Франческа Заппиа
Я тебя выдумала
Шестая глава
Такер ошибался, когда говорил, что название Клуба поддержки спортивных объектов школы Ист-Шоал придумал Майлз. Это сделал директор Мак Кой, который сам сказал об этом, объясняя мне и маме, какие у меня будут общественные обязанности в школе.
Теперь я направлялась в главный спортивный зал, и Майлз шел за мной по пятам. Его кошачий взгляд сверлил мою спину, прямо промеж лопаток. Я остановилась в дверях зала и незаметно огляделась – вертеться вокруг себя я не стала, боясь показаться чокнутой.
Спортивный зал был более старым и обшарпанным, чем в Хилл-парке; а я-то ожидала, что он окажется под стать отвратительно дорогому футбольному стадиону Ист-Шоал. Рядом со входом стоял стол с пультом управления табло. Баскетбольные щиты были задраны под потолок, и это давало мне возможность просмотреть зал насквозь вплоть до счетного табло на задней стене. «Средняя школа Ист-Шоал» было выведено огромными зелеными буквами, прямо над табло.
Майлз похлопал меня по плечу. Всего-то легкие удары указательным пальцем, а я подпрыгнула как ошпаренная.
– Не заставляй их ждать. – Он проскользнул мимо меня.
У счетного табло стояли пятеро учеников и дружно смеялись. Среди них я увидела девочку, с которой мы были на английском. Из ее растрепанного светлого пучка волос торчала пара карандашей. Двое парней рядом с ней были похожи как две капли воды. Их невозможно было отличить друг от друга. Еще двоих учеников я прежде не встречала, оба они подтянулись, когда к ним подошел Майлз.
– Это Алекс, – представил он меня, ни с кем не поздоровавшись. – Алекс, это Теофилия, – он показал на девушку с урока английского.
– Просто Тео, – сказала она, глядя на него.
– …а это ее братья, Иван и Ян. – Он кивнул в сторону неразличимых парней, тут же улыбнувшихся в унисон.
– Во избежание недоразумений – мы тройняшки. – Тео очень по-деловому протянула мне руку. – И, пожалуйста, не зови меня Теофилией.
– Без проблем. – Я смотрела на ее руку. Чувство вины заставило меня обменяться рукопожатием с Майлзом, но с какой стати мне прикасаться к ней? – Мои родители хотели двух сыновей и назвали меня в честь Александра Великого, а мою сестру – в честь Карла Великого, – зачем-то сказала я, но руку ей пожимать не стала.
Тео не обиделась на мой отказ и лишь рассмеялась.
– Мои родители тоже хотели мальчиков. А вместо этого заполучили двух идиотов и девочку.
– Эй! – одновременно крикнули братья. Она отбросила блокнот в сторону и сделала вид, будто хочет ударить их в промежности кулаками. Мальчишки отпрянули. Я чуточку разбираюсь в генетике. Даже однояйцевые близнецы не бывают такими похожими, как братья Тео.
Пальцы сжали фотоаппарат.
Майлз шутливо округлил глаза и продолжил:
– А это Джетта Лоренк и Арт Баброу.
Джетта лукаво улыбнулась Майлзу, отчего у нее на щеках появились ямочки, тряхнула гривой курчавых черных волос и перебросила ее через плечо.
– Рада познакомиться. – Она тоже протянула мне руку с таким видом, будто собиралась ждать до упора, пока я все-таки не пожму ее. Я сделала вид, что не заметила и спросила:
– Ты француженка?
– Oui!
Ага. Иностранная шпионка. Какой-то период во время Второй мировой войны французская Коммунистическая партия действовала в соответствии с указаниями Сталина. Французская шпионка-коммунистка.
Хватит, хватит, хватит.
Я повернулась к Арту, чернокожему парню на полтора фута выше меня. Его грудные мышцы, казалось, вот-вот порвут футболку и кого-нибудь съедят. Я поставила ему отметку два по своей шкале галлюцинаций. Не нравилась мне его мощная грудь.
– Привет! – прогрохотал он.
Я слегка помахала ему в ответ.
– Это и есть наш клуб, – сказал Майлз, обводя рукой собравшихся. – Так, Тео отвечает за киоск с едой. Иван и Ян – за трибуны.
