Алексей Юрьевич Андреев
Экономика

Как-то раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же плохое и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже.

Ганс Христиан Андерсен, «Снежная королева»

No, I can't. Anyway, how is your sex life?

Tommy Wiseau, «The Room»

Нефть

Вертолет плавно поднимается вверх от бетонной площадки и летит на юго-восток. Снег в первой половине июня уже почти растаял, но трава еще желтая и бурая. С высоты километра чередование озер с темной водой, островков невысокого леса, болот и пятен коричневого мха напоминает блевотину. День солнечный, на небе ни облачка, озера совсем не дают бликов и вода в них похожа на кофе. Остатки сугробов в тени холмов, ажурные буровые вышки, белые и синие прямоугольные здания на сваях. Факелы выбрасывают оранжевое пламя и оно превращается в черный дым. До горизонта на запад тянутся серебристые блестящие трубы. Здесь добывают нефть. По трубам она идет в порт Приморск Ленинградской области и оттуда танкерами в Европу.

Внутри вертолета свистящий грохот. Напротив сиденья много места занимает топливный бак, на котором неудобно сидеть. Пассажиры расположены полукругом по овалу салона. От входа к хвосту: штурман в наушниках на откидном сиденье, женщина лет 40 из пресс-службы нефтяной компании, два худых эколога частной фирмы в комбинезонах, главный эколог нефтяников в кепке с логотипом компании, бритый инспектор рыбоохраны, загорелый тележурналист с намазанными гелем волосами, его оператор с камерой, я, с фотоаппаратом в руках. Несмотря на жаркую погоду внизу, на километровой высоте холодно – в вертолете много щелей, пассажиры часто открывают иллюминаторы и снимают пейзаж. Я застегиваю молнию до верха и из-за шума с трудом слушаю разговор инспектора и главного эколога нефтяников:

– Ра… ше путевку получил, лов… ишь в 10 раз …льше, а потом …ришь, что ничего не поймал – и платить не надо! – орет главный эколог.

– Сейчас смотрим прямо на месте, – жуя жвачку, ревет в ответ инспектор, – лишнее забираем. Прав… да, рыба все равно дохнет в сетях. Ну и сетки эти …тайские с мелкими ячейками, все живое сдирают!

– Сколько там… брать по квоте щас? Я тоже соби… юсь сгонять! – вопит один из молодых экологов.

– Одна …мга! И пять килограммов …буши в сутки, – голос инспектора тонет в шуме лопастей. – Остальное …пустить! Сетка чтоб… не 50 метров в длину!

Мне надоедает прислушиваться к воплям пассажиров и я прошу телеведущего сделать несколько моих фоток для аватара «Вконтакте». Я хмурюсь, потом улыбаюсь краем рта, потом стараюсь придать лицу мужественное выражение. Иллюминатор и вид с высоты тоже должны попасть в кадр. В целом мне нравятся 5-6 фотографий из 24, что можно считать отличным результатом, и я удовлетворенно ору, наклонившись к телеведущему:

– Спасибо! А снимешь меня в аэропорту!?

– Нас выпустят хотя бы!? – орет он.

– Говорят, мы уже почти прилетели в Усинск. Нас выпустят, это точно! – кричу я.

– Конечно, мальчики, выйдем! – верещит пиарщица нефтяной компании. – Чего тут сидеть, заправляться полчаса! Надо ноги размять! Оглянитесь вокруг! Разве здесь не прекрасно!? – она изо всех сил перекрикивает грохот в салоне.

Вертолет летит над густым еловым лесом из низких деревьев. Через час мы летим над высокими елями. Природные биомы сменяются быстро, как в Скайриме. Еще через полчаса вертолет садится на дозаправку в аэропорту близ города из панельных девятиэтажных домов. Это самый северный город в регионе, до которого доходит железная дорога. Здесь конечная станция. Я прошу сделать еще несколько фото в аэропорту на фоне вертолетов и только что прилетевшего Боинга-737 «Ютэйр» из Москвы, но здесь результат мне нравится меньше – волосы слишком сильно развиваются, к тому же от солнца я все время щурюсь и это выглядит некрасиво.

