Кен Фоллетт
Трое

Глава четырнадцатая

Вот что она должна сделать – позвонить в израильское посольство и оставить послание для Ната Дикштейна.

Эта мысль пришла Сузи в голову через час после того, как она пообещала отцу, что поможет Хассану. У нее всегда была наготове дорожная сумка, и она сразу же схватилась за телефон в своей спальне, чтобы узнать в справочном номер посольства. Но вошел отец и спросил, кому она звонит. Она ответила, что в аэропорт, услышав в ответ, что он уже обо всем позаботился.

Затем она постоянно искала возможность тайным образом позвонить, но никак не удавалось. Хассан не оставлял ее ни на минуту. Они отправились в аэропорт, сели на самолет, в аэропорту Кеннеди пересели на другой рейс, добрались до Буффало и поехали прямиком в дом к Кортоне.

Во время путешествия она молча проклинала Хассана. Он постоянно, с хвастливым видом, многозначительно намекал о своей работе на федаинов; масляно улыбаясь, клал ей руку на колено; он давал понять, что они с Эйлой были больше, чем друзья, и что он хотел бы быть больше, чем другом, для Сузи. Она втолковывала ему, что Палестина не будет свободной, пока не обретут свободу ее женщины, и что арабские мужчины должны, наконец, понять разницу между мужественностью и свинством. Это, наконец, заставило его заткнуться.

Некоторые хлопоты им доставили поиски адреса Кортоне – Сузи надеялась, что у них ничего не получится – но, в конце концов, они нашли водителя такси, который знал этот дом. Сузи вылезла из машины, а Хассан остался ждать ее в полумиле внизу по дороге.

Дом был огромен и окружен высокой стеной, с охраной у ворот. Сузи сказала, что она хочет видеть Кортоне и что она друг Ната Дикштейна.

Она немало передумала относительно того, что ей говорить Кортоне: сказать ли ему всю правду или только часть ее? Предположим, он знает или может выяснить, где находится Дикштейн, но чего ради он будет ей говорить об этом? Она может сказать, что Дикштейну угрожает опасность, она должна разыскать его и предупредить. Почему Кортоне должен ей поверить? Она может, конечно, пококетничать с ним – она знала, как вести себя с мужчинами в его возрасте – но это не устранит его подозрительности.

Она хотела изложить Кортоне картину во всей полноте: она ищет Ната, чтобы предупредить его, но в то же время ее используют его враги, чтобы выйти на него, что в полумиле внизу по дороге в такси ее поджидает Хассан. Но в таком случае он уж точно ей ничего не скажет.

Ей было очень трудно думать о сложившейся ситуации: так много в ней было лжи и двойных обманов. И она ужасно хотела увидеть Натаниеля воочию и поговорить с ним.

Она так и не решила, что ей говорить, когда охранник распахнул перед ней ворота, а потом проводил по гравийной дорожке вплоть до дома. Это было прекрасное место, но красота его была слишком изобильна, словно декоратор лез из кожи вон, стараясь удовлетворить непритязательные вкусы хозяина, привыкшего к дешёвке. Слуга провел ее наверх, сказав, что мистер Кортоне вкушает второй завтрак в свой спальне.

Когда она вошла, Кортоне сидел за маленьким столиком, поглощая яйцо всмятку с гарниром. Он был толст и почти лыс. Сузи не помнила его в Оксфорде, но, должно быть, в то время он выглядел совершенно по-другому.

Бросив на нее взгляд, он вскочил с выражением ужаса на лице и вскрикнул: «Вы должны быть куда старше!», после чего, поперхнувшись, натужно закашлялся.

Слуга было сразу же схватил Сузи сзади, больно сжав ей руки, а потом, кинувшись к Кортоне, стал колотить его по спине.

– Что вы с собой сделали? – выдавил он. – Что вы с собой сделали, ради Бога?

Как ни странно, эта фарсовая сцена помогла ей успокоиться и придти в себя. Вряд ли ее испугает мужчина, которого она сама смогла так перепугать. С уверенным и раскованным видом она села за столик и налила себе кофе. Когда Кортоне перестал кашлять, она спокойно заявила:

– То была моя мать.