– Есть, босс! – отсалютовали тройняшки и пошли приступать к своим обязанностям.
– Джетта, за тобой сетка и мячи. Арт, принеси шесты.
Когда все разошлись, я слегка расслабилась, хотя рядом со мной оставался Майлз. Он повернулся лицом к табло и забыл обо мне.
– А я чем займусь? – спросила я.
Он не ответил.
– МАЙЛЗ.
Тут он обернулся и выгнул свою волшебную бровь.
– Что мне делать? – еще раз задала я свой вопрос.
– А ты отправишься туда, – он показал на пустые трибуны, – и заткнешься.
Существует ли закон, по которому можно засудить за удар в лицо законченному засранцу обеими ногами в прыжке? Наверное. Всегда найдутся законы, запрещающие необходимые действия.
– Нет, – спокойно возразила я. – Я лучше сяду вон там. Чуть дальше. – И прошествовала к выбранному месту. Села, скрестила на груди руки и оставалась в этой позе до тех пор, пока он не отвел взгляд. Затем вытряхнула из сумки изуродованные книги, сложила их стопкой и приступила к домашнему заданию. Когда в зале появилась волейбольная команда, я прервалась и сделала несколько фотографий: Джетта и Арт профессионально натягивают волейбольную сетку; Тео суетится у киоска с едой; Иван и Ян подметают трибуны; и, вообще, волейбольная команда в красивой форме смотрится очень даже впечатляюще.
Один лишь Майлз куда-то подевался. По всей вероятности, кружит где-то, стирая с лица земли деревни и набивая золотом свое логовище в горах.
Я снова склонилась над математическими вычислениями. Домашние задания были для меня сущей мукой, особенно учитывая то обстоятельство, что с этого года мне придется делать их в промежутках между школой, работой и общественной деятельностью. Не говоря уж о том, что я буду продолжать попытки получить стипендию и заполнять бесчисленные формы для этого. Да еще чертов врач два раза в неделю.
Но я должна делать все это. Именно сейчас. Никаких перерывов в лечении, хотя мне все это уже порядком надоело. У меня нет времени беспокоиться о том, что думают обо мне люди, но если я буду производить впечатление безумного человека, параноика, то никто не примет в расчет, какие у меня оценки. Если кому-то придет в голову, что я ненормальна или опасна, значит, мне придется распрощаться со светлым будущим и сказать привет психушке.
Майлз вернулся в зал и уселся за судейским столом. Лишь на долю секунды он обернулся и взглянул на меня, изогнул бровь и вновь стал смотреть на команду. У меня задрожал подбородок. Почему только я не подумала об этом раньше? Майлз гений. Он любит манипулировать людьми.
Не похоже, что я как-то по-особенному нравлюсь Майлзу, а я ведь весь день вела себя с ним вызывающе. Враждебно. Ему не составит труда вычислить меня. Особенно если я буду выпендриваться так, как выпендривалась на уроке химии. Но, может, я сумею предотвратить это. Расскажу ему все, прежде чем он сам догадается, и буду умолять держать рот на замке. Или сделаю что-то подобное.
Или же ты можешь попробовать обзавестись яйцами, – пропищал внутренний голос. Что, наверное, было бы наилучшим выходом из положения.
Я посмотрела на табло. МакКой сделал о нем сегодня по меньшей мере пять объявлений, и каждый раз кто-то из ребят мимикой передразнивал его, смеша остальных.
– Знаешь, об этом табло существует местная легенда. – Рядом со мной появился Такер с бутылкой кока-колы в руке. Я посмотрела по сторонам. Трибуны были почти заполнены. Как и когда это произошло? Я оглянулась проверить, а нет ли кого позади меня с ножом.
– Правда? – равнодушно ответила я. – В этом нет ничего удивительного.
У подножия трибун стоял Клифф Экерли и еще несколько футболистов, держащих плакаты в поддержку Райи Вулф – она, как я поняла, была подающей. Среди большой группы учеников, которых, казалось, совершенно не интересует предстоящий матч, я заприметила Селию Хендрикс. Родители стекались в зал из холла с поп-корном и хот-догами. По их майкам шли надписи: «Вперед, кавалеристы!»
