М. Лютый
Вятичи

– Куда ехать-то? – опять жалобно простонала супруга.

– Опять к полянам подадимся. Там теперь хазары правят. А с хазарами я договорюсь…

– А может там детишек заведём? Спокойной жизни хочется.

– Рожай, кто тебе мешает? С тем серебром, что я накопил за эти годы, можно и боярином стать, и жить припеваючи.

Глава 4

– Ты чего такой смурной? – спросил Сивояр Василя, как только они вышли из ворот града.

– Агапе домой не вернулась. Думал, что в граде задержалась, да не нашёл её здесь.

– Нечего здесь её искать, – угрюмо поведал Вячеслав. – У хазар она, и Млада тоже. Спасать их надо, дядько Василь! Всех надо! Я Житко и Путяте обещал через два дня догнать их с воинами, да где ж их теперь взять?

– С такими воинами как у Воиста сам в полон попадёшь, – скривился Сивояр.

– Так что же делать, дядько Василь? Пропадут они вдвоём. Да и полон тоже…

– А ты о чём думал, когда их вдвоём посылал? – спокойно спросил Василь.

– О том, чтобы следы хазар не потерять.

– Это правильно. А дальше?

– А дальше скорей воинов собрать и полон отбить.

– И всё? – улыбнулся Василь.

– А о чём ещё?.. – недоумённо спросил Вячеслав.

– Обо всём надо думать. Даже о том, как может поступить враг.

– Пока мы думать будем, хазары всё дальше и дальше от нас становятся.

– Может быть, это даже к лучшему.

– Как это – к лучшему? – растерялся Вячеслав.

– Вот ты мне скажи: сколько дней могут продержаться одни Житко и Путята?

– Да сколько хочешь, если на хазар не нарвутся. В реке рыбу поймают, лук есть – дичь подстрелят.

– Значит, о них пока можно не беспокоиться. А вот будь ты на месте хазар, то ожидал бы погони?

Вячеслав молча кивнул головой, не понимая нить рассуждений Василя.

– Первые дня два обязательно опасался бы, а потом успокоился бы, а на пятый бы день и расслабился. А тут и мы как раз…

– Кто это – мы?

– Я, ты. Сивояр, ты со мной?

– Разве я тебя одного отпущу!

– И я! – вскинул голову Векша.

– Вот видишь – нас уже четверо.

– Я видел – хазар много. А может их десятков пять?

– Вот ты представь, Вячеслав. Набрали бы мы воинов человек сто и догнали бы хазар. Одолели бы мы их?

– Конечно одолели бы.

– А могли бы хазары, увидев, что нас больше, порубить полон? То-то же. Думай, думай всегда, что бы ни случилось, и как бы ни тяжелы были обстоятельства.

– Дядько Сивояр тоже говорит, что думать надо всегда. Страшно мне. Вернее не то, что мне страшно, – поправился Вячеслав, – а то, что сомневаюсь я, что удастся освободить полон. Ведь хазар много…

– Как говорил один из моих учителей: для человека, который скачет на спине льва, – самое страшное остановиться.

– А кто это – лев?

– Да такая большая дикая кошка ростом с медведя. А вот насчёт твоего страха или сомнения я расскажу одну историю. У древних греков было сказание об одном богатыре Антее, которого никто не мог одолеть. И вот нашёлся один богатырь, которого звали Геракл, который понял, что силы Антею дает земля-матушка. Приподнял Геракл Антея над землей, так и ослаб враз Антей. Так и мы постараемся выбить землю из-под ног хазар.

– Как это?

– Пока не знаю, но, думаю, придумаем чего-нибудь. Не всегда человек знает, на что способен. Вот ты, Вячеслав, убил двоих хазар. А знаешь, что это воины из бессмертной тысячи самого кагана?

– Дядька Василь, а ты как об этом узнал?

– Хазарин один рассказал, – усмехнулся Василь.

– Какой хазарин?

– Мы с дядькой Василём Святозара и Сфирько пришли забирать, а там четверо хазар. – пояснил Векша. – Двоих дядька Василь из лука подстрелил, а остальные двое ускакали. Один раненый оказался. Он нам и рассказал.

– А сейчас он где?

– Да что же ты думаешь, – опять усмехнулся Василь, – я его всё время с собой таскать буду? Как говорили латины: «горе побеждённым».

– Значит, на двоих хазар стало меньше? – воодушевился Вячеслав.