– Боже мой, – выдавил Кортоне. Оправившись, наконец, он отослал слугу и сел. – Вы так похожи на нее, что, черт побери, напугали меня до полусмерти. – Он закатил глаза, вспоминая. – Вам было года четыре или пять в… м-м-м… году 1947-м?

– Совершенно верно.

– Черт, а я ведь помню, у вас еще была ленточка в волосах. А теперь вы с Натом в одном и том же деле.

– Значит, он здесь.

Сердце у нее подпрыгнуло от радости.

– Может быть, – сказал Кортоне. Его дружелюбие тут же исчезло. Она поняла, что манипулировать им будет непросто.

– Я хотела бы узнать, где он.

– А я хотел бы узнать, кто послал вас сюда.

– Никто меня не посылал. – Сузи собралась с мыслями, приложив все усилия, чтобы не выдать свое напряжение. – Я предположила, что он должен обратиться к вам за помощью… в том проекте, над которым он сейчас работает. Дело в том, что арабы знают о нем, и они убьют его, а я должна предупредить его… Пожалуйста, если вы знаете, где он, прошу вас, помогите.

Она едва удерживала слезы, но Кортоне оставался недвижим.

– Помочь вам куда как просто. Поверить вам куда сложнее. – Он снял обертку с сигары и раскурил ее, чтобы потянуть время. Сузи наблюдала за ним с нетерпением. – Понимаете ли, были времена, когда стоило только мне увидеть то, что хотелось, как я хватал это и тащил к себе. Теперь это не так просто. Теперь я познакомился со всеми сложностями. Мне приходится делать выбор, и далеко не всегда он отвечает моим желаниям. И я не уверен, так ли обстоят дела на самом деле или мне только кажется. – Повернувшись, он внимательно посмотрел на нее. – Я обязан Дикштейну жизнью. А теперь мне представился шанс спасти его жизнь, если вы говорите правду. Это долг чести. Я обязан уплатить его сам лично. Так что я должен делать?

Сузи затаила дыхание.

– Нат обитает сейчас в старом разрушенном доме на берегу Средиземного моря. Сущие развалины, там никто не жил годами, так что теперь там нет телефона. Я мог бы послать ему телеграмму, но не уверен, что она дойдет до него, и, как говорил, я должен это сделать лично.

Он пыхнул сигарой.

– Я мог бы сказать вам, где его найти, но вы можете передать информацию не в те руки. Я не могу позволить себе такой риск.

– Так что теперь? – сдавленным голосом спросила Сузи. – Мы должны помочь ему!

– Знаю, – невозмутимо сказал Кортоне. – Так что я сам туда отправлюсь.

– О! – Сузи была поражена: такую возможность она не могла себе представить.

– Так что же с вами делать? – продолжил он. – Я не собираюсь сообщать направление моей поездки, но за вами могут быть люди, которые проследят меня. Нужно, чтобы отныне вы держались рядом со мной. Давайте говорить откровенно – не исключено, что вы можете играть на обе стороны. Так что я беру вас с собой.

Она не сводила с него глаз. Напряжение стремительно покидало ее, и она обмякла в кресле.

– О, благодарю вас, – произнесла она. И только тут позволила себе заплакать.

Летели они первым классом, которым Кортоне всегда предпочитал пользоваться. После обеда Сузи, оставив его, направилась в туалет. Сквозь щель занавески она глянула на салон экономического класса, питая тщетные надежды, но была разочарована: Хассан смотрел на нее поверх ряда кресел.

Заглянув на маленькую кухоньку, она конфиденциально переговорила со старшим стюардом. У нее возникла некая проблема, сказала она. Она хотела бы переговорить со своим приятелем, но ее не отпускает от себя итальянский папаша, который вообще хотел бы, чтобы она до двадцати одного года носила пояс невинности. Может ли он из аэропорта позвонить в израильское консульство в Риме и оставить послание для Ната Дикштейна? Просто передать, что, мол, Хассан все мне рассказал и мы с ним направляемся к тебе. Она дала ему деньги для телефонного звонка, которых было значительно больше, чем требовалось, но они сыграли роль своеобразной взятки. Он записал текст и обещал все сделать.

