Евгений Хмызов
a voice
– Тут всего пять этажей, – наставлял Сет, – ошибки быть не должно. Представь, что ныряешь в воду головой вперед. Просто шагни с крыши и пытайся не приземлиться на ноги, словно бутерброд, который всегда падает так, как надо.
– Ровно в двенадцать я спрыгну с крыши своего многоэтажного дома и буду ждать тебя там, в бесконечности. Ты уверена, что тоже хочешь этого?
– Да, – прошептала я. – Ты ведь обещаешь, что мы снова увидимся? – спросила я, глядя ему в глаза.
– Обещаю, – сказал он, положив свою руку мне на макушку.
Пробравшись к выходу на крышу, я еще раз взглянула на часы в коридоре и, когда до двенадцати оставалась ровно одна минута, повернулась к двери, отсчитывая последние шестьдесят секунд своей земной жизни. Придерживая навесной замок, я аккуратно вводила ключ, подобно хирургу, делающему надрез скальпелем. Пятьдесят пять, пятьдесят четыре, пятьдесят три. Тихий щелчок входящих во внутрь замка металлических ребер. Сорок восемь, сорок семь. Еще парочка, и замок поддастся. Сорок четыре, сорок три, сорок два. Ключ полностью входит в замок, и от цели меня отделяет последний щелчок. Я чувствовала себя снайпером, которому нужно убить главаря. Подрывником, заложившим бомбу. Один щелчок, и ты герой. Тридцать пять, тридцать четыре. Я оборачиваюсь, чтобы убедиться в неведении окружающих. Тридцать. Я щелкаю ключом, но «бум» не происходит. Щелкаю еще раз. Двадцать семь, двадцать шесть. Щелкаю снова. Бью холостыми. Двадцать три, двадцать четыре. Мечты тлеют, словно роман о пятом прокураторе Иудеи. Я дергаю замок, душка бьется о дверь, звонко возвещая о моих намерениях. Двадцать один. Дергаю еще раз, верчу ключом. Слышу бурчание в дальнем крыле коридора. Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать. Быстрые шаги, перерастающие в бег. Приближающийся свет фонаря. Десять. Пол будто рассыпался под моими ногами. Гранитные плиты одна за другой падали вниз с высоты пятого этажа, оставляя подо мной черную бездну. Девять, восемь. Прости меня, Сет.
Я кладу ключ в рот и глотаю его, проталкивая каждое ребрышко. Напрягаюсь, чтобы протолкнуть его дальше, но ключ застревает в горле. Семь, шесть. Я чувствую кровь. Ключ перекрывает дыхательные пути, и я хватаюсь за горло. Мне нечем дышать. Я наклоняюсь, пытаясь прокашляться. Ключ где-то в середине гортани. Ни в зад, ни вперед – чертова девственница. Красная слюна из моего рта тянется к полу вязкой паутиной. Пять, четыре. Металлические ребра ползут в обратном направлении, и ключ вырывается наружу. Я сплевываю кровь, жадно глотая воздух. Смотрю, как ключ бьется о плитку, отпечатывая красный след, и замечаю воткнутый в дверь маленький клочок бумаги. Свет фонаря бил мне в лицо, пока я пыталась разобрать оставленное Сетом послание. «Попробуй еще, дорогая, а я больше не могу». Три, два, один.
***
Было сложно ощущать себя чем-то большим, чем просто живой куклой для утех. Каждый день нас приучали отказываться от себя и своих желаний, и каждую ночь мы закрепляли полученный опыт. Звонок, и ты едешь на вызов, как скорая помощь извращенцам и растлителям, которые заказывали тебя, словно лот из журнала. Душ до, душ после. Кожа шелушилась от щелочи дешевых шампуней и гелей. Ныли распухшие губы.
– Знаешь, – сказала однажды мне Хлои, – кажется, я влюбилась.
Обернувшись по сторонам, она показала мне фото блондина в белой расстегнутой рубашке.
– Хлои, нам же нельзя, – прошептала я.
– Энни, он мой единственный смысл, чтобы терпеть всё это.
