Евгений Петрович Горохов
Хроники кровавого века 3: война великая

Глава 6

Когда в ясный, солнечный день на Даунинг-стрит Герберт Аксвил вопрошал о Петрограде, столицу Российской империи заволокли тучи. Сырая погода держалась почти весь август. Хмуро было и на душе у Николая II. Он стоял у окна кабинета в Александровском дворце, принимал доклад исполняющего обязанности военного министра генерала Поливанова.

– Ваше величество, положение, создавшееся с боеприпасами угрожающее, – Поливанов захлопнул свою папку, – войска испытывают острую нужду в патронах и снарядах, не хватает винтовок. Это одна из причин, почему мы отступаем под ударами германцев и австрийцев.

– Ваш предшественник Сухомлинов уверял меня, что недостатка в боеприпасах нет, – император отошёл от окна. Закурил папиросу: – Есть сложности с неумением тыловых служб, доставить в войска боеприпасы. Да и сами войска жгут снаряды, почём зря, сверх всякой меры.

– Мне знакома эта точка зрения, – кивнул Поливанов, – рассчитывая потребность в боеприпасах, Главное управление Генерального штаба исходило из опыта русско-японской войны. Однако эта война совершенно другая, потому расход боеприпасов вдвое превышает расчётный. К тому же Генеральный штаб полагал, что война продлиться не более шести месяцев. Касаемо утверждения господина Сухомлинова, что войска сами не могут подвезти боеприпасы, то эта проблема была решена впервые полгода боевых действий. Теперь бесперебойный подвоз боеприпасов тыловыми службами организован, да вот беда, снарядов и патронов нет. Не хватает также винтовок для обучения пополнения в тыловых частях.

– Алексей Андреевич, так что же Генеральный штаб ошибался?! Его вина в снарядном голоде? – император, выкурив одну папиросу, тут же закурил другую.

– Ошибались все, Ваше величество, – развёл руками Поливанов, – я беседовал с главой французской миссии маркизом де Логишем. У них была такая же проблема. Однако французы быстро перестроили свою гражданскую промышленность на военные нужды. Мы же этим до сих пор не озаботились.

– Генерал Сухомлинов уверял, что военные заводы вполне справляются с поставками боеприпасов, – развёл руками царь.

– Странная позиция у господина Сухомлинова, – усмехнулся генерал Поливанов, – когда Великий князь Николай Николаевич ставил его в известность о нехватке снарядов, он неизменно отвечал: «В войсках слишком много стреляют!» В то же время, когда маркиз де Лонгиш, наслышанный о наших трудностях со снарядами, предлагал разместить военные заказы на заводах Франции и Великобритании, Сухомлинов неизменно отвечал: «Русская армия получает всё необходимое».

– Оставим Сухомлинова в покое, – поморщился император. Он затушил сигарету в пепельнице: – Что вами сделано для решения этой проблемы?!

– Сейчас разместить заказы во Франции и Великобритании не получится. Немцы беспрестанно атакуют, и союзники едва успевают производить снаряды для себя.

– Каков же выход?

– Мы разместим заказы на американских заводах, – ответил Поливанов, – однако это полумера. Необходимо налаживать производство в России! Для координации усилий в этом направлении, необходимо учреждение особого совещания по обороне государства.

Генерал Поливанов достал из своей папки лист бумаги и подал Государю:

– Вот список лиц, которые должны туда войти.

Николай II прочитал фамилии, положил бумагу на свой рабочий стол:

– Я согласен, – он взял перо и расписался. Подойдя к Поливанову, протянул бумагу: – Как долго Алексей Андреевич вы будете решать проблему со снарядами?

– Нам потребуется не менее года Ваше величество, – генерал положил в папку подписанную царём бумагу. – Пока же, я прошу не предпринимать никаких решительных действий на фронте.

– Это невозможно! – воскликнул император. Он прошёлся по кабинету: – Мы должны выполнять взятые на себя союзнические обязательства.

