Франческа Заппиа
Я тебя выдумала

Я посмотрела на Чарли, и знакомый спазм вины прошелся по моему животу. Я старшая сестра. Предполагается, что должна показывать ей пример и вести себя по жизни так, чтобы люди говорили: «Эй, ты сестра Алекс, верно? Вы так похожи!», а не «Эй, ты сестра Алекс, верно? У тебя тоже крышу снесло?»

Единственное, чему я ее научила, так это проверять еду перед тем, как она съест ее. Мне стало легче на душе – она еще недостаточно взрослая, чтобы понимать, за что ей следует ненавидеть меня.

– Выйди из комнаты. Мне надо переодеться, – сказала я.

Чарли заскулила и скорчила гримасу, но все же сползла с кровати, подняла с пола шахматную фигурку, которую уронила, и поспешила к двери. Я надела пижаму и залезла под одеяло.

Я посмотрела на свои фотографии и артефакты.

В расположении картинок не было ритма или объяснения, почему они тут висят. Несколько лет тому назад иногда, глядя на старую фотографию, я находила в ней что-то новое, какое-то отличие от прежней. Чего-то могло не хватать. Я залезла в сумку и достала фотоаппарат, затем просмотрела снимки, сделанные сегодня. На первом должны были быть утренние белки – но фотография уже была иной. Казалось, я снимала не их, а лужайку соседей. Белки растворились в пространстве.

Далеко не всегда все было так просто. Некоторым вещам требовалось куда больше времени, чтобы исчезнуть. У меня были также альбомы, напичканные фотографиями, но только того и тех, кто, как я твердо знала, существовали в реальности, например, родителей. Чарли был посвящен целый альбом. Я не раз заставала ее в моей комнате за изучением его.

Артефакты достались мне от папы. Первое и главное: папа был археологом. Я понимала его. Если бы я была способна днями напролет возиться в грязи, то тоже выбрала бы эту профессию. Мама обычно сопровождала его, но потом на свет появилась я, и они долго решали, а стоит ли таскать ребенка с собой на раскопки. Когда мама перестала учить меня дома, ей расхотелось, чтобы я путешествовала, а потом родилась Чарли, и у них было недостаточно денег, чтобы брать нас обеих. И потому моя мама вечно торчала дома, а отец всегда отсутствовал.

Приезжая домой, он привозил всякую всячину: большую часть нашего нынешнего имущества, мебель и даже какую-то одежду. Мама распихивала все это по подходящим углам, и тогда переставало казаться, что в доме пусто.

Я старалась не думать о том, что перевозка вещей через океан должна влетать в копеечку.

Помню, еще перед тем, как мне поставили диагноз, я лежала в кровати, и мои артефакты разговаривали со мной и друг с другом. Я слушала эти разговоры, пока не проваливалась в сон.

Теперь артефакты со мной не разговаривают. По крайней мере, когда я сижу на таблетках.

Выключив свет, я перекатилась на другую сторону кровати, потянув за собой простыню. Маленький мальчик у аквариума с лобстерами терял свои очертания – и я напомнила себе, что даже если он существовал в действительности, чего не было, то он и Майлз не обязательно один и тот же человек.

Это было десять лет тому назад. С тех пор я его ни разу не видела. Вероятность новой встречи просто смехотворна.

Я долго не могла заснуть. Лежала и ждала, когда мама пройдет мимо моей комнаты и закроет дверь в свою спальню (Чарли закрыла дверь где-то полчаса назад), затем вылезла из-под одеяла, натянула кофту, старые кроссовки и взяла из-под кровати алюминиевую бейсбольную биту. Посмотрев в окно, я прислонила ее к стене.

Я не часто разъезжаю на велосипеде в темноте, но ходить люблю. Бейсбольная бита ударяла о кроссовки, ночной ветерок гладил ноги, я миновала задний двор и вышла в лес Ганнибалз-Рест. Впереди журчал ручей. Я сделала последний поворот и оказалась перед мостом Красной ведьмы.

У меня не было необходимости оглядываться и осматриваться, потому что здесь встречались миры. Всем казалось, будто они видели или слышали в этих местах что-то странное, и мне не приходилось скрывать, что и я подвержена этому. Я засмеялась, вспомнив, как Такер упомянул этот мост. Красная ведьма? Та, что потрошит путников, купается в их крови и вопит как банши? Нет, я ее не боюсь. Кошмар мог перевернуть и вывернуть наизнанку действительность, напугать до смерти кого угодно, но только не меня. Бейсбольная бита брякала по асфальту, а я приближалась к мосту Красной ведьмы.