– Война легка только для зрителей, – вздохнул Василь. – Конечно, самая лучшая битва – это та, которую ты выиграл, не сражаясь. Но не всегда так бывает. Большинство битв выигрывают те, у кого есть цели, за которые они готовы сложить свои головы. Какие цели у хазар? Награбить, взять в полон, мошну свою набить серебром. Смогли бы они броситься в бой как Вячеслав? Вряд ли. А почему?

– Родичи потому что, – ответил Векша.

– Вот я об этом и говорю.

– Так что делать будем, Василь? – промолвил до сих пор молчавший Сивояр.

– Я не думаю, что они полон поведут к сарацинам или в Итиль, – больно долго и хлопотно. Скорее всего – в Сурож или Корсунь. В этих городах самый большой торг рабов. В любом случае они Звериного брода не минуют, а там мы их и встретим. У тебя ладья на ходу?

– Всё уж готово, – вальяжно проговорил Сивояр. – И проконопачена, и просмолена, и парус починил.

– А как же кони? Ведь в степи без коней никак… – Вячеслав знал ответ на свой вопрос, но спросил просто так, желая ответом Василя подтвердить свои мысли.

– Хазарские возьмём. В волчьей стае надо быть волком, а кто им не станет, того волки загрызут, – в ответе Василя сквозила такая уверенность, что Вячеслав уже не сомневался, что всё будет так, как он говорит.

– Ты, Сивояр, после тризны подгони ладью к оврагу, что выходит к реке напротив моего дома, – продолжил Василь. – Да старайся, чтобы не видели тебя. Ни к чему это.

– О чём это он? – Вячеслав толкнул локтем друга. – Какая тризна? У нас всё сгорело.

– Мужики из града пришли помогать убиенных собрать, да брёвен приготовить для костра. От них и узнали, что ты в темнице с дядькой Сивояром. А для стравы дядька Василь кабанчика дал. Мужики уже, наверное, приготовили всё.

Векша был прав. На поляне недалеко от землянки, в которой спал опоенный травами и перевязанный Зимавой Станко, на сложенных брёвнах, обложенных хворостом, лежали все погибшие от хазар жители деревни. Большинство из них были родичи Вячеслава. Несколько выживших детей, успевших скрыться в лесу, сиротливо прижимались к взрослым, которых было совсем немного. В основном это были мужики из града, да несколько человек из дальних деревень, до которых не добрались хазары.

Сивояр подтолкнул Вячеслава к кострищу:

– Поджигай, Вячеслав! Станко немощный, а после него из мужчин сейчас самый старший в роду – это ты. Тебе и поджигать.

Оказывается, все ждали его. Руки родичей принимают на свет рождающегося младенца, руки родичей должны отправить к богам и покинувших этот свет. Эти невидимые кровные узы крепко-накрепко привязывают между собой людей в роду, делая каждого из них ответственным за жизнь и смерть близких.

Вячеславу стало горько в груди. Он представил, что зажжённый им огонь унесёт в небо всех убитых из рода его деда Голуба, а также из прибившихся к их роду и живших вместе с ними жителей деревни. И никогда он больше не увидит ни свою мать, ни Сфирько, ни мужа Жилены Святозара, ни других погибших. От этого горестного волнения у него проступили слёзы и, он никак не мог выбить искру кресалом. Наконец искра попала на сухой мох и не потухла. Вячеслав нагнулся и осторожно подул, подкладывая кусочки бересты. Появился маленький дымок, а затем и огонь. Загорелись тонкие ветки, а затем и толстые ветви хвороста, которым были обложены брёвна. Огонь разгорался и поднимался всё выше и выше. Вовсю занялись смолистые брёвна, и в небо устремился чёрный дым.

Вячеслав смотрел на разгорающийся костёр и понимал, что не вернёшь уже то время, когда за него всегда всё решали старшие. Неизвестно – выживет ли Станко? А пока он – глава этого разгромленного хазарами рода у этого разгорающегося костра дал слово не лить слёз, как бы ни сложилась судьба.

Толчок в плечо вывел его из забытья. Рядом стоял Векша и протягивал ему чашу и кусок запечёного кабаньего мяса. Вячеслав машинально отхлебнул из чаши и передал её дальше. Вкус был кисло-сладкий и мало напоминал медок.

– Что это?

– Это вино ромейское. Дядько Василь принёс. Ешь давай, да и пойдём. Здесь и без нас всё закончат. Дядько Сивояр уже за ладьёй ушёл.

