Алексей Юрьевич Андреев
Экономика

В присутствии

В Петербурге, в Петроградском районе, на короткой и уютной улице Чапаева, в здании бывшего балалаечного завода им. А.В. Луначарского, расположились присутственные места по вопросам государственного оформления прав на недвижимость в Ленинградской области. Российское присутствие XXI века, кадастровая палата Управления Федеральной Службы Государственной Регистрации, Кадастра и Картографии, очень похоже на известную иллюстрацию начала 1910-х годов об устройстве капитализма в виде пирамиды: мы работаем для вас, мы охраняем вас, мы судим вас, мы управляем вами. Первый этаж присутственных мест – сущий ад. Зал с грязными стенами, обшитыми убогими пластиковыми панелями, имитирующими дерево, несколько банкоматов для оплаты государственных взносов, ряды обшарпанных стульев, будто взятых с автовокзала. Очередь, очередь, постоянная очередь в любые часы работы, ее нельзя сделать меньше даже с помощью электронной регистрации и бумажных билетиков, которые выдает специальный автомат. Очередь состоит по большей части из озабоченных, напряженных, нервных пенсионеров, хлопочущих о своих дачных участках. С другой стороны, в крошечных окошках прячутся девушки, принимающиеё одного пенсионера за другим, с 8:30 утра до 19:00 вечера. Зимой пенсионеры занимают еще больше места в своих объемных пальто и синтепоновых куртках. Летом, в дачный сезон, они беспокоятся больше обычного, они не понимают девушек с первого раза, девушек, которые и сами не всегда понимают, что говорят они и что говорят им.

Ад первого этажа сменяется вторым этажом. Здесь два огромных зала забиты маленькими квадратными ячейками из ДСП, в которых группа учета производит первичную обработку всех поступающих снизу документов. Изможденные клерки с зарплатой в 30 тысяч перекладывают горы старых, советских и современных бумаг по недвижимости, земельным участкам и квартирам, всматриваются в слепые ячейки бесконечных экселевских таблиц на дешевых квадратных мониторах Dell.

Третий этаж не имеет людей. Он наполнен гулом серверов, здесь хранится электронная информация и кадастровая карта Ленинградской области с указанием типов земель и владельцев недвижимости. Сюда иногда заходят техники и системные администраторы.

Четвертый этаж работает в намного более расслабленной атмосфере, по сравнению с первыми двумя. Здесь пять опен-спейсов, занятых оценщиками кадастровой стоимости недвижимость, и, а также два зала для переговоров. Сюда не долетают звуки улицы. С четвертого по шестой этажи недавно был сделан ремонт.

Пятый этаж занимает административный аппарат, отдел координации и анализа деятельности филиала и районных отделений, юридический отдел, отдел технической поддержки. Здесь пахнет кофе, в больших кабинетах просторно, сотрудники неспешно переходят из кабинета в кабинет. На маленькой кухне несколько черных офисных кресел разного фасона за чашечкой кофе обсуждают новые хромированные колесики новенького высокого стройного кресла. Беседа прерывается заразительными взрывами смеха полного коричневого кресла, старого, но влиятельного, и все остальные кресла и стулья почтительно замолкают в это время.

Передо мной открыты все пути и социальные лифты. В руках у меня – все инструменты для развития таланта. Надо начать с себя. Когда я бываю на 1-м и 2-м этажах, то успокаиваю себя тем, что работающие там люди живут хуже меня. И я понимаю, что у меня в жизни все не так уж плохо и нет поводов для грусти.

Светлый и комфортный шестой этаж, оборудованный там, где до революции находился чердак, занимают приемная и кабинет директора, кабинеты пяти его заместителей.

Роды коровы

Сегодня в «Трубе»: «Слоны, бегемоты, крокодилы, землеройки: обновлён список животных, которых россиянам нельзя держать дома». Необходимо провести пресс-конференцию по вопросам изменения и донастройки налога по кадастровой стоимости. Налог взимается с владельцев недвижимости по определенной формуле от кадастровой стоимости их жилья и земельных участков. Эту стоимость, как и формулу определяет государство – специальный отдел в управлении. Приглашены журналисты деловых изданий и корреспондентов пары изданий по недвижимости. Телевидения нет – про налоги там не показывают. Фуршета нет. План из Москвы обязывает организовать пресс-конференцию в филиале и опубликовать не менее 10 материалов в региональных СМИ, «в целях информирования населения об изменениях в федеральном налоговом законодательстве». Выступают директор филиала и первый зам, начальник отдела кадастровой оценки недвижимости. В перерыве я беседую с двумя знакомыми журналистами.

