Ева Ми
Наследство
Глава 12. История
– Я в этой деревне уже лет тридцать живу, – вдруг сказала Александра.
Никита посмотрел на нее, но она по-прежнему лежала с закрытыми глазами.
– Бабка моя была местной травницей. Единственная в округе могла лечить и людей, и животных. Я совсем крошкой была, когда родители переехали в Туру и меня с собой забрали. Тут-то, чем им заниматься было? Там мы недолго прожили, с полгода, может. И бабушка померла, дом на меня отписала. Отец сперва продать его хотел, да кому он нужен, в глухомани такой. Остался стоять. Мы сюда не приезжали почти. А потом отец запил, следом и мать к бутылке прикладываться стала. Как-то раз, упились оба до умопомрачения, меня отлупили, и на мороз выставили. Я на улице несколько часов провела, вернуться в дом боялась.
Никита смотрел на нее во все глаза, а на лице женщины ни одна черта не выражала тех эмоций, которые должны были сопровождать ее рассказ. Она будто зачитывала прогноз погоды, а вовсе не историю маленькой девочки с тяжелой судьбой.
– А утром, когда народ уже по улице ходить стал, увидели меня на крыльце дома лежащую, – продолжала она. – Я калачиком свернулась, чтобы помирать теплее было. В дом зашли – там страх. Отец в горячке мать убил и сам на себя наложил руки. Меня у фельдшерицы на пару дней поселили, она мои пальцы обмороженные лечила. А как-то утром пришла ко мне и говорит: «Собирайся, дитя, в большой город поедешь, там человека из тебя сделают». И людей чужих с собой привела. Одна баба там была, здоровая такая, высоченная, в шапке лохматой и такой же шубе, как есть медведица. Она меня перед собой поставила, ледяными с улицы руками давай трогать, проверять, не больная ли я, не калека ли. Кому же такое понравится? Ну я и отпросилась, будто бы до ветру сходить. На улицу выбежала, смотрю, у магазина машина стоит, которая продукты по ближним деревням возит. Сама юркнула в кузов, за коробками спряталась. Так и доехала до родной деревни. Водитель, когда меня в кузове увидел, отругал на чем свет стоит.
Никита сразу представил себе это картину.
– В деревню, как вошла, сразу в дом бабушкин, а он на замке, все ставни тоже заперты, не попасть. Я к соседям. Жила неподалеку у нас тетя Аяна, она меня всегда привечала, добрая тетка была, не зря такое имя носила. У эвенков «Аяна» значит – «добрая». У нее дети с внуками тоже из деревни давно уехали, она одна свой век доживала. Я как в дом ее зашла, она меня кинулась обнимать, потом шапку с меня снимает, а у самой глаза на лоб лезут. Увидала меня всю седую, в семь-то лет. Тетя Аяна меня к себе приняла, к лекарскому делу понемногу приобщала, рассказывала, какая трава от какой хвори. И охотиться научила, по-их, по-эвенкийски, с луком и силками. А потом и ее не стало. Врачеванием я занялась. Ко мне со всей округи приходили, а к лежачим я и сама ездила. Потом и магазин открылся, продавца туда надо было. Я вызвалась. Такая у меня история.
Александра повернулась на спину и открыла глаза. В дрожащем свете костерка ее профиль был похож на мраморный. Ее красота никак не вязалась с теми испытаниями, которые пришлось перенести этой женщине.
– Как вы пережили все это? – до сих пор, не осмыслив услышанное, спросил Никита.
– Нормально пережила, – совершенно спокойно ответила Александра. – Обо мне заботились, научили делу, оставили кров над головой. За все это я очень благодарна судьбе.
– Но ведь вы живете в этой глуши, одна, без семьи. Неужели никогда не хотелось уехать в другое место, в большой город?
– Никогда. Что мне там делать? Травами людей врачевать? Да брось, никому я там не нужна. Зато здесь сгодилась. Где родился, там и пригодился, знаешь такую поговорку?
Никита кивнул.
– И вам нравится тут жить? Так далеко от остального мира?
– Конечно, нравится. Если человеку что-то не нравится, он берет и делает что-то по-другому. А если сидит сиднем и только скулит, как все кругом плохо, значит, это ему и нужно. А мне здесь хорошо, я тут нужна.