Я внимательно просматриваю свои портреты, пока остальные курят за забором позади летного поля. Я выбираю лучший. На нем нужно только немного повысить контраст, но с этим надо быть осторожным – если пережать, лицо будет слишком красным. В остальном он очень хорош. Через 20 минут вертолет заправлен. Все рассаживаются по своим местам. Раздают бутерброды, которые приготовили в столовой при офисе нефтяной компании. Внизу в лесу дымит серая свалка, по которой ездят два желтых бульдозера. Еще час полета над густой тайгой и мы заходим на посадку на лугу в деревне с деревянными домами из бревен. Рядом крутой берег реки. В основном нас встречают дачники: женщины и дети, но некоторые говорят, что живут тут постоянно, не только летом. Все толпой идут в сторону свежего деревянного вытянутого барака на станцию разведения сига. Внутри стоят 10 чанов с водой, в которой кишат мальки в сантиметр длиной. Рыба в них не узнается. Их снимает телевидение. Я говорю с начальником станции разведения рыбы.

– Наша личинка уже жрет вовсю и готова к самостоятельной жизни! Пора ей на волю, – рявкает мужик с усами.

– Питается активно, – добавляет молодой эколог.

– Сколько стоят эти 35 000 мальков? – спрашиваю я.

– Коммерческая тайна, – эколог нефтяников косится на объектив. – Но мы платим немало. Час полета вертолета стоит больше 120 тысяч рублей. Мы с вами сегодня пролетели уже 4 часа и это лишь треть пути.

Я отхожу к другому чану. Я смотрю на рыбок.

– Компания возводит в тундре объекты капитального строительства. Где-то мосты протягиваем, когда-то строим автодороги и трубопроводы, занимаемся отсыпкой. И все это влияет на реки и озера. Поэтому и биоресурсы испытывают… дискомфорт. Поэтому возмещаем природе ущерб. Подсчитали, выбрали реку, и вперед, аквакультуру пополнять, – рассказывает эколог нефтяников на камеру.

Экологи берут пластиковые мешки с водой и рыбками по 40 литров, накачивают их кислородом и затаскивают в вертолет. Час полета на северо-запад. Вертолет садится и шасси погружаются в мягкий речной берег. Листочки на кустах ивы только распустились.

Добродушная пиарщица нефтяной компании рассказывает мне о своих собаках – овчарке и простой дворняге. Все жуют сэндвичи с ветчиной, сыром и помидорами, закусывают яблоками и круассанами, пьют чай из термосов.

– Мои все в Питере и возвращаться не хотят, – говорит командир воздушного судна.

– Тоже самое. Север им не нужен. Я им здесь деньги зарабатываю, – глотнув из бумажного стаканчика, говорит штурман.

– Еще бы, – обращается ко мне нефтяник, – в авиаотряде по 200 штук платят. Больше, чем у нас, – он кивает на штурмана.

– Смотря кому, – мнется тот.

– Ну так местные линии вообще очень дорогие, – откручивая крышку термоса, говорит пилот. – Логистика, запчасти, страховки. Даже здешние кукурузники Ан-2 на голландском бензине, у нас такой уже не выпускают. Из деревни в деревню по 10 человек возим, билет для каждого получается дороже, чем из Москвы до Доминиканы. И все равно в убыток. Выгодно только вахтовиков нефтянки возить.

– Местный бюджет субсидирует для местных 10-15 тысяч в каждом билете в зависимости от деревни, – замечаю я.

– Нахуя их тут держать вообще, в деревнях этих? Только бухают. Вахтовым методом севера осваивать как в Канаде и нормально, – говорит рыбный инспектор. – Не должны люди в таких условиях жить.