– «Лайф», «Лайф» мне нравится. Правда, сейчас он хуже стал. Я его раньше ценил за то, что там во время всяких катастроф всегда список жертв первыми выкладывали и часто еще с возрастом. Интересно всегда узнать, кто погиб. Но сейчас этого нет. Наверное, гонорары добровольным корреспондентам сократили, – говорю я.

– «Лайф» уже несколько дней ведет стрим рожающей коровы, – говорит Куликов из «РБК».

– Что за прикол? – спрашивает Иванов из «Коммерсанта».

– Тупо стоит корова. У них роды несколько дней длятся и «Лайф» это транслирует, – говорит Куликов, отпивая воды из пластикового стаканчика.

– Видал, – говорю я.

– Корову?

– Что корову? Причем тут корова блять, – говорит Иванов.

– «Лайф» транслирует, – говорю я, – захожу, корова рожает. На следующий день еще одна.

– Это та же самая, – говорит Куликов.

– Думал разные, – говорю я.

– Нет, та же.

– А в чем хайп? – спрашивает Иванов. – Типа сх поднимаем?

– Хуй знает. Думаю, какой-то прикол будет. Может быть из её вагины вылезет какая-нибудь реклама, – предполагает Куликов.

– Это постмодернизм, – говорю я

– Может Навальный родится? Как Эйс Винтура из носорога, – шутит Иванов.

– Кофеварка «Редмонд», например, – говорит Куликов.

– Кофеварка «Ремингтон»… – бормочу я.

– Или квартира-студия в Новом Оккервиле, – говорит Куликов.

– Вчера там рожала свинья.

Перерыв заканчивается. Мы возвращаемся в зал. Я проверяю микрофоны. Батарейки заряжены. Звук работает. Все в порядке.

…Да, согласно закону у девелопера появилась возможность не заказывать 500 технических планов, для того чтобы поставить на учет все квартиры в многоквартирном доме, достаточно одного техплана на весь дом, но к сожалению, на данный момент воспользоваться этой нормой закона нет возможности…

Конференция продолжается. Люди оживлены. Вопросы налоговой политики в сфере недвижимости вызывают все больший интерес в обществе.

– Я все-таки еще раз повторю, что все вопросы кадастрового налогообложения должны решаться в рамках правового поля с участием представителей федеральной налоговой службы, – кряхтит очередной чиновник. Встает пожилой директор геодезической фирмы:

– В какое правовые поле вы вернулись? Каждый второй работодатель платит зарплаты «в серую». Жалобы на таких работодателей анонимно не принимаются. Таким образом вы ставите людей перед выбором – жалуйся, но тебя уволят. Вы нагло и хамски переложили ответственность за невыплаты или серые выплаты зарплат ни и без того бесправных людей.

– Позвольте, это все-таки федеральный вопрос и не к нам, а к налоговой, – пищит зам директора. – Давайте не отклоняться от темы недвижимости, коллеги.

– Я ко всем вам!

– Коллеги, давайте не отклоняться от формата… – пытается сгладить другая зам.

Предприниматель не слушает:

– Где вы видите в данном формате вашей работы «правовое поле»? Ваше правовое поле – это когда олигарх сын прокурора и корги вице-премьера засекречивают свои дворцы в реестре прав собственности на недвижимость, прячутся за кодами типа ЛДУЗ или ЯФУ9, ваше правовое поле – это Керимов, который выводит из страны 400 милионнов долларов, а его арестовываете на вы, а прокуратура Франции. Ваше «правовое поле», это выведенные из страны 1,5 трлн долларов за последние 20 лет. Вы 28 лет не в состоянии внедрить прогрессивный налог якобы по причине «невозможности его собрать», продолжаете абсолютно нагло грабить и без того нищее население РФ, в то время как несколько процентов купается в роскоши. Это по вашему «правовое поле»? Это характеризует вашу работу как «успешную»? – он садится. Все молчат.