Сегодня ночью здесь не было никого страшнее меня.

Девятая глава

Эйнштейн говорил, что безумие – это многократное повторение одних и тех же действий в ожидании разных результатов. Я продолжала фотографировать все подряд, надеясь, что однажды посмотрю на один из этих снимков и пойму, что это была галлюцинация.

Я продолжала совершать свои осмотры по периметру, мечтая оглянуться вокруг, не будучи охваченной паранойей. Целыми днями думала о том, что кто-нибудь когда-нибудь скажет мне, что я пахну лимонами.

Если я и не была безумной по чьему-то еще определению, то эйнштейновскому соответствовала на все сто.

Десятая глава

На следующий день после случая на парковке я попыталась отыскать грузовичок Майлза. Ржавый, небесно-голубой Джи-Эм-Си 1982 года, выглядевший так, будто его вытащили из кучи металлолома. Грузовичка на месте не было. Прекрасно. Далее мне следовало разобраться с замком на шкафчике Майлза. Я поспешила в школу, проверила, нет ли кого поблизости, выяснила, что камер наблюдения тоже не имеется, и стала рыться в сумке в поисках суперклея. Два тюбика плюс семнадцать палочек для мороженого – и шкафчик Майлза был надежно замурован. Выбросив улики в ближайшую урну, я достала из своего шкафчика нужные мне книги (большинство из них продолжали выпадать из обложек) и отправилась за формой.

Помещение уборщика располагалось по соседству с кабинетом химии. Я постучала, внутри раздался какой-то шум. Потом дверь со скрипом отворилась, образовалась небольшая щелка, и в ней появилось знакомое лицо в очках.

– О, Алекс, привет. – Такер приоткрыл дверь пошире. Его взгляд был устремлен в коридор позади меня.

– Ч-что ты здесь делаешь?

– Э… Мне сказали, что я могу получить у уборщика форму.

– Ах да. Их здесь несколько… подожди сек…

Он исчез за дверью, и до моих ушей донеслась приглушенная, сердитая ругань. Вернулся он с формой.

– Она может оказаться тебе слегка велика, но другой нет. Все остальные желтые.

Я взяла форму.

– Спасибо, Такер. А что ты делаешь здесь? – Я посмотрела ему за спину, но ничего не разглядела.

Он слабо улыбнулся мне:

– Все в порядке. – И закрыл дверь.

Я с трудом удержалась от того, чтобы не фотографировать, – это был Такер, и он не галлюцинация, даже если ошивается в каморке уборщика – и пошла в ближайший туалет, чтобы переодеться. Такер порядком преуменьшил, сказав, что форма будет мне «слегка велика». Придется заняться плаванием, чтобы носить ее.

На пути к кабинету, где должен был состояться следующий урок, я, пересекая широкий коридор, увидела змею. Ее голова болталась между потолочными плитами, сдвинутыми по какой-то причине в сторону. Я подпрыгнула на месте. Питонов я прежде видела только в зоопарке, за стеклом – но скоро первый шок уступил место раздражению.

Это была галлюцинация. Я даже не стала доставать камеру. Свешивающаяся с потолка змея – коронный номер моего мозга. Я высунула язык и зашипела на питона.

Идя в кабинет мистера Гантри, я надеялась избежать встречи с Клиффом, или Селией, или, боже упаси, Майлзом. Окружающие все еще таращились на меня – эти волосы, ох уж эти волосы! Почему они такие чертовски красные? Но я игнорировала любопытные взгляды.

Тео стояла на коленях в коридоре перед дверью класса и смешивала в банке с завинчивающейся крышкой какие-то приправы, специи, травы, а Майлз высился рядом с ней со скрещенными на груди руками. Когда я проходила мимо, по моему позвоночнику пробежала дрожь, но я постаралась придать лицу самое что ни на есть безразличное выражение. Он меня не заметил, а если и заметил, то не подал виду. Я мельком взглянула на отвратительную смесь, которую сварганила Тео. Маринад, горчица. Что-то вроде обрезков перца, сметана? Хрен. Все то, что ты смешиваешь в тринадцатилетнем возрасте, желая ввести младшего брата или сестру в вызванную рвотой кому (Чарли так и не простила мне подобной проделки).