«Как же она права, – подумал Никита, – во всем права, до последнего слова». Потом добавил:
– Может, на другом месте и возможностей было бы больше. Ваши родители же тоже за новыми возможностями уехали.
– И ты помнишь, чем все закончилось, – ответила она. – Не место человека делает, омолги. Люди едут толпами в большие города, думая, что там их ждут не дождутся, что, как только переедут, так сразу все само собой наладится. Но только вот в другое место ты себя с собой везешь, и, если у тебя с собой неладно, значит тебе везде тоска будет. Везде можно жить хорошо, и везде можно жить плохо. Это только от тебя самого зависит.
Никита чуть помедлил, собираясь с духом, и спросил:
– А если я вам предложу со мной поехать в Москву, вы согласитесь?
Александра повернула к нему лицо, внимательно посмотрела на него и тихо, но без тени грусти ответила:
– Нет.
Она снова закрыла глаза. Никита еще долго не мог уснуть, лежал, уставившись в потолок снежной пещеры, и прокручивал в голове историю самой красивой женщины, которую он когда-либо встречал.
Глава 13. Путь
К утру снегопад поутих.
Когда Никита проснулся, Александры рядом не оказалось, как и ее сумки. Он выполз из укрытия и огляделся. Его окружало белое безмолвие. Снега навалило по колено, но от входа в снежную пещеру вела цепочка следов. Никита пошел по ним и через несколько метров увидел женщину. Она сидела, склонившись над чем-то. Услышав звук шагов, она обернулась и поздоровалась с Никитой. Он улыбнулся в ответ.
– Это силки? – спросил он, приблизившись и увидев, как Александра собирает мудреную конструкцию из нескольких палок.
– Угу, – отвечала она, не отрываясь от своего занятия.
– Кого вы хотите поймать?
– Кому меньше повезет, тот и поймается.
Она поднялась, критическим взглядом осмотрев конструкцию, и вздохнула:
– Давно не ставила, худые получились.
Она зашагала прочь, в противоположном направлении от их вчерашнего укрытия. Никита побрел за ней. Он старался попадать след в след, чтобы не провалиться в глубокие сугробы. Шли молча. После вчерашнего, обоим было над чем подумать.
Никита терзался: в этой таежной глуши остаться он не мог, нужно было возвращаться в Москву. Но вчера он уже сказал Александре, что хочет быть здесь с ней. Он тщетно пытался прислушаться к голосу сердца, чего же оно хотело. Но оно молчало, не знало ответа. Тогда Никита призвал на помощь весь свой рационализм. Обычно, будучи на распутье, как сейчас, он накидывал на листочке в два столбика аргументы «за» и «против». И как обладатель технического мышления, просто смотрел, где больше плюсов, а где минусов. Но сейчас ни листочка, ни ручки у него не было. Мысли, которые он пытался привести в порядок, разбредались в голове, сам парень постоянно отвлекался на то, как бы попадать в следы идущей впереди женщины. Через несколько минут такого напряженного, но пустого раздумья, он сдался. Решил отложить решение до возвращения в дом.
Александра же погрузилась в воспоминания о своем детстве, которые явила вчера из дальних уголков своей памяти. Она много лет не доставала их оттуда, в них не было необходимости. А теперь, когда она их вновь обнаружила, уже не могла так же легко затолкать обратно.
И вот в чем был фокус: она совсем не чувствовала себя обиженной или несчастной. Для нее, не знавшей другого, это было нормально. Это не сломало ее, не искалечило ни душу, ни тело. Ну, поседела, тем и отделалась. И Александре не в чем было винить этот мир или обижаться на него. Но тогда, почему же эти мысли такие тяжелые и мрачные? Почему они, пролежав столько лет в ее подсознании пыльным хламом, вдруг заняли все ее внимание? Она не знала этого, но ей очень хотелось ответить на этот вопрос. Ей казалось, что как только она это поймет, то сразу избавится от этого гнёта.
Наконец, они вышли к дому. Дорога заняла больше времени, чем должна была, и все из-за глубокого снега. Александра, всё ещё задумчивая, сказала:
– Помнишь, где силки стоят?