Я размышляю над тем, стоит ли мне, бюджетнику-нищеброду, так уж стоять за это государство? С точки зрения этики и должностной инструкции я должен прямо его защищать в таких вопросах, как этот. Должен ли я голосовать так как прикажут? Буду ли защищать это в критический момент? Готов ли я умереть за яхту Сечина? Лучше умереть за яхту Сечина, чем жить ради себя.

Розовая гадость

– Привет, ты еще в управлении? Есть проект один рекламный, – спрашивает Манохин.

– Уже полтора года как ушел, – валяясь на диване, отвечаю я.

– А до того где-то в производстве был? Между управлением и этим?

Я чувствую желание поболтать:

– Не совсем, скорее, в промышленном проектировании. Фирма взялась за строительный генподряд и пиздец. Набрали авансов несколько миллиардов, не сделали нихуя, оборудование и станки не закупили из-за санкций, все в судах, все требует денег обратно, а их нет, – рассказываю я. – Должны были 3.5 ярда, а сами жили за счет кредита «Сбера» на полтора. Заказчики, кстати, все микроэлектронка оборонная. За страну страшно. Короче, долго это не могло про…

– А щас ты где? – Манохин останавливает мой пиздеж. – Кстати, давно не виделись. Надо сходить в бар как-нибудь.

– А сейчас в нефтегазовом сервисе. Мы более положительным делом занимаемся, – я делаю паузу, поправляя подушку. – Но если есть работа, я готов. Могу рекламировать все что угодно. Лучше B2B конечно, – подумав, говорю я. – Разумеется, я эффективно справлюсь с этой зада…

– А сейчас строительство или проектирование? Мне просто нужен человек по теме для завода одного, – перебивает Манохин. – Мне кажется, это по твоей теме. Сходи на встречу, я тебе контакты на почту отправил. Та заводская проходная, что в люди вывела меня!

Я смеюсь и соглашаюсь.

На проходной у заводских корпусов дежурит строгая интеллигентная дама в очках. Я подхожу к окошку перед турникетом.

– Паспорт.

Я передаю паспорт и говорю:

– Вы не подскажите, как пройти на завод «Розовая дрянь»?

– Сразу направо, прямо до конца, потом в цехах увидите, – говорит вахтерша, не глядя на меня.

Она возвращает мне паспорт с неким запечатанным письмом.

– Письмо передайте им.

– Эээ, ну ладно. А вы что?

– Сама я туда не хожу. Боюсь.

– А что там? – испуганно спрашиваю я. – Собаки?

Приспустив очки, она смотрит на меня: – Лед. Скользко.

– Ладно, – говорю я, забирая письмо.

За шлагбаумом между стеной и сараем – двор из разбитых бетонных плит, еще одна проходная, еще несколько металлических сараев, один из них вплотную примыкает к массивному пятиэтажному заводскому зданию советского времени с огромными грязными окнами. Из здания выезжает погрузчик и выходят несколько гастарбайтеров. Поминутно созваниваясь и узнавая путь, я прохожу через зал на первом этаже, в котором стоит острый запах хлорки, открываю ржавую металлическую дверь, поднимаюсь по лестнице, на которой страшно воняет табаком, прохожу в другую сторону через еще один зал, в котором рабочие в респираторах возят тележки с белыми пластиковыми канистрами, в которых видна розовая жидкость. Очень грязно. Не стоило так наряжаться. Машина разливает жидкость в бутылки на конвейере. Я прохожу этот зал и открываю еще одну железную дверь. За ней лестница, ведущая в еще один цех, после которого в другом углу цеха – очередная дверь и лестница, и я попадаю в то, что здесь называется офисом.

Меня встречает наиболее жирная женщина из когда-либо существовавших. Пикантность ей придают усы. Она похожа на Ведьму пустошей из «Ходячего замка».

– До вас непросто добраться, – дружелюбно говорю я

– Да… мы…. высоко… забрались, – тяжело дышит она

«Интересно, как она сюда попадает без лифта? Или тут крюк для рояля снаружи здания, как в Амстердаме?» – размышляю я.

Сумоистка семенит в кабинет. Я иду за ней.