– Какой забавный вид спорта, – услышала я язвительную реплику женщины, стоящей рядом со мной. – Волейбол. Его следовало бы назвать «потаскушки в спандексе».
Я попыталась отыскать глазами гневную мамашу, но меня вплотную обступили подростки.
– Ты слышал, что она сказала? – спросила я у Такера.
– Кто она?
– Ну та, которая обозвала волейболисток потаскушками?
Такер повертел головой.
– Ты уверена, что не ослышалась?
Я пожала плечами.
– Может, и так. – Я давным-давно поняла, что спрашивать кого-то, слышал ли он то, что слышала я, куда безопаснее, чем спрашивать, а видел ли этот человек то, что привиделось мне. Большинство людей куда меньше доверяют своим ушам, чем глазам. Разумеется, слуховые галлюцинации являются наиболее распространенными. Но это все равно не сулит мне ничего хорошего.
– В наше время настоящий спорт – это чирлидинг. Он полон достоинства. Либо вы пробиваетесь наверх, либо нет. Здесь нет середняков, не то что в волейболе.
Ее голос приглушила толпа и скрип кроссовок по покрытию спортивного зала, а затем я и вовсе перестала слышать его.
Такер продолжал ерзать рядом со мной.
– Легенда гласит, что одна цыпочка, посещавшая Ист-Шоал много лет тому назад, настолько обожала эту школу, что никак не желала расставаться с ней и каким-то непостижимым образом совершила самоубийство, подстроив так, чтобы табло рухнуло ей на голову. И ее душа вселилась в это табло и помогает Ист-Шоал одерживать победы. Или проигрывать. Все зависит от ее настроения во время игры, как я понимаю.
– Почему ты не рассказал мне об этом раньше? Блин, я думала, все одержимы им без каких-либо на то причин.
– Ну, не знаю, почему ему придают такое большое значение: из-за легенды или же, наоборот, легенда родилась в результате того, что его вроде как боготворят. В любом случае МакКой предупреждает, что не следует болтать об этом. Но если ты действительно хочешь насладиться по-настоящему страшным зрелищем, то понаблюдай, как директор трясется над ним. Вручную протирает от пыли каждую лампочку. Прямо-таки ласкает его.
Я рассмеялась.
Такер замолчал, его шея и уши покраснели. Он снова заерзал на месте.
– Существует еще миф о питоне, живущем за плитками потолка, которого кормят раздатчицы из столовой. Но он не такой интересный. А ты знаешь историю про мост Красной ведьмы?
Я искоса взглянула на него.
– Что-то такое долетело до моих ушей.
– Никогда не езди по мосту Ганнибала ночью. Иначе раздастся визг – это ведьма, она тут же порвет тебя на ошметки, а пустую машину бросит на обочине. – Пока он ждал моей реакции на эту чушь, в его глазах светилось возбуждение. Я видела у Такера такой взгляд лишь однажды – когда он излагал мне одну из своих теорий заговора.
– А ты проделывал такое? – спросила я.
– Я? Чтобы я разъезжал по мосту Красной ведьмы? Нет, конечно. Я не храбрее клеклого картофельного салата.
– Это ты-то? Не верю.
Такер рассмеялся и выпятил свою хилую грудь, изображая героя.
– Знаю, я не кажусь последним трусом, но я сразу же мчусь в противоположную сторону, стоит мне оказаться поблизости от того моста. – Закончив свое представление, он предложил мне кока-колу: – Хочешь?
– А ты уже напился?
– Нет. Но я купил ее и только потом вспомнил, что вообще-то не люблю газировку.
Я нерешительно взяла бутылку.
– Ты туда ничего не подмешал, а? – Я прищурилась и подозрительно посмотрела на Такера.
– Я что, похож на отравителя?
– Чего не знаю, того не знаю, мистер Клеклый картофельный салат. Ты человек непредсказуемый.
Мне не полагалось есть или пить что-то, содержащее кофеин. Мама говорила, что он действует на меня возбуждающе и несовместим с принимаемыми мной лекарствами, но она, по всей видимости, лгала, потому что, нарушая это правило, я чувствовала себя превосходно. Я сделала несколько глотков подряд.
– Похоже, сегодня у твоих учебников был тяжелый день. – Такер провел пальцем по корешку задачника.
