Фаттих Мухомятович Зюзин
История татар Пензенского края. Том 2
Указ Екатерины II от 11 января 1780 г. предписывал срочно осмотреть местное положение и разделить Саратовскую губернию на 10 городов с уездами. В губернии появились вновь 6 городов, в том числе Кузнецк – прежнее дворцовое с. Нарышкино-Труево. 7 ноября 1780 г. вторым указом утверждалось образование Саратовского наместничества. Таким образом, Кузнецк становится после Саратова самым населенным пунктом во всей губернии. Практически все татары и чуваши (и небольшая часть морды) являлись потомками служилых людей, которые, как мы уже знаем, являлись первыми колонизаторами этих территорий. Колонизаторами являлись также и ясашные крестьяне, состоящие преимущественно из мордвы. Практически все русское население относилось к категории бывших помещичьих крестьян (крепостные), а ныне стали тоже государственными. Так, в д. Нижней Елюзани татары и мордва совместно владели большею частью земель, они также относились к категории бывших государственных. А крестьяне д. Индерки являлись полными собственниками своих земель («большедачники») были освобождены от всяческих оброчных податей по решению Сената, как доказавшие жалованный характер своих владений. При этом в уезде были и безземельные крестьяне – они не хотели брать землю или же продавали, из-за дороговизны и малопригодности к возделыванию почв, или же промысловую деятельность предпочитали земледелию.
Нелишним будет напомнить, что татары Пензенской губернии всегда были мало привязаны к земле, и по этой причине многие и них распродавали свои четвертные дачи в огромных количествах преимущественно русским помещикам, а сами уходили дальше на юг на новые места для поселения. В результате распродажи своих дач татарами и чувашами уже в конце XVII в. стали появляться русские поселения, а целый ряд татарских и чувашских деревень стали полу-русскими: Нижняя Елюзань, Пенделка, Кунчерово, Неверкино, Верхозим, Чибирлей, Яковлевка, Канадей, План и др. Ко всему сказанному стоит добавить, что с ростом численности населения, количество земли на душу населения неуклонно сокращалось. При разделе «отцовского» надела, каждый наследник получал мизерный участок наследства и становился на грань нищенского существования. Так, в донесениях в имперскую канцелярию Саратовской губернии нередко указывалось самое бедственное положение татар-мишарей: «… что только незначительная часть крестьян употребляет в пищу чистый хлеб и то не все собственный, а покупной; большая же часть ест хлеб, испеченный из семян растения, известного здесь под названием просянка, с примесью муки ржаной и просяной; как первую, так и последнюю покупают… Бедственное положение крестьян еще увеличивается от того, что с конца прошлого года энергически взыскиваются с них недоимки по окладным сборам, которые через бездействие административных лиц достигли громадной цифры…».
Потомки служилых людей, или т. н. казачья элита, наряду с детьми боярскими получили землю на семейно-наследственном праве и наделялись четвертями земли. Эту категорию людей называли «четвертными крестьянами». В дворянах оставались те владельцы четвертной земли, у которых все дети служили. Владельцев, которые не хотели идти в службу, перечисляли в однодворцев, а сами же они себя называли «лапотными дворянами». Кроме них существовали крестьяне-общинники или «душевые». Указ от 11 ноября 1797 г. позволял переход к общинному владению малоземельных крестьян, и такие общинники должны были наделяться казенной землей в размере 15 десятин на душу. Но надо заметить, что эти нормы практически никогда не соблюдались.
Как впоследствии выяснилось, в Саратовской губернии четвертные дачи были наименее равномерно распределены между татарами Кузнецкого уезда. Из-за большей густоты населения не доставало свободных казенных земель для пополнения участков малоземельных татар до предписанного указом размера. В виду этого, все татарское население уезда, владевшее землею в размере менее нормы, обратилось в Саратовскую Казенную Палату с просьбами об уравнительном разделе земель в четвертных дачах между всеми дачниками каждой деревни. Просители указывали, что их «…предкам земли были пожалованы государями в общественную собственность; что все они, как мурзы, так и татары – одной породы и единокровного происхождения, и несут одинаково все подати и натуральные повинности, отправляют корабельные работы (лашманскую повинность), рекрутские очереди и прочее, почему и в земле должны участки иметь равные; что мурзы лишь благодаря своему богатству и своей малосемейности незаконно скупили излишние земли, которые и обрабатывать сами не в состоянии, а отдают их в наем соседним крестьянам от 4 до 5 руб. за десятину «в свое удовольствие», между тем как они, просители, пришли в крайнее разорение, не имея земли в достаточном количестве, и многие из них нашлись вынужденными оставить свои дома и сельские заведения и отправиться на заработки в чужие селения (на Волгу, к хохлам и немецким колонистам)».