Николай II достал портсигар и закурил:

– Впрочем, это уже не ваше дело, а Верховного главнокомандующего, – он посмотрел на Поливанова, – что ж Алексей Андреевич, я вас больше не задерживаю.

Генерал Поливанов поклонился и вышел из кабинета, после него император принял обер – прокурора Священного Синода⁷⁵ Самарина. Тот отвечал за военные госпитали. Закончив доклад, Самарин сказал:

– Государь, вот уже несколько лет, население России гнетёт горькая мысль, что подле Вас находится недостойный человек. Все его поступки, да и вся жизнь на виду русского народа. Он пытается оказывать влияние на дела церкви и государства. Это кощунственно!

«Ну вот, завёл свою шарманку против старца Григория! – Николай II, достал портсигар из кителя. Император не хотел курить, но Самарин изрядно подпортил ему и так не слишком хорошее настроение, упомянув, о Распутине. Прикурив папиросу, царь усмехнулся: – Несносный человек этот Самарин! То ему Горемыкин не нравится, теперь на старца Григория ополчился. Господи, как мне надоели все эти дрязги!»

Он вспомнил, что месяц назад, когда Самарин вступил в должность обер – прокурора Священного Синода, то сразу принялся критиковать Председателя Совета министров Горемыкина, в том, что действия правительства порождают спекуляцию и рост цен в стране.

Во время войны, начались перебои с поставкой продовольствия. Правительство ввело жёсткие ограничения на некоторые продукты, и они вовсе пропали. По инициативе Горемыкина, установили фиксированную цену на хлеб, а на реализацию муки нет. Владелец пекарни на продаже хлеба имел 10% прибыли, а сбыв мешок муки на рынке, получал 500%. Отсюда перебои с хлебом. Чтобы бороться со спекуляцией, нужны были жёсткие, но хорошо просчитанные меры, но Горемыкин организовать такую работу не мог. Иван Логгинович был подстать Государю, тем и угоден ему, ибо Николай II невеликого государственного ума, и не терпел мудрых людей подле себя. Вдобавок Горемыкин весьма дружен со старцем Григорием, тем самым мил государыне Александре Фёдоровне. Царь жену любил, поэтому критику Ивана Логгиновича воспринимал болезненно. Как только Самарин заикнулся о Григории Распутине, император возненавидел обер – прокурора Синода.

«Господи, как мне надоели эти интриги! – размышлял Николай II, оставшись в кабинете один. Он вновь закурил: – С Самариным тут всё ясно, его Николаша подзуживает».

Императору пришла в голову простая мысль, которая, как ему казалось, решит все его проблемы:

« Я сниму Николашу с поста Верховного главнокомандующего, и сам возглавлю армию! Царь во главе воинства, одно это сплотит армию, и она будет лучше воевать».

Как всё просто! В армии нехватка снарядов и патронов, снабжение войск ужасающее. Хитрые фабриканты, чтобы получить дополнительную прибыль на военных заказах, ставили картонные подошвы в сапогах, обтягивая их кожей. Такие сапоги рзваливались в первый же день носки. В мясные консервы для армии пихали отходы: коровьи хвосы и лёгкие, выдавая всё это за первосортное мясо.

Солдаты на передовой голодные и босые, а от долгого сидения в окопах ещё и завшивевшие, но как только они узнают, что царь возглавил армию, забудут все трудности и пойдут бить врага. Мысль не слишком умная, но глуповатый государь, от неё повеселел. Он любил офицерскую среду, там ему было проще, а главное, в Ставке не так часто будут докучать министры с разными проблемами. Из Петрограда в Барановичи не слишком поездишь, как в Царское Село.

«Николашу отправлю наместником на Кавказ, – решил император, – сообщать письменно о моём решении не буду».

Настроение у Николая II улучшилось, и он, насвистывая романс «Мадам Лулу», отправился пить чай в покои государыни.

«Хорошо, что я назначил генерала Алексеева начальником штаба Ставки, – размышлял Николай II, шагая по коридору Александровского дворца, – это опытный генерал, и он окажет мне помощь в управлении войсками».

В покоях императрицы сидел старец Григорий в компании с фрейлиной Вырубовой.