– М-м. В шкафчик пробралась бездомная кошка, – улыбнулась я.
– Тут поможет суперклей.
Суперклей? Это хорошая идея. Я отыскала взглядом Майлза. Он прищуренными глазами смотрел через плечо на нас с Такером. И тут до меня дошло, как трудно мне придется. У меня скрутило желудок. Я не могла позволить ему третировать меня, но не могла и сердить.
Такер показал ему средний палец. Майлз отвернулся и снова стал смотреть на площадку.
– Потом я об этом пожалею, – сказал Такер. – Когда у моей машины полетит рулевая колонка.
Либо Такер об этом пожалеет, либо я.
– Тебе плохо? – спросил он. – Такое впечатление, что тебя сейчас вырвет.
– Да… Нет… Я В ПОРЯДКЕ. – Мне никогда не было так паршиво после случая с граффити в спортивном зале Хилл-парка.
Я слишком поздно поняла, что накричала на Такера. Мне не хотелось быть грубой, но я ненавижу, когда кто-то волнуется за меня или жалеет. Не люблю взгляды людей, которые понимают, что со мной что-то не так, но я ни за что не признаюсь в этом.
Хотя дело тут в другом. Я просто не могла допустить, чтобы мое самочувствие всплыло наверх.
Седьмая глава
Остаток игры я провела, переводя взгляд с тетради с домашним заданием на Майлза и обратно. Он не смотрел на нас, но я знала: он чувствует, я наблюдаю за ним.
Я попыталась отвлечь себя мыслями о том, как бы заплатить Такеру за кока-колу. Но он отверг все мои предложения и сменил тему: стал вещать о теориях заговора. О Розуелле, иллюминатах, Элвисе, инсценировавшем собственную смерть, а когда Майлз обратил на нас внимание, Такер уже излагал маленькую очаровательную историю о нацистской базе на Луне.
Такер относился к тем интеллигентным, эрудированным людям, которых я могла бы свести с моей мамой и наблюдать за тем, как они берут ее в оборот, но не шла на это, потому что как-никак имела совесть.
Потом я подумала: Эй, я могу обнять его. Уверена, он не будет против этого. Но я знала, что физический контакт имеет определенное значение в рамках нормального социального поведения, и хотя я доверяла Такеру больше, чем другим, мне не хотелось, чтобы это показалось ему выражением романтических чувств.
Когда игра закончилась, Такер ушел вместе со всеми. Я хотела помочь членам клуба, но они оказались такими проворными и деловыми, что сетка была сложена и мячи убраны в ящики, когда я еще не успела даже сойти с трибуны.
Майлз и Джетта стояли у судейского стола. Когда я подошла к ним, они замолчали. Было совершенно ясно, что говорили они не по-английски.
– Что тебе? – спросил Майлз.
– Я нужна или могу идти домой?
– Иди. – Он повернулся к Джетте.
– Bis spater[1], Алекс! – улыбнулась Джетта, и я мгновенно забыла о легком чувстве вины из-за не пожатой руки. Я помахала ей на прощанье и ушла.
– До свидания, – сказала она мне вслед.
Вокруг школы стоял шум и гам. Я знала, что после футбольных матчей группы болельщиков долго не расходятся, но сейчас у меня создалось впечатление, будто вся школа присутствует на одной огромной вечеринке. В восемь вечера. После волейбольного матча. В первый день нового учебного года.
Тут у меня не было возможности хорошенько осмотреться по периметру, поэтому я применила план Б – то есть попросту слиняла. Вытащила из кустов Эрвина, молясь о том, чтобы никто не застал меня за этим занятием. Ближе всего к входу в школу стояли по-прежнему маячащие на крыше охранники, футбольные игроки, вероятно, поджидающие своих девушек, и Селия Хендрикс с еще двумя девушками – что они здесь делали, было совершенно непонятно.
– Прикольный велосипед! – прокомментировала Селия через плечо, убрав с него неестественно светлые волосы, ее подружки тихо хихикнули. – Где ты его раздобыла?
– В Египте. – Я пыталась понять, серьезно она или нет.
Селия рассмеялась:
– Напомните мне о том, чтобы я никогда не ездила в Египет.