Я села на свое место, не выпуская их из поля периферийного зрения, пока, как обычно, делала рекогносцировку местности. Тео взяла стеклянную банку в руки, потрясла ею и вручила Майлзу. Тот около секунды смотрел на клубящееся, закручивающееся в водоворот содержимое, затем поднес к губам и в один присест вылил его себе в горло.

Я одной рукой зажала рот, а другой натянула воротник на нос. По иронии судьбы воротник уже вонял блевотиной, и я опустила его. Майлз лениво прошествовал в класс и плюхнулся на стул перед моей партой, не отрывая взгляда от белой классной доски.

Урок начался вполне себе нормально, насколько это возможно, если учесть, что первое объявление дня было, по уже сложившейся традиции, о спортивном табло, а учитель-сержант вопил на всех и каждого. Я пыталась сосредоточиться на лекции мистера Гантри по английской литературе, но ближайшая ко мне сторона лица Майлза стала вдруг белее мела, а потом залилась бледно-зеленым цветом.

– …ТО ОБСТОЯТЕЛЬСТВО, ЧТО БЕРДЖЕСС ПРЕПОДАВАЛ ВМЕСТЕ С ЖЕНЩИНОЙ, КОТОРАЯ ПОЗЖЕ ПОДСКАЗАЛА ЕМУ ИДЕИ ДЛЯ «ЗАВОДНОГО АПЕЛЬСИНА», МАЛО КОМУ ИЗВЕСТНО, ПОСКОЛЬКУ В ТО ВРЕМЯ ОН СЛУЖИЛ В АРМИИ.

Мистер Гантри остановился у парты Клиффа, облокотился о нее и посмотрел Клиффу в лицо. Клифф, делавший в это время какие-то знаки руками сидевшей на другом конце кабинета Райе Вулф, от неожиданности вскочил и чуть ли не стукнулся об Гантри.

– СКАЖИТЕ МНЕ, МИСТЕР ЭКЕРЛИ, ВЫ ЗНАЕТЕ, ГДЕ СЛУЖИЛ БЕРДЖЕСС?

Клифф приоткрыл рот, будто хотел что-то произнести.

– НЕТ? ОЧЕНЬ ЖАЛЬ, МИСТЕР ЭКЕРЛИ. НАВЕРНОЕ, МНЕ СЛЕДУЕТ СПРОСИТЬ КОГО-ТО ЕЩЕ, КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, МНЕ НАДО ЭТО СДЕЛАТЬ, МИСТЕР ЭКЕРЛИ?

– Э… да?

– И КОГО ЖЕ МНЕ СПРОСИТЬ, ЭКЕРЛИ?

– Э… Рихтера?

– Э… РИХТЕРА? ВАШ ОТВЕТ ПРОЗВУЧАЛ КАК ВОПРОС, ЭКЕРЛИ. Я РАЗРЕШАЛ ВАМ ЗАДАВАТЬ МНЕ ВОПРОСЫ?

– Нет.

– НЕТ ЧТО?

– Нет, сэр!

– ТЕПЕРЬ Я ХОЧУ СНОВА СПРОСИТЬ ВАС, МИСТЕР ЭКЕРЛИ, КОМУ МНЕ ЗАДАТЬ ВОПРОС, НА КОТОРЫЙ НЕ СМОГЛА ОТВЕТИТЬ ВАША НЕКОМПЕТЕНТНАЯ ЗАДНИЦА?

– Спросите у Рихтера, сэр!

Мистер Гантри выпрямился и промаршировал к парте Майлза.

– РИХТЕР, НЕ БУДЕТЕ ЛИ ВЫ ТАК ДОБРЫ СКАЗАТЬ МНЕ, ГДЕ СЛУЖИЛ ЭНТОНИ БЕРДЖЕСС, КОГДА ПРЕПОДАВАЛ ВМЕСТЕ С ЭНН МАКГЛИНН И ПЕРЕНЯЛ ЕЕ ИДЕИ О КОММУНИЗМЕ, КОТОРЫЕ ПОЗЖЕ ИЗЛОЖИЛ В «ЗАВОДНОМ АПЕЛЬСИНЕ»?

Майлз ответил не сразу. Он сгорбился на своем стуле и слегка покачивался. Потом медленно поднял глаза и встретился взглядом с мистером Гантри.

Пожалуйста, блевани на него, подумала я. Пожалуйста, пожалуйста, блевани на мистера Гантри.