Солнце клонилось к горизонту, когда Василь с отроками отворил дверь в заборе, окружающий его дом. Здоровенный волк как шаловливый щенок обрадованно закрутился возле Василя. Выждав момент, лизнул хозяина в щёку, положив передние лапы ему на грудь. На вошедшего следом Векшу он не обратил внимания, а на Вячеслава сердито заурчал.

– Уймись, Серко, – Василь сделал знак отрокам остаться, а сам зашёл в дом.

Через мгновение из дома, прихрамывая, выбежала встревоженная Зимава, а за ней и Иоанн.

– Вятко, это правда, что хазары Агапе в полон взяли? – Зимава не могла сдержать дрожи в голосе. – Ты сам видел?

– Я видел следы на земле и её корзину, с которой она шла в град. Её полонили и Младу.

– Отец, я с тобой! – Иоанн повернулся к вышедшему из дома Василю.

– На кого мать оставишь? – сурово спросил Василь. – Один ты за мужика в доме остаёшься. А ты, мать, слёзы не лей, – обратился он к Зимаве. – Дочь в полоне не оставлю. Если не отобьём, то выкуплю. А если надо будет, то и к ромеям вернусь. Там, в моём доме много злата спрятано, всех выкуплю.

– Нельзя же тебе к ромеям! – Зимава приложила руку к груди. – Ищут же тебя там. Найдут – голову снесут.

– Что им моя голова? Сколько лет прошло! Уже и забыли, наверное, а может и не искали совсем. А Агапе спасу, и детей Бажена и Древана в обиду не дам. Вот это всё, – Василь обвёл кругом руками, – они мне помогали строить. И если я не позабочусь, то кто? Конечно, людей хороших много – земля всегда сирот подымет. Но, понимаешь, это должен сделать я.

Зимава всхлипнула:

– Ну вот, всегда ты у меня такой…

Василь обнял Зимаву:

– Что ты, что ты? Я ж не впервой уезжаю. И Сивояр со мной. Перестань.

Зимава всхлипнула:

– Ты воин, а там Агапе – дитё.

– Ничего, молиться будет – Бог в обиду не даст.

Василь повернулся к Вячеславу и Векше:

– Пойдёмте, подберёте себе что-нибудь.

Он подвёл их к отдельно стоящей избушке и открыл дверь: все стены были увешаны различным оружием, причём некоторое оружие было богато украшено. Такого количества мечей, булав и кинжалов Вячеслав ещё не видел. От восторга он оглянулся на Векшу: тот стоял спокойно, видно это ему было не в диковинку.

– Переодевайтесь! Вам в этом в степи будет удобнее, – Василь бросил им к ногам два набитых одеждой мешка и вышел.

Векша достал из мешка кожаные штаны и такую же рубашку, а затем и сапоги:

– Чего стоишь? Переодевайся. Дядько Василь знает, что говорит. Он не первый раз в степи…

– Мне дядько Сивояр рассказывал, – вздохнул Вячеслав.

Переодевшись, Вячеслав опять начал разглядывать оружие:

– Векша, ты себе какой меч возьмешь?

– У меня есть кнут, а мечом надо уметь владеть. Лук возьму да кинжал.

– А я тоже, пожалуй, лук со стрелами возьму. Мой дед Голуб луки хорошо мастерил. А я так хорошо пока не могу. Но стрельнуть – стрельну. Да ещё пару ножей прихвачу, – Вячеслав выбрал два подходящих ему ножа и засунул себе в сапоги.

К вышедшим из избушки отрокам подбежал Серко и обнюхал. Вячеслав с опаской косился на него, но волк не проявлял никакой злобы.

– Ха, вам бы ещё косички – вылитые степняки были бы, – заметил Иоанн.

Рядом стоял Василь с мечом на поясе с лежащими на земле тремя большими тюками:

– Вот для каждого приготовил.

– Что здесь, дядько Василь?

– Не на прогулку идём. В походе всё пригодится: подстилка, чтоб не на голой земле спать, еда и ещё всякая всячина. Мало ли что… Иоанн, – позвал он сына, – ты снеси ещё запас стрел к ладье.

Тюк был не тяжёлый, но из-за большого размера нести его было неудобно: ветки так и норовили зацепиться за него. Из-за этого Вячеславу приходилось то и дело поправлять его на спине. Сзади пыхтел Векша, а впереди с неразлучным волком, который ни на шаг не отходил от хозяина, шёл Василь, и не заметно было, что он несет свою ношу с какой-то натугой.