Никита молча кивнул. У него, почему-то не получалось посмотреть ей в глаза.
– Сходи, проверь через пару часов. Да по дороге не забудь зарубки ставить на деревьях, а то снег пойдет, следы заметет, не воротишься.
Он снова кивнул.
Александра подошла к нему и совершенно неожиданно для Никиты взяла его лицо в свои ладони. Их взгляды встретились.
– Молодой ты еще, не знаешь ничего, – сказала она сухо и строго. – Как только выведем мы из тебя эту тварь, сразу уезжай. Нечего тебе здесь делать.
У Никиты будто онемел язык, совсем не поворачивался ответить. Парень так и стоял, хлопал ресницами, не отрывая своих серых глаз от ее зеленых. А женщина отняла от его лица руки, вздохнула и пошла в сторону своего дома. Никита еще какое-то время постоял, провожая ее взглядом, потом вошел в дом.
Зайдя в выстывшую, за время его отсутствия, и неуютную комнату, он ощутил такую гнетущую тоску, что просто сел за стол, уронил голову на руки и сидел так до тех пор, пока его не одолел холод. Нужно было затопить печь, позаботиться о еде, привести себя в порядок, в конце концов. Никита уже и забыл, когда последний раз чистил зубы и вообще смотрелся в зеркало. Вдруг от мысли о том, что он совсем потерял счет времени, его бросило в жар. Какое нынче число? Его отпуск, наверное, уже подходит к концу. Должно быть, осталась пара-тройка дней. Нужно было что-то решать с этой дрянью внутри и собираться домой. Черт с ним, с этим домом, пусть стоит. Есть, пить не просит, вдруг сгодится в будущем.
И тут Никите в голову пришла другая мысль: а что, если он не сможет избавиться от своего недуга и не вернется в Москву? Что с ним будет? Объявят в розыск? Никто, кроме нотариуса не знает, где Никита. Будут ли его искать? А если он сам захочет остаться тут? Будет охотиться, кое-как выживать. Тут и Александра рядом будет.
Никита представил себя лет через пятнадцать: длинные спутанные волосы, борода, грязные загибающиеся ногти, почерневшие зубы. Ведь такими он представлял себе отшельников. Вся его жизнь будет подчинена одному порядку: проснуться, затопить печь, нарубить новых дров, поймать дичь, поесть, лечь спать. И так годы складываются в десятилетия, никто не ищет Никиту. И почему-то ему не стало жутко от этих мыслей. Его, насквозь цивилизованного городского парня, не пугала перспектива провести свой долгий остаток дней в этом месте. Даже как-то легко стало от мысли, что такая жизнь освободит его от необходимости ходить на работу, платить коммуналку, общаться с людьми. Он будет сам себе хозяин.
Однако, решение пора было принимать. Никита хотел обдумать все как следует по дороге к силкам и за ужином. Погруженный в свои мысли, он брел по следам вглубь леса. Он не сразу заметил, что с неба снова стали сыпаться редкие снежинки. С каждой минутой снегопад усиливался, и, когда Никита добрался до силков, он уже сыпал вовсю. Поднимался ветер.
Силки оказались пустыми, возвращаться придется ни с чем. Поправив ловушку, парень уже засобирался обратно, как вдруг, оглядевшись, понял, что следы замело. Он не знал в какую сторону нужно идти. Его охватила паника, он начал метаться по поляне, пытаясь найти какой-нибудь знакомый признак, указывающий ему нужное направление. Не увидел ничего. Он не особо-то следил за дорогой, что в одну, что в другую сторону. «Идиот, – ругал он себя, – она же сказала ставить зарубки на деревьях». Никита запрокинул голову, подставив лицо снегу, вдохнул глубоко, как мог. Это помогло ему немного прийти в себя. Он выбрал примерное направление, откуда, как он полагал, пришел, и решил идти туда.