Она вернулась к Кортоне. Плохие новости, сказала она. Один из арабов сидит в экономическом салоне. Он, должно быть, следит за ними.

Выругавшись, Кортоне сказал, чтобы она не беспокоилась, попозже об этом человеке позаботятся.

«О, Господи, что же я делаю?» – подумала Сузи.

Из большого дома на вершине холма Дикштейн зигзагообразной тропой, вырубленной в скалах, спустился на пляж. Уворачиваясь от брызг прибоя, он прыгнул в кокпит дожидавшейся его моторной лодки и кивнул человеку за штурвалом.

Взревел двигатель, и катер, разрезая волны, двинулся в открытое море. Солнце почти село. Догорали его последние лучи, и скоро в разрывах облаков, нависающих на горизонте, будут видны звезды. Дикштейн погрузился в глубокое раздумье, припоминая все, что он еще не сделал, предосторожности, которые ему предстояло предпринять, и прорехи, которые надо успеть закрыть. Он снова и снова продумывал свой план, словно человек, который выучил наизусть важную речь, но хочет, чтобы она звучала еще лучше.

Над головой навис высокий борт «Штромберга», и рулевой повел маленькое суденышко вдоль него до того места, где, почти касаясь воды, висела веревочная лестница. Дикштейн вскарабкался по ней на палубу.

Шкипер пожал ему руку и представился. Как и вся команда на борту, он служил в израильском военно-морском флоте.

Они двинулись по палубе.

– Есть проблемы, капитан? – спросил Дикштейн.

– Судно далеко не лучшее, – ответил он. – Оно медленное, старое и неуклюжее. Но мы постарались привести его в подобающее состояние.

В сумерках Дикштейн успел заметить, что сейчас «Штромберг» выглядит куда лучше, чем его близнец «Копарелли», когда последний швартовался в Антверпене. Палуба и надстройки были выдраены, все лишнее убрано по местам, и теперь он куда больше напоминал корабль.

Они поднялись на мостик, где осмотрели радиорубку, а потом спустились в кают-компанию, где команда кончала обедать. Не в пример офицерам, все ее члены были агентами Моссада, большая часть которых не имела опыта морских плаваний. Кое с кем из них Дикштейну доводилось работать раньше. Все они были, как он заметил, лет на десять моложе его: крепко сбитые ясноглазые ребята, одетые в разнообразные джинсы и свитера ручной вязки; команда была надежная, веселая и хорошо подготовленная.

Взяв чашку кофе, Дикштейн присел за одним из столиков. Он был значительно старше всех их по званию, но в израильской армии, и тем более Моссаде, чинопочитание не в чести. Четверо за столиком кивнули ему и поздоровались. Иш, мрачноватый уроженец Палестины, крупный и мускулистый, заметил:

– Погода меняется.

– Да брось ты. Я собираюсь загореть в этом круизе, – отозвался стройный, со светлыми пепельными волосами уроженец Нью-Йорка по фамилии Фейнберг, с обманчиво красивым лицом и ресницами такой длины, что ему завидовали женщины.

Называть дело, в котором они участвовали, «круизом», стало привычной шуткой. В кратком разговоре, состоявшемся сегодня днем, Дикштейн сказал, что «Копарелли» будет почти пуст, когда они захватят его.

– Вскоре после того, как он минет Гибралтар, – объяснил он, – сломается двигатель. Поломка будет такого масштаба, что в море отремонтировать ее не удастся. Капитан телеграфирует владельцу о происшествии – а владельцами являемся мы. По счастливой случайности, неподалеку будет другое наше судно, «Джил Гамильтон», которое сейчас болтается в заливе. Оно подойдет к «Копарелли» и снимет с него всю команду, за исключением инженера. Затем, после того, как дойдет до ближайшего порта и спустит команду на берег, оплатив ей проезд до дома, оно исчезнет со сцены.

Им был предоставлен целый день, чтобы обдумать инструктаж, и Дикштейн предполагал услышать вопросы. И наконец Леви Аббас, невысокий ширококостный парень – «сложен как танк и столь же обаятелен», как говорил Фейнберг, спросил:

– Вы не рассказали нам, каким образом «Копарелли» поломается именно в тот момент, когда это будет нужно.