Грохнувшись в огромное кресло, скрипнувшее от нагрузки, она некоторое время приходит в себя. Я думаю о том, что если кинуть в нее ручки из стакана на столе, они будут вращаться вокруг. Уровень воды в заливе повысился. И это не нагонная волна. Это прилив. Я терпеливо жду. Галилей был не прав.

– Вы… вас нам порекомендовали на… ши партнеры с Киров… ского завода. Я видела вашу работу, вполне приемлемо…

– Спасибо. А вам что нужно, сайт и буклет?

Она принимается рассказывать о продукции завода, хотя это не имеет никакого значения. Завод может производить все, что угодно – ватные палочки, мыло, спагетти, черенки для лопат, массу с запахом гуся или сырный продукт. В действительности завод производит реагенты против гололеда и обледенения, которыми поливают улицы зимой в Москве и Питере.

– Сколько-сколько? 10 тысяч за 35 страниц? Мало, – через несколько минут диалога уточняю я.

– А сколько хотите?

– Минимум 15, – больше от нищебродов все равно не получишь. – И за сайт не меньше 50, – добавляю я.

– Нет. Мы считаем, что такая работа столько не стоит, – жестко отсекает дама.

– Что ж, всего хорошего, – говорю я с облегчением. – Кстати, – вспоминаю я. – Вам письмо с ресепш… с проходной передали.

– Спасибо, – сопение.

Выбравшись из производственного корпуса, я едва не поскальзываюсь на обледеневших неровных бетонных плитах

– Вы бы поосторожнее, молодой человек. Так и шейку бедра сломать можно, –предостерегает водитель погрузчика.

Знакомство с телками в баре

– Тиндер это лучшее, блять, что случалось с индустрией мобильных знакомств за 10 лет. Мы наконец-то получили приложение, которое способно…

Я киваю.

– …Способно дать нормальных телок, понимаешь? Просто матч, матч! Совпадение и все. И вот понимаешь на выходных я там подцепил такую прикольную телочку с розовыми волосами.

– У меня там от няшек матчей не дождешься. Одни жирухи и милфы матчят. С розовыми, ее случайно не Саша зовут?

– Не.

Мы сидим за барной стойкой в не лучшем баре «Брюгге». Очередная поделка под Бельгию. Я пью Ардэнн Сэзон, а потом крепкое 13-градусное пиво Ля Трапп Квадрупель. Мы сидим и пьем пиво просто так. Закуски дорогие, даже гренки. Манохин одет в клетчатую рубашку навыпуск, воротник застегнут на все пуговицы, волосы зачесаны назад, усы с бакенбардами – все это делает его похожим на американского реднека-бандита из фильма «Выстрел в пустоту». Через час ему нужно идти на какой-то рэперский концерт в клуб MOD. Я невнимательно слушал, поэтому не помню исполнителя. Я хочу попросить посмотреть фотку этой телки с розовыми волосами, но задумываюсь об Алисе из «Фиалок», у которой тоже были розовые волосы и забываю об этом.

…в общем выпили мы джина и так далее, потом поебались, но я блять такой пьяный был что даже не кончил. Но проблема в том что я в нее без гандона.

– Ну ты даешь. В стране эпидемия СПИДа блять, – замечаю я, смотря на симпатичную блондинку (то есть брюнетку) за барной стойкой и думая, что еще мне сейчас выпить.

– Я сдал кровь в Invitro два раза и у них есть возможность сдать кровь на ЗППП…

Две телки, брюнетка (то есть блондинка) с ярко красными губами, ярко черными волосами, смуглая и с не очень большими сиськами и шатенка с не очень большими сиськами и аккуратным носиком проходят мимо нас. Идя в моем направлении, брюнетка улыбается так, что видны все передние белые зубы, ее улыбка идеальна, так улыбается Том Круз.

– Кому она так улыбалась?

Я оглядываюсь, но сзади меня за столиком пусто, а дальше за ним – уже стена и даже нет окна. Телки возвращаются обратно за свой столик, их плохо видно, потому что они сидят в глубине другого зала. Я насчитываю четырех телок и одного чувака.

– Может все-таки нам?

Мы сидим и пьем пиво. Мы уже достаточно выпили.

– Есть у вас ручка? – спрашиваю я официантку, мельтешащую рядом.