С каждым шагом становилось все труднее, но не только из-за усиливающегося снегопада. Никита чувствовал, как его покидают силы. Он давно ничего не ел, и поселившаяся в нем тварь порядком проголодалась. Ему приходилось собирать остатки своей воли в кулак, чтобы сделать очередной шаг. Юноша опирался на деревья, чтобы удержаться на ногах. Потом и это перестало ему удаваться, пришлось опуститься на четвереньки и ползти, а не идти.
Наконец, между деревьями показался дом. Но он был незнаком Никите. Он был больше, немного в стороне от него была еще одна постройка, похожая на баню.
Еще один рывок – и Никита сможет зайти в тепло. Не прогонят же его люди, в самом деле. Он подполз к крыльцу, последнее, что он смог сделать прежде, чем совершенно обессилить – постучаться. Сначала он услышал шаги, потом скрип дверных петель, а затем детский голос: «Папа, тут дяденька лежит», а затем этот же голосок, стараясь перекричать заливистый лай, сказал: «Звездочка, фу! Иди наверх».
Глава 14. Знакомство
Никита обнаружил себя лежащим на полу в большой комнате. Было тепло, он слышал треск дров в печи. А еще увидел рядом с собой маленькое детское личико. Девчушка смотрела на него во все глаза и качала головой. Увидев, что незнакомец, которого она нашла на крыльце дома, открыл глаза, она защебетала: «Папа! Папа! Дяденька очнулся!» – и убежала. Видимо, за отцом.
Никита попытался осмотреться. Просторная комната была обставлена скромно, но в ней было тепло и светло. Над головой послышались шаги, там был второй этаж. Никита с трудом перевернулся на живот, потом встал на четвереньки и подполз к стене. Прислонившись к ней спиной, он увидел, что в дальнем конце комнаты есть лестница, по ней спускался мужчина, неся в руках небольшую сумку с красным крестом, за ним спускалась девочка.
Когда мужчина подошел поближе, Никита рассмотрел его. Тот был высокий, едва не касался головой потолка, густые, как смоль, волосы и борода придавали ему разбойничий вид, из-под таких же густых черных бровей поблескивали водянистые глаза.
– Сонька, поставь чайник греться, – скомандовал отец.
Девчонка послушно ушла на кухню.
– Как себя чувствуешь, пацан? – спросил он Никиту.
Тот лишь утвердительно кивнул, мол: «Сойдет».
– Ранен? Где-то болит?
Помотал головой: «Нет».
– Давай, помогу тебе встать, надо тебя горячим напоить, – сказал мужчина и присел, чтобы закинуть руку Никиты себе на шею, но тот дико шарахнулся от него.
Мужик удивленно уставился на пришельца со звериными повадками, а спустя мгновение его лицо просияло, словно он увидел старого друга. Никита тоже ощутил что-то странное: в адрес мужчины он не чувствовал никакой агрессии, не хотел на него нападать, как на добычу, напротив, ему казалось, что перед ним – друг.
– Ну привет, браток, – с усмешкой сказал хозяин дома и тут же крикнул дочери, – Сонька, ну-ка, марш наверх, и сиди там, пока не позову.
Девочка, привыкшая беспрекословно слушаться отца, взбежала вверх по лестнице.
Хозяин дома придвинул табурет ближе к Никите, сел на него и несколько секунд пристально вглядывался в глаза парня. Наконец, криво ухмыльнувшись, он спросил:
– И как же тебя угораздило так влипнуть, пацан? Чего ты забыла в этой глухомани?
– У меня дед умер, оставил в наследство дом здесь, вот я и приехал его посмотреть.
– Так ты Самойлова внучек? – обрадовался хозяин. – Копия дед! Ну, как тебе тут у нас в изоляторе?
– В каком изоляторе? – спросил Никита.
Хозяин прищурился и протянул:
– Так ты, брат, не в курсе, кто ты теперь?
Никита помотал головой, а хозяин хлопнул себя по коленям здоровенными ручищами, поднялся с табуретки и кивнул головой в направлении стола, приглашая Никиту сесть. Тот поднялся, держась за стенку, и неуверенно подошел. Мужик достал из морозильника пакет и начал что-то делать с ним, но из-за широкой его спины Никите не было ничего видно. Наконец, на столе перед парнем оказалась тарелка с темно-красным нарезанным полосками мясом. Оно было мерзлым, покрытым инеем. Никита принял это молчаливое приглашение хозяина отведать угощение. Он ел медленно, клал куски мяса в рот, ждал, пока они оттают, а потом с наслаждением жевал.