Никак на это не прореагировав, я покатила Эрвина мимо футболистов, но далеко не ушла. Все двести тридцать фунтов Клиффа Экерли встали на моем пути.
– Эй, ты у нас новенькая, верно?
– Верно. – От его близости у меня появились какие-то неприятные ощущения. Я развернула велосипед, чтобы увеличить дистанцию между нами.
Но он тут же вырос передо мной, показал рукой на мои волосы и завопил:
– Болельщица Хилл-парка!
Над толпой немедленно раздались громовые раскаты Б-У-У. Большинство присутствующих не имело ни малейшего понятия о том, что я действительно училась в Хилл-парке, но красное здесь вполне могло грозить неприятностями. Я попыталась обогнуть Клиффа, но он уперся ногой в переднее колесо Эрвина и затемпнул его.
– Какого черта? – Я отпрянула назад, чтобы Эрвин встал прямо.
– Какого черта? – фальцетом передразнил меня кто-то из парней, и это получилось у него гораздо лучше, чем у Такера в кафешке вчера вечером. Друзья Клиффа окружили меня. Я крепче обхватила Эрвина. Либо эти парни пьяны, либо все они исключительные козлы. Если пьяны, то им не потребуется особого повода, чтобы поиздеваться надо мной, зато, если я побегу, догнать меня им будет трудновато. Но я не могла бежать с Эрвином. Может, воспользоваться им как щитом? Но тогда придется оставить его здесь. А этого мне хотелось меньше всего на свете. Не важно, как я буду действовать, в любом случае ситуация неблагоприятная.
– Почему бы тебе не перестать изображать из себя подонка и не убраться с моего пути? – рискнула предложить я.
– О-о-о, как грубо! – ухмыльнулся Клифф. – Предлагаю сделку: я пропущу тебя, если ты выкрасишь волосы в зеленый.
– Мои волосы не крашеные, это их естественный цвет. Красный. Так что отвечаю тебе «нет».
– Чудненько, тогда мы их сбреем. У Джоунса есть бритва, так ведь, дружище?
Я подалась назад, схватившись за прядь волос. Я видела подобные сцены в документальных фильмах. Об агрессивном поведении учеников старших классов и студентов. Не могут же они и в самом деле обрить меня налысо. Или могут? Вокруг толпился народ и наблюдал за происходящим. Мужчины в костюмах на крыше никак не реагировали – чего еще ждать от школьной охраны.
Кольцо людей все плотнее сжималось вокруг меня. Я не видела никакого… Я не смогу выбраться… Может, пнуть Экерли в яйца и считать дело сделанным…
И тут все притихли. Бритва Клиффа дернулась над моим плечом.
Равнодушно глядя на него сверху вниз, рядом стоял Майлз. А с ним светловолосые тройняшки.
– Тебе-то чего здесь надо, Рихтер? – глумливо поинтересовался Клифф.
– Абсолютно ничего. – Майлз пожал плечами. – Будь добр, продолжай.
Клифф прищурился и сделал шаг назад, внимательно изучая меня. Даже обошел со всех сторон.
– У тебя проблемы? – спросила я.
Клифф презрительно скривился и отошел в сторону. Майлз и тройняшки обступили меня и помогли выбраться из толпы. Никто больше не изображал раскаты грома, не насмехался надо мной, никто не доставал бритвы и лезвия. Но, обернувшись, я увидела, что Клифф и его дружки стоят, касаясь друг друга головами, а взгляд маячащей позади них Селии пронзает меня, словно кинжал.
– Спасибо, – сказала я.
– Я сделал это не для тебя. – Майлз подошел к ржавому небесно-голубому пикапу, припаркованному на самом краю автомобильной стоянки. Распахнул водительскую дверцу и бросил внутрь сумку. – Просто я ненавижу этого типа.
– Никогда не слушай, что говорит Клифф, – встряла Тео, вытаскивая из прически карандаши и встряхивая волосами. – Он редкий кретин – думает, мы хотели, чтобы ты выставила его на посмешище. Вот почему он отстал от тебя. Кроме того, я очень сомневаюсь, что он умеет пользоваться бритвой, даже если она у него есть.
– А я уверен, что лицо ему бреет мамаша, – сказал Иван.
– Нет, обезьяна. Я это точно знаю, – усмехнулся Ян. – Видели его физиономию в прошлом спортивном сезоне? Я думал, ему придется делать переливание крови.
