерцает огонек. Не выдержал, сбросил рюкзак и попросил у старика хозяина горячего чаю с лимоном. Минут десять посидели и пошли дальше. Тропа опять пошла вверх, выходим на открытую площадку, а тут, перед лоджией, горит свет, чисто, уютно. На пороге хозяин. Пустите? Заходите. Заночевали с Пурбой в Гамрунге, как потом выяснилось, не доходя 100 метров до компании Симоне – Букреев – Дмитрий.
17. XII.97, среда
Рано утром выхожу из лоджии оглядеться, пока хозяин готовит нам на завтрак яичницу с луком. Вчера был стремительный спуск из снега и зимы, а тут зелень, простор, тепло. Огромное ущелье залито нежным утренним светом. Перед нами на площадке пасутся куры, рядком лежат тыквы. Только вышли и через пять минут увидели всю компанию! Сидят на террасе босиком, завтракают. Еще час ходьбы, и мы – в Татапани. Букреев намерен снять комнату и торгуется с хозяином. Симоне пытается встрять, но Бука отмахивается:
– Подожди!
Долго торгуется, наконец обращается к нам:
– Он комнаты нам предлагал двухместные, но зачем зря платить. Я договорился, чтобы нас вон в той пристроечке поселили за двадцать рупий, хотя хозяин просил двадцать пять.
Нас ведут на второй этаж, в обитую жестью комнатку, пристроенную к основному зданию лоджии. Бросаем рюкзаки и, прихватив банные принадлежности, направляемся к вожделенному горячему источнику. Букреев сказал, что до него десять минут по тропе через лес. Тропа начинается за невысокой каменной ступенькой за углом лоджии. Все уже повернули на тропинку, а я задержался у витрины со всякой всячиной. Увидел знакомую этикетку «Туборг» и вспомнил, что пару дней назад проспорил Димке две бутылки пива в каком-то дурацком разговоре о фазах луны. Обращаюсь к хозяину лоджии:
– Гив ми плиз ту батл «Туборг». Хау мач?
– Фор хандрид рупи, плиз, – отвечает он и подает их мне.
Прячу бутылки в пакет с мылом и бегу догонять друзей, предвкушая удовольствие от преподнесенного Дмитрию сюрприза. Тропа идет сквозь джунгли, в ветках деревьев скачут какие-то крупные белые обезьяны, но стоит нацелить фотоаппарат, как они тут же исчезают. Дмитрий говорит, что тоже не может взять их в кадр. Я еле сдержался, чтобы не спросить, а не гиббоны ли это. Пока разглядывали обезьян, Симоне и Анатолий ушли далеко вперед. Догнали их на берегу, когда они уже лежали в бассейне с горячей водой. Букреев указание дает – там раздевайтесь, там труба, чтобы принять душ, а потом уже в бассейн. Это блаженство словами передать невозможно. Молча лежим, наслаждаемся отдыхом и горячей водой. Я вспоминаю про «Туборг», вылезаю из воды и аккуратно перед Дмитрием выставляю свой проспоренный долг. Сюрприз удался!
Приходят и уходят какие-то туристы, общительный Симоне успевает со всеми познакомиться, поболтать и нас представить. А мы все лежим и не желаем с этой ванной расставаться. Вот две девушки симпатичные пришли и тоже опустились в бассейн. Симоне с ними знакомится, нас по очереди представляет, меня профессором назвал. Мелочь, а приятно. Он им что-то рассказывает, они хохочут. Говорит нам, что это барышни из Колумбии. Букреев кричит:
– Кокаино?
– Ноу кокаино! – хохочут девки.
Рядом – горная река. Букреев вылез из бассейна и с головой окунулся в холодную воду. Я, а следом и Соболев повторили эту процедуру. Симоне помедлил, но решил не отставать. Барышни восхищенно поохали, но в речку прыгать не стали. Идем обратно в лоджию, рядом с тропою лежит разломанный плод неизвестного мне растения. Похож на гранат, только зерна вытянутые. Я взял его в руки, чтобы рассмотреть повнимательнее, и, ну не идиот ли, лизнул одно зернышко. Дмитрий спрашивает:
– Ну как?