– Что ж, – выдохнула я, – ну и когда же ты планируешь познакомить его с мамашей?
– Да, да, – ухмыльнулась Хлои. – Серьезно, скажи, разве он не милашка?
– Милашка? Хлои, о чем ты думаешь?
Хлои отказывалась слушать меня. Прикусив нижнюю губу, она любовалась фотографией своего парня.
– Мы провели уже вместе три ночи, и с ним я впервые почувствовала себя девушкой. Прям как ты тогда с этим калекой Альфредом.
– Его звали Артур.
– Какая, черт разница, – отмахнулась Хлои.
– Хлои, не будь такой легкомысленной. Ты, правда, думаешь, что этот твой парень женится на тебе?
– Не знаю, Энни. Не знаю, что будет потом, главное, что сейчас он делает меня счастливой.
– Милая моя… – я сажусь на кровать к Хлои и прижимаю ее голову к своей груди. – Я рада видеть тебя счастливой.
– Энни, – сказала Хлои, посмотрев мне в глаза, – можешь мне пообещать кое-что?
– Конечно.
– Обещай, что мы сбежим, как только появится возможность.
– Сбежим? – возмущенно прошептала я. – А как же мой брат? Они же убьют Чуи.
– Мы сбежим все вместе. Вместе с Диланом и Чуи. Идет?
Бросив попытки что-то объяснять, я выдохнула и погладила Хлои по волосам.
– Идет.
10.
– Энни, – сказал мистер Дэвис на следующий день у себя в кабинете, – я знаю, что вы с мистером Фарелом были близки, поэтому мне нелегко говорить тебе об этом… – директор вздохнул, – в общем, мистер Фарел…
Мои глаза горели от пролитых слез.
Мне ли не знать.
– У него в квартире полиция обнаружила завещание на твое имя. Мистер Фарел завещал тебе свою квартиру. Так вот…
– Это всё? – спросила я, сглатывая кровь, сочащуюся из разодранного горла.
– С завтрашнего дня я записал тебя на воскресные занятия с отцом Патриком, и еще тебе нужно будет пройти несколько… – мистер Дэвис сглотнул слюну, чтобы получше подобрать слово, – занятий с нашим психологом миссис Джил.
– Теперь я могу идти? – спросила я, пытаясь сдержать нескончаемый поток слез.
– Постой, – сказал директор, открыв ящик своего стола, – возможно, мне не следовало упоминать об этом, но Сет оставил тебе записку. Вот.
Директор протянул мне вскрытый конверт с торчащим из него белым листком бумаги.
«Привет, моя маленькая. Если ты это читаешь, значит твои дела не так уж и плохи. Знаю, ты злишься, но я не мог позволить тебе сделать это. Когда я впервые услышал твой смех у себя на занятии, я понял, что ты – единственный человек, который меня понимает. И если мне удалось донести до тебя свои знания, значит я прожил не зря.
Милая Энни, надеюсь, ты сможешь изменить этот мир. А если не этот, то какой-нибудь другой. Я уверен, у тебя все получится.
Еще увидимся. Я обещаю. Твой чокнутый псих, Сет».
***
Возлюбленный Хлои после каждой ночи давал ей несколько лишних сотен, которые она доверяла мне. Раз в три дня, выходя за покупками, я заходила в туалет супермаркета, ставила телефон на беззвучный и прятала его за бочком унитаза. После чего ехала к дому, где была квартира Сета, доставала ключ, воткнутый в землю около дерева во дворе, и оставляла внутри деньги на побег.
Мы не знали, когда настанет идеальный момент. Мы ждали какого-то знака. Должно было случиться то, что побудит нас к действию. И этот день настал.
11.
Несмотря на все заверения миссис Джил и религиозные проповеди по воскресеньям, я давно перестала верить в то, что все мы дети Божьи. Бог ненавидит нас всех. Бросает на произвол и карает, если ты начинаешь думать о себе больше положенного минимума. Придерживайся инструкций, и тогда, может, тебя будет ждать нечто большее. Чтобы сделать счастливым беспринципного родителя, ты должен страдать так, чтобы смерть казалась тебе спасительным раем.