– Ах, да, – Дикштейн отпил глоток кофе, – Вы знаете Дитера Коха из военно-морской разведки?

Знал его Фейнберг.

– Он главный механик на «Копарелли».

Аббас кивнул.

– Значит, мы сможем отремонтировать «Копарелли». Он будет в курсе, что там поломалось.

– Верно.

Аббас продолжил:

– Мы закрасим название «Копарелли» и напишем сверху «Штромберг», открыв кингстоны, пустим старину «Штромберга» ко дну, а на «Копарелли», которое теперь будет иметь другое название, двинем с грузом в Хайфу. Но почему бы просто не перевалить груз с одного на другое судно прямо в море. У нас же есть краны.

– Такова была и моя первоначальная идея, – сказал Дикштейн. – Но оказалось, что она слишком рискованная. Я не могу гарантировать, что операция пройдет гладко, особенно при плохой погоде.

– Если она продержится, можем все равно попробовать.

– Да, но, поскольку у нас имеются суда-близнецы, проще переименовать одно из них, чем переваливать груз.

– Тем более, – мрачно добавил Иш, – что хорошая погода и не продержится.

Четвертым за столом сидел Поруш, с прической ежиком и грудью, как бочка эля, женатый на сестре Аббаса.

– Если предполагается, – спросил он, – что все пройдет так легко, так что тут на борту делает наша отборная команда?

– Последние полгода, – объяснил Дикштейн, – я мотался по всему миру, организовывая эту операцию. Пару раз я натыкался на публику с другой стороны – чисто случайно. Не думаю, что они знают наши замыслы… но в таком случае нам придется им доказать, что мы на самом деле крутые ребята.

С листом бумаги в руке вошел один из офицеров и обратился к Дикштейну.

– Сообщение из Тель-Авива, сэр. «Копарелли» только что прошел Гибралтар.

– Ясно, – сказал Дикштейн, вставая. – Мы отходим утром.

Сузи Эшфорд и Ал Кортоне, пересев в Риме на другой рейс, прибыли на Сицилию рано утром. Двое из братьев Кортоне уже были в аэропорту, встречая его. Между ними состоялся долгий спор; в нем не было озлобленности, но все же он был громок и возбужден. Сузи не могла следить за тирадами на местном диалекте, но суть уловила: братья хотели сопровождать Кортоне, а он настаивал, что должен отправиться один, поскольку на нем лежит долг чести.

Похоже, спор остался за Кортоне. Они покинули аэропорт, разместившись вдвоем в большом белом «Фиате». Сузи сидела за рулем. Кортоне показывал ей направление по прибрежной дороге. В сотый раз она прокрутила в воображении сцену встречи с Натаниелем: она видит его худую угловатую фигуру, он поднимает глаза; он узнает ее, и его лицо озаряется радостной улыбкой; она кидается к нему; они обнимаются; он с такой силой прижимает ее к себе, что у нее болят кости; она говорит: «Ох, как я люблю тебя», – и целует его в щеку, в нос, в губы… Но ее не покидало чувство вины и испуга, и в воображении куда чаще вставала другая сцена, когда он смотрел на нее с каменным лицом и говорил: «Интересно, какого черта ты тут делаешь?»

Это напоминало ей историю времен детства, когда она плохо вела себя на Рождество, а мать разгневалась и сказала Сузи, что Санта-Клаус положит ей в сапожок, приготовленный для подарков, камни вместо печений и игрушек. Она не знала, верить ли словам матери или нет, и долго лежала без сна, одновременно и боясь утра и желая его.

Она искоса посмотрела на Кортоне, сидящего рядом с ней. Трансатлантический перелет утомил его. Сузи было трудно воспринимать его человеком того же возраста, что и Нат, он был так толст и лыс, и… он бодрился, что могло бы показаться смешным, если бы не говорило, что он не может справиться с грузом лет.

Когда встало солнце, остров предстал во всей красе. Сузи поглядывала на окружающий пейзаж, стараясь отвлечься, чтобы время летело быстрее. Дорога вилась вдоль берега от городка к городку, и с правой стороны виднелись скалистые пляжи и искрилась гладь Средиземного моря.