– Не знаю, как у него обстоит дело с личной гигиеной, – перебил друга Майлз, – но я искренне считаю, что его голову необходимо засунуть в измельчитель дерева.
Я отодвинулась от Майлза на порядочное расстояние.
– Верно. Ну, увидимся завтра.
Тройняшки попрощались со мной. Может, они, в конце концов, не так уж и плохи, даже если Иван и Ян похожи друг на друга как две капли воды. Я оседлала Эрвина и выехала с парковки, пытаясь прогнать мысли о Клиффе, Селии, идиотском табло и еще много о чем.
Я запомнила, где паркует свою машину Майлз, чтобы отыскать его грузовичок завтра утром.
Не позволю Ист-Шоал, ее психическим ученикам и сотрудникам вывести меня из себя.
Восьмая глава
Галлюцинации чаще посещали меня в темноте. Будучи маленькой, я не раз слышала раздающиеся у меня из-под кровати голоса, видела подползающие ко мне по матрасу лапы с когтями. Когда я ехала на велосипеде домой на закате, невероятных размеров красная птица с длинным хвостом то и дело пролетала у меня над головой. Я остановилась и сфотографировала ее. На экране камеры перья невиданной птицы горели, как огонь. Феникс-галлюцинация. В возрасте десяти лет я была одержима фениксами, а этот провожал меня домой каждый вечер. Феникс из Ганнибалз-Рест.
Это мой дом.
О Ганнибалз-Рест, штат Индиана, мне известно, что он поразительно мал. Настолько, что его нельзя обнаружить при помощи автомобильного навигатора. И ты минуешь его, даже не заметив, что был там. Остальная Индиана ничем не отличается: летом жарко, зимой холодно, в другие времена года узнать, какая стоит погода, можно, только выйдя из дома. Чтобы добраться до Хилл-парка, надо ехать на запад, до Ист-Шоал – на восток. Дети из этих школ не никогда не общаются между собой, просто они ненавидят друг друга.
Мои родители выросли вовсе не здесь. Но решили жить в этом никчемном городишке. Почему? Потому что он был назван в честь Ганнибала из Карфагена. Ход их мыслей был примерно таков: Ганнибалз-Рест? А мы назовем свою дочь в честь Александра Великого! ИЗУМИТЕЛЬНО. И будем чувствовать дыхание истории.
Иногда мне хотелось стукнуть родителей сковородой по голове.
Главное в них было то, что они любили историю. Оба просто обожали ее. Конечно же, они любили и друг друга, но история была для них главным и абсолютным источником интеллектуальной жизни. Они были женаты друг на друге и на истории.
Так что, само собой, они не собирались давать детям нормальные имена.
Мне повезло больше. Между Александром и Александрой почти никакой разницы. Чарли же досталось по полной. Ее назвали Шарлемань в честь Карла Великого. Так что с самого рождения я стала называть ее Чарли.
Я свернула на свою улицу и направилась к одноэтажному грязному дому, освещенному, словно рождественская елка. Это была мамина идея – не выключать фонари, пока я не приеду домой, словно в ином случае я забуду, какой из домов наш. Из окна гостиной доносились громкие звуки скрипки. Как всегда, Чайковский, увертюра «1812 год».
Прислонив Эрвина к гаражной двери, я сделала обзор по периметру. Улица. Подъездная дорожка. Гараж. Передний дворик. Крыльцо. Дом. Качели скрипели и покачивались, будто с них кто-то только что слез, но причиной тому мог быть ветер.
Открывая входную дверь, я осмотрела все еще раз, но дом выглядел совершенно как обычно – кособоким и нежилым. В гостиной стояла Чарли со своей скрипкой – она у нас юный виртуоз. Если мама не занимается онлайн с учениками колледжа, то учит на дому Чарли, как некогда учила меня, и потому моя сестра всегда при деле. Мама была в кухне, я обхватила себя за плечи, дабы не начать вертеть головой в разные стороны еще раз – мама ненавидела это мое занятие, – и пошла к ней. Она стояла у раковины с мочалкой в руке.
– Вот и я.
Мама обернулась:
– Я оставила тебе миску супа. Грибного. Твоего любимого.