– Все к тому и идет. Все потихоньку в Москву и Питер и едут, – проглатывая последний кусок бутерброда, говорит главный эколог нефтяной компании.

– И будет огромный Мегасити как в «Судье Дредде», – радостно говорю я.

Никто не смотрел этот фильм. Надо ждать – нельзя так просто спускать рыбу в реку. Мешки опускают в воду, чтобы температура в них постепенно упала до 11 градусов. Потом мешки открывают и рыбу отпускают.

– В добрый путь! Шансы у нее выше, чем в природе. С каждой сотни ждем 10 рыб, – говорит инспектор.

Это тоже снимают на видеокамеру для ТВ, я щелкаю фотоаппаратом. После этого мы садимся в вертолет и улетаем – опять в тот городок на дозаправку. Пилот решает развлечь пассажиров и лихо проходит на большой скорости и малой высоте мимо крутого обрывистого берега реки. Потом летим к себе в аэропорт. После 10 часов непрерывного стрекота у меня весь вечер свистит в ушах.

В час ночи я разгуливаю по светлой пустой трехкомнатной квартире с яблоком в руке. Все окна открыты, жалюзи убраны и ровный солнечный свет заливает комнаты, но не может попасть в общий коридор. Иногда я подтягиваюсь на турнике, установленном ближе к ванной, ем одно яблоко за другим, почитываю книгу и посматриваю фильм, но в целом мне нечего делать. Эту квартиру арендует организация для приезжих сотрудников и последний месяц в ней нет единственного соседа, он улетел в отпуск. У меня планы дополнительно заработать, поэтому я смирился с мыслью о том, что здесь предстоит провести все лето.

Периодически я захожу в дальнюю пустую комнату и напрягаю слух. Надо мной живет семейная пара (я пока не вычислил, кто именно – кажется, это системный администратор с моей работы, но точно сказать нельзя: дом занимают сотрудники нескольких компаний). Сейчас лето и иногда слышен секс и женские стоны. Это удивительно, потому что я пару раз видел, как наверх проходит посредственная блондинка лет 30 с парой детей. Скорее всего, она и есть жена сотрудника нашей организации и именно эта семья живет точно надо мной. Меня утешает то, что она низкого роста и без ярко выраженной талии, да и вообще у нее двое детей, а это, конечно, отражается на теле. Это факт. Завидовать тут нечему, думаю я. Я почти уверен в этом. Тем не менее, я задерживаюсь в дальней комнате, но сегодня ничего не происходит. Я разочарован и ухожу смотреть новый фильм Майка Адриано, скачанный на работе. Потом мне кажется, что я снова слышу эти звуки, я вскакиваю и бесшумно пробегаю в дальнюю комнату, но в ней тишина и я возвращаюсь обратно.

Бизнес-ланч

На следующий день я надеваю пиджак, накидываю плащ и отправляюсь в офис. До него три минуты пешком – надо пройти мимо двух новых пятиэтажных домов. Весь центр города построен за последние 10 лет. С 9-ти утра – совещание. Совещание идет по часовой стрелке. Я предпоследний к начальнице на 10 часов, поэтому буду отвечать последним. Я не слушаю доклады и просто жду, когда речь дойдет до меня, дергая ногой под столом. На столе лежат подшивки местной газеты в дермантиновых обложках для какого-то исторического исследования к 80-летию со дня образования национального округа. Это 70-е и 80-е. 30-е годы – в картонных обложках. Читаю заголовки номера от 26 августа 1936 года: «Теснее ряды вокруг любимого вождя трудящихся тов. СТАЛИНА», «Готовы отдать жизнь на защиту дорогих нам вождей» (это шрифтом помельче), «Уметь распознавать врага». Самым большим шрифтом – «Никакой пощады подлой банде троцкистско-зиновьевских террористов» (под ним подзаголовок – «Такова единодушная воля всех трудящихся»). Курсивом: «Раздавленный жизнью классовый враг еще не может успокоиться и как спрут пускает свои щупальцы с целью уничтожить дорогих нам вождей и этим самым внести панику в ряды партии»…