– Вас как зовут? – говорит Манохин.

– Катя.

– Екатериаа..ана, дайте пожалуйста ручку и салфетки, – говорю я.

– Катя, Катя, – фамильярно обращается Манохин к официантке, – дайте ручку, пожалуйста, и салфетки.

Моим долгом является написать на салфетке.

Я пишу: «Это не вам не нам вы так лучезарно улыбались? Письмо с барной стойки».

Катя передает нашу записку.

Через пару минут возвращается ответ, написанный красной ручкой: «А может быть и вам?».

«Что отмечаете?» – пишу я на следующей салфетке.

– Мы отмечаем открытие нашего ателье, – говорит нам подошедшая к нашей стойке та самая яркая брюнетка (или блондинка). Она похожа на Скарлетт Йоханссон или на Киру Найтли.

– Круто, поздравляю. Что будете шить? – я не знаю, кто это спрашивает.

– На данный момент предлагаем дизайнерскую одежду в Санкт-Петербурге: пальто, комбинированные, офисные и классические платья, женские жилеты. В нашей коллекции пальто из жаккарда, прямое пальто, верхняя одежда с капюшоном и воротником, пальто из кружевного трикотажа и др. Посмотреть цены на созданные нами новые модели одежды, поделиться впечатлениями, оставить отзыв вы сможете, посетив страницу в ВК или Instagram. У нас гарантия высокого качества пошива и применяемых материалов. А если вы не обнаружите необходимый размер или цвет, то выполним работу на заказ всего за 3 дня по индивидуальным меркам и пожеланиям.

– Это просто замечательно. Жаль, но мне надо вас покинуть, но сейчас мне надо на концерт Nadja в MODе, но потом я могу вернуться, – говорит Манохин.

– Я могу пока с вами посидеть, если у вас там не слишком личная компания и место есть, – говорю я.

– Возвращайтесь. А вы присоединяйтесь к нам. У нас там не очень личная компания. У нас там некоторые только сегодня на открытии познакомились, – говорит блондинка (или брюнетка).

Я прохожу с красивой брюнеткой во второй зал сажусь за стол по центру. С одной стороны красивая брюнетка, с другой шатенка, есть еще одна телка и чувак примерно нашего возраста, а также некая азиатка лет 25. Мне всех представляют. Красивую блондинку, с шикарной улыбкой и отличной фигурой зовут Лиза, остальных как-то еще.

– А тебя как? Перейдем на ты, ничего? – обращается ко мне одна из телок.

– Конечно, давай на ты. Леопольд. Или Джейкоб.

– Да ладно, правда чтоли?

– Да нет, я шучу. Какие там еще фламандские имена есть? На самом деле я…

– Вы уже решили, что будете заказывать? – спрашивает Катя.

Некоторые уже решили, но я в числе тех, кто еще не решил.

Следует стандартный набор вопросов про работу и т.д. Я коротко рассказываю, что являюсь офисным планктоном «в сфере рекламы, но в одной не рекламной фирме, в которую устроился недавно, вернее это типа рекламный отдел большой компании, которая на подряде у всяких нефтегазовых корпораций», что вызывает некоторый интерес, т.к. их только что открывшемуся малому бизнесу, возможно, пригодится реклама, на что я замечаю, что занимаюсь только B2B, а не В2С, но все равно даю им визитки.

Я снова листаю меню. На обложке коллаж в виде короля Леопольда II.

– Вы знаете, кто это? – обращаюсь я к симпатичной телке, сидящей напротив Лизы.

– Нет, кто?

– Король Леопольд II.

– Какое интересное имя, прямо как у кота. Фламандское?

– Вероятно…

В это время Лиза и подруги обсуждают состоявшееся открытие выставки одежды в их ателье. Музыка в баре играет не слишком громко и можно нормально разговаривать.

– Король Бельгии.

– Ой, вот только не надо опять про этот экзамен, 100 лет назад было, – она отвлекается на комментарий своей подруги.

– Так вот, – я пытаюсь продемонстрировать свое знание статей из Википедии, которое сейчас можно назвать эрудицией, – он интересен тем, что устроил страшно жесткую эксплуатацию колоний Бельгии. Бельгийское Конго по какой-то хитрой схеме вроде как считалось чуть ли не частным владением короля.