***
Я захожу в кафе, сажусь на свободный стул у бара, заказываю пиццу и достаю телефон. Повернувшись в сторону стеклянной витрины, я смотрю на освещенную фонарями улицу. Наблюдаю за тем, как люди торопятся жить.
Выходившие из офисов муравьи торопились к своим авто, чтобы быстрее занять ближайшие около светофора места. Ставлю свои большие пальцы на отсечение, что большинство из них, сидя в своих «шевроле», «фордах» и «митсубиси», клялись себе в том, что никогда больше сюда не вернутся. Безвкусная рутина. Противная, как пятый бокал любимого пива.
Загорается зеленый, и на дорогу выбегает мужчина в рубашке и развевающемся галстуке. Он расправляет руки, будто сейчас воспарит к небесам. Мужчину объезжает пара машин, проклиная его своими длинными гудками. Тонкий визг горящей резины, и он отлетает от удара грузовика. Розовые остатки, застрявшие в бампере, подсвечиваются красным светофором.
«Везучий ублюдок, – думаю я, просовывая чертову пиццу в свою зеленую сумку. – Как же тебе повезло».
Я выхожу из кафе навстречу усиливающемуся дождю. Мой правый карман дрожит от вибрации. Достаю телефон, на экране которого высвечивается улыбчивая брюнетка. Хлои? Ее лицо быстро покрывается дождевыми каплями – смех сквозь слезы. Я прислоняю телефон к уху, от чего по моей коже пробегают мурашки.
– Хлои, что-то случилось?
Я слышу невнятное мычание, всхлипы, плач. Протяжное мычание, пару коротких всхлипов, плач. Я смотрю на ее размазанные по стеклу слезы. Снова прикладываю телефон к уху, слушаю всхлипы.
– Эй, всё в порядке?
Смотрю на часы.
– Я… –всхлип. – Я…
– Хлои, что случилось?
– Мне…
Шум дождя смазывает и без того невнятную речь Хлои.
– Что?
– Мне нужна помощь. Ты… – всхлип, – ты должна приехать. Прошу.
Вой скорой помощи бьет мне в левое ухо, и я затыкаю его пальцем.
– Что у тебя? Черт! Хлои?
– Энни, прошу.
Ее голос переходит в собачий вой
– Хорошо, хорошо. Где ты?
– Я у Дилана.
Пытаюсь расслышать адрес.
– Хорошо. Я скоро буду.
Я смотрю в сторону столпившихся на дороге людей, разворачиваюсь и иду в сторону входа в метро.
Я подхожу к квартире Дилана, шаркаю ногами перед входом и стучу в дверь кулаком.
– Милая, это я.
Дверь открывается, и передо мной восстает девушка из «Звонка». Ее волосы – черная копна. Белая ночнушка до колен, с парочкой высохших пятен около живота и чуть ниже. Ногтем указательного пальца Хлои сдавливает кутикулу на большом с такой силой, что оба пальца белеют.
– Что случилось?
– Я убила его, – выдыхает она, не поднимая глаз.
– Закрой двери, – говорю я, проходя в квартиру.
Вот оно раскинутое на полу голое мужское тело. Не Аполлон, конечно, но вполне сошел бы за полукровку. Свет из окна падает на его приподнятую голову.
Черт. Черт!
– Мы играли. Я толкнула Дилана. Он упал и больше не поднялся, – говорит Хлои и начинает плакать.
– Во сколько тебя забирают?
– В десять утра, – говорит Хлои, вновь переходя на вой.
– Слушай меня. Слушай! – говорю я, взяв в ладони ее лицо. – Сейчас мы сделаем так… Одевайся и езжай к Чуи. Оттуда выезжайте на квартиру к Сету и ждите меня. Если я не приеду на заказ, клиент позвонит Сайленту, и тогда нас всех поимеют.
– Энни, я не смогу.
– Сможешь, – говорю я, целуя Хлои в лоб. – Сможешь.
Хлои кивает в ответ.
– Давай я помогу тебе.
Я стаскиваю с Хлои ночнушку, от которой разит потом и похотью. Помогаю ей натянуть свитер. Завязываю шнурки на кроссовках.