Казенная Палата, озабоченная правильным отправлением всех податей и повинностей казенными крестьянами и в виду массы недоимок, накопившихся на малоземельных татарах, вполне согласилась с их доводами и сделала распоряжение об уравнительном по душам разделе земель. Но это распоряжение было отменено по апелляции мурз д. Индерки, указом Сената от 4 сент. 1801 г., давшим совершенно новый оборот делу четвертного землевладения вообще. Этот указ воспрещал губернской администрации касаться земель, пожалованных служилым людям в поместье (переданных по наследству), а также по купчим крепостям; но всем тем из них, у которых нет вовсе или не достает 15-десятинной пропорции земли на душу, указ предписывал «намерить и дополнить из смежных казенных земель надлежащую пропорцию, запрещая тем, кои от казны ныне указною пропорцией снабжаются, всякую продажу и укрепление этих земель». В то же время этим дачникам было предложено Палатой, чтобы согласились они разделить их дачи «на души». Но на такое разделение согласились лишь одни малоземельные дачники, причем некоторые татарские деревни как, например, Могилки, Демина, Сулеймановка и др. поголовно отказались от уравнительного раздела земель и всецело остались при четвертном владении. В результате из-за недостатка казенных земель лишь очень немногим татарам в деревнях были увеличены нарезы земли, а значительное число душевых крестьян остались при своих мизерных наделах.
Размер надела на ревизскую душу у четвертных владельцев составлял 5 десятин, а у татар-общинников – 4,65 (вместо 15 десятин по закону). А в обществах, которые перешли к общинному (подушному) владению лишь частично, то размер надела и вовсе составлял лишь 3,95 десятин у общинников и 3,58 – у четвертных владельцев. Но величины наделов – средние, а от раздела на душу населения выиграли крупные землевладельцы, в то время как мелким нередко доставалось менее 1 десятины на семью. Такие малоземельные («малодачники») и безземельные, перейдя к общинному землевладению, несомненно, немного выиграли. Но и те четверные землевладельцы, несмотря на многократные запреты и ограничения, всячески отчуждали свои казенные земли из состава крестьянской общины, что, в свою очередь, вызывало борьбу и конфликты в этих обществах. Например, в Труевском сельском обществе батрачили 20 семей и еще 5 семей из д. Тат. Канадеяна участках более богатых своих односельчан. Это были, как правило, безземельные и безлошадные крестьянские семьи[12].
По переписи 1886 г. у 6 семей в Большом Труеве и Малом Труеве вообще не было даже собственных домов, и они относились к категории бездомных. Всего же по уезду числилось 624 бездомных семьи – или на каждую сотню крестьянских хозяйств приходилось 3 семьи, не имеющих своего жилища. В таких семьях нередко проживали до 8 едоков, а в среднем татарская семья состояла из 6 чел. В уезде широко использовался труд батраков: у более 6 % татарских семей вынуждено работали батраки. Хозяйства, не имеющие в своем подворье рабочего скота, были вынуждены сдавать в аренду свою землю или же продавать, обрекая семью, по сути, на голодное существование. При этом около 65 % крестьянских семей арендовали земли у помещиков, которым по-прежнему принадлежали огромные и лучшие земельные наделы. Другие же, как, например, четвертные татары-однодворцы с. Кунчерово, по осени сдавали свои надельные участки богатым землевладельцам по цене 3,5–4 руб. за десятину, с уплатой денег вперед в оброк, а те по весне сдавали беднякам эту землю в аренду уже по цене 8–10 руб. за ту же десятину, с уплатой денег после уборки, и зарабатывали, таким образом, 130 и более процентов прибыли. В результате, одни сказочно богатели, а другие – основная часть населения – влачили жалкое существование.