Анна Вырубова уже не была фрейлиной государыни, так как эту должность при дворе могут занимать лишь незамужние девицы. В 1904 году тогда ещё Танаева, Анна служила фрейлиной императрицы Александры Фёдоровны, и они подружились. Через три года Анна вышла замуж за лейтенанта Русского императорского флота Александра Вырубова. Этого человека можно было считать везунчиком: он два раза был на волосок от гибели. Александр Вырубов служил на броненосце «Петропавловск». В марте 1904 года, во время русско-японской войны этот броненосец подорвался на японской мине и затонул. Из девятисот человек команды, уцелело лишь несколько счастливчиков, включая лейтенанта Вырубова.

Он был направлен вахтенным офицером на крейсер «Светлана», принимал участие в Цусимком сражении. В том бою крейсер был в упор расстрелян японскими кораблями, лишь на минутку Александр отлучился с капитанского мостика, и туда угодил японский снаряд, все погибли, а он уцелел.

Эти передряги сильно сказались на психике Александра Вырубова – он сделался раздражительным и злым, вдобавок стал импотентом. Всякий раз после неудачной попытки в постели, он избивал свою молодую жену. Кончилось тем, что, непрожив и года в браке, Анна Вырубова ушла от мужа. Императрица Александра Фёдоровна жалела бывшую фрейлину, и та часто навещала царскую семью. Во дворце Анну по привычке именовали «фрейлиной Вырубовой». Когда появился Гришка Распутин, Анна Вырубова подружилась с ним. Людская молва утверждала, что она была его любовницей, но это не так, в эммиграции, в Финляндии, Анна Вырубова, что бы опровергнуть эти сплетни, прошла гинекологическую экспертизу – оказалось, что она девственница. Однако это дорогой читатель к нашей истории никакого отношения не имеет, вернёмся в дождливый августовский день 1915 года и пройдём за Николаем II в покои императрицы.

– Старец Григорий, я принял важное решение! – воскликнул император. Он был возбуждён, подойдя к креслу, где сидел Гришка, (а тот и не соизволил встать при появлении царя, как этого требует придворный этикет), Николай II, склонив голову, произнёс: – Благослови старец.

– Да укрепит Господь твои силы, батя, – перекрестил Гришка, царский лоб, – сказано в Писании: «Воля Божье, есть освящение Твоё». Даст тебе Боженька знак, если правильно решение твоё. Коли завтра развеется хмарь небесная, это будет весть тебе батя, что по Божьему дозволению поступаешь.

Утром следующего дня Николай II проснувшись, бросился к окну – на безоблачном небе сияло Солнце. В прекрасном настроении император после обеда, погулял в парке Александровского дворца со старшей дочерью Анастасией, потом катался на байдарке. В шесть часов вечера флигель – адъютант полковник Мордвинов доложил, что прибыл Председатель Совета министров Горемыкин.

– Иван Логгинович, я принял решение возложить на себя обязанности Верховного главнокомандующего, – первым делом сообщил ему император.

– Ваше величество посмею возразить, решение это несвоевременное, – поклонился Горемыкин, – прошу вас выслушать мнение министров по этому вопросу.

– Когда?

– Через два дня мы сможем собраться.

– Хорошо, – кивнул император, – через два дня я с семьёй буду в Петрограде.

Видя решительность царя, Горемыкин окончательно расстроился и не смог сделать доклад.

Через два дня царская семья прибыла в Петроград. На обед в Зимний дворец приехала Анна Вырубова. Заседание Совета министров было назначено на шесть часов вечера. Узнав от подруги – императрицы, что царь решил возглавить армию и теперь идёт на «битву» с министрами, Вырубова сняла с шеи иконку Николая Чудотворца.

– Государь, возьмите этот образок, он освещён старцем Григорием, – подошла она к царю.

– Мне пора, – кивнул император, пряча иконку в карман кителя.

– Будь сильным Ники! – напутствовала мужа императрица Александра Фёдоровна. Она поцеловала его в щёку: – Не поддавайся им.