Совещание идет своим чередом. Обсуждаются современные проблемы – падение добычи на Варандейском СРП накладывается на падение цены нефти. Месторождение по соглашению о разделе продукции между российской государственной региональной компанией и двумя крупными иностранными корпорациями разрабатывается с 1999 года и нефть качать становится все сложнее и дороже. Это столь волнующие новости с еженедельного совещания у губернатора, что я даже вызываюсь поработать по данному поводу и сделать интервью с начальницей Департамента финансов и экономики. На днях мне также надо сделать и согласовать с нефтяниками рекламный материал о вчерашней акции по восстановлению водных биоресурсов.

По СРП регион получает 50% доходов от прибыльной нефти (вторая половина уходит на федеральный уровень), а также взносы по налогу на имущество нефтегазовых компаний, ведущих добычу на месторождениях. Официозное издание спонсируется из местного бюджета, выигрывая специально подогнанные конкурсы на освещение деятельности администрации региона, поэтому от доходов нефтяников напрямую зависят мои личные доходы. Наибольшее волнение у меня вызывает то, что бюджет еще не принят. Только после того, как его утвердят депутаты местного законодательного собрания, можно будет успокоиться – даже если доходы нефтяников упадут еще больше, дыру в бюджете на 2-3 миллиарда рублей закроют кредитом у «ВТБ», и мы не останемся без премий. Кредит придется брать в банке, так как федеральный центр не даст богатому нефтегазовому региону денег межбюджетным трансфертом. Слухи нервируют нас. Остальные новости на совещании неинтересные – региональные власти продолжают переселение местных жителей из ветхого жилья в новые благоустроенные дома, депутаты утвердили программу 1%-й ипотеки. По ней 1% платит житель региона, а остальные проценты банку компенсирует государство, но квартиру нужно покупать только у определенных компаний. Строить шестиэтажные дома (после 5 этажей в доме обязательно должен быть лифт, а это дорого) в тундре, где нет железных и автомобильных дорог, производства строительных материалов (их можно доставить только в навигационный сезон морем или по реке), зима 8 месяцев году и средняя температура этим летом +7°C – очень дорого и очень выгодно. Еще более выгодно эти квартиры покупать, особенно с учетом действия Варандейского СРП до 2031 года и приближающегося конца сырьевого изобилия. Многие жаждут навсегда связать свою жизнь с этим райским нефтяным уголком. Впрочем, геологи работают и новые месторождения тоже периодически запускают в работу.

Все расходятся. Я поднимаюсь в кабинет. Каждое рабочее утро я начинаю с урожая смерти. Я просматриваю новости о происшествиях: авариях, катастрофах, обрушениях зданий, пожарах, терактах, военных конфликтах, убийствах, ограблениях и тому подобному, что выдают агрегаторы по запросу происшествий, а наиболее интересные читаю в оригинале. Каждый день переворачиваются автобусы и сталкиваются на встречной легковушки с грузовиками, в горах гибнут альпинисты, взрываются машины в Багдаде, Дамаске и Мосуле, боевики отрезают головы, падают самолеты и вертолеты, сходят с рельс поезда, пьяные убивают друг друга ножами, рушатся здания, люди гибнут в дыму. Время от времени я встаю и открываю окно, а когда мне становится холодно, вновь закрываю его. Сегодня холодный ветер дует прямо в кабинет и на подоконнике уже накопился слой песка, залетающего с улицы. Вечером пройдет уборщица и сметет песок в мусорный пакет. Небо серое, но пока сухо. Наступает время обеда. Звонит телефон. Сотрудник департамента информационной политики местной администрации приглашает на традиционный бизнес-ланч. Мы учились в одной группе в университете. В городе только 3 кафе и 1 ресторан, не считая корпоративных столовых в офисах нефтегазовых компаний, поэтому ездить на бизнес-ланч надо по строгому распорядку. Понедельник – «Чум», вторник – «Север», среда – «Линкор», четверг – «Тундра» и в пятницу одно из мест повторяется. Я вижу из окна, как подъезжает «Субару». Я спускаюсь вниз, сажусь в машину, постукиваю каблуками друг о друга, чтобы стряхнуть песок и пристегиваюсь.