Так, одно из семейств Акчуриных являлось купцами и фабрикантами всероссийского уровня во второй пол. XIX – нач. XX вв. Они владели суконными фабриками, создали несколько торгово-промышленных товариществ. Или, например, крупный землевладелец Яхья Казанбаев владел половиной всей обрабатываемой земли д. Демино. Его поля простирались от Ерклея до теперешнего Камышлейского грана, и земли были самыми плодородными. По сохранившимся документам и преданиям известно, что Казанбаев нередко прибегал к незаконным действиям при сделках с землей с деминскими крестьянами. По крайней нужде, которая случалась не так уж и редко, крестьянин приходил к этому феодалу и предлагал отдать ему в аренду свои участки. При оформлении договора он пользовался своими близкими отношениями с местными чиновниками и неграмотностью этого крестьянина, и, как правило, указывал те сроки аренды, которые позволяли ему эту же землю отдать в субаренду другим крестьянам в 8–10 раз дороже. Такое положение дел, естественно, подогревало и без того напряженную ситуацию, и уже в самом начале революции 1905 г. этот обескровленный народ бросился грабить и поджигать все барские дома и усадьбы. Некоторая часть крестьянства вообще не проживала в селениях и уезжала надолго на заработки за пределы уезда. Надо сказать, что промысловая деятельность для значительного количества крестьян являлась единственным источником дохода. Особенно таких семей было много в д. Татарский Канадей и Меняшев Канадей – 271 семья, или около 80 % от всего населения. Это были преимущественно татары, которые были освобождены от оброка. Но во всех селениях проживали батраки и временные промышленники, которые никак и никем не учитывались, и земли у них не было, а также врачи, фельдшера и учителя, проживающие здесь по служебным обязанностям.
Татары на р. Суре
Площадь, занимаемая Кузнецким уездом в пределах Саратовской губернии в сер. 20-х гг. XIX столетия, была пятой по величине – 6750 кв. верст, а уезд являлся самым северным. Население уезда составляло 315203 чел., или 11 % от общего числа жителей всей губернии. По национальной принадлежности населения по губернии татары занимали 5 %, уступая русским (великороссам), украинцам (малороссам) и мордве (5,2 %). По своему орошению уезд принадлежала к бассейну р. Суры с ее притоками, и только часть Евлашевской и Барановской волостей относилась к верховьям р. Канадея. Черноземные почвы в уезде занимали незначительные площади: это часть Чаадаевской волости и Камешкирской, также вблизи сс. Верхней и Средней Елюзаней, Саловки, Турдак и Чаадаевки. Еще много чернозема было вдоль границы Петровского и Камешкирской волостей. На всем остальном пространстве господствовали лесные земли: суглинистые, супесчаные, песчаные и подзолистые. В Неверкинской и Кунчеровской волостях немало площадей занимали почвы деградированного чернозема. Также в документах конца XIX в. отмечалось, что рельеф местности Кузнецкого уезда был весьма разрывистым и неровным, усеянный мелкими и глубокими оврагами и небольшими водоемами. В описаниях крестьянских общин имеется много данных относительно того, насколько наделы земли этих общин страдают от обилия оврагов. Кузнецкий уезд отличался обилием лесов. Лесная площадь уезда занимала почти 2/5 территории, что втрое больше, чем в среднем по губернии. Так, поверхность между рр. Кададой и Узой была покрыта лесом наполовину, преимущественно чернолесом. У частных владельцев лес занимал 54 % всей удобной земли, а количество пашни было в среднем значительно ниже средних показателей. Во второй пол. XIX в. была произведена интенсивная вырубка лесов, что привело в свою очередь обмелению рек, прежде всего Суры и Кадады.
Основным занятием населения в целом оставалось сельское хозяйство. Помимо этого, отдельные уезды, имеющие наибольшую плотность населения, а вместе с этим и наименьшее количество земли, приходящееся на хозяйство и едока, отличались развитой кустарной промышленностью, к числу таких уездов относился и Кузнецкий уезд. По количеству надельной земли татарское население оказалось в худшем положении – им приходилось на хозяйство и фактически на одну ревизскую душу 1,5–2 раза меньше угодий, чем мордве и русским, особенно – чувашам. Здесь сказывалось плотность заселения деревень, а также большая многодетность татарских семей. Расположение татарских деревень на берегах рек также играло существенную роль, поскольку возделывался лишь один берег реки – левый, в то время правый берег, как правило, был песчаный или заросший лесом.