– Ты же знаешь меня дорогая, если я что решил, меня уже не переубедишь, – улыбнулся царь.

Фрейлина Вырубова осталась в Зимнем дворце ждать возвращение царя. Тот приехал в одиннадцать часов вечера в крайне возбуждённом и радостном состоянии. Он метался по покоям императрицы, садился, но ненадолго, потом вскакивал и начинал ходить.

– Я был непреклонен, – сообщил он, наконец, перестав бегать. Государь уселся в кресло, вынул портсигар и закурил. Расстегнув две верхних пуговицы на кителе, провёл ладонью по шее, и рассмеялся: – Смотрите, как я вспотел!

Он достал иконку из нагрудного кармана кителя, протянул Вырубовой:

– Я всё время держал этот образок в левой руке.

Император вздохнул:

– Сколько скучных и длинных речей мне пришлось выслушать от этих министров! Но я сказал им: «Господа! Моя воля непреклонна, я уезжаю в Ставку через два дня!»

Император затянулся папиросой, и рассмеялся:

– После этого вид у некоторых министров был такой, словно на них ушат воды вылили.

Было от чего приуныть министрам, они в отличие от глуповатого Самодержавца понимали, что в это непростое время, когда идёт война, а депутаты Государственной думы развязали дрязги и тормозят и без того не слишком эффективную работу правительства, император решает покинуть столицу. В его отсутствие пойдёт разлад в управлении государством. Самое обидное было то, что в Ставке от царя толку никакого. Командовать будет генерал Алексеев, а управлять Российской империей теперь некому. Вот так Николай II сделал третий шаг к дому военного инженера Ипатьева в городе Екатеринбурге.

Первый шаг: в январе 1905 года царь отказался встретиться с депутацией рабочих, и сбежал в Царское Село. После чего войска расстреляли в Петербурге мирную демонстрацию рабочих. Этот день, девятое января 1905 года вошёл в историю России как «Кровавое воскресенье». Тогда винтовочные залпы выбили из русского народа вековую веру в царя – батюшку, и началась первая русская революция 1905 – 1907 годов.

Второй шаг Николай II совершил в июле 1914 года, необдуманно ввязавшись в Первую мировую войну. В августе 1915 года уехав из Петрограда в Барановичи, император сделел третий шаг, он полностью утратил контроль над столицей, да и всей Россией. В Ставке, Николай II ничем не руководил. Он не имел опыта управления войсками, так как в свою коротенькую военную карьеру, длившуюся всего два месяца, успел покомандовать эскадроном лейб-гвардии гусарского полка.

В России весть о том, что царь отбыл в Ставку, разнеслась в день его отъезда. В Москве, в Петроверигском переулке находилась квартира бывшего городского головы⁷⁶ Николая Ивановича Гучкова. Его жена Вера Петровна, урождённая Боткина, была дочерью лейб-медика Николая II, и ей принадлежала эта московская усадьба. К Николаю Гучкову приехал его брат Александр.

– В Москве только и разговоров об отъезде Государя в Ставку, – за чаем сказал хозяин, – все наперебой твердят, что это подымет боевой дух армии.

– Вряд ли, – усмехнулся Александр Гучков, – царь покажет генералам и офицерам свою умственную немощность. Однако это даже хорошо.

– Не понимаю тебя! – воскликнул Николай Гучков.

– Я близко знаком с генералом Алексеевым, мы не раз разговаривали с ним на тему, что это ничтожество Николай Романов не может управлять такой великой страной как Россия, и его нужно сбросить с трона.

– Что же Алексеев?

– Он корректный человек и верен присяге, – Александр Гучков отпил чай из чашки, – однако теперь, когда он каждый день будет сталкиваться с этим примитивным государём, генерала Алексеева будет легче убедить, встать на нашу сторону. За ним пойдёт вся армия, тогда мы отрешим Николая Романова от власти в пользу его сына. Если у нас будет конституционная монархия, мы легко наведём порядок в стране.