На берегу около ладьи их ждал Сивояр. Ладья могла вместить человек до пятнадцати и управлялась двумя парами вёсел, но при необходимости на ней устанавливался и парус.

– Векша, Вячеслав, вы на носу размещайтесь, там парус свёрнут – всё вам помягче будет, – сказал Сивояр, размещая тюки в ладье.

Следом за отроками в ладью влез и Василь. На берегу рядом с Иоанном жалобно заскулил Серко, расставаясь с хозяином.

– Серко, иди ко мне! – крикнул Василь, и волк в одно мгновение оказался в ладье, прижавшись к его ногам.

Сивояр, бредя по колено в воде, столкнул ладью с мели и запрыгнул в неё:

– Отдыхайте, ладья по течению сама поплывёт. Мне только и остаётся, чтобы на струе она была всегда.

Ладья начала удаляться от Иоанна, и его маленькая фигура долго махала им вслед, пока не скрылась в наступающих сумерках за поворотом реки.

* * *

Житко проснулся от холода. Рубашка на нём от росы была влажная, а лошадиная попона, которой они с Путятой накрывались на ночь, была тем же Путятой с него стянута. Костёр, который они развели в небольшой низинке, окружённой густыми кустами, не потух, а продолжал гореть, и хотя от влажной рубашки грудь замерзала, то ногам от костра было жарко.

Посторонний звук заставил Житко поднять голову. У костра, общипывая большого тетерева, сидел смуглый от загара и с почти что белыми, выгоревшими на солнце волосами парень.

– Проснулся? Сейчас птицу запечём – чем не еда? Подстрелил вот с утра.

– Трегуб, это ты что ли?

– А то кто же! – довольный Трегуб продолжал выдёргивать перья из птицы. – Трудно мне пришлось, пока я вас выследил. Больно осторожно вы передвигаетесь, поэтому и мало следов оставляете. Но от меня скрыться нельзя: я в деревне – лучший охотник.

Трудно было узнать в этом сидящем у костра парне того, кто им встретился вчера. А вчера, осторожно двигаясь по следам хазар, на окраине одной из лесных полян Житко придержал лошадь Путяты:

– Подожди! Слышишь?

– Что?

– Сорока трещала.

Житко и Путята, сидя на лошадях, смотрели из-за кустов на небольшую полянку, которую пересекала широкая полоса утоптанной травы.

– Может хазары в засаде?

– Если бы хазары сидели, то сорока долго бы стрекотала.

– Может зверь какой?

– Может, а поостеречься не мешало бы. Ты заметил, Путята, что хазары полон ведут очень странно: они все засеки заранее обходят и ни разу они в них не упирались. Вот и сейчас Паучью засеку слева обходят. А за засекой леса уже не такие густые.

– Житко, мы уж версты полторы проскакали от последней метки. Не пора ли новую ставить?

– Пожалуй пора.

Путята спрыгнул с лошади и срезал толстую ветку. Он ножом отсёк все веточки, кроме одной, у которой обрезал только верхушку. Получилось что-то в виде крючка. Затем быстро счистил кору и полоской гибкой коры, выбежав на поляну, привязал очищенную палку к ветке дерева. Белая, висящая на дереве, она ярко выделялась на фоне зеленой листвы.

– Эй, постой!

Путята оглянулся: к нему из кустов шло что-то грязное. Рубаха и штаны были черны от грязи, грязь была на волосах и лице.

– Житко, леший! Чур меня, чур! – Путята бросился к своей лошади.

– Да не леший я, подожди! Я от хазар убёг.

Житко выехал из кустов:

– Ты кто?

– Трегуб я. Из полона я.

– А чего грязный такой?

На грязном лице появились белые зубы – видно это была улыбка:

– Так хазары за мной погнались, а там болото. Я в лужу с грязью бултыхнулся и замер, а они – дурни в трясину полезли. Один из них чуть не утоп. Так и не нашли меня.

– Ты бы грязь смыл бы.

– Смою, как лужу найду. А вы кто?

– Я Путята, а это, – Путята показал на Житко, – мой брат Житко.

– Житко? Значит правду говорил Единец, что братья их спасут. Он ещё говорил, что ты хорошо из лука стреляешь.

