Елена Виг
О ЛЮБВИ и не только… Роман в новеллах

5

Катя с детьми должна была вернуться через неделю после моего приезда из санатория. Я разговаривала с ней по телефону. Звонки были как всегда очень скупыми на информацию: все нормально, дети здоровы, еды хватает, но голос был веселый, поэтому я надеялась, что у них действительно все хорошо. А, собственно, что должно быть плохого? Две самостоятельные женщины и трое мальчишек. Я знала, что они точно не скучают!

Ира была Катиной подругой с самого первого класса. Если Катя была домашним баловнем, то Ира, наоборот, воспитывалась родителями очень самостоятельной. Да и как могло быть по-другому, если оба родителя постоянно на работе, а бабушек нет. Ира была типичным «ребенком с ключом на шее», как говаривали во времена нашей молодости. Так называли тех, кто самостоятельно приходил из школы, сам себя обслуживал, сам делал уроки, у кого родители были заняты с утра до вечера. В первом классе Ирина мама даже договорилась с моей мамой, что та будет забирать Иру к нам, кормить и держать до вечера, до ее прихода. Вот тогда девочки и сдружились. Ирочка была в нашей семье, как родная, могла прийти к нам со своими проблемами, да и вообще с любыми вопросами. Она хорошо училась, много читала, они с Катей поступили в один и тот же институт. Замужем она была очень недолго. Я помню, как она сидела у меня на кухне, (Катя тогда уже жила отдельно), ела торт, пила чай и рассказывала, что прогнала мужа.

– Нет, тетя Наташа, ну представляете, он себе еще и подружку завел. Мало того, что месяц работает, а два у меня на шее сидит, так, оказывается, еще и на сторону смотрит. Я когда это узнала, то чемоданчик его быстренько собрала и на лестничную клетку выставила. Даже дверь ему не открыла. А зачем мне, чтобы он мне лапшу на уши вешал.

– Ирочка, но ведь у вас сын. Не пожалеешь потом?

– А я и сейчас жалею. Жалею, что не сделала этого раньше, три года терпела этого бездельника.

Вот в этом она вся – самостоятельная, резкая, бескомпромиссная. И воспитывает теперь своего любимого Степочку одна, совершенно не переживает. Ее мама ушла на пенсию и помогает ей. Недавно мне по секрету сказала, что у Ирочки появился ухажер. Да я и не сомневалась, что у нее все будет хорошо – она славная, жизнерадостная. А чужие дети теперь никого не пугают. Это в наше время «разведенка с ребенком» звучало, как приговор, а теперь это норма жизни. Я знаю, что она и не особо рвется теперь замуж: сын у нее уже есть, а желающие доставить женщине приятное, да еще и без каких-либо обязательств, всегда найдутся.

Я всегда по-хорошему завидовала таким женщинам, как Ира, их легкому отношению к браку. В нашей семье такого не было. То ли потому, что нам с мамой достались такие прекрасные мужья, то ли от того, что мы и сами готовы были ради них идти на любые жертвы, но в наших с ней семьях был ярко выраженный патриархат. Никто никогда не оспаривал право мужчин на главенство, но они, надо отдать им должное, этим правом не злоупотребляли. А вот какое соотношение сил в семьях моих детей, я толком не знала. Они – люди другого поколения, у них все по-другому, так что не мне об этом заботиться и, тем более, переживать.

Когда зазвонил телефон, то я думала, что это кто-то из моих детей, но номер высветился незнакомый.

– Наталья Александровна? Вы меня не знаете, меня зовут Алексей Иванович, я Анин папа.

– Здравствуйте, с Аней все в порядке? Она здорова? – заволновалась я.

– Да, да, совершенно здорова. Я звоню поблагодарить вас за то, что не бросили Аню, общались с ней так хорошо. Она много о вас рассказывает.