– Ты говоришь так, словно у нас мирное время! – изумился Николай. Он поставил свою чашку на стол: – Не забывай, мы воюем с немцами.

– Да с Германией, – задумчиво проговорил Александр Гучков. Он усмехнулся: – Интересно, когда немцы узнают, что Николай II возглавил армию?

Начальник отдела III B (разведка и контрразведка) подполковник⁷⁷ Вальтер Николаи получил сведения о том, что русский царь возглавил армию, спустя два дня, после того как Николай II приехал в Барановичи.

На очередном докладе он сообщил об этом генералу Эриху фон Фалькенхайну.

– Отлично! Лучшей ситуации нам и придумать сложно, – обрадовался тот.

– В Ставке русских всем командует генерал Алексеев, – сообщил подполковник Николаи, – он не позволит императору вмешиваться в управление войсками. Однако выгоду от приезда Николая II в Могилев мы получить сможем.

– Каким образом?

– Думаю нам необходимо согласиться с планом Парвуса, – ответил Николаи.

Александр Гельфанд (в газетах он подписывался псевдонимом «Парвус», в переводе с латинского языка «молодой»), русский социал-демократ. В 1905 году вместе с Троцким пытался организовать восстание в Петербурге. После подавления революции перебрался из России в Берлин, где стал литературным агентом Максима Горького. Присвоив его гонорар за постановку пьесы «На дне» в германских театрах, сотрудничество с писателем прекратил. Когда Максим Горький стал требовать деньги, Парвус чтобы избежать судебного преследования, сбежал в Вену. Там, он связался с младотурками, и когда те пришли к власти в Османской империи, в 1908 году перебрался в Константинополь.

Устроился экономическим обозревателем в журнал «Молодая Турция». В 1911 году был завербован военно-морским атташе Германской империи Хансом Хандеманом. Освещал для отдела III B Большого Генерального штаба кайзеровской армии события в Османской империи, работал представителем заводов Круппа, занимался поставками зерна для османской армии, и сколотил себе немалый капитал.

Когда началась война, Парвус решает заработать в десятки раз больше, чем имел от торговли зерном и металлом. В январе 1915 года в Константинополе он встретился с германским послом Гансом фон Венгенгеймом, и предложил ему вывести Россию из войны, устроив там революцию. На это дело Парвус просил пятнадцать миллионов золотых германских марок. Венгейнгейм согласился с его планом, и направил сообщение о Парвусе в Берлин. Александру Гельфанду, он предложил перебраться в Европу. Тот приехал в Швейцарию, где намеревался встретиться с Лениным.

В феврале 1915 года Владимир Ульянов (Ленин) жил в Берне. Там Парвус первым делом разыскал социал-демократку из фракции меньшевиков Катю Громан, попросил её дать адрес квартиры Ленина. Та ответила, что адреса не знает, но дом где он живёт, покажет визуально. Катя и Парвус пошли туда и по дороге встретили бывшего эсера, ставшего социал-демократом Артура Зейфельдта. Катя сказала ему, что им нужен Владимир Ленин, и тут же на улице познакомила Артура с Парвусом. Зейфельдт ответил, что они с Лениным должны идти обедать в студенческую столовую. В это время, из-за угла вышли Владимир Ленин, Надежда Крупская и Владислав Каспарянц – студент юрист, из Бернского университета.

Парвус сообщил Ленину, что имеет к нему предложение, и они втроём (Ленин, Парвус и Крупская) отправились на квартиру Владимира Ульянова.

Каспарянц и Зейфельдт пошли обедать, а Катя Гросман по своим делам. Терзаемый любопытством Артур Зейфельдт быстро поел и побежал к Ленину, но застал там лишь Владимира Ильича и Надежду Константиновну Крупскую

– А где Парвус? – спросил Зейфельдт.

– Я его выставил, и просил больше с такими авантюрными предложениями мне не докучать, – ответил Ленин.

Он рассказал, что Парвус приехал к нему с предложением сотрудничества от германского Генерального штаба, говорил, что немцы согласны дать денег на устройство революции в России.