Приятель смотрит прямо перед собой. – Ну что, куда? – спрашивает он меня.

– По средам «Линкор». По средам рыбные палочки. На десерт лимонное желе и яблочный сок, – откинувшись на сиденье, говорю я.

– Да-да. По средам у нас всегда «Линкор»… – задумчиво говорит он. – С рыбными палочками.

– Рыбные палочки, – механически повторяю я. – Должно быть 8 рыбных палочек.

Через 3 минуты машина подъезжает к кафе. С 12:00 до 16:00 здесь бизнес-ланч.

– Вот бы снова увидеть Кариночку, – мечтательно говорю я, открывая дверь и впуская маленький песочный вихрь в помещение гардероба.

Обедают чиновники и сотрудники ближайших контор, а также прокуроры в синей форме, поскольку рядом находится прокуратура. Много полиции. Карина – так написано на бейджике, прикольная официантка с отличными сиськами, жгучая брюнетка. У нее всегда ледяное выражение лица. Сегодня она к нам не подходит. Вместо нее нас обслуживает другая официантка, пожирнее. Когда мы здесь пили, я хотел познакомиться с Кариной, но сделать это не удалось, несмотря на то, что я потом Вконтакте приглашал ее погулять. Я открываю буклетик меню из 4-х страниц.

– У меня блять до сих пор в ушах звенит, – говорю я.

– Большой крюк сделали, – не отрывая глаз от меню, говорит Андреев.

– Бля, тут опять эта хуйня с рыбными палочками вместо салата… – я тоже изучаю варианты бизнес-ланча. – Свистит, потому что я весь день там торчал в салоне. А у летчиков есть наушники.

– Я в курсе, – говорит Андреев. – Симпатичная прокурорша, – он едва кивает в сторону окна. Я поворачиваю голову.

– Да. Ниче такая, – я смотрю на блондинку в синем мундире.

– Не пали так.

– Да вот не похуй. Нас и так уже все пидорами считают, – смеюсь я. – Надо как-то исправлять репутацию.

– Конечно. Мы же вдвоем ходим на бизнес-ланч. Тут как в деревне, достаточно раз показаться на обеде с человеком и все. Между вами уже было все, – цедит Андреев.

– Удивительно, как быстро человек становится деревенщиной, – рассуждаю я. – Ведь городские все люди, приехали на работу из больших городов, деньги на севере зарабатывать, – я понижаю голос, так как мимо проходит знакомая. – И тут же превратились в реднеков.

– Тише. Безумова рядом, – Андреев делает еще один знак глазами.

Когда имперские, а позже советские чиновники регистрировали северных инородцев, у большинства ненцев не было фамилий. Поэтому им их придумывали русские. В итоге двумя самыми распространенными фамилиями стали Дуркин и Безумов. Теперь и вполне русские по виду люди имеют эти фамилии, а еще те, кто особенно хотел выйти замуж за местных. Я подношу вилку ко рту и мы некоторое время молча едим.

– Как там бюджет? – спрашиваю я, доедая 8-ю рыбную палочку.

– Нормально, – пригубив компот, отвечает Андреев, – с вами все будет нормально. Не дрейфь.

– Надеюсь, – без особого оптимизма говорю я.

– Опять в суп мяса не доложили, – ворчит Андреев, водя ложкой в миске.

– Кстати, ты раздобыл мне адреса пиарщиков? Выборы скоро. Хочу немножко побольше денег намайнить, – деликатно спрашиваю я.

– Кстати да. Помни мою доброту. На почту тебе скину.