– А в чем жестокость?

– Ну, пока в Европе не начали массово выпускать шины для карет и велосипедов, в Конго негров особо не прижимали. А вот когда вырос спрос на резиновые изделия, оказалось, что в Конго огромные запасы каучука, из которого тогда делали резину.

– Ты как-то очень издалека рассказываешь, – она хихикает, листая страницы меню.

– Я объясняю, что это он не со зла. А из экономических интересов. Конъюнктура рынка так сложилась, что стало очень выгодно торговать каучуком. Прямо как нефтью сейчас. Тогда его добывали вручную из деревьев. В общем, всем неграм в Конго установили нормы сдачи каучука, и кто в сутки ее не выполнял, тому отрубали руку, сначала одну, а потом другую. Отрубленные руки потом требовали как пруф, за них охотникам за неграми премии давали.

– Ужас, вот наверное за это негры нас и ненавидят.

– Мы же не бельгийцы, – вмешивается Лиза.

– А какая разница? Все равно белые, – говорит тот чувак.

– Да, у них там на Западе комплекс вины у белых сильно развит. И СМИ подогревают еще, – говорит та телка.

– Сам король, кстати, в Конго ни разу не бывал, – говорю я.

– Надо больше книжек читать. Не знала этой истории, – говорит Лиза.

– Это из интернета, – говорю я.

– Ты знаешь, моя любимая книга – это меню, – говорит Лиза.

Я заказываю говяжью щеку с пюре из пастернака. Блюдо меня разочаровывает – оно кажется наебательским и вообще не сильно отличается от еды в столовой офиса. После того, как я его съел, выпив еще один бокал пива, Лиза спрашивает:

– Ты куришь?

– Нет. Но могу составить тебе компанию, – подавляя подступившую отрыжку, говорю я.

– Давай.

Мы берем пальто в гардеробе и выходим на улицу. На выходе из подвала, в котором расположен бар, стоит скамейка, сидеть на которой уже холодно. От реки несет холодом.

Лиза закуривает и картинно выпускает облако дыма, которое сносит ветром мне прямо в лицо.

– Бармен тут знакомый моего приятеля, – говорю я, чтобы что-то сказать.

– У меня тоже есть один знакомый бармен. В одном баре на Некрасова. Приятель моего бывшего, – отвечает Лиза после затяжки, – ты, кстати, немного на него похож. Но наверное, не такой мудак. Хотя мне почему-то мудаки больше нравятся.

– На кого похож, на бармена? – оживленно спрашиваю я, хотя на самом деле знаю ответ.

– Нет, я про бывшего, – говорит Лиза.

– Покажи фотку, – не слишком решительно требую я.

Она показывает фотографии в Instagramе.

«Нихуя я не похож на этого хуя» – разочарованно думаю я. – Он был пониже тебя, – говорю я.

– Был? Да он и сейчас жив вроде. Да, мелкий довольно-таки, – говорит Лиза, стряхивая пепел.

– Я люблю высоких девушек. Чем выше, тем лучше. У меня самая высокая была 188. Повыше меня. Но хотел бы еще выше. Какую-нибудь баскетболистку, – мечтательно говорю я. – На три сантиметра, – подумав, добавляю я.

– Знаешь, не все такие. Некоторые комплексуют, я имею в виду парней. У меня подругу один заставлял…

– Не носить каблуки? – догадываюсь я.

– Ага, – она снова затягивается. Я смотрю, как дымит сигарета.

– Очень жалко, – говорю я.

Я вспоминаю, как одна знакомая шлюха-волейболистка ставила в анкете 170 см, хотя сама была 186 – объясняя это тем, что иначе можно отпугнуть клиентов.

– Одна моя знакомая на сайтах знакомств выставляла рост 170, при настоящем в 186. И специально приходила на свидания на каблуках, – вру я.

– Неплохой троллинг. Красота понятие относительное – неожиданно изрекает Лиза, потом резко встает лицом ко мне и спиной к реке, фотографируя себя на фоне реки и зданий на других берегах. Она снова садится на скамейку и продолжает: – Терпеть… не могу когда человека воспринимают только по внешности. Без учета внутреннего мира, – все это время она снова смотрит на реку. – Красивая подсветка – объясняет Лиза.