Владимир Ульянов прекрасно осознавал опасность сотрудничества с немцами, в то время, когда Россия воюет с Германией. Он не пошёл на сделку с Парвусом. На следующий день, в газете «Социал-демократ» Владимир Ленин опубликовал статью «У последней черты», в которой писал: «Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции, опустился теперь в издаваемом им журнале «Колокол» до последней черты. Он лижет сапоги Гинденбургу, уверяя, что немецкий Генеральный штаб выступил за революцию в России».

Эта статья Ленина была прямым указанием всем большевистским организациям не идти на контакт с Парвусом. Однако в отделе Вальтера Николаи, а также в министерстве иностранных дел Германской империи, русских большевистских газет не читали, и когда Парвус сообщил, что Владимир Ленин согласен на сотрудничество, возликовали. К нему прикрепили куратора – Ульриха фон Брокдорф – Ранцау, посланника МИД Германии в Копенгагене. Тот выдал один миллион марок золотом, которые Павус присвоил себе, уверив, что всё переправил в Россию, на революцию. Брокдорф-Ранцау бодро доложил в Берлин, что дело пошло.

Однако сейчас в здании возле моста Мольтке, (там находился Большой Генеральный штаб), генерал Фалькенхайн не был рассположен говорить о революции в России:

– Хорошо подполковник, Парвус, это отдалённая перспектива, – генерал подошёл к стене, где были развешены карты фронтов. Он отодвинул занавеску, закрывавшую одну из карт: – Сейчас нам необходимо заняться более неотложными делами.

Генерал провёл рукой по конфигурации Восточного фронта:

– Фельдмаршал Гинденбург в течение июля – августа стремясь рассечь и уничтожить русские войска, развернул наступление на Вильно,⁷⁸ однако русские умело маневрируя, отходят и избегают окружения.

Фалькенхайн вздохнул:

– Русские могут себе позволить такую роскошь, отдавать большие территории. Наши фланги сильно растянулись. На юге, на реке Днестр, австрийцы, не выдержав атак русских, отходят. Это создаёт угрозу Восточному фронту. Мы вынуждены срочно усиливать австрийскую армию, германскими корпусами. При этом у австрийцев отвратительно поставлена разведка.

Генерал указал карандашом на карту:

– Вот здесь в районе Луцка,⁷⁹ русские наносят австрийцам довольно чувствительные удары. Вам подполковник надлежит прояснить ситуацию с расстановкой русских сил возле Луцка. Разведке австрийцев, я доверять не могу.

Вернувшись к себе, Вальтер Николаи вызвал капитана Бухайна, в чьём ведении была картотека русских агентов.

– Карл, нам нужно осветить ситуацию с войсками русских в районе Луцка. Посмотрите, кто из агентов сможет сделать это?

Через час капитан Бухайн, доложил Вальтеру Николаи, что для этих целей подходит агент В-23. Под этим кодом в отделе III B был зарегистрирован штабс-капитан российской армии Виктор Иванов. Он служил офицером для поручений в 82-ой пехотной дивизии.

Штабс-капитан Иванов (агент В-23) получил указание от своего связного в сентябре. В это время в районе Луцка началась передислокация частей, потому он задержался с отправкой донесения немцам. Двадцатого сентября начальник штаба дивизии подполковник Рот, дал указание Иванову выехать в деревню Цуманы.

– Межу Цуманами и Карпиловкой занимают позиции, вновь прибывшие пятый Уральский казачий полк и триста двадцать шестой Белогарайский пехотный полк. Поезжайте туда штабс-капитан и определите на месте их стыки.

Полковник Шипов, командир 5-го Уральского казачьего полка, выслушав штабс-капитана Иванова, вызвал командира пулемётной команды Балакирева.

– Вот что хорунжий, ступайте к соседям и увяжите фланги и сектора обстрелов. Потом составьте схему и пришлите её в штаб с вестовым, – распорядился он.

– Слушаюсь, господин полковник! – козырнул Андрей Балакирев и вышел из блиндажа.