Кортоне закурил сигару.

– Я не раз откалывал такие штуки, когда был молод, – сказал он. – На самолет – и отправиться куда-то с хорошенькой девушкой, шляться, где придется, разглядывать места. Но увы… Похоже, я прочно засел в Буффало. Так вот вечно с делами – становишься богатым, но всегда есть, о чем сожалеть. И ты уже ничего не видишь, никуда не ездишь, а к тебе приходят и все приносят. Становишься слишком ленивым, чтобы получать удовольствие от жизни.

– Это был ваш выбор, – сказала Сузи. Она испытывала симпатию к Кортоне, хотя старалась особо не показывать ее: каковы бы ни были неправедные цели этого человека, он трудно и тяжело работал всю жизнь.

– Да, мой выбор, – признал Кортоне. – Молодежь не знает жалости. – Он как-то странно криво усмехнулся и затянулся сигарой.

В третий раз Сузи заметила все ту же синюю машину в зеркале заднего вида.

– За нами следят, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно и сдержанно.

– Тот араб?

– Должно быть. – Она не видела лица водителя за ветровым стеклом. – Что будем делать? Вы сказали, что им займутся.

– Что я и сделаю.

Он замолчал. Ожидая еще каких-то слов, Сузи искоса посматривала на него. Он заряжал обойму пистолета пулями с черно-коричневыми гильзами. У нее перехватило дыхание: она еще никогда в жизни не видела настоящего пистолета.

Кортоне посмотрел на нее, а потом перевел взгляд на дорогу.

– Господи, да следите же за этой чертовой дорогой!

Нажав на тормоз, она едва успела вписаться в поворот.

– Откуда у вас эта штука? – спросила она.

– От моего брата.

Сузи все отчетливее ощущала, что оказалась в атмосфере какого-то кошмара. Она уже не спала в постели четыре дня. С того момента, когда услышала, как ее отец спокойно обсуждает будущее убийство Натаниеля, она была в непрестанном движении: убегая от ужасной правды, открывшейся ей относительно Хассана и ее отца, она стремилась попасть в безопасность надежных рук Дикштейна; но, как и полагается в кошмарах, чем быстрее она бежала к цели, тем стремительнее та отдалялась.

– Почему вы не говорите, куда мы едем? – спросила она у Кортоне.

– Теперь, наверно, я могу сказать. Нат попросил меня найти ему дом, где он может бросить якорь, и чтобы туда не совала нос полиция. Вот в этот дом мы и направляемся.

У Сузи забилось сердце.

– Далеко он?

– Еще пару миль.

Через минуту Кортоне бросил:

– Успеем, не гони, не стоит гробиться у цели.

Она поняла, что бессознательно вжимала акселератор до отказа. Она сбросила скорость, но не могла справиться со стремительным бегом мыслей. Еще несколько минут – и она увидит его, коснется его лица, поцелует его в знак приветствия, почувствует его руки на своих плечах…

– Тут направо.

Она миновала открытые ворота и по короткой гравийной дорожке, поросшей сорняками, подъехала к большой полуразрушенной вилле из белого камня. Остановившись перед портиком с колоннами, она застыла в ожидании, что сейчас навстречу ей выбежит Натаниель.

Но в этой половине дома не было никаких следов жизни.

Они вылезли из машины и по выщербленным ступеням поднялись к центральному входу. Высокая деревянная дверь была прикрыта, но не заперта. Сузи открыла ее, и они вошли.

Перед ними открылся большой холл с мраморным полом в выбоинах. Потолок провис, а стены покрылись пятнами плесени. В центре холла на полу лежал большой канделябр, напоминая очертаниями рухнувшего орла.

– Эй, есть кто-нибудь? – крикнул Кортоне.

Никто не ответил.

Это большой дом, подумала Сузи, он должен быть где-то здесь, он просто не слышит, может быть, он в саду.

Они миновали холл, обогнув канделябр. В пустой гостиной гулко отдавались их шаги, и через высокую французскую дверь они вышли на зады дома.

Небольшой садик тянулся вплоть до гребня скалы. Пройдя его, они увидели врезанную в камень длинную лестницу, которая зигзагами спускалась до самого моря.

