Елизавета Игнатьева
Вот бывает. Сборник рассказов
Сокровищница Али Бабы на Центральном рынке
Вот бывает, что на ум никак не приходит нужное слово. Ты уже и "пшеница", и "ячмень" и "овёс" перепробовал, а потом вдруг раз! Вспомнил! "Симсим!" и посреди прилавков с холодным молоком, свежей петрушкой и лупоглазой рыбой, как по волшебству, открывается дверь в сокровищницу Али Бабы.
На длинных столах достопочтенные антиквары уже разложили кучки серебра, меди, бумажных купюр, фарфоровые статуэтки, потемневшие от времени сережки размером с кулак и кукол с отбитыми носами.
Ты, с видом опытного коллекционера, собравшего, правда, за всю жизнь лишь коллекцию фантиков от конфет за спинкой дивана, листаешь увесистые странички альбомов с монетами, тычешь пальцем в случайный серебряный кружочек, пробуешь на зуб, смотришь на свет и поправляешь на носу очки: "отличная сохранность!"
Седовласая дама в шелковой блузке цвета полыни со скучающим видом предлагает купить медную пластинку причудливой формы: если вглядеться в переплетения ее нежно-зеленых изгибов на рассвете, встав лицом на восток, то можно увидеть очертания медведя. Если же вы звериного стиля не поклонник, то возьмите полуметровую купюру Колчака. Или, предав идеалы, хотя бы красненькую десятку с Лениным. Для коллекции.
В тусклом свете пыльных окон солидные мужчины блестят лупами, лысинами, циферблатами и глазами при виде редкой тетрадрахмы. Сколько уступите?
В углу, зажатый между вазоном с пышными дамами и гипсовым бюстом греческого красавца, сидит Эрнест Казимирович. На шее небрежно намотан черный шелковый платок, а на нем прямо по центру переливается рубином массивная брошь.
Родившийся по какой-то совершенно нелепой случайности в российской глубинке, в семье работника печатной фабрики, Эрнест Казимирович, однако, никогда не сомневался в аристократичности своего происхождения. Сомневающимся же, увы, предъявить было нечего – родословная была безнадежно утеряна то ли на пароходе Одесса-Стамбул, то ли на мансарде дома на рю Бобур, 87, Пари, вместе с диадемой прабабушки и фотокарточкой прадеда-генерала.
На его столике, застеленном вытертым зеленым бархатом, стоят миниатюрные бутылочки с пожелтевшими этикетками и мутной жидкостью внутри.
Он ловит твой заинтересованый взгляд сквозь позолоченное пенсне:
– Вино коллекционное. Пробники. Выдержка 100-150 лет…
– А пить его можно?
Вопрос необдуман и, судя по лицу Эрнеста Казимировича, которое исказилось таким испугом, будто ему сообщили, что его прабабка, Прасковья Ивановна Курочкина, никогда не пила вот этого самого Порто 1897, сидя на террасе кафе Монмартра, неуместен.
– Вы что! Такое вино не пьют! На него смотрят, им любуются, его коллекционируют! Даже слегка повредив пробку, вы выпустите его тонкий аромат!
Эрнест Казимирович слегка привстал, опираясь на трость с потёртым набалдашником, и приготовился к дерзкому побегу сложного букета смородины и чернослива с ноткой лаванды.
Безнадежно подмоченную репутацию человека, у которого на уме одни фунфырики, уже не спасти. Глупо улыбаясь, пятишься к выходу, заходишь в буфет, берёшь капустный пирожок с шлейфом прогорклого масла и чай с послевкусием моченого сена. Нет, ну где на Монмартре вы такое попробуете?
Балкон Пандоры
Вот бывает хочешь ты вернуться после тяжелого трудового дня домой, принять ванну, налить чашечку кофе и выйти на свой балкон, полюбоваться открывающимся с него видом на какую-нибудь красивую площадь или выкурить сигарету, вдыхая вместе с никотиновыми парами тяжелый воздух душного ночного города. Или уставить его яркими цветами, вот так вот, сплошь, чтобы глядя с улицы, он казался огромной пестрой клумбой. Или, в крайнем случае, найти своему балкону самое прозаическое применение и гирляндами развесить на нем мокрое белье.