Взяв с собой Антипа Карнаухова, смешливого казака из Гурьева, Андрей направился на холм, располагавшийся за деревенькой Цумань. Там были окопы пехотного полка, его командир полковник Чижевский, отправил с Балакиревым поручика Распопова, а тот возьми и заяви:

– Слушай подпоручик, мне ещё роту в окопе размещать, дел вот, – он провёл ребром ладони по горлу, – я дам тебе своего унтер-офицера. Он у меня парень толковый.

– Как скажешь, – пожал плечами Балакирев.

– Семихватов, мигом ко мне Чапаева! – крикнул поручик своему вестовому.

Пришёл невысокий унтер-офицер со щегольскими усиками.

– Василий Иванович, сходи с подпоручиком, определи стыки на флангах, – не то приказал, не то попросил Распопов.

Между двумя полками проходил неглубокий овраг.

– Ночью тут аккуратно между нами можно проскочить, – Балакирев сдвинул фуражку на затылок. Он набросал схему и передал её Карнаухову: – Вот что Антип, бумагу передай полковнику, в ней всё подробно описано. Потом дуй в нашу команду, скажешь Сергееву, что я приказал его пулемётному расчёту прибыть ко мне. Приведёшь их сюда.

Полковник Шипов, прочитав бумагу, велел Карнаухову передать хорунжему, чтобы остался со своими пулемётчиками возле оврага.

– Не ровен час, австриец по этому овражку к нам в тыл влезет, – вздохнул он.

Распопов предложил Андрею ночевать в его землянке, но она была далеко от оврага.

– Господин подпоручик ночуйте в нашей землянке, – улыбнулся Чапаев, – у нас по приказу командира роты, два унтер-офицера ночью в окопе должны находиться, так что я сегодня один в землянке.

– Раз приглашаешь в гости, грех отказываться, – кивнул Андрей.

Чапаев оказался радушным хозяином, бутылку вина на стол выставил.

– За знакомство господин офицер, – улыбнулся он. Потом посмотрел в глаза Андрею: – Али побрезгуете?

– Да я и сам недавно офицером стал, до этого простым казаком был, – улыбнулся Андрей.

– Из казаков, стало быть, – Чапаев вытащил пробку из бутылки. Разлил вино по кружкам: – А разговариваете как образованный барин.

– Институт в Петербурге закончил.

Чапаев взял в руки кружку:

– Ну, давайте Ваше благородие выпьем, за то, чтобы живыми с этой войны вернуться.

Закусывали яблоками, которых в местных садах было полно.

– А жена у тебя господин подпоручик из образованных будет?

– Нет, жена у меня из рабочих, – Андрей надкусил яблоко.

– Ишь ты из рабочих! – удивился Чапаев. Он налил вина в кружки: – А как родитель твой отнёсся к тому, что ты не своего сословия жену взял.

– Из дома выгнал, – усмехнулся Андрей.

– Да, разным боком у людей жизнь поворачивается, – задумчиво произнёс Чапаев. Он поднял свою кружку: – Ну, твоё здоровье господин подпоручик.

Выпив, продолжил:

– Я ведь тоже на своей Пелагее против отцовской воли женился. Сам я плотник, у нас семейная артель была, ну а Пелагея поповская дочка.

Чапаев рассмеялся:

– Ох, и костерил меня папаня! Она говорит избалованная, не ко двору нам. Её родители меня тоже не приняли. Оно и понятно, к чему им такой зять. Наперекор всем мы с Пелагеей обвенчались. Привёл я её женой в отчий дом, и смирились мои родители.

Вздохнув, унтер-офицер продолжил:

– Хорошо мы с Пелагеюшкой жили, детки у нас народились, сын и дочка.

– Всё же приняли твои родители невестку?

– А куда им деваться?! – усмехнулся Чапаев. Он почесал затылок: – Принять-то приняли, да невзлюбил мой родитель Пелагеюшку. В каждом письме она на него жалуется.

– Ты писал отцу, что б ни обижал Пелагею?

– А как же! – усмехнулся Чапаев. Он откусил яблоко: – В каждом письме прошу батю, не притесняй мою жену.