– Гиблартар, – просипел Майлз, а затем кое-как поднялся с места и добрался до мусорки как раз вовремя, потому что его вывернуло наизнанку. Несколько девочек взвизгнули. Такер натянул воротник на нос.

– С вами все в порядке, Рихтер? – Мистер Гантри положил книгу и, подойдя к Майлзу, похлопал его по спине. Майлза еще раз вырвало, после чего он положил руку на плечо Гантри.

– Да, все хорошо. Наверное, съел за завтраком что-то несвежее. – Майлз утер рот рукавом. – Можно мне пойти в туалет… привести себя в порядок…

– Ну разумеется. – Мистер Гантри еще раз не слабо вдарил Майлзу по спине. – Сиди там, сколько потребуется. Уверен, тебе прекрасно известно все то, о чем я тут собираюсь вам курлыкать.

Майлз криво улыбнулся и вышел из класса.

Одиннадцатая глава

После ланча меня разыскал Такер и сообщил о том, что Майлз выполняет заказы.

– Заказы? Как член мафии?

– Что-то в этом роде. – Такер прислонился к наружной стене столовой. – Ему за это платят. Обычно за всякого рода месть. Ну, сама знаешь – за то, чтобы стянуть чье-то домашнее задание и приклеить его к потолку. Или засунуть дохлую рыбу в отделение для перчаток. И так далее.

– А что он проделал сегодня утром? – спросила я.

Такер пожал плечами.

– Обычно поначалу его намерения не ясны. Однажды он спрятал сто шариков, наполненных виноградным соком, в шкафчике Лесли Стэплфорд. Когда она открыла его, то запустила механизм, по принципу иголки или зубочистки, который проткнул эти шарики по цепочке. Все, что у нее лежало в шкафчике, в результате было выброшено на помойку.

Запомнить: открывая дверь шкафчика, надо стоять сбоку от него.

– Слышала сегодняшнее объявление? – сменил тему Такер.

– О том, что МакКой нанимает кого-то покрыть табло золотом?

– Ага. Я же говорил тебе, что он больной на голову. Дома он тоже вытворяет странные штучки, – продолжил он сценическим шепотом, – косит лужайку и подрезает пионы.

– Пионы? – с удивлением переспросила я. – Да он действительно фрик.

Такер рассмеялся. Дверь столовой распахнулась, из нее вышли Селия Хендрикс, Бритни Карвер и Стейси Бернс. Я сделала шаг назад и встала так, что отчасти оказалась за спиной Такера.

– И что здесь такого забавного, Бомон? – с усмешкой спросила Селия, словно он потешался над ней.

– Не твое дело. – Лицо Такера вмиг стало серьезным. – Ты спешишь на собрание Анонимных зависимых от косметики?

– А ты в свою секту в чулане? – не осталась в долгу она. – Ой, подожди, я совсем забыла, что у тебя нет друзей. Признаю свою неправоту.

Кончики ушей Такера покраснели, но он никак не отреагировал.

– Боже мой, Бомон, ты такой чудной. Если бы ты хоть раз повел себя нормально…

– Я его друг, – вклинилась я. – И считаю, что он на редкость нормальный.

Селия окинула меня взглядом с ног до головы и уставилась на мои волосы. А потом фыркнула и пошла прочь, не произнеся больше ни слова.

– Тебе не было нужды говорить это, – промямлил Такер.

– Была, – возразила я. В старших классах нет более страшной силы, чем чье-то упрямое несогласие.

Остаток дня прошел без каких-либо происшествий. Майлз делал вид, что меня в классе нет. Я делала вид, что нет его.

Когда я направилась в спортивный зал, шкафчик Майлза все еще был намертво заклеен.

Вся западная часть школы была отведена под факультативные занятия. Спортивный зал и бассейн соединялись тянувшимся позади кабинетов коридором, а в центре находился большой холл, примыкающий к главному вестибюлю и через него – к другой части школы. Вдоль стен холла стояли большие стеклянные шкафы, заполненные наградами, которые школа получила за много лет участия в спортивных, музыкальных, художественных состязаниях и конкурсах. Кое-где висели черно-белые фотографии команд-победительниц.