В пределах Кузнецкого уезда садоводство практически не существовало. По переписи 1886 г. лишь 142 крестьянские семьи имели сады, 58 из них находились в Неверкинской волости. Огородничество с коммерческой и промышленной направленностью в уезде также не было развито; оно встречалось лишь в немногих селениях, например, в Мордовском Камешкире и некоторых общинах Чаадаевской волости. Особо развито было возделывание конопли, как приусадебное, так полевое, и существовали конопляники почти во всех селениях. В кузнецком уезде из 270 обществ 12 вообще не имели пахотной земли в своих наделах. Кроме того, безземельные крестьяне д. Индерки, хотя и получили небольшой участок пашни по межеванию 1873 г., но настолько плохой и песчаный, что многие эту землю вообще не вспахивали, а другие сажали лишь картофель.
Некоторая часть посевных земель использовала трехпольную систему полеводства, с правильным использованием севооборота. Тем не менее, удобрений в виде навозавносилось на поля крайне скудно. Это, прежде всего, объяснялось малочисленностью скота в подворьях и в некоторых местах отдаленностью расположения пашни, удобрялись в лучшем случае лишь ближние загоны пашни. Так, жители д. Старого Алея и Мансуровки применяли весь навоз как топливо, а жители Кучерово и Верхозим его просто продавали на соседнюю суконную фабрику по 5–6 коп. за воз. Таким образом, татары применяли удобрения лишь в 28 хозяйствах из ста, в то время как мордовские семьи, 81 % использовали навоз в качестве удобрений. Правда, это было обусловлено тем, что, как правило, мордовские селения находились в западной части уезда, где преобладали песчаные земли. Но лошадей и коров у мордвы было больше, на каждые 10 семей в среднем приходилось 17 лошадей, а у татар на 10 семей – лишь 10, в среднем одна лошадь на семью. Коров, соответственно, 5 – у татар против 9 – у мордвы. У чувашей эти показатели были наилучшими: на 10 семей они имели 10 коров и 18 лошадей.
Татары с. Пенделки вывели основную часть посевных площадей (186 десятин) из трехпольного севооборота из-за крайне плохого качества земли, каменистой и песчаной. Засевались поля преимущественно коноплей, рожью, овсом, горохом и просом. Пшеница и гречиха не давали хорошего урожая, и сильно была повержена влиянию погодных условий. Так, татары д. Канадеи раньше засевали пшеницу на залежах, а когда их уничтожили, то пшеницу перестали вообще сеять. Жители Могилок, Средней Елюзани, Большого и Малого Труево вместо пшеницы стали выращивать чечевицу, поскольку она была более выгодна и рентабельна. У крестьян пахотным орудием служила почти исключительно одна соха. Во всем узде во время переписи зарегистрировано всего только 45 железных плугов. Так, в д. Средней Елюзани они служили лишь для обработки (по найму) помещичьей земли. Часто применялись только при распашке земли после корчевания леса и кустарников или лишь для подъема залежей.
Что же касается внешнего быта, хозяйственной деятельности и социально-экономического положения татарских государственных крестьян, то надо отметить, что жесточайшая эксплуатация инородческого крестьянства, непосильные налоги, разорение в результате захвата земель русскими помещиками лучших земель порождали массовое недовольство населения и выливались, как мы уже отмечали, в народные восстания. Русские газеты того времени отмечали: «…Характер построек и жилищ в татарском селении нисколько не отличается с внешней стороны от домов православного населения. Постройки без исключения деревянные, сени большей частью плетневые, у более зажиточных – из кровельного теса; отопление домов частью по-белому, частью – по-черному…Одеждою у татар служит чекмень, или длинный полукафтан и бешмет в виде русской поддевки. Головное покрывало составляет исключительно меховая шапка, называемая «бюрк», и кепечь, имеющая форму шлычки, покрывающий бритый затылок татарина. Во время моления татары надевают чалму, или белую плотную повязку, на ногах имеют легкую обувь – читек (род сапог из мягкой кожи, без каблуков). По занятию татары – хлебопашцы…»[13][14].