Хозяин не торопил его, сидел напротив, поигрывая ножом. Когда Никита закончил, снова завел разговор:
– Как оно было?
Никита с непониманием посмотрел на мужика.
– Ну, вот ты зашел в дом, печь затопил, и когда он появился? Сразу?
До него дошло, что хозяин расспрашивает его о появлении паразита. Он рассказал все, что произошло с ним за последние дни, только про Александру не упомянул, мужик только кивал головой. Потом настала очередь Никиты спрашивать:
– А вы тоже, ну… с этим?
Никита сам не мог понять, откуда ему известно, что перед ним тоже носитель паразита. Это было сродни интуиции.
– Да, брат, и я с «этим», – засмеялся хозяин. – И не я один. Нас тут целая деревня, сидим как в карцере.
От прежней веселости не осталось и следа, лицо хозяина приняло озлобленное выражение, глаза засверкали.
– Почему как в карцере? – спросил Никита.
Мужик сложил локти на стол и навалился на них всем своим весом. Он глянул в сторону, словно пытался унять поднимающееся в нем раздражение, потом снова посмотрел на Никиту.
– Ты чего, вообще ничего не знаешь?
В ответ парень только пожал плечами.
– Ну так слушай, пацан.
Про Ермака слыхал? Был такой казак в давние времена. Пришел со своими парнями за Урал жизни вольной искать, а заодно и расшугать туземцев, которые тамошним купцам Строгановым жизни не давали своими набегами. Только вот царь был не в курсе их кампании, а самодеятельность в те времена, сам понимаешь, не приветствовалась.
Был среди товарищей Ермака атаман Иван Кольцо. Лихой мужик был у царя в немилости за то, что как-то обчистил государевых людей, возвращавшихся из Ногайской Орды. Был он, однако, смелый, и с людьми хорошо сходился. Когда Сибирское ханство к ногтю прижали, Ермак в Кашлыке расквартировался, а Ивана Кольцо с его людьми снарядил в Москву, царю докладывать.
Вместе с дюжиной казаков Кольцо прибыл в Белокаменную. Атаману на глаза царю попадаться было нельзя, он отправил на поклон своих хлопцев, а сам в городе ждать остался. Те рассказали царю, так, мол, и так, ханство Сибирское теперь не угрожает, ясак платят исправно, можно дальше на Восток идти. Царь хоть и был мужик вспыльчивый, но мыслил глобально и богатства не чурался. Рассуждения о том, что пушнины с продвижением на восток станет больше, а казна богаче, пересилили. Пожурил он кольцовых казаков за самоуправство, да и благословил на дальнейшие походы.
Среди прочих наград и даров, которыми царь снарядил посланников, была дюжина склянок со странным содержимым. В ночь, накануне отбытия отряда в Кашлык, царь позвал к себе одного из казаков, Ивана Александрова по прозвищу Черкас, и рассказал, что в склянках тех содержится некая волшебная сила, которая поможет Ермаку и его ребятам в покорении дальних земель. И царь наделяет честью воспользоваться этой силой именно казаков Черкаса. Царь строго-настрого приказал откупорить склянки все разом и только после того, как отряд покинет город и будет находиться на расстоянии не ближе десяти верст от ближайшего поселения.
Кольцо немало удивился, услышав царевы инструкции от Черкаса, но наказ исполнил, хоть и не в полном объеме. Как только вышли из Москвы и отошли на десять верст от последней деревни, стали на привал. Кольцо рассказал своим парням, что в склянках находится, но откупорить решил не все двенадцать, а только половину. Вторую решено было припрятать до поры до времени. Положение у Ермака была завидное, работу он уже большую сделал, разогнав Сибирское ханство, и тот, кто сменил бы его на таком посту, пришел бы на все готовенькое. Кольцо не погнушался предать товарища ради такого козырного места.