Моим любимым супом был куриный, а грибной обожал папа. Она вечно все путала.
– Спасибо, но я не хочу есть. Пойду делать домашние задания.
– Александра, тебе необходимо перекусить.
Я ненавидела этот ее тон. Александра, ты должна перекусить. Александра, ты должна выпить таблетки. Александра, ты должна вывернуть свою рубашку налицо.
Я села за стол, поставив школьную сумку рядом. Учебники издали какой-то жалобный звук, и я вспомнила, что нельзя допустить, чтобы мама увидела их.
– Ну, как прошел день? – спросила она.
– Хорошо, – ответила я, помешивая в миске остывший суп, чтобы выяснить, а не подсыпали ли в него яда. На самом-то деле я не думала, что мама способна отравить меня. Такое накатывало на меня лишь изредка.
– «Хорошо» это как? – уточнила она.
Я пожала плечами:
– Хорошо – это хорошо. Обычный школьный день.
– Познакомилась с каким-нибудь интересным парнем или девушкой?
– Все кажутся интересными, если их как следует рассмотреть.
Мама уперлась руками в бедра. Видимо, мне не стоило этого произносить.
– А с клубом что?
– Да я недолго там была. Кажется, ребята в нем вполне нормальные. Симпатичные. Большинство из них. – Мама хмыкнула, как делала это обычно – согласно-агрессивно.
– Что такое? – не поняла я.
– Ничего.
Я съела ложку супа.
– Ну, если это тебя обрадует, то я почти на короткой ноге с первым и со вторым учениками в классе, – сказала я.
Что касается первого ученика, то тут я малость преувеличила. Большинство наших с ним разговоров заканчивалось тем, что кто-то из нас начинал беситься по тому или иному поводу. Но все же мы иногда разговаривали с Майлзом.
Мысли о Голубоглазом вновь нахлынули на меня, и я постаралась загнать их подальше. Если упомяну об аквариуме, у мамы начнется истерика. Она долгие годы пыталась забыть о моей детской выходке с освобождением лобстеров.
– Правда? – немного оживилась мама. – И какие они?
– Второй ученик очень мил, а первому следовало бы быть повежливее.
– Ты должна попросить у них совета насчет колледжа. Не сомневаюсь, эти ребята нацелились на Лигу плюща[2]. Пусть помогут тебе с эссе! Они у тебя не слишком хорошо получаются.
Ну вот, мама упомянула за обеденным столом о моем светлом будущем в колледже и сразу же о маловероятности такового. Счет открыт. Вряд ли ее порадует, если я сообщу, что Такер уже сунулся в полдюжины школ Лиги плюща и был принят в две из них, а также в менее престижные заведения.
– Мне не нужна помощь для поступления в колледж. У меня хорошие отметки, а большинство людей не могут связать двух слов на бумаге, даже если от этого зависит их жизнь, но все равно поступают. И, кроме того, надо быть последним идиотом, чтобы провалить поступление в государственный колледж.
– Это ты сейчас так говоришь. – Мама помахала у меня перед носом ножом в мыльной пене. – А чем займешься, если не поступишь?
Я уронила ложку.
– Какого черта, мама? Ты хочешь, чтобы я поступила, или нет?
– Придержи язык! – рассердилась она и вернулась к мытью посуды. Я поежилась и снова склонилась над супом. Скрипичная музыка внезапно прекратилась. Из коридора послышался топот маленьких ножек, и руки Чарли обвили меня. Это было так внезапно, что я чуть не свалилась со стула. Она была маленького роста для своего возраста, но вполне могла вдарить кулаком, словно кувалдой.
– Привет, Чарли!
– Привет! – Она говорила неразборчиво – ее рот тыкался мне в рубашку.
Я оторвала от себя сестру и встала, не забыв прихватить сумку.
– Я иду в свою комнату.
– Чтобы в десять свет был выключен, – строго сказала мама.
– Да, и ко всему прочему мне нужна школьная форма.
Она хлопнула себя мокрой рукой по лбу. Струйка воды побежала по лицу.
– Совсем забыла! Директор говорил мне об этом. Сколько она стоит?
– Подумать только, семьдесят долларов. Смешнее не придумаешь – и все это за эмблему школы на нагрудном кармане.