–А отец что?

– Пишет, дескать, она паскуда перед каждым мужиком юбкой крутит.

– А вдруг это он со зла?

– Всё может быть, – вздохнул Чапаев. Он встал: – Хорошо мы с вами поговорили Ваше благородие, душевно, однако спать пора.

Вероятно, австрийцы знали, что на позиции против них встали новые части. В четыре часа утра они атаковали, пытаясь по оврагу зайти в тыл к русским. Казак пулемётной команды Сергеев их вовремя заметил и открыл огонь из своего «Максима».

– Отсекай их, не давай отходить назад! – крикнул Балакирев, выскочив из блиндажа.

Австрийцев в овраге было не меньше роты, нарвавшись на огонь русского охранения, они сообразили, что атака не удалась, и стали отходить, но пулемёт Сергеева не давал уйти. Человек двадцать залегли в овраге, который стал для них западнёй.

– Братцы! Айда пленных брать, всем Георгиевские кресты будут! – вскочил на бруствер Чапаев. Он побежал вперёд, за ним выскочила вся рота. Тут же по окопам русских ударила австрийская артиллерия, однако пехотинцам удалось взять в плен двенадцать австрийцев, среди них лейтенанта. Чапаев при отходе в окопы был ранен в правую руку.

– Я же плотник! Как мне теперь без руки-то?! – всё вздыхал он, пока солдат-санитар перевязывал его.

– Может всё обойдётся с рукой Василий Иванович, – утешал его поручик Распопов. А что он ещё мог сказать?!

После этого боя, австрийцы поняли, что атаковать русских через овраг бессмысленно и успокоились. Изредка постреливали по позициям русских, те вяло били в ответ. Пошла унылая окопная жизнь: со вшами и вонью от грязных портянок. В начале октября зарядили дожди, стало сыро и тоскливо. Единственная отдушина в этой хандре – письма из дома. Пятнадцатого октября Андрей получил весточку от младшего брата Фёдора, воевавшего на Кавказе.

Офицеры в землянке играли в карты, а Андрей уселся писать ответ брату.

«У нас неделями идут дожди, воды в окопе по колено, – сообщал он, – мы вкушаем все прелести фронтовой жизни: грязь, сырость и уныние».

– Опостылели эти карты!– вздохнул сотник Витошнов, швырнув карты на сколоченный из досок стол. Он встал и подошёл к двери блиндажа, толкнул её, из кармана кителя достал папиросы: – Слушай социалист, а здесь, пожалуй, похуже, чем в Швейцарии будет.

Социалистом в полку звали подхорунжего Гомоляко. Тот, будучи иногородним⁸⁰ после окончания Нижинской классической гимназии, поступил в Императорский университет Святого Владимира.⁸¹ В 1910 году Василий Гомоляко за участие в студенческих волнениях был исключён из университета, и уехал в Женеву, где поступил в университет. Только окончил учёбу, началась война. Он вернулся в Россию, вступил в сословие казаков и был призван на войну. В Уральске попал в первую учебную сотню и был направлен в Казанскую школу прапорщиков. В полк прибыл совсем недавно, служил в сотне Витошнова. Тот ему и дал прозвище «Социалист».

– Да уж там повеселее будет, чем здесь, – отозвался Балакирев. Он вложил письмо в конверт и обернулся к Гомоляко: – Я прав Василий Павлович?

– Это с какой стороны посмотреть, – улыбнулся подхорунжий, – хоть у нас и тоскливо, но основные события развернуться здесь, в России.

Гомоляко махнул в сторону двери блиндажа:

– В Швейцарии среди эмигрантов пустые склоки да разговоры, – рассмеявшись, он закончил, – одним словом, там скука смертельная.

– В чистом исподнем и свежих носках, я согласен и поскучать, – Витошнов выбросил окурок в окоп. Он улёгся на свой топчан: – В Швейцарии, наверное, сейчас солнечная погода, люди в кафе сидят.

Он закрыл глаза и чему-то улыбнулся, может, представил себя в швейцарском кафе.