– Лучше ВК, не надо на корпоративную, – говорю я. – На всякий случай.

– Пойдешь депутатов прославлять. В команду губера на перевыборы едва ли возьмут, – говорит Андреев.

– Так ты пролобирруй, – прошу я.

– Там своих желающих попилить полно. Из Москвы кто-то. Моих возможностей не хватит, – вытирая рот салфеткой, говорит Андреев.

– Ладно, давай свои контакты. По депутатам пройдусь. Посмотрим, что по деньгам, – сдаюсь я.

Встреча в «Ямалкоминефтегазпроме»

Спустя несколько дней я договариваюсь о встрече с пиарщиками. Я отпрашиваюсь с работы под предлогом записи к врачу и еду на такси в другой конец города в огромное здание «Печоракоминефтесевергаза», стилизованное под замок. У него есть элементы в виде кремлевских зубцов и четыре башенки. В лобби я показываю охраннику паспорт, он сверяется со списком посетителей и нажимает кнопку. Турникет загорается зеленым. Через 5 минут меня встречает один из московских пиарщиков, грузин в свитере. Его волосы зачесаны назад. У него интеллигентный вид. Здание в форме квадрата. Мы идем по периметру длинным коридором. Я пожимаю руку своему знакомому, выходящему из кабинета на нашем пути. Он проходит мимо с документом.

– Знаете местных? – спрашивает меня пиарщик.

– Конечно, – отвечаю я, – но он не местный. В «Ненецкомипечоратранснефтегазе» мало местных работает, их почти нет. Здесь же нет ни одного университета, а в администрацию или нефтянку без образования не берут. Поэтому местные в сфере услуг или буровые мастера. В офисах в основном экспаты сидят. Местные после учебы на большой земле не возвращаются.

– В Москву едут? – спрашивает пиарщик.

– В основном в Питер, – вежливо отвечаю я.

Мы входим в кабинет. Там на фоне синих стен сидит толстый пиарщик в очках. На стене логотип «Ненецкомипечоратрансхарьягаямалхарасавейнефтегаза» – ажурная буровая вышка в круге на фоне ледяных торосов.

Ему лет 40 и на нем серый свитер. Перед ним ПК с одним монитором. Грузин садится к нему за стол.

– Максим Юрьевич, – обращается грузин к толстяку, – это…

– Да-да, у меня написано в резюме, – глядя на бумаги у себя на столе, говорит жирдяй.

– Здравствуйте, Максим Юрьевич! Рад знакомству, – говорю я и дружелюбно стою, не делая резких движений.

– Здравствуйте, присаживайтесь, пожалуйста.

– Спасибо. С вашего позволения, куртку повешу на стул? – говорю я, садясь и набрасывая свою ветровку на спинку стула.

– Конечно. Итак, мы изучили ваши работы и резюме. Нам кажется… интересно все. Итак, – медленно тянет жиртрест. Он не пожимает мне руку.

– Спасибо.

– Мы.. ищем.. райтера, – говорит мне жирный мужик, – у нас будут.. предвыборное издание, публикации на местных порталах и в социальных сетях по кандидатам Михальчуку, Безумову, Дуркину и Нифантьевой, для каждого из них нужно будет много работать. Будут организованы ивенты.. активности… мы не сидим сложа… руки, – задумчиво продолжает он с небольшими паузами. – Работать надо с праздничными мероприятиями, с электоратом. Преодолевать недоверие населения, целевой аудитории. Вовлекать. Создавать уровень доверия определенный. Офис нам предоставляет «Ямалненецкомипечоратрансхарьягаямалхарасавейнефтегазбурениедобычаразведка».

– Я понимаю, да.

– Работаем честно. Без грязи. Только хорошее. О наших кандидатах или хорошо или ничего.

– Да, да, – я внимательно слушаю.

– Ближайший – на День России. Мы организуем их в сотрудничестве с местными партийцами.