Никого не было видно.

Его нет тут, подумала Сузи – на этот раз Санта-Клаус в самом деле положил мне камень.

– Смотри, – Кортоне ткнул в сторону моря толстым пальцем.

Присмотревшись, Сузи увидела два судна: корабль и моторный катер. Последний быстро приближался к ним, прыгая по волнам и разрезая воду острым форштевнем; в кокпите виднелись очертания только одного человека. Судно же выходило из заливчика, разводя широкую волну.

– Похоже, мы с ними разминулись, – сказал Кортоне.

Сузи побежала вниз по ступенькам, отчаянно крича и размахивая руками; она старалась привлечь внимание людей на судне, но понимала, что это уже невозможно, слишком далеко оно отошло от берега. Поскользнувшись, она тяжело упала ничком и заплакала.

Кортоне подбежал к ней, его грузное тело колыхалось, когда он перескакивал со ступеньки на ступеньку. Он поднял ее на ноги.

– Катер, – с отчаянием сказала она. – Может, мы успеем на катере догнать их…

– Бессмысленно. Когда подойдет катер, судно будет уже слишком далеко, а скорость у него больше, чем у катера.

Он помог ей подняться наверх. Она успела сбежать почти до самого низа, и обратный подъем заметно утомил его. Сузи почти не обращала на него внимания: отчаяние переполняло ее.

В голове у нее была полная пустота, когда они поднялись по склону садика и вошли в дом.

– Давайте-ка присядем, – предложил Кортоне, когда они оказались в гостиной.

Сузи посмотрела на него. Он тяжело дышал, его лицо посерело и покрылось испариной. Внезапно она поняла, что его обмякшее тело подвергалось непосильным испытаниям. На мгновение она забыла свое ужасное разочарование.

– Это все лестница, – виновато сказала она. Они вошли в полуразрушенный холл. Она подвела Кортоне к широкому изгибу лестницы и усадила его на вторую ступеньку. Он грузно опустился, закрыл глаза и прислонился головой к стенке.

– Послушай, – сказал он, – ты можешь связаться с судном… или послать радиограмму… мы еще можем попробовать выйти на него…

– Посидите тихонько минутку. И помолчите пока.

– Обратись к моим братьям… кто это там?

Сузи резко повернулась. Звякнули подвески канделябра, и теперь она увидела причину этого звука.

Через холл к ним шел Ясиф Хассан.

Вдруг, сделав над собой усилие, Кортоне поднялся.

Хассан остановился.

Кортоне дышал тяжело и с хрипом. Он запустил руку в карман.

– Нет… – испугалась Сузи.

Кортоне вытащил пистолет.

Хассан, оцепенев, застыл на месте.

Сузи вскрикнула. Кортоне запнулся, пошатнувшись, пистолет в его руке вскинулся в воздух.

Кортоне стиснул спусковой крючок. Раздались два оглушительных выстрела, следующих один за другим. Пули ушли в сторону. Кортоне с мертвенно-бледным лицом опустился навзничь. Пистолет выпал из его разжавшихся пальцев, звякнув о мрамор пола.

Ясиф Хассан пришел в себя.

Сузи опустилась на колени рядом с Кортоне.

Он открыл глаза.

– Слушай… – хрипло прошептал он.

– Оставь его в покое, – сказал Хассан.

Сузи повернулась лицом к нему и изо всех сил заорала:

– Да пошел ты! – Затем она снова склонилась к Кортоне.

– Я убил кучу народу, – прошептал он. Сузи приникла к его губам, чтобы слышать. – Одиннадцать человек я убил своими руками… я соблазнял женщин… – голос прервался, глаза закрылись, и он сделал отчаянное усилие, чтобы снова заговорить. – Всю свою проклятую жизнь я был грабителем и преступником. Но сейчас я умираю ради своего друга, верно? И это зачтется мне, не так ли?

– Да, – сказала она. – Это, конечно же, зачтется.

– О’кей, – прошептал он. И умер.