– Ты Единца у хазар видел? Откуда ты его знаешь? И кто там ещё? – заинтересовался Житко.

– Да кого там узнаешь! Из нашей деревни были люди, да разбросали связанными по разным телегам. В одной телеге мы с Единцом были, и с Младой. И еще там была одна остроглазенькая с ними. Всё грозилась хазарам, что её отец всех их перебьёт. Глупая, но отчаянная. Это она мне верёвки перегрызла.

Житко с Путятой переглянулись.

– Значит Младу и Агапе хазары поймали, – вздохнул Житко. – А ты куда теперь?

– Да куда я… Вот домой пробирался. А где дом-то? Всех побили да пожгли хазары дом-то. А где Станко и Сфирько? Эта ваша Агапа говорила, что они сильные, и что они спасут всех.

– Агапе, а не Агапа, – поправил Житко.

– Ну, нехай так.

– Убили Сфирько хазары, а Станко порубленный лежит. Не знаю, выживет ли?

– Ага, значит, не будет помощи, – промолвил Трегуб.

– А мы зачем здесь? – вскинулся Путята.

– Да что вы сможете? Я прикинул – их больше трёх десятков.

– Мы путь хазар отмечаем метками, а по этим меткам воины хазар и догонят, – пояснил Житко.

– Вячеслав сказал, что через два дня догонят, – добавил Путята.

– У вас еды нет? А то живот так от голода подвело, что бурчит.

Житко достал печёную рыбу и протянул Трегубу. Трегуб жадно начал отрывать грязными руками куски рыбы и засовывать себе между таких же грязных губ:

– Вы долго на жаре её не храните, а то пропадёт. А кто такой Вячеслав?

– Брат наш, старший после Станко. Чуть помладше тебя будет.

Трегуб перестал жевать:

– А-а, это тот Вятко, который ножи хорошо бросает! А где ж он воинов-то возьмёт? Кто за ним молодым таким пойдёт-то?

– Молодой-то он молодой, – гордо вздёрнул головой Житко, – да на наших глазах двоих хазаринов заколол ножом. Он-то и Станко этим спас, а то бы и его зарубили хазары.

– Прямо двоих? – недоверчиво переспросил Трегуб.

– Двоих, двоих, – подтвердил Путята.

Трегуб насторожился:

– Слышите?

Вдалеке послышался приближающий топот копыт. Отроки увели лошадей в кусты.

– Дай-ка мне, – Трегуб потянул из рук Путяты лук. – Я в своей деревне лучшим охотником был. Белке в глаз только так попадал…

Сквозь листву они увидели скачущего хазарина. Едва он проскакал мимо них, Трегуб выскочил из кустов и пустил вдогонку хазарину стрелу, а вслед за ним и Житко. Стрела Трегуба попала хазарину в поясницу. Видно было, как вздрогнул хазарин, и тут же стрела Житко попала ему между лопаток. Тело хазарина съехало с седла, и его конь, протащив его, запутавшегося в стременах, по траве, скрылся за поворотом.

Трегуб сунул лук в руки Путяты и побежал догонять коня хазарина.

– Брехло он. «Лучший охотник», – передразнил Путята. – Если бы не ты, то ускакал бы хазарин. А теперь, если Трегуб коня поймает, то до вечера может до дома доскакать. Поехали, хазары ждать не станут.

И вот теперь отмытый от грязи Трегуб сидел рядом с ними и ощипывал тетерева. Житко толкнул Путяту:

– Вставай, Трегуб появился.

Путята поднялся и спросонья, потирая глаза, удивлённо произнёс:

– Трегу-уб! Ты откуда здесь взялся?

– Оттуда, – в тон Путяте ответил Трегуб. – А вы чего это спите без осторожности, а? А вдруг хазары наехали бы, а не я?

– Так хазары-то далече, – ответил Путята. – Трегуб, а ты куда теперь поскачешь?

– Вот птицу запечём, поедим, и я с вами останусь. Втроём-то легче хазар выслеживать.

– Если ты выслеживаешь так же, как и стреляешь… – усмехнулся Житко.

– А что, видели, как я хазарину между лопаток попал?

– Да-а? – удивился Житко. – А я думал, что я.

– Ну ты, – покладисто согласился Трегуб. – Но я в него ведь тоже попал, и вас я нашёл. А насчет хазар ты, Путята, не прав. Стан у них в поле за Паучьей засекой. А у самой засеки в лесочке хазары засаду устроили.