Мне бросилась в глаза одна картинка, не имевшая отношения ни к наградам, ни к соревнованиям. Это была обрамленная вырезка из газеты с фотографией девочки. Кто-то наполовину закрасил ее лицо ярким красным маркером, но все равно было видно, что она хорошенькая, светловолосая и что на ней прежняя форма чирлидера Ист-Шоал. Она стояла рядом с табло, выглядевшим совершенно новым. По нижнему краю картинки шла надпись: «Табло Скарлет». Торжество в память благотворительности и доброй воли, проявленных ее отцом Рэндэллом Флетчером по отношению к нашей школе.

Рамка у фотографии была золотая, и она была помещена на своего рода пьедестальчик, словно предмет культа.

На другом конце холла я заприметила Майлза. Он стоял у киоска и разговаривал с мальчиком, которого я никогда прежде не видела. Они совершили быстрый обмен. Майлз отдал мальчику что-то тонкое и золотое, а тот ему – пригоршню денег.

– Что это было? – подлетая к Майлзу, спросила я, когда мальчик ушел. – Сильно смахивает на авторучку мистера Гантри. Не могу исключить вероятность того, что ты заправский карманный вор.

Майлз поднял бровь и воззрился на меня, будто видел перед собой очень забавного щенка.

– Так вот почему ты влил в себя ту гадость утром? Чтобы стянуть ручку учителя? И продать ее?

Майлз засунул руки в карманы.

– У тебя все?

– Сейчас подумаю. – Я постучала пальцем по подбородку. – Да, все, паршивец.

И пошла прочь.

– Алекс! Подожди!

Я обернулась. Он впервые назвал меня по имени. И впервые протянул мне руку:

– Сильный ход.

Ну, нет. Так не пойдет. Не для того я десять минут возилась с клеем над его шкафчиком, чтобы тут же признаться в этом. И я выгнула собственную бровь и важно сказала:

– Понятия не имею, о чем ты.

Уходя, я успела заметить, что кончики его губ начинают растягиваться в улыбке.

Магический шар
Разговор номер два

Это не может быть он. Это не он, верно?

Не могу сейчас ответить.

Я знаю, что спрашивала тебя об этом уже десятки раз, но… просто… да или нет?

Сосредоточься и спроси снова.

У тебя в два раза больше положительных ответов, чем отрицательных и неясных. Почему ты продолжаешь издеваться? Это не он, правда?

Я лучше не буду тебе ничего сейчас говорить.

Ты уже отвечал так. И я снова спрашиваю тебя. Он ничтожество, значит, не может быть Голубоглазым, правда?

Ответ неясен. Попробуй еще раз.

Ответ неясен. Вот дерьмо.

Двенадцатая глава

Переход из Хилл-парка в Ист-Шоал оказался для меня значительно проще, чем я ожидала. Одинаковая школьная чушь в немного разных обертках. Единственным отличием оказалось то, что все в Ист-Шоал было совершенно безумным.

Об этом я узнала в течение первого месяца.

Во-первых, счетное табло действительно было школьной легендой, и мистер МакКой очень нежно любил его. У директора был собственный стиль безумия: он постоянно напоминал всем о Дне спортивного табло, когда мы все сделаем ему подношения цветами и гирляндами из лампочек, словно это самое табло является гневливым божеством майя и убьет нас за неповиновение и недостаточное обожание. Но все же МакКою удавалось замаскировать свое безумие хорошими оценками за контрольные и еще более хорошим поведением учеников. В глазах родителей и учителей он был превосходным директором.

Во-вторых, в школе существовала секта, занимавшаяся обсуждением теорий заговоров и установлением, правильны ли они. Ее приверженцы собирались в каморке уборщика. А главарем этой секты был Такер Бомон.

В-третьих, мистер Гантри, самый агрессивный учитель в школе, имел прозвище Генерал из-за пристрастия к разглагольствованиям о войнах и размахиванию своей драгоценной золотой авторучкой как оружием. Он дважды побывал во Вьетнаме, и в долгой истории его семьи насчитывалось немало сложивших головы на полях сражений. Мне было практически невозможно удержаться, чтобы не называть его лейтенант Дэн.

В-четвертых, двадцать лет тому назад кто-то шутки ради выпустил из террариума питона учителя биологии. Тот спрятался за плитками потолка, и с тех пор никто его больше не видел.

В-пятых, все – а когда я говорю все, то имею в виду абсолютно всех: от библиотекарей до учеников, высохшего от старости уборщика и прочих сотрудников – до потери пульса боялись Майлза Рихтера.

И это была единственная вещь из тех, что я слышала о Ист-Шоал и в которую никак не могла поверить.