Хотел ответить, что никакого вкуса не почувствовал, но тут будто кончик языка ножницами отхватили, во рту все онемело, глаза полезли на лоб, а мужики ржут. Пришли в лоджию, Букреев сходил в комнату, принес пузырек какой-то и говорит:
– На, это масло оливковое. Пополощи рот, может, пройдет.
Отдыхаем после обеда на площадке. Погода отличная, благодать, никуда спешить не надо. Дмитрий спрашивает о ближайших планах Анатолия.
– В феврале в Иран должен ехать, меня пригласили иранские альпинисты знакомые.
– А что, какое-то восхождение?
– Не знаю точно, может быть, там какие-то пятитысячники есть. А потом есть еще планы: я предложил Владимиру Смирнову на Эверест сходить, вроде договорились. У него физическая подготовка позволит это сделать, а технически я ему помогу. (В. Смирнов – советский и казахстанский лыжник, олимпийский чемпион 1994 года, четырехкратный чемпион мира, четырехкратный серебряный и двукратный бронзовый призер Олимпийских игр, многократный чемпион СССР. – Прим. авт.) Из людей, не имеющих непосредственного отношения к альпинизму, но поднявшихся на Эверест, вспомнили Федора Конюхова.
– Здорово то, что он делает, – говорит Букреев, – познакомиться с ним было бы, конечно, интересно. То, что он на Эверест смог подняться – это ясно, у него дух сильный. Он же полярник и мореход, ну и здоровья тоже хватает.
Дмитрий рассказывает о шведском путешественнике Свене Гедине, исследователе Тибета. Говорит, что с огромным интересом прочитал его книгу, как тот пересек пустыню Такла-Макан.
– У меня мечта есть, – говорит Дмитрий, – сделать международный проект и повторить его маршрут по этой пустыне, а она с запада на восток тянется на тысячу километров. – Дима пытается еще и по-английски рассказывать, чтобы Симоне тоже мог участвовать в беседе. Зашла речь о великих путешественниках: Крис Бонингтон, Тур Хейердал, еще кто-то, ну, и итальянцы, естественно, – Карло Маури, Марко Поло… Начались какие-то уточнения, путаница, шутки, в итоге Букреев назвал Симоне внучиком Марко Поло, а меня – внуком Рериха. Ну, я и не против.
Букреев и Симоне выяснили откуда-то, что в Чомрунге – а это час или полтора ходьбы от нас – есть телефон, и побежали туда звонить. А мы с Дмитрием отправились погулять по тропе. Вернулись в лоджию уже в темноте. Работает генератор, в кают-компании горит тусклая лампочка. На пороге кухни сидит наш Пурба, судя по блаженному выражению его лица, он весьма навеселе и негромко поет протяжные песни.
18. XII.97, четверг
Вернулись на площадку перед лоджией после долгого купания в горячем бассейне, сидим на солнышке в праздной неге, ждем обед. Перед нами важно расхаживает здоровенный рыжий петух. Толик затеял игру: ходит за ним по пятам, провоцируя на какую-нибудь реакцию. Хозяин лоджии подошел и предложил сварить из этого петуха суп. Толян замахал руками:
– Чтобы я перед восхождением чью-то жизнь взял?!!!
Потом рассказал, что перед вылетом, в Катманду, где есть лавки «черная и белая магия», они с Симоне заходили к гадалке. Якобы та не велела есть мясо, если они хотят удачи.
Оказывается, ночью, во время спуска, мы прошли мимо поста чек-контроля. Обсуждаем, как лучше поступить, чтобы избежать лишних вопросов и объяснений, поднимаясь обратно в базу.
– Сделаем так, наверное, – говорит Анатолий, – наверх выйдем завтра в ночь, чтобы опять в темноте пост пройти. Ну а тебя утром отправим вниз, – обращается он ко мне.
Я посмотрел на них, вспомнил этот снег, страшный ультрафиолет и пляску облаков в черном бездонном небе. Меня передернуло:
– Что ж вы так быстро? Отдохните еще!