– А ты откуда знаешь? – заинтересовался Путята.

– Так видел я ночью огни стана. А на засаду хазарскую случайно наткнулся. Вначале подумал, что это вы костёр разожгли. А как понял, что это хазары, так сразу дёру дал. Вот корю себя, что не удержался и стрелу пустил. Охнул там кто-то, может – попал. Теперь хазары будут думать, что за ними идут по их следу. Осторожней теперь надо, и в следующую ночь лучше к ним не приближаться.

– Значит, будем осторожней, – вздохнул Житко. – А завтра должны уже и воины нас догнать.

Глава 5

Агапе сидела на войлоке рядом со спящим Единцом, и её время от времени пробирала дрожь, но это было не от холода. Агапе было страшно. Весь день она бодрилась, вселяя в себе уверенность, что их скоро освободят, но уже проходит ночь, а отца всё нет. Ей стало страшно, как стемнело. Подошёл Куреп, грубо схватил Младу за косу и утащил к себе в шатёр, а в соседний хазары привели Агапе с прижавшимся к ней от испуга Единцом.

Она ожидала, что с наступлением темноты вот-вот раздастся шум битвы, и войско северян нападёт на хазар, но кругом было тихо, и только из соседнего шатра раздавались крики, стоны и плач Млады. Когда всё стихло, Агапе осторожно выглянула из шатра. Рядом с шатрами два воина сидели у тлеющего костра и изредка подбрасывали в него сучья, после чего костёр ярко вспыхивал, а затем опять продолжал искрить прогорающими углями. Невдалеке горели такие же тусклые костры, и только из-за горизонта долетали яркие всполохи зарниц.

Агапе опять села рядом с Единцом и стала ждать рассвета. Спать совершенно не хотелось. Под утро прискакали какие-то всадники, и в стане хазар началось движение. Занавеска входа шатра откинулась и хазарин грубо схватил за руки Агапе и Единца и подтащил их к повозке. Их уже не связывали. К ним подошла Млада. На лице у неё был кровоподтёк, а руки и шея были в синяках.

– Больно, Млада? – Единец осторожно дотронулся до синяка на шее.

Сестра не ответила, а уткнувшись в ладони, горько зарыдала. Агапе обняла её за голову и прижала к своей груди:

– Поплачь, поплачь – всё полегче будет. Главное – мы живы. Скоро нас освободят и всё закончится.

Млада отстранилась от Агапе и вытерла слёзы:

– После всего, что было ночью, мне уж всё равно. Жить не хочется. Был бы нож – и этого гада убила бы и себя. Да и не верится мне, что выручат нас.

– А ты верь! Мой отец рассказывал, что он и твоего отца Древана, и дядю твоего Бажена, первую жену свою, да и многих других из полона спасал. И нас спасёт, а северяне ему помогут.

– Да где ж они, северяне-то? – простонала Млада.

Стан хазар быстро сворачивался. Хазары суетливо бегали, сворачивали шатры, тушили костры и запрягали коней. К шатру Курепа подвели двух коней, между которых, как в люльке, лежал раненый воин.

– Млада, посмотри туда! – Агапе указала на лежащего хазарина. – Как думаешь: кто его так? А может северяне не так уж и далеко? А иначе чего они так замельтешили?

– Хорошо бы, – вздохнула Млада.

Куреп вышел из шатра. Он был недоволен. Молодая славянка ночью не отвечала на его желания и была намного хуже его наложниц. Не было сладострастия от поцелуев. Он впивался в её влажные губы, но поцелуи не были сладкими, как ожидал он, а какими-то пресными. Да и не целовала она его, а старалась отвернуться от его губ. Если бы она сопротивлялась, но была безразлична, и Куреп чувствовал, что девчонка ждала, чтобы всё скорей закончилось. И от того, что она безразлична ко всему, он ещё крепче сжимал её хрупкое тело и руки, кусал её за шею и за губы. Да ещё эта весть о раненом воине, стоны которого тоже раздражали Курепа.

Разъярённый всем этим, он смотрел на стоявшего перед ним Бураша:

– Что случилось? Почему он стонет?

– Караману стрела попала в живот.

– Какая стрела? Что ты несёшь?.. – зарычал Куреп. – Я вас направил охранять пути подхода со стороны славян, чтобы мы не прозевали возможной погони с их стороны. И что я слышу? Что прилетела стрела и попала Караману в живот! Она сама прилетела? Для чего вы там были, а? Как вы могли проспать врагов?