Ахать Аитов, краевед
Рафаэль Юсупов, краевед
Статистические данные по Кузнецком уезду свидетельствуют о том, что 99,64 % домов были деревянные. Только 0,24 % были каменные и 0,12 % представляли собой сырцовые мазанки. Всего же по Кузнецкому уезду было всего 57 каменных (кирпичных) домов, причем 30 домов находились в Русском Камешкире и еще 10 в Шемышейке. Более половины из всех домов имели соломенные крыши. Особо удручающе выглядели татарские деревни в Чаадаевской и Шемышейской волости: в этих селениях тесовые крыши имели лишь 25–29 %. В целом инородческое население было намного в худшем положении, чем великороссы. Отмечается, что «культурные» чуваши при этом жили лучше, чем даже великороссы[15].
Татары не прекращали исполнять рекрутскую и лашманскую повинности, обременялись, как и прежде, непосильными окладами и всевозможными поборами, величина которых постоянно увеличивалась. Среди татарского населения Пензенского края к сер. XIX в. выросло имущественное расслоение. В то же время, принявшие крещение татары были приравнены к русскому населению, и они пользовались всеми преимуществами. Обязанность поставлять рекрутов, срок службы которых в армии составлял 25 лет, была крайне обременительной для каждого крестьянского хозяйства, поскольку такие хозяйства часто оставались без необходимых мужских рабочих рук. Но к тому времени уже началось проникновение в деревню товарно-денежных отношений, а подворные земли переходили по наследство, также продавались, покупались и даже закладывались. Все это вместе породило неравенство среди населения – на малоземельных и безземельных крестьян и слои эксплуататоров из среды нарождающейся новой буржуазии. Это первоначальное накопление капитала одних слоев и полное обнищание других породило классовую дифференциацию.
Столыпинские аграрные реформы крестьянского землепользования, как известно, были направлены на ликвидацию крестьянского малоземелья. На 1 января 1914 г. в стране числилось 1254 сельскохозяйственных товарищества, а к 1917 г. было создано около 2100. Революция 1905 г. характеризовалась всеобъемлющим охватом политических стачек и вооруженных выступлений. В ходе борьбы возникли первые советы рабочих депутатов, не имеющих в первое время ни правил их формирования, ни каких-либо общих принципов. Советы руководили стачками, но конечной целью ставили борьбу за свержение самодержавия. Но экономическая слабость обществ не давала возможности широкого развития, поскольку ведение сельскохозяйственных мероприятий в обществах велась исключительно на субсидиях и немедленно прерывалась при ее прекращении. Однако с установлением советской власти артели и коммуны получили наибольшую поддержку. В 1919 г. было издано Положение о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию. Вся земля отныне включалась в единый государственный фонд, который находился в распоряжении наркоматов, а все формы единоличного землепользования рассматриваются как отживающие.
До революции вся Россия хронически голодала, не избежали голода и татарские деревни. Народ вымирал буквально толпами, но учет умерших никто не вел. В ряде районов настоящий голод сопровождался с его последствиями – цингой и тифом. Об этом свидетельствуют исторические источники и архивные документы, которые опровергают сказочки о процветающей России. Так, например, известный писатель А. А. Бушков в своем труде «Россия, которой не было» приводит множество сведений, говорящих о том, что «Россия фактически не вылезает из состояния голода то в одной, то в другой губернии». Автор, в частности, приводит воспоминания А. Н. Наумова, участника борьбы с «самарским голодом» и бывшего министра земледелия в 1915–1916 гг. «Что же мне пришлось увидеть? Россия фактически не вылезает из состояния голода то в одной, то в другой губернии, как до войны, так и во время войны». Видный сановник Ламздорф оставил схожие воспоминания: «От просящих хлеба нет прохода. Окружают повсюду толпой. Картина душераздирающая. На почве голода тиф и цинга». Мало того, министр иностранных дел Гире «в ужасе от того, как относятся к бедствию государь и интимный круг императорской семьи». Царь… не верит, что есть голод! За завтраком в тесном кругу «он говорит о голоде почти со смехом». Находит, что раздаваемые пособия только деморализуют народ, вышучивает тех, кто уезжает в губернии, чтобы наладить помощь. Такое отношение к бедствию «разделяется, по-видимому, всей семьей»… В то время, по воле божией, во всей московской земле наступила такая дороговизна и голод, что подобного еще не приходилось описывать ни одному историку… Так что даже матери ели своих детей; все крестьяне и поселяне, у которых были коровы, лошади, овцы и куры, съели их, невзирая на пост, собирали в лесах различные коренья, грибы и многие другие и ели их с большой жадностью; ели также мякину, кошек и собак; и от такой пищи животы у них становились толстые, как у коров, и постигала их жалкая смерть; зимою случались с ними странные обмороки, и они в беспамятстве падали на землю. И на всех дорогах лежали люди, помершие от голода, и тела их пожирали волки и лисицы, также собаки и другие животные[16].