– Да ничего, если что, мы опять спустимся! – отвечает Анатолий. А Димка просто молча посмотрел на меня.
За соседним столиком сидит симпатичная девушка, поглядывает на нашу компанию. Машем, улыбаемся, шутим, пересаживаемся за ее столик, знакомимся. Ее зовут Сессилия, она – студентка из Аргентины, учится то ли на антрополога, то ли на археолога, и у нее русские корни. Мы рассказываем ей про Казахстан, Байконур и Гагарина. Букреев помогает с английским. Показываю альбом с моими работами. На одной из фотографий видно, как вручаю картину джентльмену в синем, в полоску, костюме. Спрашиваю, знает ли она этого парня. Она говорит: «Как, неужели это Он?» Да, отвечаю, пустяки, в 96-м имел удовольствие быть представленным Его Высочеству принцу Уэльскому Чарльзу, когда он был с визитом в Казахстане. Букреев успевает подсказывать английские фразы.
– А это мои пейзажи, горы рядом с Алма-Атой.
– Здорово, мне нравится, – говорит она.
– У нас все так делают (видимо, все ходят в горы и все пишут картины. – Прим. авт.), – скромно отвечаю, и Букреев переводит:
– In our country everybody so can.
Он тоже достает альбом и показывает свои фотографии. На снежном гребне фигурка альпиниста на фоне черного неба, страшный ветер отклоняет перильную веревку под прямым углом. Она кричит:
– I know this photo! Is that you?!
– Yes, – говорит Анатолий и добавляет: – In our country everybody so can.
19. XII.97, пятница
Встал в 6:30 утра. Умылся, оделся. Пока поднимались, одевались, писали записки, чтобы отправить их со мной, пока Пурба готовил прощальный завтрак, подошел Анатолий. Протягивает два куска вяленой конины в вакуумной упаковке:
– Держи. Это на всякий случай, мало ли что в дороге. Давай, удачно тебе добраться. Увидимся в Алма-Ате.
Дмитрий передает отснятые кассеты для Севернюка. Симоне тоже с поручением, надо отправить что-то по факсу. Постояли вчетвером у начала тропы на краю площадки, обнялись, пожали руки. Я говорю, спасибо за компанию, спасибо Анатолию за приглашение в экспедицию. Добавляю:
– Главное, что я побывал здесь. Вот увидите, через год я сделаю выставку, настряпаю гималайских пейзажей, а вы подтвердите, что все было именно так и что Рерих не врал!
– Ты открыток не забудь в Катманду набрать, – говорит Дмитрий.
– Вот это будет по-нашему! – смеется Анатолий и добавляет: – Отдаем тебе всех наших… – какой-то неясный дальний звук отвлекает мое внимание, и я не разобрал, что собрался отдавать мне Букреев, – пусть лучше ты, чем кто-то!
– Гуд лак! – говорит Симоне.
Подошли хозяин лоджии и вчерашняя аргентинская студентка. Дмитрий зачем-то сфотографировал нас вместе. Мы обнялись, он дал очередной совет:
– В Покхаре будешь вечером, сразу не садись в автобус, переночуй в «Hungry eye», а утром отправляйся. Днем сможешь посмотреть всю дорогу. Давай, удачи. И добавил: – Тебе вниз, домой, а нам вверх, в зону смерти, в царство Белого гиббона!
Стартанул в 8:30. Шагов через двадцать оглянулся, мы еще раз помахали друг другу руками. Тропа пошла круто вниз, и я уже не оглядывался. Мой портер погнал вниз с огромным баулом. Там букреевские вещи и мои картоны с холстами. Этот баул я должен доставить в гостиницу «Skala». Тропа шла весь день с легким спуском. Сначала вдоль реки, потом почти по горизонтали. Встречаются не то деревеньки, не то хуторки. Тропа, уложенная камнями, проходит буквально через жизнь семьи: собаки, буйволы в загоне, запах, как в любой деревне, дети голые ползают по циновкам, старики просеивают что-то через сито. Внизу, на полях, на буйволах кто-то пашет землю. Масштаб огромный, и только глядя на противоположный склон, можно понять это. Как если бы наше Большое Алматинское ущелье увеличить раз в 50.