– У всех свои программы. Сейчас отрабатываем с кандидатами. Мы вам дадим скорее всего одного или двух кандидатов и будете только их обрабатывать. По одному из нашего списка будет работать ваш коллега, Агафонов, кажется, – подключается к диалогу грузин.

– Вы, наверное, имеете в виду Агафонина, – поправляю я.

– Да-да.. Итак. Мы в целом готовы с вами работать, – радует меня толстяк.

– Рад это слышать, – выдыхаю я, но мой голос звучит ровно. Я напряженно слушаю. Я напрягся как парень с венами из того мема.

– Вот.. наше предложение. В месяц. У нас, я считаю, неплохой бюджет, – завораживает меня тучный начальник пиарщиков.

Он пишет толстыми пальцами на желтом стикере ручкой, кладет стикер надписью вниз и двигает его ко мне. После этого я двигаю стикер к себе двумя пальцами, быстро, но не суетясь. Я сдвигаю стикер до края стола и приподнимаю его как игральную карту от края стола, читаю. Мое лицо выражает удовлетворение, глаза чуть прищурены.

На стикере написано:

«80»

«Неблого, – думаю я – совсем ебобо». Я моментально складываю и в уме со своей зарплатой и чувствую себя морально готовым провести все лето здесь. Знаки доллара на барабанах слот-машины в глазах мультяшных персонажей.

– Ну что же, меня вполне устраивает, – я проглатываю слюни и выдерживаю маленькую паузу. – Вполне приемлемые и достойные условия. Когда сможем приступить? – говорю я спокойно.

– Ну и замечательно, мы вышлем вам первое задание завтра… штаб у нас тут, в офисе «Ненецкомипечоратранссервиснефтегазпрома».

– Спасибо, буду ждать, – я раскланиваюсь.

В лобби я вызываю такси. Чувствую себя замечательно. Огромное, бурное, невероятное счастье обрушивается на меня, сразу становится светло и радостно на душе. Когда я выхожу из офиса

«Ненецкомиямалпечорахарьягаварандейхарасавейтранссервсисстроймонтажбурениеразведкадобычанефтегазпрома», погода совсем портится – падает мокрый снег.

НЕ КУ РИ ТЬ – по слогам, полутораметровыми белыми буквами написано на торцах четырех ржавых бочек, лежащих вдоль дороги за маленьким мостом через разлившийся ручей с коричневой водой. Машина проносится по единственной дороге, ведущей в город. Частные кирпичные дома с красными крышами, деревянные двухэтажные бараки 30-50-х годов, современные бетонные дома в 6 этажей, одноэтажные магазинчики: «Мясопродукты», «Лучший», «У дома», «Уют». Серая и черные пенсионерки на остановке, женщина в пуховике везет коляску. Дома красные, зеленые, белые, пластмасса, цветной металл.

У нерусского таксиста играет «Малиновое вино». Песня заканчивается и голос женщины за 50 (ясно, что это запись) без запинки говорит:

– Здравствуйте, радио «Дача», пожалуйста, поставьте для моего дорогого мужа с которым мы в браке вот уже 35 лет вместе и отметили рубиновую свадьбу, песню Стаса Михайлова «Перепутаю даты».

Старуха, точнее, аудиозапись старухи, наконец, затыкается. Звучит Стас Михайлов. Машина проезжает по еще одному мосту над вышедшей из берегов рекой и въезжает в центральную часть города. Я выхожу у огромного нового здания администрации округа, напоминающего зиккурат древних шумеров, построенного турецкой компанией, на площади у памятника Ленину. Напротив Ленина с другой стороны площади – деревянный храм. Мокрые снежинки залепляют мне лицо и я поспешно забегаю в здание, показываю паспорт охраннику. Он отмечает меня и я прохожу через турникет. Сегодня в одном из актовых залов совещание департамента экономического развития по вопросам поддержки малого бизнеса.