Мама повернулась и посмотрела на меня жалобно-жалобно. Мы были не так уж бедны, чтобы потратить семьдесят долларов на необходимую мне вещь, но она не могла не укорить меня хотя бы взглядом, чтобы я почувствовала себя просто ужасно.
– Я возьму у уборщика запасной комплект, – быстро сказала я. – Проблем с этим не будет.
– Ладно, – расслабилась она. – Я уже приготовила тебе одежду на завтра, утром наденешь ее, а днем принесешь в сумке.
– Ага.
Я вышла из кухни и пошла по коридору в глубь дома, Чарли путалась у меня под ногами. И непрерывно лепетала о мелодии, которую разучивала, о мамином грибном супе и о том, как ей хочется поскорее оказаться в школе, в старших классах.
Она ворвалась в мою комнату прежде, чем я успела захлопнуть дверь перед ее носом. Мне было необходимо убедиться, что даже в комнате, где я проспала семнадцать лет, в месте, которое было знакомо мне лучше, чем любое другое место на земле, нет ничего непредсказуемого.
– Ну, на что это похоже? – Чарли плюхнулась на мою кровать и натянула на голову одеяло. Поднявшийся поток воздуха встрепенул прикрепленные к стене постеры. Артефакты на полках угрожающе громыхнули.
– Осторожно, Чарли. Разобьешь что-нибудь – будешь платить. – Открыв верхний ящик шкафа, я вынула пару чулок в полоску и нашла за ними свою заначку суперклея, запрятанную с особой тщательностью, – ведь мама могла подумать, что я его нюхаю. Я положила клей на тумбочку, чтобы не забыть взять с собой завтра утром. – Не знаю. Школа как школа. – Я сгребла в кучу одежду, оставленную мамой на краю кровати, и кинула ее на пол. Вот уже семнадцать лет она подбирает за мной одежду. А я ведь шизофреничка, а не чертова инвалидка.
– Но какая она, эта школа?
Чарли можно было понять. Ее нога никогда не ступала в настоящую школу.
– Школа похожа на школу. Я сидела в кабинетах, слушала учителей и выполняла задания, которые они давали.
– А другие ребята там были? – не унималась Чарли.
– Да, Чарли, там полно других учеников.
– Они дискриминировали тебя, потому что ты новенькая? – Дискриминировали. Вот оно. Чарли произнесла слово недели. Каждую неделю у моей сестренки появлялось новое слово, которое она употребляет при любой возможности. На этот раз это было дискриминировать. На прошлой неделе – попирать. А еще неделей раньше дефенстрировать – этому слову научила ее я. Мысль о том, как наша мама реагирует на подобные слова, произносимые Чарли, заставила меня улыбнуться.
– Мама опять разрешила тебе смотреть диснеевский канал? – Я рыскала в шкафу в поисках пижамы.
– Ну… Они не поют за обедом?
– Не-а.
– О. – Одеяло упало с ее головы, обнажив прямые, красные, как кетчуп, волосы и огромные голубые глаза. Чарли достала из кармана черную шахматную фигуру и засунула себе в рот. Она с четырех лет вечно что-то жевала. – Ты познакомилась с кем-нибудь клевым?
– Дай определение слову клевый.
– Чего тут определять? Клевый, и все.
– В общем-то нет. Я познакомилась и с приятными людьми, и с глупыми, и с абсолютными ничтожествами, но клевые мне не попадались.
Чарли сделала глубокий выдох, ее голубые глаза стали величиной с тарелки, а шахматная фигура выпала изо рта.
– А ты встретила родственную душу? Такое обычно происходит в первый день занятий. Правильно я говорю?
– О боже, Чарли, она снова разрешила тебе читать! И ты сразу уткнулась в раздел о паранормальном, так?
Чарли надулась и скрестила руки на груди.
– Нет. Оказывается, настоящая школа отличается от школы из телесериала.
– Жизнь в реальности вообще не такая, как в телевизоре, Чарли. – Я поспешила расстроить сестру.
Но тут она приуныла, и я пожалела, что разрушила ее иллюзии. Она никогда не пойдет в школу. Мама перестала учить меня на дому по одной-единственной причине: врач настояла на том, что мне будет лучше среди сверстников.