Тринадцатая глава

Должно быть, я установила рекорд. Хоть я и спихнула рюкзак Майлза с парты, порвала листок с заданием и провернула прочую детскую чепуху, он направил меня работать в киоске вместе с Тео только спустя месяц.

Я была довольна, потому что: а) Тео нравилась мне больше, чем Майлз, б) я становилась в меньшей степени параноиком, когда он не ошивался поблизости, в) мне не приходилось больше сидеть в спортивном зале среди незнакомых людей. К Тео я привыкла быстро – она так ловко со всем управлялась, работала очень хорошо, а если когда-то и хотела обидеть меня, то теперь это осталось в прошлом.

Я думала, меня заваливают домашними заданиями сверх всякой меры, но у Тео рюкзак был такой огромный, что казалось, ее спина вот-вот переломится.

– Семь уроков по углубленной программе, и, кроме того, я пересдаю государственные экзамены, потому что знаю – в прошлом году меня облапошили, – сказала она. – Я держу все, что мне нужно, в этом кармане, а в другом у меня аптечка…

– Зачем тебе аптечка? – поинтересовалась я.

– У меня двое младших братишек, и кто-то из них обязательно поранится или ушибется. – Тео положила учебник физики на прилавок и открыла его.

– Представить не могу, как ты со всем справляешься. Идешь после клуба домой и корпишь над домашним заданием всю ночь?

Она пожала плечами:

– Не всегда. Еще я работаю в ночную смену в «Шоутайм». Ты не поверишь, как поздно некоторые люди заявляются в кинотеатры. – Она помолчала, а потом со вздохом добавила: – Меня родители заставляют.

– Почему?

Тео опять пожала плечами:

– Так уж сложилось. Они всегда были такими. Это родители хотят, чтобы я занималась по углубленной программе по стольким предметам.

– Вступить в клуб тебя заставили тоже они?

Тео улыбнулась:

– Нет. Никто из нас не вступал в клуб по собственному желанию. Кроме Джетты. Иван, Ян и я оказались в нем, когда два года тому назад подсыпали в школьной столовой слабительное в чили. – Она рассмеялась. – Так что поделом нам.

Я фыркнула от смеха. Тео оказалась хорошей.

– А остальные как здесь очутились?

– Арта засекли в туалете с какой-то травкой, но он наш лучший борец, и его не стали выгонять из команды, а пристроили сюда.

– Никогда бы не подумала, что Арт балуется травкой.

– А он этого не делает. Он просто пытался поговорить по душам с некоторыми своими товарищами по команде. А те подставили его.

– Кого-то все-таки выгнали из Ист-Шоал или всех отдали Майлзу на поруки?

– Я слышала, что выгоняли за что-то совсем уж непотребное – за драки или за оружие в школе.

– А Джетта?

Тео посмотрела на учебник физики и вздохнула:

– Думаю, Джетта здесь из-за босса.

– Что ты хочешь сказать?

– Она пришла сюда в прошлом году и по-английски говорила плохо. С ней разговаривал только босс.

– А Майлз? – быстро спросила я, прежде чем Тео примется за физику. – Он что здесь делает?

– Хмм. – Тео закатила глаза. – Ты про босса? Не знаю точно. Я, Иван и Ян вступили в клуб первыми, но Майлз уже был главным. Он был здесь всегда и все делал сам.

Она неожиданно замолчала. У большого окна киоска стоял Майлз. Бросив потрепанный черный блокнот на прилавок, он оперся о него.

– Как там игра? – поинтересовалась Тео.

– Вообрази тысячу умирающих от голода сирот на идущем ко дну корабле посреди кишащего акулами моря и получишь примерное представление о том, что происходит, – сухо ответил Майлз. – К тому же каждые пятнадцать секунд мне приходилось выслушивать восторги Клиффорда по поводу того, как хорош зад Райи. Они встречаются с седьмого класса, пора бы ему привыкнуть.

– Хммм.

– Скучно мне, – сказал Майлз.

– Что новенького? – спросила Тео.

– Давайте сыграем в пять вопросов, – сказал Майлз.

Тео захлопнула учебник.

– Можно я спрошу? И твою скуку как рукой снимет. А мы станем называть игру «Три вопроса», потому что пять уже не понадобятся.

– Что за игра? – спросила я.

– Она похожа на двадцать вопросов, но боссу достаточно не больше пяти. Я загадала. Начинай.