– Возьми мою пиццу, чтобы они подумали, что ты – это я. За тобой ведь, наверняка, кто-то присматривает.
Хлои снова пускается в истерику.
– Ну-ну, – говорю я. – Нужно думать о себе, хорошо? Мы ведь всё еще живы, ладно? Давай, давай.
Я набрасываю на нее ветровку и толкаю к выходу.
– Вот, – говорю я, дав ей свой телефон. – Избавься от него, как только встретитесь с Чуи.
– Угу, – говорит Хлои, хлюпая носом.
– Эй, – говорю я, когда Хлои ступает за порог, – у нас всё получится.
12.
В память о Сете Микки с помощью иголки и шариковой ручки набила мне на запястье тату – небольшой черный смайлик с двумя крестиками вместо глаз и улыбкой в виде скобочки. Теперь, когда я смотрю на нее, то вспоминаю одну из цитат моего мистера Фарела и то, как пахла его рубашка в нашу последнюю встречу.
Черт, Сет, как ты мог так поступить со мной! Я так по тебе скучаю.
***
Полчаса для того, чтобы успокоиться и попытаться собраться с мыслями. Куда мы сбежим, в каком городе нет еще щупалец мистера Сайлента? Мной овладевает паника. Точка концентрации, как говорила миссис Джил, – пустая болтовня, взятая из просроченных учебников.
Я смотрю по сторонам и сквозь прозрачную штору замечаю силуэты двух трущихся друг об друга людей в соседней многоэтажке. Тело, которое побольше, стоит на коленях сзади того, которое поменьше. Я вижу, как сотрясается жир на животе мужчины при каждом ударе о бедра женщины. Если бы они трахались чаще, чем ели, то вскоре сбросили бы пару лишних кило. Гипнотизирующее зрелище, расслабляющее сознание лучше всякой горящей свечи. Они выглядели как два карликовых мамонта, борющихся за выживание своего вида. Пульс выравнивается. Я смотрю на часы. Пора.
Я переступаю через бледного Дилана, задевая ногой его плечо. Тело издает глухой стон. Наклонившись к нему, я прикладываю два пальца к его шее. Он жив.
– Так, так, – говорю я, шлепая его по щеке, – вставай. Вставай быстро!
Дилан медленно приходит в себя, неспешно оглядывая комнату.
– Что происходит? – говорит он, держась за голову.
– Хлои, – говорю я, – она думает, что убила тебя.
– Что?
Нужно ей позвонить.
– Вставай! У нас мало времени.
– Воу, – говорит Дилан, приподнимаясь на локтях.
Он зажмуривает глаза и снова опускается на пол.
– Где ее телефон?
Дилан бормочет что-то про себя с закрытыми глазами.
– Черт, что?
– Я не знаю! – кричит он, хватаясь за голову.
– Из-за тебя нас всех убьют, чертов ты сукин сын. Поднимайся сейчас же и помоги мне найти телефон!
Дилан еще сильнее зажмуривает глаза, закрывая руками лицо.
– Можешь взять мой. Пароль: тройка, три двойки.
Я оглядываю комнату, нахожу на столе телефон и набираю свой номер.
Гудки идут до тех пор, пока не срабатывает автоответчик.
Звоню еще раз. Звоню снова и снова.
Ну же, Хлои.
Гудки прерываются.
– Хлои, Хлои! Он жив, ты слышишь? Хлои, ответь!
– Хлои мертва! – послышался голос Чуи.
– Что?
Мое горло сковывал глиняный ком. Язык таял во рту.
– Она вышла с балкона.
– Черт, нет! НЕТ!
«Так, – думаю я. – Мы всё еще живы. Мы с Чуи остались вдвоем».
– Послушай, послушай! – говорю я, сдерживая слезы. – Послушай, тебе нужно бежать, – говорю я, – давай, ммм… Встретимся возле тележки с хачапури.
Я кладу трубку, глядя на приходящего в себя мертвеца. Ублюдок, ты стоил мне половину семьи.
Часть третья.
1.
Закончив рассказ, Энни уперлась мне в плечо, заливая ветровку слезами.