Прибыли к концу тропы, в местечко Бризанти. Перед этим – чек-контроль – двое полицейских в будке поставили мне печать в трекинг-пермите. Здесь мы расстались с портером. Очевидно, выполняя инструкции Букреева, он довел меня до площадки, где надо было дождаться автобуса в Покхару. Я постепенно начинаю осознавать свою оторванность от друзей, последние двадцать дней опекавших меня в чужой стране, и беспомощно озираюсь по сторонам. В душе начинает подниматься легкая тревога. Теперь все придется делать самому. Где этот автобус? В какой стороне эта Покхара? У кого спросить, куда мне двигать? На площадке не так много народу, только местные. Пытаюсь что-то выяснить. Сидеть на мешках неизвестно сколько мне не хочется. Здесь стоят старые машины. Договариваюсь с водителем. Грузим мешки, сажусь, и погнали к Покхаре.
Неспокойно. Может быть, это реакция на утомление, на избыток впечатлений, на внезапно наступившее одиночество, но мне хочется поскорее завершить уже это путешествие. В шесть – полная темнота, огоньки свечей, керосиновых ламп, черные лавки, люди, тени, ступы, будды, запахи благовоний, загадочная и непонятная жизнь. Оживают все тысячи и одна ночь с волшебными сказками Востока, джиннами, магами, йогами, дэвами и асурами. Просто мурашки по коже… Безумная декорация, но я думаю о том, что в эту минуту мои друзья, наверное, уже выходят по ночной тропе вверх, к своим снегам. Физически чувствую, как расстояние между нами увеличивается с каждым их шагом и превращается в пропасть.
В Катманду прибыли в 4 утра. Водитель помог достучаться в гостиницу и занести вещи. Устроился, улегся. Холод страшный. Спал до 12:00. Потом отправился выполнять все поручения: Симоне – письма и факс, букреевский баул – в отель «Skala». Ключик от замка на бауле надо было вернуть Толику в Алма-Ате. Этот ключик до сих пор находится у меня на связке домашних ключей. Прилетаю в Алма-Ату ночью 25 декабря и утром бегом на кафедру. Звоню Александру Севернюку, говорю, что привез письма и кассеты. Договариваемся на завтра о встрече».
От продюсера Андрей Старков узнал о случившемся с Димой и Анатолием. В Гималаях наблюдалась небывалая для зимы снежная обстановка, однако Букреев не собирался отступать. Раз деньги плачены, надо лезть. Это было очень по-русски, но Симоне написал в своей книге, что они заплатили по двадцать тысяч долларов за экспедицию. Одноклубник Анатолия Ринат Хайбуллин помнит, что он заплатил только восемь тысяч долларов, но для Букреева и это была астрономическая сумма. Он заработал эти деньги, щедро поливая своим потом обледеневшие склоны восьмитысячников. Он не привел в порядок свою крохотную квартирку, которую приобрел в плачевном состоянии, а потратил весь «жир» на очередную экспедицию. У Букреева была цель, а стрелка компаса всегда указывала ему гималайское направление. Он помнил о родных, очень любил и почитал свою мать, но обходился без семьи, а его домашний очаг разгорался лишь изредка и ненадолго. Такой вот парадокс: его устраивала неустроенность.
Когда армеец Анатолий Букреев надолго уезжал в Гималаи, Ерванд Тихонович писал рапорт, и заслуженного мастера спорта легко отпускали. В тот раз он просил шефа получить за него пайковые деньги, но не пришлось… Семья Димы Соболева тяжело пережила потерю. Дочка Женя была еще ребенком, а вот жена Тамара попала в больницу с нервным расстройством. Спустя много лет она рассказывала, как во сне ей явился Дима и предупредил: она выйдет замуж и затяжелеет. Дима просил сохранить жизнь этому ребенку, сказав Тамаре: «Это буду я». Но не случилось. Тамара Соболева тренировала скалолазов, дочка Евгения пошла по ее стопам. Вдова Дмитрия Соболева пережила его на 24 года.