– Ты президент? – спросил Майлз.

– Да.

– Твои имя и фамилия начинаются с одной и той же буквы?

– Да.

– Ты Рональд Рейган.

– Вот видишь? – вскинула руки Тео. – Два! Два вопроса!

Я не слишком утруждала себя в клубе, поскольку Майлз считал, что я вполне справляюсь со своими обязанностями. Это позволяло мне выкраивать больше времени на написание многословных эссе для колледжа о том, как моя болезнь сформировала меня. По сравнению с ночными горами домашних заданий, Вавилонская башня казалась зубочисткой, довершали дело поздние смены у Финнегана. Сам по себе Финнеган был вовсе не плох, но стоило появиться там Майлзу, и я начинала испытывать одновременное желание спрятаться и налить жидкого мыла ему в еду.

Каждый раз, когда я приходила на работу, а Майлз уже был там, у меня возникало неясное чувство, будто он вытянул ногу, чтобы я споткнулась о нее и растянулась по полу. Разумеется, Майлз этого не делал – слишком уж мелко и не в его стиле. Ему больше шли пилки для ногтей, секаторы и огнеметы.

Я подала ему бургер, отступила за стойку и спросила у магического шара: Попытается ли Майлз Рихтер убить меня?

Очень может быть, последовал ответ.

В конце сентября у нас каждую неделю были лабораторные работы. Майлз чертил в тетради таблицы, а я то и дело смотрела на него. Он низко склонялся над партой, очки соскальзывали на кончик носа, левая рука огибала тетрадь. Рукава рубашки были завернуты, и я впервые заметила, что его руки от кистей до локтей тоже усыпаны веснушками. Интересно, они теплые? Создавалось впечатление, что да. У Голубоглазого были теплые руки. Между моей ладонью и его рукой было четыре дюйма – если преодолеть их, то я узнаю наверняка.

Не делай этого, идиотка. Не смей.

Я подавила свой порыв и вместо этого спросила:

– Ты действительно можешь говорить на каком-то другом языке?

Я не замечала у него больше того странного акцента, который внезапно появился в его речи в первый день, но знала, что он и Джетта разговаривают по-немецки.

– Откуда ты это взяла? – Майлз даже не поднял головы. – Возможно. Все зависит от того, кто тебе поведал об этом.

– Сама так решила, – сказала я. – Это было не трудно. Ты говоришь по-немецки?

Майлз хлопнул ручкой по тетради для лабораторных работ.

– И откуда только ты здесь взялась?

– Они записали меня в этот класс. Не надо смотреть так, будто это моя вина.

– Почему ты здесь? В этой школе? В клубе? – Он говорил так тихо, что никто кроме меня не мог его слышать. – Что ты такого натворила?

– Нет, что это ты натворил? – парировала я. – Очень странно, что ты заправляешь целым клубом в одиночку, без супервизора.

– Ничего я такого не сделал, – сказал он.

– Я серьезно.

– Серьезно, ничего. А почему ты не отвечаешь на мои вопросы, раз уж тебе так хочется разжиться информацией обо мне?

Я посмотрела на карбонат кальция.

– Я разрисовала пол спортивного зала краской из баллончика.

– Что ты разрисовала?

– Пол спортивного зала, сказала же.

– Что ты нарисовала? – В его голосе послышался очень легкий акцент.

– Слова.

И широко улыбнулась, потому что у него на лице появилось отвращение. Это было здорово. Я повернулась к газовой горелке и услышала, как он клокочет от возмущения.

Во время игры в киоске случалось временное затишье, и мы с Тео развлекались тем, что делали пирамиды из пластиковых чашек и болтали об уроках английского.

Оказалось, Тео пишет заметки в школьную газету и потому часто разговаривает с Клодом Гантри, редактором. («Знаю, всем кажется, что он постоянно страдает запором, – Тео, махнув от волнения рукой, разрушила только что выстроенную башню, – но ты не видела его бицепсы. Боже, они прекрасны».)

– У меня такое ощущение, будто в этом классе нужно постоянно следить за тем, что происходит у тебя за спиной, – сказала я. – И меня почему-то очень беспокоит Райя. – Она сидела недалеко от меня, но лишь с энтузиазмом хлопала ресницами, глядя на Клиффа, и хихикала, словно бойкий робот, накачавшийся кофе.