– Мы должны убить Сайлента, иначе этот кошмар никогда не закончится.
– Ладно, ладно, – говорю я, положив ладонь ей на спину.
– Обещай, что у тебя хватит смелости прикончить его, – взрывается Энни, и ее красные глаза наполняются ненавистью.
– Да, да, я прикончу ублюдка, – говорю я, пытаясь воодушевиться собственным энтузиазмом.
– Тогда, – говорит Энни, отпрянув от меня, – давай покончим с этим.
Энни замыкает два провода, выкручивает руль, и машина трогается с места.
Мы останавливаемся на пустой парковке многоэтажного бизнес-центра, вершина которого, казалось, упиралась в самое небо.
– Задумывался ли ты когда-нибудь, – говорит Энни, пока мы протискиваемся в двери центра, – о важности страданий в жизни человека?
Я едва улавливаю то, о чем она говорит, пытаясь выбраться из нескончаемого плотного потока людей, входящих и выходящих из дверей.
– Типа мы сами к этому стремимся, – продолжает она, время от времени поворачиваясь ко мне, – в каждом аспекте. К примеру, ты находишь себе партнера, ассоциируешь его как часть себя, затем страдаешь, если эта часть становится обособленной. Понимаешь? Это как ходить по песку, моля о том, чтобы рано или поздно наступить на битое стекло.
– Ага, – киваю я, переживая о том, чтобы не упасть и не быть затоптанным.
– Все мы – звери, а общество – наше стадо, – говорит она, потягиваясь на ходу, – но вот кто наш загонщик?
Мы подходим к лифту и становимся в конце очереди. Мужчины в смокингах, женщины в деловых костюмах. Среди надушенных шей и мытых голов я чувствую вонь сальных желез и разлагающихся бактерий.
– Взять хотя бы муравьев или пчел с их монархией и распределением труда. Все они – часть единой системы, и для каждого предопределена своя роль. Трутню никогда не стать маткой.
Кажется, эта вонь исходит от меня.
– Ведь только люди могут быть теми, кем захотят. От королевы до надсмотрщика над личинками.
Кажется, что мужчина сзади меня начинает принюхиваться и делает шаг назад, покашливая в кулак.
– Но вместо того, чтобы искать свое предназначение, мы страдаем от надуманных нами проблем. Обремененные беспокойным разумом, мы ищем смысл в самобичевании. Однако золото ведь невозможно найти в болоте. Ошибочно думать, что идеализация страданий способна принести хоть какие-нибудь плоды. Я уверена, что Иисус страдал не для того, чтобы мы тоже страдали. Его посыл подвергся сильному искажению. Прадеды ведь воевали не ради того, чтобы сеять войну, не так ли?
Мы заходим в открывшуюся кабинку лифта, и пальцы придавившей нас толпы тянутся к кнопкам.
– Закидывая удочку в одно и то же место, мы не добьемся успеха, пока не сменим позицию. Пока не задумаемся и не найдем то самое свое предназначение, – слышится голос Энни где-то возле выхода. – Разум – наша отличительная черта. Наше оружие – пуля, которая никогда не попадет в мишень, если не умеешь правильно взводить курок. Наша жизнь подобна дикому животному, и только нам выбирать, кем быть: хищником или жертвой. Идти в бой с ружьем или с голыми руками. Прятаться в мире иллюзий или вытянуть средний палец тому, кто кинул нас без нашего согласия в этот мир похоти и низменности.
Полный лифт, кажись, оглох от молчания. С каждым этажом костюмы сменяли друг друга. Деловые наряды сменялись на платья и наоборот. Мигающие кнопки тянули нас вверх, пока мы разбавляли очередную порцию людей.
– И чтобы не просрать данный нам шанс, чтобы не упустить возможности найти себя в этом мире, нужно всегда помнить о смерти. Смерть – единственный стоящий стимул к развитию и самореализации.
Лифт останавливается. Мы единственные, кто доехал до последнего этажа.
– Он где-то здесь, – говорит Энни полушепотом. – Я пойду направо, а ты – налево. И вот, – Энни достает из-за пазухи небольшой блестящий пистолет и протягивает его мне, – справишься?