Андрей Старков стал последним соотечественником, который видел Толю и Диму живыми. Фраза Букреева, сказанная пилоту, запомнилась навсегда: «Если живыми вернемся, за все рассчитаемся». Личность Букреева покорила художника. Толя называл себя человеком мира, говорил, что один его дом находится в Алма-Ате, другой – в Америке, но он не бывает подолгу ни тут ни там, а фактически живет в горах и счастлив. За последние годы жизни Анатолий взошел на несколько восьмитысячников, установил рекорд СНГ по восхождениям на вершины-гиганты и очень мало бывал на большой земле, куда Андрей привез его письма. Одно было адресовано Линде Уайли.
Из дневников Анатолия узнаем, что он познакомился с Линдой в Гималаях в 1994 году, когда она отправилась в трекинг, чтобы встретиться со своим другом Генри Тоддом. Женщина увлекалась горовосхождениями, взошла на Эльбрус, Килиманджаро, ходила в Скалистых горах и собиралась встретиться с Тоддом в базовом лагере под Лхоцзе. Анатолий шел туда, чтобы поговорить с Генри Тоддом о работе. Их пути пересеклись в одной из лоджий. Там, в Гималаях, Анатолий впервые протянул ей на раскрытой ладони ароматный мандарин. Линда Уайли стала подругой и компаньоном Букреева, помогла ему во время работы над книгой «Восхождение» о событиях на Эвересте, когда Анатолий был помощником гида коммерческой экспедиции. В ту ночь, когда на склоны Эвереста обрушился шторм, русский альпинист, рискуя собственной жизнью, сумел спасти троих американцев. Одни упрекали Букреева в том, что он не пользовался во время восхождения кислородом в угоду своим амбициям и оставил клиентов на спуске, другие восхищались мужеством человека, который в страшную штормовую ночь в одиночку выходил на поиски пропавших. Мнения общественности разделились.
Андрей Старков говорил мне, что ему очень хотелось написать Анатолия на холсте. На его фактурном лице красовались солнцезащитные очки с кожаными вставками по бокам от проникновения солнечных лучей. И художник написал портрет Букреева, но уже после его гибели. Старков сдержал слово, данное альпинистам, и через год после экспедиции организовал выставку. Она посвящалась памяти погибших друзей.
В пригласительных билетах был текст: «Этой выставкой я выполняю обещание, данное мной чуть больше года назад моим друзьям Дмитрию Соболеву и Анатолию Букрееву в базовом лагере под Аннапурной. Среди снегов, масштаб которых не передадут никакие сравнения, наблюдая закаты, в несчетный раз подтверждающие правоту великого Рериха, физически ощущая плотность ультрафиолета от страшного солнца в почти черном небе, завороженно следя за стремительной жизнью облаков и снежных вихрей, я повторял: вот увидите, пройдет всего год, и я сделаю эту выставку. Сегодня в моей памяти опять звучит безумная музыка заклинателей змей – индусов, выступление которых мы с Дмитрием Соболевым наблюдали в городе Покхара. Снова я продираюсь сквозь толпы народа на улицах Катманду, едва поспевая за спиной стремительного Букреева. Дым от благовоний будит в душе неясные чувства. Смесь тревоги с надеждой на счастье, воспоминания о Непале и Гималаях, куда я попал благодаря приглашению Анатолия, не дают мне покоя. Не дает мне покоя и мысль, что сегодня их нет с нами. Андрей Старков».
Художник изобразил Анатолия Букреева в профиль, в темных очках, бандане и пуховке. Работы Старкова много раз выставлялись на Московском международном фестивале горных и приключенческих фильмов «Вертикаль». Портрет Букреева выставлялся на леднике Северный Иныльчек во время фестиваля «Хан-Тенгри-2003», который проводил на Центральном Тянь-Шане альпинист Ринат Хайбуллин. Он без колебаний согласился организовать в базовом лагере выставку Старкова, дал команду погрузить холсты в вертолет, и Андрей снова писал этюды, пряча под очками глаза от яркого горного солнца.