Сузи никогда не видела, как умирают люди. Это ужасно. Внезапно рядом с ней никого не осталось, только недвижимое тело: человек как таковой исчез. Она подумала: ничего удивительного, что смерть выжимает из нас слезы. Она почувствовала, что ее собственное лицо залито слезами. А ведь до последней минуты я не испытывала к нему симпатии, подумала она.

– Ты отлично сработала, – похвалил ее Хассан. – а сейчас давай выбираться отсюда.

Сузи не поняла его. «Я отлично сработала?» – подумала она. И наконец она все осознала. Хассан не знает, что она сказала Кортоне – за ними следит араб. И пока Хассан убежден, что она делает только то, что он и хотел от нее: она привела его сюда. И теперь ей придется продолжать игру, создавая впечатление, что она на его стороне, пока ей не удастся найти Ната.

Я больше не могу врать и обманывать, больше не могу, это не под силу мне, я слишком устала, думала она.

И затем, ты можешь позвонить на судно или, в крайнем случае, послать радиограмму, как сказал Кортоне.

Она должна предупредить Ната.

О, Господи, когда же я смогу выспаться?

Она встала.

– Так чего же мы ждем?

Они миновали высокий древний портик.

– Возьмем мою машину, – сказал Хассан.

Не сбежать ли от него, подумала она, но это глупая мысль. Скоро она и так от него избавится. Ведь она сделала все, что он от нее просил, не так ли? И теперь он отпустит ее домой. Она села в машину.

– Подождите-ка, – остановил ее Хассан. Вернувшись к машине Кортоне, он вынул ключи и забросил их в кусты, после чего подсел к ней. – Так что человек в катере не сможет последовать за нами, – объяснил он.

Когда они снялись с места, Хассан холодно сказал:

– Меня разочаровало ваше отношение. Этот человек помогал нашим врагам. И когда враг умирает, надо радоваться, а не плакать.

Она закрыла глаза рукой.

– Он помогал своему другу.

Хассан потрепал ее по коленке.

– Вы отлично сработали, и мне не стоит критиковать вас. Мы получили всю информацию, которая мне нужна.

Она посмотрела на него.

– Неужто?

– Конечно. Большое судно, которое мы с вами видели, – это «Штромберг». Я знаю, когда оно отошло, знаю его скорость, так что могу вычислить время, когда оно может встретиться с «Копарелли». А мои люди окажутся в этой точке на день раньше. – Он снова потрепал ее по колену, но на этот раз рука его осталась у нее на бедре.

– Не прикасайтесь ко мне, – сказала она.

Он убрал руку.

Закрыв глаза, она попыталась сосредоточиться. В силу своих действий она оказалась в самом худшем положении из всех мыслимых: она привела Хассана на Сицилию, но ей не удалось предупредить Ната. Она должна найти способ, как послать радиограмму на судно, и сделать это в ту же минуту, как расстанется с Хассаном. Пока у нее оставалась только одна возможность – тот стюард с самолета, который обещал позвонить в израильское консульство в Риме.

– О, Господи, – вырвалось у нее, – как я буду рада вернуться в Оксфорд.

– В Оксфорд? – Хассан рассмеялся. – Пока об этом позабудьте. Вы останетесь со мной до окончания операции.

Господи, в ужасе подумала она, этого я не вынесу.

– Но я так устала, – сказала она.

– Скоро мы отдохнем. Я не могу позволить вам уехать. По соображениям безопасности, вы сами должны понимать. Во всяком случае, вы не покинете нас, пока не увидите труп Ната Дикштейна.

В аэропорту у стойки компании «Алиталия» к Ясифу Хассану подошли три человека. У двоих помоложе был бандитский вид, а у третьего, которому было лет под пятьдесят, высокого, были резкие сухие черты лица.

Постарше и обратился к Хассану.

– Ты, проклятый болван, ты заслуживаешь, чтобы тебя расстреляли.

Хассан поднял глаза, и Сузи увидела в них откровенный ужас, когда тот выдавил из себя:

– Ростов!

Боже, что теперь? – мелькнуло в голове.

Ростов перехватил руку Хассана. На мгновение показалось, что Хассан собирается сопротивляться. Двое бандитов пододвинулись к нему. Сузи с Хассаном прикрыли от посторонних взглядов. Ростов отвел Хассана от билетной стойки; один из головорезов взял Сузи за руку, и они последовали за этой парой.