Татарская деревня в Кузнецком уезде, нач. XX в.
Анализ статистических данных по Саратовской губернии показывает нам объективную картину финансовой несостоятельности большинства татарских семей. Постоянное увеличение налоговых сборов и подушной подати достигло уже к концу XIX в. угрожающих масштабов. Недоимки случались и раньше, но из года в год он накладывались на прежние долги и в большинстве случаев оставались непогашенными. Тяжелое экономическое положение еще больше усугубилось с началом Первой мировой войны. В это время ущемление социальных, этнокультурных и политических прав достигло своего апогея. По этой причине, к начавшимся в 1917 г. Октябрьской социалистической революциям татарское население уже было готово к восприятию лозунгов нового обустройства страны, и подавляющее большинство населения приняло сторону новой власти, даже встало в ее ряды. Надо сказать, что новая советская власть все эти царские недоимки отменила. Осенью 1917 г. большинство крестьянских Советов находилось под влиянием эсеров, но большевики выдвинули требование объединить Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. На очередном III Всероссийском съезде рабочих, солдатских и крестьянских депутатов была утверждена Декларация прав трудящихся и эксплуатируемого народа, по которой Россия становилась Республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Определенными правами и свободой были наделены местные советы, которые все вопросы местного управления решали самостоятельно.
Подведя анализ исторического и хозяйственно-бытового аспектов развития Кузнецкого уезда, будет уместным описать область образовательного уровня крестьянского населения. Прежде всего, надо заметить, что лишь около 25 % семей в Кузнецком уезде имели среди членов семьи грамотного или учащегося. В среднем грамотных людей среди мужчин было 8 % и чуть более 1 % среди женского пола. Лишь каждая 50-я женщина умела писать и читать. По числу семей с грамотными и учащимися первое место принадлежало татарам – более 40 % татарских семей были грамотными, вернее имели хотя бы одного члена семьи грамотного или учащегося. Грамотныхлюдей среди мужчин было более 12 %, и более 3 % женщин обладали грамотой. Процент учащихся из детей школьного возраста среди татар составлял 15–16 %. Из всех 12 волостей Саратовской губернии наилучшее положение занимала Кунчеровская волость – процент семей с грамотными и учащимися составлял 32 %. Наихудшее положение было в Чаадаевской и Шемышейской волости – 15–18 %, ниже была только Наскафтымская волость с 8 %. «Сборник сведений по Саратовской губернии» (1905 г.) показывает: мусульман в губернии – 3.38 %, сельских жителей – 78 %, дворян и духовенства – по 0.4 %. В магометанских школах учились 5578 мальчика и 2 девочки, или 3.32 % от общего числа татар. У евреев грамоте учились 40 мальчиков и 0 девочек – 0.02 %. Мечетей 157, или 717 чел. на одну мечеть. Стоит при этом отметить, что у русского населения уезда разделение по уровню грамотности пролегало на линии разграничения социального статуса крестьян. Крестьяне, которые еще совсем недавно, до 1861 г., были крепостными, помещичьими, были в худшем положении по сравнению с категорией бывших государственных крестьян, поскольку первая группа не имела благоприятных условий для обучения.
Из других же категорий крестьян по количеству грамотных, как мужчин, так и женщин, первое место принадлежало уже не татарам, а государственным русским крестьянам. По относительному количеству учащихся, и мальчиков, и девочек, первое место принадлежало опять татарам, но второе – крестьянам смешанных общин, и только третье и четвертое – русским. По количеству грамотных женщин лучшее положение занимали опять бывшие государственные крестьяне-русские (26,7°/о), затем следовали татары, крестьяне смешанных общин и бывшие крепостные (всего 4 %). Мордва и особенно чуваши одинаково занимали последние места, как среди грамотных, так и по числу учащихся, и мужчин, и женщин. Наибольшее количество девочек среди учащихся наблюдался у татар. Причем наблюдалась интересная, хотя логически и закономерная особенность, когда величина надела землю на семью была обратно пропорциональна уровню грамотности в семьях, особенно среди учащихся: чем больше надел, тем меньше было грамотных. Не менее важную роль на число грамотных семей играла промысловая занятость населения. Понятно, среди торговцев и приказчиков процент грамотных мужчин и учащихся составлял 26 %. За ними следовали с 21 % столяры, слесари, токари, калачники. Чуть меньше, 19 %, было у мельников, маслобойников и сапожников. В худшем положении были бурлаки, дроворубы, нищие, пастухи и санники – от 4 % до 1,6 %, причем процент понижался с преобладанием среди них мордвы.