Первый из его ребят, Богдан, склянку откупорил, из нее сперва только дымок пошел. Он горлышко ко рту поднес, хотел пригубить, да тут из бутылки какая-то зеленоватая прозрачная тварь как вылетит, и прямиков Богдану через рот в нутро. Уж он и за горло да за живот давай хвататься, а потом и вовсе в стороны его швырять начало, вчетвером еле удержали. Тот ночь в бреду пролежал, а под утро, когда всех, в том числе дозорного, сон сморил, он – раз – одному из своих глотку перегрыз. Кольцо, когда проснулся и увидал, что произошло, сначала хотел взбесившегося убить, но тот взмолился, чтоб пощадили его. Клялся, что на своих больше не будет нападать. Тут-то Иван понял, почему царь ему наказал вдали от других людей склянки открыть. Пока два дня шли, Богдан переменился: своих сторонится стал, едва плелся поодаль, сил совсем в нем не осталось. Как все есть садятся, так тот аж лицом сереет, не может еду человеческую переносить. Как-то легли почивать, а к лагерю заяц выбежал. Богдан изловчился – хвать – и проглотил ушастого. Силы вдруг в нем прибавилось: то, что другие втроем несли, Богдан один мог. Тут он понял, что именно дикое мясо столько сил ему придает. Теперь, когда отряд останавливался на привал, и молодцы доставали хлеб да водку, Богдан в чащу шел, оттуда возвращался со свежатиной, а наевшись – всем в силе и выносливости мог фору дать.
Казаки поняли: то, что хранилось в склянках, вовсе не опасно, а даже наоборот, может из них сверхлюдей сделать. Начали они просить у Ивана, чтобы он раздал им оставшиеся склянки, что с такой силой они не только Ермака с его разгромом Сибирского ханства за пояс заткнут, но вообще весь мир покорят. Половине своего отряда Кольцо доверял, хотел их сделать своими приближенными, но была же еще и вторая. Как-то ночью собрал Кольцо четверых своих доверенных, раздал им бутылки и себе одну взял. Запустили в себя тварей, да как с цепи сорвались, пожрали вторую половину отряда. Оставшиеся шесть бутылок Кольцо припрятал, хотел по возвращению в Кишлык другим своим доверенным раздать, уж тогда-то они разгуляются. Так и сделал, когда добрались. Теперь у Кольца было одиннадцать соратников с неимоверной силой. Но свергать Ермака пока не торопились.
Атаман был ходок по женской части. Как-то, разомлев от ласк да от водки, рассказал одной местной дивчине про то, какой у него есть гениальный план свержения Ермака. Девчонка была из северных – тунгуска, кажется, Кольцо-то думал, что она по-русски не бельмеса, вот и разговорился. А девчонка эта была внучкой шамана, она про такие вещи, дающие силу в обмен на кровь, знала. Та рассказала своим братьям, которые были связаны с местным мурзой. Тот решил одним выстрелом сразу трех зайцев убить: лишить Ермака одного из лучших атаманов, выслужиться перед великим ханом и завладеть силой, подаренной царем казакам. Прикинулся тот бедной овечкой, пришел к Кольцу на поклон, помогай, мол, атаман, ногаи замучили, сил нет. Когда он привел Кольцо с его сорока казаками в своей шатер засвидетельствовать дружбу, так сказать, и хотел было всех перебить, налетели тунгусы и отбили дюжину казаков во главе с атаманом, остальных бросили, но уж мурза тех порешил. А Ивана с его парнями так и не нашли.
Хозяин выдержал паузу, изучающе посматривая на Никиту. Тот сидел в полнейшем недоумении и не мог сообразить, какая связь между глухой деревней в Красноярском крае и похищенным Ермаковским атаманом. Хозяин тем временем встал из-за стола, подошел к оставленному на столе куску мороженного мяса, отрезал тонкую полоску и съел ее прямо с ножа, плотоядно, но в то же время насмешливо, глядя на Никиту.
У того в голове стало проясняться.
– Значит, эти паразиты, которые в нас живут, и есть те самые, которые Кольцо с казаками…, – он не договорил, не смог подобрать правильное слово.
Хозяин кивнул и вернулся за стол.
– А вот теперь, давай, брат, знакомиться, – он протянул Никите здоровую ручищу. – Я – Иван Кольцо.