И уже тихо и зловеще произнёс:

– А может – вы действительно там спали?

Бураш, предчувствуя нехорошее для себя, начал оправдываться:

– Но он прискакал со стороны нашего стана. Мы думали, что кто-то скачет к нам с какой-то вестью. А в темноте было не разглядеть.

– Так сколько их было?

– Один.

– И ты хочешь сказать, что этот, кто попал в темноте в Карамана, объезжал ночью место, где мы безмятежно спали?

Этот вывод озадачил Курепа. Один воин в погоню не пойдёт. Выходит, что это был лазутчик. А если есть лазутчик, то может быть и дружина славян. А это значит, что они могут попытаться отбить полон, и тогда его не продашь, и не будет у Курепа денег, тем более не удастся получить выкуп за эту славянскую кошку. Куреп взглянул в её сторону: сто золотых монет на земле не валяются. Надо срочно уходить дальше в степь. Так далеко славяне не сунутся. Опять раздались стоны Карамана.

– Как он? – Куреп взглянул в сторону раненого. – Выживет?

Бураш отрицательно покачал головой:

– Вряд ли.

– Значит, не жилец. Отвези его и … – Куреп многозначительно поглядел на Бураша. – Чтоб не мучался.

Подошёл хмурый Олу-Ата:

– Чего так рано поднялись? Что за суета?

– Ночью славяне вокруг нашего стана шастали. Одного воина стрелой подбили. Надо подальше в степь уйти от этих лесов и перелесков, где в каждом из них можно спрятаться и устроить засаду. В степи славяне не воины.

Олу-Ата удручённо покачал головой:

– Не нравится мне всё это. Эти северяне могут больно кусаться. Трудно нам будет с ними в будущем, а сегодня жди нападения. Если днём будет тихо, то нападут ночью. Пусть твои воины ночью не спят, а то могут не проснуться.

– А твои?..

– Я покидаю тебя. Я не могу рисковать своими воинами из-за твоего полона.

Олу-Ата повернулся и пошёл прочь. У Курепа заходили желваки на скулах. Сквозь зубы он тихо процедил:

– Трус.

Как можно бояться этих славян, когда они разбегаются по своим лесам при появлении хазар? А как же тогда погибшие воины Олу-Ата из непобедимой тысячи? У Курепа пробежал холодок по спине. Ему показалось, что из ближайшего леска на него смотрят тысячи глаз и направлены в него сотни стрел.

– Куреп! – за спиной стоял Бураш. – Карамана больше нет.

– Почему мы до сих пор не тронулись в путь? Почему мы стоим? – округлив глаза, заорал Куреп.

Таким злым Бураш не видел его давно. Он вскочил на своего коня и поскакал подгонять людей, лишь бы поскорей убраться с глаз Курепа.

Млада с ненавистью смотрела за всеми действиями хазар, а потом с сожалением произнесла:

– А может мы зря отказались от побега, а?

– Ты что, Млада? Поймали бы – убили бы, – возразил ей Единец.

– Так надо ещё поймать. А по мне – лучше уж смерть, чем с этим… Ночью…

* * *

– И-и-и, хлюп. И-и-и, хлюп.

Вячеслав открыл глаза. Солнце уже появилось над горизонтом, и было уже светло. Часто дышащая и мокрая от слюней морда Серко, обнюхивая, уткнулась ему в лицо. Вячеслав отвернулся от волка, и Серко от него отстал.

– И-и-и, хлюп. И-и-и, хлюп.

Вячеслав приподнял голову. На лавке в середине ладьи спиной к нему сидели Сивояр и Василь и размеренно гребли вёслами. Вячеслав посетовал на себя: что же он сразу не распознал этот скрип уключин. Он хотел уже подняться, но слова Сивояра заставили замереть:

– Я вот думаю, а может мы зря взяли с собой отроков? Что ждёт нас в пути? А вдруг и не вернёмся живыми? Ну ладно мы, в жизни всякое было: и хорошее, и плохое. Всё видели, многое пережили, и умирать не страшно. А им каково? Видишь, как умаялись.

Василь покачал головой:

– Знаю, думал об этом. Да, они молоды и ещё не так сильны, но ловки и выносливы и знают язык степняков. Но думал я и о другом… Всё равно их было бы не удержать, да и от крови их не воротит. Это уж как молодые волчата, которые попробовали первый раз сырое мясо. Я вспомнил себя молодым. Так я после первого боя два дня есть не мог – мутило всего. А они держатся молодцом.