Неприступная Аннапурна
Студентка из Аргентины Сессилия поначалу не приняла приглашение посетить лоджию под Аннапурной, и все же она поднялась туда вместе с поваром Пурбой. Девушка оказала помощь раненому Симоне, когда тот, после полета в ад вместе с лавиной, добрался до лагеря. Но вернемся в те дни, когда трое мужчин после короткого отдыха у горячих источников топтали гималайские снега, приближаясь к Святилищу Аннапурны. Букреев вышагивал впереди в своих синих спортивных трусах, высоко поднимая сильные загорелые ноги. Позади остались каменные дома, люди, собаки, звуки и запахи, а в базовом лагере снежный покров достигал глубины четырех метров. Дима Соболев решил, что поднимется до высоты 6000, поможет парням, снимет их на склоне на видео, и на этом его работа будет завершена.
Наконец они прорвались выше Корейского лагеря и теперь преодолевали бесчисленные препятствия на подъеме. Началась работа на маршруте. Впереди была ледовая трещина, потом стенка, которая вела на гребень, и надо занести под скалу четыре 200-метровые бухты корейской пластиковой веревки. На пути к вершине двойке Букреев – Моро предстояло преодолеть бесконечно длинный гребень, в котором возвышалась Аннапурна Фанг высотой 7900 метров. Хорошо подготовленный технически Симоне пойдет первым, а Толя с Димой будут выдавать веревку и надвязывать к концу каждой бухты новую.
Симоне написал в своей книге, как в ночь на 25 декабря 1997 года Букреев разбудил его и поздравил с католическим Рождеством. А утром они втроем преодолели снежный мост через трещину, который вел под восточную стену Фанга. Поднявшись немного, достигли места, где оставили веревки. Симоне пристегнул к поясу конец первой бухты, полез наверх, и когда она закончилась, Толя дал сигнал. Склон становился круче, а итальянец поднимался все выше, и ему уже виделось, что каменная башня на его пути станет последним препятствием на этом отрезке маршрута. Но, заглянув за преграду, Симоне Моро оторопел – за скальным выступом навис гигантский снежно-ледовый карниз.
Высота 6300, снизу сигнализируют о том, что веревка закончилась. Остановившись и закрутив два ледобура, Симоне закрепил веревку. Он видел, как Анатолий двинулся вверх по перилам на жумаре – это зажим для веревки, который альпинисты используют при подъеме. Итальянец описал момент, как, стоя на скальной полке, он снял рюкзак, повесил его на крюк, достал камеру, нажал «rec», но руки мерзли, и он быстро вернул камеру на место. Симоне снова посмотрел туда, где притаилась смертельная опасность. Почему этот карниз до сих пор не оборвался? Ведь огромное количество лавин сошло за время их пребывания под Аннапурной… Расставив силки, гора словно поджидала удобного случая.
И Моро вдруг увидел, как в ледяной толще нависающей над ними погибели возникла трещина. Черной змеей она стремительно поползла вдоль карниза, наметив линию отрыва, страшный грохот заполнил пространство, и Симоне попытался перекричать стихию:
– А-на-то-лий…
Моро писал: он видел, как напарник метнулся в сторону. Вцепившись руками в висевшую поблизости веревку, итальянец попал в мясорубку. Он летел по веревке вниз, как сорвавшийся из-под купола цирка воздушный гимнаст. Его крутило, месило, кидало из стороны в сторону и било о стену. Когда все стихло, Симоне понял, что сидит в снегу, а вокруг – ни одной живой души. Несколько минут назад он был здоров, теперь же один глаз серьезно поврежден, руки сожжены веревкой. На часах в тот момент было 12:36, высота 5300. Выходит, он летел вниз около километра.