– Райя не такая уж плохая, – заступилась за нее Тео. – Она девушка популярная, но не слишком старается перед нами, существами низшими. Если только не хочет в очередной раз свести с ума Клиффа.

– А зачем ей сводить с ума Клиффа?

– Они встречаются с седьмого класса, но настоящая драма разгорелась лишь в девятом классе. Это было что-то грандиозное. Отвратное. Она вечно обвиняла его в изменах; он относился к ней как к трофею. Ну и раз в году Райя находила себе парня и спала с ним, чтобы вызвать ревность Клиффа. Он разыскивал того парня, избивал, а потом они мирились и все шло по новой. – Тео увенчала вершину новой пирамиды чашкой. – Нет, если кто здесь и представляет для тебя интерес, так это Селия и сиамские близнецы.

Две закадычные подружки Селии, Бритни и Стейси, как будто сиамские близнецы, сросшиеся бедрами. Мне было легче различить братьев Тео, чем этих девушек. Я поместила на вершину пирамиды еще одну чашку.

– Селия так смотрит на Майлза на уроках английского, словно хочет слопать его с потрохами.

Тео вздрогнула.

– Не говори так, когда босс где-то поблизости. Она одержима им. Уже несколько лет. И с тех пор стала какой-то странной. Она в этом никогда не признается, но ведь и так видно.

– Ну, она стерва, а он паршивец – идеальная пара, – улыбнулась я.

Тео взглянула на меня, как родители смотрят на детей, когда те не понимают, о чем говорят. И этот ее взгляд пронзил меня больнее, чем я ожидала. Я встала и спряталась за пирамидой, лицо у меня горело. Что я такого сказала? Я чего-то не знала, но чего?

– Снова заскучал? – неожиданно спросила Тео. У окна стоял Майлз со своим вечным черным блокнотом в руке.

– Ненавижу волейбол, – скривился он.

Тео ехидно улыбнулась:

– Нет, ты ненавидишь Райю Вулф. И не надо переносить свою ненависть на ни в чем не повинный спорт.

Майлз одарил ее таким же малоприятным взглядом, каким удостоил меня ранее, и нетерпеливо забарабанил длинными пальцами по прилавку.

Тео сделала загадочное лицо и продолжила наше с ней строительство.

– А я загадала, – сказала она.

– Ты жила в прошлом веке?

– Да.

Майлз подпер подбородок блокнотом и выглядел (я не могла не заметить этого) хитрющим мальчишкой, знающим, что непременно выиграет. Голубоглазый мальчишка, весь в золотистых веснушках.

– Ты была одним из лидеров союзников во время Второй мировой войны?

Зубы у Тео скрипнули:

– Да.

– Ты Чан Кайши.

Тео швырнула чашку, и вся пирамида рухнула на стойку.

– Почему ты не сказал, что это Черчилль? Черт побери, ты должен был назвать или Черчилля, или Рузвельта, или Сталина!

Майлз молча смотрел на нее. Тео с громкими причитаниями помогла мне все прибрать.

Неделей позже на уроке английского произошел странный случай.

Я хотела сесть на стул, но вдруг оказалась на полу, и мне было очень больно. Перекладина, соединяющая парту и сиденье, была подпилена, и я, навалившись на нее всем своим весом, сломала ее окончательно. Какую-то секунду казалось, мне это почудилось. Все вокруг смотрели на сидящую на полу меня. Тихо ругаясь, я встала, оттащила сломанную парту в дальний конец класса и поставила на ее место новую.

Мистер Гантри даже не оторвал глаз от своих бумаг. Майлз, всегда вежливый и рассеянный, притворился, что ничего особенного не произошло, и продолжал что-то строчить в черном блокноте.

Это означало также, что он пока не заметил, что я залезла в его рюкзак и запустила в него из пробирки огненных муравьев, чей домик обнаружила в лесу. В течение предстоящих шести уроков я точно увижу его реакцию.

Селия Хендрикс, всегда пребывающая на посту, материализовалась рядом с партой Майлза и принялась накручивать свои локоны на пальцы, словно училась флиртовать по журналу для подростков. Майлз посмотрел на нее и спросил:

– Чего надо, Хендрикс?

Селия одарила его победной улыбкой:

– Я скоро устраиваю костер. У нас будет копия спортивного табло, чтобы разрисовывать, и все такое. Ты должен прийти.

– Каждый год я говорю тебе «нет». Почему на этот раз я должен сказать «да»?