Массивный коричневый прямоугольный стол занимает половину зала, над ним по центру висят два больших телеэкрана. На стене за местом председателя – карта региона, справа – герб и флаг России, слева – герб и флаг региона. На столе множество микрофонов. Несколько рядов стульев для тех, кто не садится за стол. Я сажусь в первом ряду. Ко мне подсаживается скучающая телка с телевидения. Ее оператор зевает.

– Микрофон включен, – говорит кто-то с середины стола. – Микрофоны работают.

– Итак, уважаемые коллеги, мы собрались, – глава департамента смотрит в бумаги перед собой на столе, – на совещание по поддержке малого и среднего предпринимательства у нас в регионе. Давайте рассмотрим деятельность фонда поддержки МИСП за первый год работы, посмотрим, что удалось сделать, над чем еще надо, – он снова косится на свои бумаги – работать.

Он передает слово своему заму.

– Фонд растратил 197 миллионов 733 тысячи рублей на 18 адресных проектов, – бубнит зам. – Часть заявок…

– Давайте все-таки не употреблять таких слов, как «растратил», коллеги, – перебивает его начальник.

– Да. Прошу прощения. Фонд израсходовал средства на 18 проектов, среди которых такие как автосервисы, социальные проекты адресной помощи жителям пожилого поколения и детям-сиро…

Зам продолжает свой доклад, не поднимая глаз от бумаг. Чиновники и депутаты сидят сложа руки. Я подпираю голову рукой и одновременно медленно сползаю с кресла. Наступает пауза. Обаятельный чиновник с усами и в широком галстуке поднимает вверх руку с вытянутым указательным пальцем:

– Разрешите мне, Ярослав Степаныч?

– С удовольствием тебя послушаю! – отхлебнув чаю из прозрачного стакана в металлическом подстаканнике, говорит начальник департамента.

– Честно говоря, даже не знаю, как начать, – говорит чиновник, вставая.

– А ты говори напрямую.

– Напрямую?

– Напрямую. Щас время такое.

– Ну что ж, напрямую так напрямую, – говорит чиновник, подойдя к начальнику и встав рядом с ним. – Ярослав Степаныч. Я отношусь к вам как к отцу родному. – Но вот ведь наша работа – это фикция. У нас в регионе работают только нефтяники и оленеводы. Рынка нет. Дорог нет. Перевозки запредельно дорогие. Чиновники занимаются распределением нефтяной ренты, часть которой достается населению. Раздутые штаты контролирующих и правоохранительных органов, которые нам положены как субъекту Федерации. Несколько тысяч чиновников и контролеров и меньше трехсот предпринимателей, – он делает паузу.

– Теперь по теме совещания. Мы с вами прекрасно понимаем, что деньги от исполнительной власти для автосервиса – это ненормально. Нормально – это когда автосервис берет кредит в банке и на эти деньги развивается. Но у нас с вами это нереально. Потому что денег ему в банке не дадут, и сам он их не возьмет с такими запредельными процентами. По сути, власть берет на себя банковские функции и занимается кредитованием. Это неизбежно расширяет слой людей, присосавшихся к государственной кормушке. Те же бухгалтерские и юридические консалтинговые услуги, которые предоставляет наш фонд, почему бы не отдать на аутсорсинг малому бизнесу, который мы пытаемся поддержать?

– Мы занимаемся распределением ренты. Мы не развиваемся. Мы не создаем ничего нового. Мы просто раздули штаты государственного и силового аппарата и проедаем нефтяные деньги, все меньше отсыпая населению в корыто, чтобы не слишком озлоблялись. Мы высасываем нефть из своей земли, чтобы в Москве несколько раз в год плохо перекладывать колотую плитку.

– Все сказал? – спокойно спрашивает начальник.

– Все!

На самом деле все происходит так:

– Отбор по конкурсной программе поддержки проходит на региональном этапе, после чего финалисты отправляются в Москву. В этом году по федеральной программе открыто более трехсот малых и средних предприятий…