Было трудно оправиться от шока. Изодранными до сухожилий руками высвободил запутавшуюся в веревке ногу. Он звал Анатолия и Диму, осматривал лавину и обнаружил яркое пятно, но это был лишь кусок какой-то материи. Симоне осознал, что никого не найдет и что никто не придет к нему на помощь, потому что повару Пурбе они с Толей посоветовали спуститься в селение, пока сами будут совершать восхождение. Моро дошел до палатки, которую покинул несколько часов назад. Это было совсем недавно, но и давно, потому что в той жизни, перечеркнутой грохотом обвала, он был не одинок, а в этой… Один в больших горах не воин.
Где-то под снегом еще могли биться сердца его друзей, но с каждой минутой надежда на то, что они живы, таяла. Лавинщики вывели такую статистику: условно из десяти человек, попавших в лапы снега, через 20 минут выживает половина, а через час живыми находят только 10 процентов из них. Известный американский исследователь лавин Монтгомери Отуотер называл это явление «белым проклятием» и «белой смертью». Он писал, что место битвы всегда выбирает лавина, «но человечество было бы поголовно сумасшедшим, если бы люди не верили в собственную неуязвимость. Снег – это снег, где бы он ни падал, и лавины говорят на всемирном языке насилия».
Как гласит один из законов Гермеса Трисмегиста, жизнь – это движение, а любая остановка – смерть, но смерть только в человеческом понимании, потому что это – переход из одного качества в другое. Каждый из нас, подобно Великому Разуму, мыслями создает свою вселенную и свою реальность. Букреев не имел своей семьи, не привязывался к людям, он шел своим путем, создал свой мир и увидел во сне свою лавину, перечеркнувшую его полет.
Снежная масса растерзала и наполовину раздела Симоне. Молнию на палатке ему удалось расстегнуть зубами. По счастью, здесь была пуховка, а на израненные руки он натянул запасные перчатки. Симоне снова искал глазами признаки жизни на белых склонах, но лавина была необъятной. Как же мы ничтожны перед стихией! Человек может противопоставить ей свою волю и обязан учиться бороться за свою жизнь. Накрутив на запястье веревку, Симоне скатился к началу перил, дерзко ступал по снежным мостам над бездонными трещинами, прыгал с небольших уступов в снег, рискуя сломать конечности. Должно быть, адреналин еще плескался в крови выжившего, и сейчас он ничего не боялся. Так итальянец дошел до Корейского лагеря, и, сделав тысячи мучительных шагов, добрался до лоджии. Он понимал, что в хижине никого нет, но все же стал звать Пурбу. И вдруг кто-то в ответ выкрикнул его имя.
Повар появился с термосом в руках и в сопровождении Сессилии. Он растерянно смотрел на Симоне, искал глазами его спутников. Потом Сессилия перевязала ему руки, а Пурба 15 часов топтал снег, чтобы добраться до селения, где сотрудникам офиса национального парка Аннапурны удалось связаться по рации с офисом в Покхаре, а уже оттуда по телефону связались с Нимой – другом Симоне из Катманду. Тот нашел частный вертолет и спас попавшего в беду альпиниста, который тоже мог остаться в Гималаях навсегда, потому что у него не было никаких средств связи, а путь к спасению был долгим и полным опасностей.
Из Катманду Симоне позвонил Линде Уайли. Он не смог сказать ей всей правды, оставив хоть малую, но надежду – мол, если парни выжили, то в палатке есть газ и еда. Позже он вернулся на вертолете к месту трагедии, но в заснеженной пустыне живых не было. В столице Непала он встретился с Элизабет Хоули – американской журналисткой, которая долгие годы вела гималайские хроники. Она попросила отметить на фотографии Аннапурны места расположения лагерей, а также уточнить место, куда сошла лавина. Мисс Хоули хорошо знала гималайского старожила Букреева, и эти сведения помогли прибывшей группе спасателей – они нашли красную палатку и обследовали местность вокруг.
Спустя годы Симоне Моро напишет в своей книге «Комета над Аннапурной»: «Если я перестану ходить в горы, значит, та лавина убила и меня». Оставаясь горовосходителем, он стал вертолетчиком и летал в Непале, забрасывая в горы экспедиции и спасая попавших в беду альпинистов.