Все оказались в тихом уголке аэропорта. Чувствовалось, что Ростов кипит от ярости, но говорил он тихо и спокойно.

– Ты мог пустить ко дну всю операцию, не опоздай на несколько минут.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – с отчаянием промямлил Хассан.

– Ты думаешь, я не знаю, чего ради ты болтался по свету в поисках Дикштейна? Ты думаешь, я не следил за тобой, как за любым другим таким же идиотом-имбецилом. Как только ты оставил Каир, я каждый час получал информацию о твоих передвижениях. И с чего ты взял, что ей можно доверять? – Он ткнул пальцем в сторону Сузи.

– Она и привела меня на место.

– Да, но все равно ты о ней ничего не знаешь.

Сузи стояла на месте, оцепенев, молчаливая и перепуганная. Она потеряла всякую способность к сопротивлению. Все эти сменяющие друг друга потрясения этого утра – потеря Ната, смерть Кортоне, а теперь вот и это – парализовали ее ум. Она и без того была на пределе сил, когда обманывала Хассана и рассказала Кортоне правду, которую Хассан принял за обман итальянца. А теперь перед ней Ростов, которому Хассан сам врал, и она никак не могла собраться с мыслями, что говорить Ростову – выдать ли ему правду или другую ложь.

– Как вы здесь оказались? – спросил Хассан.

– На «Карле», конечно же. Мы были всего в сорока или пятидесяти милях от Сицилии, когда я получил известие, что и ты там оказался. Кроме того, я получил разрешение из Каира отдать приказ, чтобы ты немедленно же отправлялся туда, ни на что не отвлекаясь.

– И все же я считаю, что поступил правильно, – сказал Хассан.

– Пошел вон с глаз моих.

Хассан двинулся. Сузи было последовала за ним, но Ростов остановил ее:

– Не вы. – Взяв ее за руку, он двинулся в другую сторону. Она влачилась за ним, думая: что же мне теперь делать?

– Я знаю, вы уже доказали свою преданность нам, мисс Эшфорд, но в середине такой операции мы просто не можем позволить, чтобы недавно подключившийся к ней человек так просто взял и отправился домой. С другой стороны, у меня тут на Сицилии нет людей, кроме экипажа судна, так что сопровождать вас некому. Боюсь, вам придется отправиться вместе со мной на борт «Карлы», пока вся операция не закончится. Надеюсь, вы ничего не имеете против. Вы знаете, что как две капли воды похожи на свою мать?

Выйдя из здания аэропорта, они подошли к ожидавшей их машине. Ростов открыл дверцу. Вот сейчас она еще может сбежать. Потом будет слишком поздно. Она помедлила. Один из головорезов стоял рядом с ней. Пиджак его слегка распахнулся, и она увидела рукоятку револьвера. Она вспомнила тот грохот, который издало оружие Кортоне на старой вилле, и как она вскрикнула; и тут внезапно она поняла, что боится умереть, стать кучей бездыханной плоти, напоминающей груду тряпья, как бедный толстый Кортоне; она перепугалась при виде этого револьвера, который может с грохотом раздробить ей череп, и ее заколотило.

– В чем дело? – спросил Ростов.

– Ал Кортоне умер.

– Мы знаем, – сказал Ростов. – Садитесь в машину.

Покинув пределы Афин, Борг остановил машину в укромном месте пляжа, которое облюбовали для своих встреч бездомные любовники. Выйдя из машины, он двинулся вдоль берега, пока не встретился с Кавашем, который шел ему навстречу. Они остановились бок о бок, глядя в море и не обращая внимания на легкую зыбь, которая касалась носков их обуви. В чистом звездном свете Борг видел строгие красивые черты лица араба, двойного агента; Каваша на этот раз покинула привычная для него уверенность.

– Спасибо, что пришли, – как всегда, сказал он. Борг так и не понял, за что его благодарят. Если вообще кто-то должен был тут говорить спасибо, то уж точно он. Только какое-то время спустя он понял, какой смысл вкладывал Каваш в эту благодарность. Он все делал продуманно и очень тонко, включая и оскорбления.