И вот ты, с кружкой чая в руке, потому что кофе, разумеется, опять закончился, открываешь балконную дверь в предвкушении прекрасного вечера и… следующие полчаса удивляешься, как на таком маленьком пространстве помещается столько нужных, ну просто жизненно необходимых вещей.
Тут и старые жалюзи (через дырявые прутики которых мы, очевидно, будем летом прятаться от любопытных глаз на даче), и непонятные деревяшки, кусочки железа и стекла (вероятно, для строительства убежища в случае внезапного зомби-апокалипсиса), пакет с вещами, доставшимися от тети Клавы под кодовым названием «вдруг кому пригодится», ящики с хрупкими стебельками помидорной рассады, и мешок пустых стеклянных банок, и несколько пятилитровых бутылок с водой (нельзя забывать, мой друг, что воду всегда отключают вдруг), и несколько бутылок пустых, на случай если все-таки предупредят за несколько дней. В углу, скрючившись вдвое, стоит пыльный ковер, который все еще рассчитывает на возвращение былых славных времен и находит поддержку в лице отломанной дверки от советского серванта и холодильника Бирюса (да там только мотор сломался, делов-то починить). Есть опасения, правда, что скорее всего, все трое отойдут в приданое правнукам.
С трудом протискиваешься между грудой коробок, в которых бережно хранятся все бесценные педагогические наработки и распечатанные учебники за десять лет, спотыкаешься об лыжу, чья сестра была безнадежно утеряна много лет назад (но мы до сих пор не теряем надежды), подходишь к окну и устраиваешься поудобнее, облокотившись на колченогий, но "невероятно изящный" антикварный столик, найденный позавчера около мусорки.
Чай уже совсем остыл, сигарет нет, потому что, ты собственно, и не куришь. С великолепием вида, открывающегося на живописный сочно-оранжевый мусорный бак, сложно что-либо сравнивать.
Метрах в десяти, в доме напротив, мужчина тоже ищет себе место между велосипедом, снегокатом, сушилкой, отодвинул картину, корзину, картонку и в конце концов, взяв на руки собачонку, устроился в первом ряду. По асфальту, боязливо оглядываясь, бежала крыса, отъетые голуби важно вышагивали в поисках оставшихся крошек, а в машине посреди двора кому-то с громкостью рокота космодрома снилась трава у дома. Наверное, правда, не у нашего. У нашего-то ее уже неделю как под парковку закатали.
Чудо доктора Франкенштейна
Одной тихой звёздной ночью доктор Франкенштейн ставил в своей лаборатории удивительный эксперимент.
Он учел все свои предыдущие ошибки и наделил свое новое создание миловидным личиком, стрижкой каре и ноготочками цвета "осенний перламутр".
Доктор Франкенштейн вложил в милую головку знания абсолютно обо всем на свете – зря только Гегель когда-то часами в раздумьях прореживал свою и без того лысеющую челку – ему-то они были недоступны.
Отныне человечество могло смело выбрасывать на помойку все тридцать томов большой советской энциклопедии, справочник по ядерной физике и самого Гегеля заодно – ведь создание доктора Франкенштейна могло ответить на все вопросы, даже если его об этом не просили.
Особенно если не просили – встроенная функция сверхчутья безошибочно подсказывала, кто нуждается в совете, даже если этот кто-то перешёл на другую сторону улицы и закрыл комментарии.
Доктор посчитал, что наиболее благоприятной средой для обитания его творения будет интернет, и не прогадал.
Ведь именно там люди больше всего нуждаются в поддержке и помощи.
Создание удивительно быстро разрешало как проблемы добра и зла и квантовой гравитации, так и загадки опавшего бисквита, тонкости воспитания детей до года и владело разговорной латынью на приличном уровне.
Довольствовалось же само создание малым – бутербродом с маслом, полным отсутствием в свой жизни детей и книгой "Рукоделие из кошачьей шерсти: как сделать сувениры из вашей кошки".