Помолчав, добавил:

– Пока есть такие отроки, – не состарится племя: они вдохнут в него жизнь. Верю, расправит народ плечи, заставит себя уважать, не будут его грабить другие, уводить в плен людей, расплодится и будет жить счастливо.

Василь помолчал, подумал над этими словами и с грустью сказал:

– Думаю, что я этого не увижу. Пока есть такие, как Воист, которым свое добро ближе чужой боли – это будет не скоро.

– Ты прав. За ними будущее. Хорошими воинами вырастут.

– Да, хорошими, – согласился Василь. – Но видится мне, что Вячеслав может до воеводы дорасти. Есть в нём способность принимать решения, от которых зависит жизнь других людей. И пускай по молодости эти решения не всегда верные, но, согласись, не каждый может взвалить на себя такую ношу ответственности. У него своё видение правды, но за эту правду люди будут готовы идти за ним. Вначале их будет мало, а затем всё больше и больше. Вот и ты, Сивояр, согласился…

– Я тебе вызвался помочь.

– Ой ли?

Сивояр смущённо улыбнулся:

– Опять ты прав. Не мог я не помочь сыну Древана. Есть в нём обстоятельность и мужицкая рассудительность отца, и в то же время в Вячеславе есть что-то от его дяди Бажена: то ли отчаянность, то ли смелость.

И опять:

– И-и-и, хлюп. И-и-и, хлюп.

– Погода будет меняться, – промолвил Василь. – Рука больная ноет, да и шрамы от ран тоже… Наверно дождь будет.

– Да, парит, – ответил Сивояр. – Может ветерок подует, тогда парус поставим.

Вячеслав приподнялся:

– Дядько Василь, давай я тебя подменю.

– Проснулся? Ты лучше вон Сивояра подмени, а то он всю ночь лодкой управлял один.

– Чегой-то один? С Серко…

– Давайте мы с Вячеславом на вёсла сядем, – раздался голос Векши.

– О! И ты проснулся. Тогда давайте поешьте и помашите вёслами, а я, пожалуй, и правда подремлю, – Сивояр бросил весло и подал отрокам по куску хлеба, а сам полез на нос ладьи.

Серко, почуяв запах хлеба, начал тыкать своим влажным носом то в Вячеслава, то в Векшу. Вячеслав с опаской отпрянул от волка.

– Да не бойся ты, – улыбнулся Василь. – Это он тебя за своего принял. Он теперь не укусит.

– Ты ему хлебца дай, – Векша отломил кусок хлеба и дал Серко.

Тот хапнул с руки и проглотил не жуя. За Векшей хлеб протянул и Вячеслав. Хлеб опять вмиг исчез.

– Хватит, Серко. Дай людям поесть, – одёрнул волка Василь. Серко поджал хвост и улёгся у ног Василя. – Его этим не накормишь. Они – волки, вообще могут несколько дней не есть, а потом отъедаются. Такая у них волчья порода.

– Да он как собака, только хвостом не машет, – улыбнулся Вячеслав.

Ладья уже плыла посреди широкой реки среди высоких и крутых берегов, подмытых водой. Какое-то разнообразие вносили небольшие лесочки, как бы выбегающие полюбоваться на несущую воду реку, да невесть как удерживающиеся на крутых берегах растущие деревья. Иногда эта обрывистая стена разрывалась, и в реку впадала небольшая речка. В это время Василь доставал платок, расшитый цветными нитками, и рассматривал его, оглядываясь по сторонам.

– Дядько Василь, а чего ты его всё рассматриваешь? – заинтересовался Вячеслав.

– Вот смотрю и определяю, что нас дальше ожидает: какая речка будет в реку впадать и с какой стороны, что там дальше будет за поворотом?

– Как это платок может это знать? – удивился Вячеслав.

Василь улыбнулся:

– Вот представь, что ты – птица и паришь высоко над рекой. Представил?

Вячеслав кивнул головой, продолжая размеренно работать веслом.

– А если ты поднимешься ещё выше, то что ты внизу увидишь?

– Речку увижу, но она уже как ручей будет.

– Вот! – довольно произнёс Василь. – А если ещё выше?..

– Ручеёк маленький.

– Ещё…

– Ниточку тоненькую, но разве так можно залететь высоко?