– Да, – говорю я, рассматривая оружие.
– Тогда найди этого ублюдка и вышиби ему мозги.
Сжимая рукоять пистолета, я медленно крадусь по коридору. Пластиковые двери, пролет с ресепшеном, кабинеты со стеклянными перегородками. Я не слышу ничего, кроме собственных шагов. Шаг, еще один, оборачиваюсь. Прислушиваюсь, ничего, кроме собственного дыхания. Мои ноги заплетаются, я падаю на одно колено, поднимаю глаза и вижу белую дверь в конце коридора. «Иди сюда», – скомандовал голос.
Я подхожу ближе, замираю, прислушиваясь к гулу своего сердечного поршня. Хватаюсь за дверную ручку, и та поддается нажиму. Я вхожу внутрь и вижу мужчину, сидящего в кресле за офисным столом.
– Ну здравствуй, мой мальчик, – говорит мужчина, растягивая на лице широкую улыбку.
– Вы мистер Сайлент? – говорю я, направляя на него пистолет.
– Нет, но если тебе так угодно, – говорит мужчина, поднимаясь с кресла, – знал бы ты, как же я рад нашей встрече.
– Стойте, – говорю я, сглатывая слюну. – Он здесь!
– Брось, малыш, я тебе не враг, – говорит мужчина, выходя из-за стола.
– Вы – сутенер, который похищает детей из приюта. Вы – чудовище. Энни! – снова кричу я.
– Это не так, – говорит он, делая шаг в мою сторону, – и, кстати, можешь не стараться, она тебя не услышит.
– Ни с места. Энни!
– Заткнись уже, наконец! – выкрикивает мужчина.
Эхо пружинит от стен кабинета, оглушая меня. Хватаясь за уши, я падаю на колени, чувствуя себя псом, находящимся под властью свистка.
– Неужели ты не узнаешь голос? Неужели ты не понял, где мы сейчас находимся?
Сжимая рукоять пистолета, я думал, что всё же сумею с ним совладать. Его голос действительно казался знакомым. Но как такое возможно?
– Возможно, – сказал мужчина, будто читая мои мысли. – Еще как возможно. Мы сейчас в твоей голове, мой мальчик. И именно через эту замочную скважину я следил за тобой, смотрел твоими глазами и оберегал тебя.
Искаженное улыбкой лицо выражало самодовольство. Мне казалось, будто это я нахожусь под прицелом. Крепче сжав пальцы, я убедился, что пистолет всё еще у меня.
– Но Энни…
– Ах, Энни… Как бы печально это ни звучало, но ты, мой мальчик, лишь персонаж в ее сознании. Вернее, не просто персонаж, а целая личность, наделенная собственным характером, волей и, конечно же, разумом.
Дыхание замедлилось. Картинка расплывалась перед глазами. Я едва мог разобрать недвижимый силуэт в другом конце комнаты. Рука дрогнула, и я опустил пистолет, чтобы тот не перевесил меня.
– Этого не может быть.
– Скажи, мой мальчик, что ты помнишь из своей жизни? Что-нибудь из своего прошлого? Такие, как мы с тобой эксцессы случаются лишь от пережитка сильного потрясения.
Мужчина подходит ко мне, садится на корточки и, приподнимая мой подбородок, смотрит мне в глаза.
– Потому что лишь в страданиях рождается прекрасное. И ты прекрасен, мой мальчик, – говорит он, приложил ладонь к моей щеке. – Почему ты думаешь, Энни дала тебе пистолет? Потому что сама не может убить меня. Потому что это ты создал меня, пережив нечто ужасное.
Спрыгнувшая доставщица. Я качаю головой, пребывая в отчаянии.
– А всё произошедшее с тобой – проделки ее сознания, считающего тебя опасной инфекцией.
Воздуха не хватало. Стены кабинета медленно сужались, не оставляя свободного пространства.
– Не расстраивайся, ведь у тебя есть прекрасный шанс занять ее место. Почувствовать вкус настоящей жизни. Сегодняшний день, малыш, может стать днем твоего рождения.