Кстати в скором времени доктор планирует активировать функции: консультация "вас не понимает ваша половинка, что делать", привлечение денежных потоков и как вернуть ретроградный Меркурий в Козероге в одиннадцатый дом – он купил созданию двухдневный вебинар, записал на онлайн-тренинг и письменные практики. Хотя что греха таить, деньги только на ветер выбросил. Ведь создание и без того в психологии разбиралось ничуть не хуже, чем в мировой экономике и причинах политического кризиса на Ближнем востоке.
А если вы боитесь, что нефть может подешеветь, доллар обвалиться, а золото упасть в цене – вкладывайтесь в особо ценное мнение нового создания доктора Франкенштейна – оно не обесценится никогда. И, кажется, доктор уже начал продавать акции. Успевайте.
Человек эпохи
Вот бывает человек не всегда живет в эпохе. Бывает и эпоха живет в человеке.
Утро в доме графа Ковалевского всегда начиналось одинаково. Сонный и потрёпанный, он спускался к завтраку, наспех застегнув пуговицы своего потертого офицерского кителя.
Давали кашу.
– Авдотья Павловна, сестрица, давеча обещали на завтрак что-нибудь другое уже приготовить… – заикнулся было он, но осекся на полуслове, поймав злой взгляд невыспавшейся сестры.
"Как грубо", – вздохнул он про себя и положил на щербатую белую тарелку Кузнецовского фарфора кусок серой остывшей овсянки.
Кофе тоже пришлось наливать самому. Маленькой посеребренной ложечкой с фамильным гербом какой-то неизвестной французской семьи он задумчиво размешивал сахар, повернувшись к окну благородным профилем.
Молодой граф грустил.
Как же давно в гостиной не зажигали свечи, слух не ласкал звук прибоя "Амурских волн", ноги забыли фигуры вальса, а сабля ржавела в ножнах за ненадобностью.
– Эх, Алёшка, седлай моего вороного жеребца, поскачу по утренней росе до соседнего имения – сегодня у Голубкиных пикник, а вечером танцы…
Тихонько напевая себе под нос "Боже, Царя храни", граф вышел из-за стола.
– Иван Палыч, голубчик, чашку за собой помой. И через полчаса у тебя занятие в Zoomе, не опаздывай".
Граф недовольно прищурил глаза, надел фуражку и, лихо развернувшись на каблуках своих кирзовых сапог, вышел из комнаты.
-Стена непонимания, ваша бестактность и дурные манеры не позволяют нам более быть вместе. Прощайте!
А на другом конце города в шесть часов свое рабочее утро начинал простой советский человек. Форточка, зарядка, прохладный душ, стакан крепкого чая, бутерброд с маслом.
В прекрасном расположении духа он бодро выходит из дома, садится за руль блестящей черной Волги и, слегка фальшивя, подпевает по дороге Цою.
В стране – бардак, кругом – развал, молодежь не знает Высоцкого наизусть и забыла что такое порядочность и настоящая дружба, по дорогам ездят не машины, а консервные банки, слава китайскому автопрому, а приличного пирожка с мясом во всем городе днём с огнём не сыщешь, разве что в крошечной забегаловке на окраине, где вместо салфеток – нарезанная на квадратики серая бумага, берешь пирожок, а на ней жирное пятно остаётся. А пельмени! Какие там пельмени! Раньше, в Союзе, только такие во всех столовках давали. Здесь, во временном портале, кажется, даже тётеньки остались прежними – неулыбчивые, в белых шапочках на туго завитых химических кудрях.
Вечером он, по традиции, возвращается домой через небольшую пивную рядом с домом. Назвали-то как ее по-модному: паб. А пабе тихо. Никто, будто не желая замечать современных проблем, их не обсуждает, не думает, как помочь стране, не говорит с друзьями о наболевшем. Компания молодых людей в углу, заказав себе пиццу и по бокалу эля, сидит, уткнувшись в телефон – смотрят что-то глупое и смешное на Ютубе.
А у советского человека за родину болит душа и пусть он уже и не очень-то верит в светлое будущее, но он ещё за него поборется. И когда-нибудь покорит Эверест.
А вот Егор купил себе лук со стрелами и арбалет. Оно может, конечно, показаться со стороны, что он застрял в Средневековье в компании Робин Гуда, но Егор, напротив, считает себя человеком, свою эпоху опередившим. Ну а прав он, или нет, покажет только время.