В 1886 г. всего в уезде было русских 37 школ, как мужских, так и женских, в том числе 6 – в Кузнецке, а остальные – в селениях. Были и смешанные школы, но учились в них только мальчики. Земских школ было всего 23, министерских – 5, частная фабричная (в с. Трескино) – 1, церковно-приходских – 2. Из татарских селений земская школа была лишь в Пенделке, в которой обучались грамоте 30 мальчиков и 15 девочек. В этой школе, по всей вероятности, обучались и татарские мальчики, и девочки. Во всех школах преподавали учителя, учительница была лишь одна в женской школе. Учились в них 1365 мальчиков и 150 девочек. Эти школы открылись в период между 1860 и 1880 гг., лишь 5 школ были открыты до 1850 г. в селениях, где проживали государственные крестьяне. В селениях с крепостным населением, которых было абсолютное большинство в уезде, школ не было.
До 1884 г. в Кузнецком уезде было еще несколько школ, открытых в1860-х гг., но после рассмотрения вопроса местным Земством о передаче школ в ведения духовенства, эти школы были закрыты. Школы в Анненково, Аблязово, Наскафтыме и Плане, построенные на земские деньги, остались в лучших условиях и обустроенных зданиях, а все остальные переходили отныне разряд низшего типа, где вместо учителей преподавали священники, относящиеся к «церковному причту». Такие училища формально не относились к церковно-приходским, но прежние сельские учителя оказались вне зоны действия Земства и оставались без пособий и всякого содержания. Они, понятно, все уволились и переехали в другие уезды. Вместо них пришли так называемые в народе «сертучники» или «народные учителя», которые за ничтожное вознаграждение брались обучать детей, и были гораздо ниже по умственному, политическому и моральному развитию ниже даже церковного духовенства. Эти непродуманные решения Земства нанесли колоссальный урон в образовательном процессе в Кузнецком уезде. Здесь уместно добавить о том, что в русских школах татары практически не обучались, в отличии, например, от мордвы.
Автобиография Сунчелеевой Г. И., из бедняцкой семьи, где указано, что в 1927–1931 г г. училась в Демино, затем 2 года – в Кузнецком педтехникуме. В 1933–1936 гг. работала учительницей в Деминской начальной школе, (ГАПО, Ф-р. 1341, оп. 2, д. 13а.).
Татарские школы-мектебе с недостаточно грамотными муллами-мугалимами, с принципиально неверно выстроенным учебным процессом не желали и не могли дать должного уровня образования. Но малограмотных татар, умеющих только читать и писать, было велико – более 64 %, в то время как у русских (бывших государственных крестьян) этот показатель составлял лишь 28 %. Такое положение сказалось на отсталости татарского населения в области просвещения, которая, надо сказать, гулких эхом доносится до наших дней. Так, отмечает «Статистический справочник», относительно количества грамотных и особенно учащихся у татар «…в силу религиозных требований все или почти все татарские дети известного возраста поучаются грамоте, причем мальчики посещают школы при мечетях, девочки – женщин-наставниц, или же, по крайней мере, те и другие учатся дома; но громадное большинство обучается при этом не читать и писать по-татарски, а только молитвамна арабском языке. Понятно, таким образом, что и в число учащихся, при невозможности для каждого отдельного случая определить характер и объем обучения, попадало при переписи большинство детей школьного возраста и, во всяком случае, не посещающие школы-мектебе. Тоже самое, хотя и в более слабой степени, могло происходить и с грамотными, к которым татары склонны относить и неумеющих ни читать, ни писать по-татарски, но знающих молитвы. Знание русской грамоты среди татар распространенокрайне слабо: таких грамотных зарегистрировано по уезду всего 69 или 4,3 % всех грамотных татар-мужчин.