Я молчу.

– Но я не согласна, что у красивых женщин нет внутреннего мира. Будто они пустышки какие-то, – говорит она, кажется, вполне искренне.

– Не согласна? – спрашиваю я.

– Красивой женщине может еще сложнее приходится. Мужчин бесит, что она не их. Подругам, что они не она, – говорит Лиза.

– Ты что-то стала говорить больно пафосно. Так говорят вожди индейцев.

– В общем, потому и феминизм, так-то, нормальная идеология. Потому что это свобода и отрицание субъектности. Чтобы ко всем девушкам относились ровно. Независимо от внешности, равноправие, – резко повернувшись в мою сторону, говорит Лиза.

Подавляя еще одну отрыжку, я говорю:

– Я тебя в этом могу поддержать. Я ультрарадикальный ультрафеминист.

– Ты не можешь быть феминистом, только профеминистом, – выпуская из ноздрей две струи дыма, как драконша из «Шрека», говорит она.

– Да? А какая разница? – спрашиваю я, хотя на самом деле знаю ответ.

– Только женщина может быть феминистом. То есть феминисткой. Быть профеминистом означает признать, что ты с рождения обладаешь рядом привилегий, зачастую неосознаваемых, и являешься членом угнетающей группы населения. Минимизировать свое участие в системной дискриминации, которой мужчины подвергают женщин каждый день, отказываясь признавать этот факт. Сделать свою жизнь максимально свободной от предубеждений и стереотипов. Не использовать женщин (это самое сложное, как я поняла).

– Бла-бла-бла…

Голая Лиза лежит с широко раздвинутыми ногами, а провожу своим языком ей по влажной скользкой пизде, поблескивающей от смазки. Мой язык у нее в пизде, одну руку я держу у нее на груди, я поднимаю лицо и вижу, что вместо лица Лизы у нее лицо Вики – секретарши с работы и она уже не брюнетка, а блондинка.

Я возвращаюсь из обители грез на скамейку у «Брюгге». Лиза уже докуривает свою сигарету:

…Короче, после того, как я стерилизовала своего кота… У меня, к сожалению, не было другого выбора. Он все изгадил. Ему просто сносило крышу без кошки. А сейчас он стал тихим и спокойным, – она тушит сигарету о стенку урны и смотрит на меня.

– Это жестоко, – говорю я, все еще окутанный сладким мороком своих фантазий.

– Ну а что еще мне оставалось делать, – говорит Лиза.

– Не знаю, устроила бы ему случку. Это же не кошка. Проблем нет.

– Да, с котятами возиться не надо. Но он не особо породистый. Такие не пользуются спросом, – глядя на реку, говорит Лиза. – Я видела объявления на Авито, – она достает телефон и продолжает: – Там за вязку с дорогими котами по несколько тысяч берут. Шотландский красавец, – зачитывает Лиза с экрана, – (Scottish straight) в шикарной шубке, без недостатков, приглашает кошечек. Справится с любой капризулей. Обследован на инфекции, включая коронавирус (справки свежие). Маникюр на передних лапках, чтоб не повредить моего котика в порыве страсти, – видишь, как все строго? – спрашивает она, показывая мне объявление кота.

– Действительно, с такими не тягаться. Бедный твой кот, – подавляя зевоту, говорю я.

– А у тебя есть кошка? А собака? – говорит Лиза.

– Нет, не хочу их держать в городской квартире. К тому же я ненавижу собак, – говорю я.

– Да. Я тоже кошатница.

– Выходные…– я ахаю, и мне сразу становится смешно. – У мертвой кошатницы – 2, – меня душит смех.

– Ты о чем?

– Я имею в виду, ты поосторожней с этим. А то оглянуться не успеешь, как тебе уже 40 лет и у тебя 40 кошек, – говорю я, трясясь от смеха.

– Да, я в группе риска. Но, думаю, до этого не дойдет. И я найду себе нормального мужика. Ну, или обращусь к тебе в 40 лет, – она не выглядит встревоженной.

Я мысленно подсчитываю, что ей примерно 25 лет и пытаюсь снова засмеяться, но ничего, кроме неубедительного «Кхе-кхе» у меня не выходит. Своими мыслями я где-то далеко. В Кордильерах. Мне даже кажется, что этот вечер уже заканчивается. Потом я смотрю на прикольных телок, тоже вышедших из бара покурить и беру себя в руки. Мы встаем со скамейки и идем в гардероб.

– Буду краток, – возвращаясь на свое место, говорю я, – этот бар – полный отстой. Нам надо сменить дислокацию. Поехали куда-нибудь на Некрасова или в тот район.

Примерно половина новых знакомых соглашаются. Остальные собираются по домам и все долго выясняют, кто что заказывал и кому сколько денег перекинуть через телефон. Мне приносят отдельный чек – потому что я предусмотрительно так заказывал.

– Я знаю отличное место на Жуковского, – говорит Лиза. – Tipplers, там просто превосходные коктейли и мой знакомый бармен приготовит нам их просто очень круто.

– Это тот твой бывший? – спрашиваю я.

– Оу, ты уже показываешь всем, что мы о чем-то таком говорили? Нет, блять, это не один из моих бывших. Среди них не было барменов. Я говорила, что бармен был приятелем одного из них.

– Будут, Лизочка, – засовывая себе в маленькую сумочку неебических размеров телефон, говорит миниатюрная Аня. Похоже, что она знает Лизу дольше, чем все остальные. У меня возникает мысль, что я ее уже где-то видел, но, наверное, это просто была другая красивая миниатюрная или высокая блондинка или брюнетка или там сбой в программе и все такое. Звонит Манохин и говорит, что тоже приедет. Я отвечаю, куда.

– Ой, какой у тебя маленький айфончик, – говорит мне Лиза.

– У меня все маленькое. Я люблю маленькое. Чем меньше – тем лучше, – с улыбочкой говорю я.

– Ведь главное не размер, а умение, – поддерживает Аня.

– Маленький, зато быстрый и не тормозит. Если серьезно, не люблю лопатофоны, – придерживая пальцами рукав пиджака, я засовываю руку в пальто. – Твоим телефоном можно грядки копать. Приделай к черенку и на дачу, – шучу я.

– Картошку сажать, – поддерживает Лиза.

– Очень смешно, – выгибая руки назад и разводя их в стороны, говорит Аня. Чел из их компании помогает ей облачиться. – На твоем маленьком экранчике читать неудобно.

– Я не умею читать, – посмеиваясь, говорю я.

Все прощаются. Я пожимаю руку чуваку из их компании и нахожу его рукопожатие довольно вялым. Я также беру телефон Ани. В итоге во второй бар еду я, Лиза и азиатка. Мы втроем садимся в такси. Я галантно сажаю Лизу на заднее сиденье и бесцеремонно залезаю туда же сам, проигнорировав азиатку. Ей приходится сесть рядом с водителем. Шофер – дагестанец или азербайджанец. Машина проскакивает Дворцовый мост. Дома на Дворцовой набережной красиво подсвечены и их силуэты отражаются желтой стеной в спокойной темной воде реки. Разговор о высшем образовании. Каждый рассказывает о своем.

– А мой брат поступил на филфак в этом году, – говорит Лиза.

– Чем он там будет заниматься? Самый бесполезный факультет, – говорит азиатка.

– Филфаком будет, – говорю я.

Реакция телок: они смеются. Эту удачно подвернувшуюся шутку я подслушал у одного знакомого с год назад. Такси проносится по Невскому и выезжает на улицу Жуковского через Литейный проспект.

Мы приезжаем в Бар Tipplers. Я усаживаюсь на маленькую подушечку на подоконнике. К нам подходит бородатый бармен и Лиза его не знает – оказалось, что смена ее знакомого не сегодня. Бармену хочется нам что-нибудь продать. В этом баре не отдают приоритет тому или иному виду алкоголя: здесь достаточно и крепких напитков, и пива, и коктейлей. Над последними Максим Трубачев работал вместе с Алексеем Голощаповым, ранее трудившимся в петербургском «22.13». В линейку вошли восемь авторских коктейлей, твисты и классические коктейли по старым рецептам, такие как… я вижу через окно, как Манохин вылезает из такси. Он закуривает. Через пару минут он бросает окурок в урну, промахивается, поднимается по высоким ступенькам, заходит в бар, полный сил и начинает атаку.