– Да не за что, – смутилась я. – Она очень хорошая, умная девушка, мы с ней прекрасно ладили. Я надеюсь, что вы разрешите ей как-нибудь приехать ко мне в гости.

– Я, собственно, поэтому вам и звоню. У меня есть встречное предложение. Приезжайте лучше к нам. У нас здесь хорошо, хотя и не шикарно. Мы с Анютой будем очень рады.

Я была и удивлена и смущена таким предложением. Не то, чтобы я чего-то боялась, но одно дело общаться с девушкой, а совсем другое – с ее папой.

– Ой, наверно, ничего не получится. Мне меньше, чем через неделю, внуков привезут, они у меня здесь жить будут. Я не могу никуда уехать.

– А вы берите с собой внуков.

– Вы шутите? Один еще достаточно маленький, только три года.

– Но вы же с ним справляетесь? У нас тоже все удобства в доме, поэтому не вижу разницы.

– Зато я вижу. Когда они сходят с ума у меня на голове, то это мои внуки, а вы-то за что страдать должны?

– Да меня практически и дома не бывает, а Анюта будет только рада, она детей очень любит.

Похоже, что у него были заранее заготовлены ответы на все мои возражения. Предложение, конечно, было неожиданное, но, с другой стороны, может это лучше, чем сидеть с детьми в городе?

– А природа у вас там есть? – спросила я.

– Природа? – он явно развеселился. – Природы у нас полно! И лес есть, и речка.

– Тогда, если вы такой смелый и не боитесь нашествия варваров, то мы к вам приедем на недельку.

– Вот и славно! Я очень рад.

– Я тоже – сказала я нерешительно.

– Тогда пишите, как к нам добраться!

Катя была удивлена не меньше моего.

– Мама, но ты же его совершенно не знаешь!

– Не знаю, но дочку его знаю, и она мне нравится. Там природа хорошая, – добавила я. – Ты представь, что я просто сняла дачу.

– Ну, давай, – в голосе чувствовалось сомнение. – Только, если что, ты сразу звони, мы приедем и заберем.

– Естественно!

До Калуги мы доехали электричкой. Алексей Иванович с Аней встречали нас на вокзале и повели к машине – не новой, но явно хорошо ухоженной. Хозяин был под стать машине. Он точно не был красавцем, среднего роста, выглядящий на все свои годы, с ежиком коротко подстриженных седеющих волос и такими же седеющими усами. На лице примечательными были только глаза, которые смотрели на собеседника серьезно и дружелюбно. Маленькие лучики морщинок от внешних уголков глаз добавляли его лицу немного насмешливое выражение.

Нам предстояло еще минут двадцать добираться до места. Мне сказали садиться рядом с водителем, Аня с мальчиками сзади. На заднем сидении было детское кресло.

– Откуда у вас детское кресло? – удивилась я.

– У соседа одолжил, – пояснил Алексей Иванович.

Мне сразу стало совершенно спокойно. Если человек мог подумать о такой мелочи, как детское кресло для моего маленького внука, то на него можно положиться.

Машину он вел уверенно, спокойно, очень по-мужски.

Я всегда обращаю внимание на стиль вождения, считаю, что он хорошо отражает характер водителя. Мне очень нравилось, как водил машину мой папа. Его движения были выверены до мелочей. Когда он учил меня, то объяснял каждое свое действие – рассказывал, что он делает руками, как у него при этом двигаются ноги. Автоматических коробок передач в то время у нас еще не было, но он так виртуозно управлялся с механикой, что в него можно было влюбиться, только увидев, как он ловко орудует коробкой скоростей. Очень сдержанный в жизни, в машине он становился еще и предельно собранным, никогда ни на что не отвлекался, разговаривал очень мало, и нам с мамой запрещал болтать. Мы, конечно, его запрет игнорировали, но он в наших разговорах никогда не участвовал и от дороги ни на что не отвлекался.

Мой муж за рулем сидел так же, как в своем кабинете. Играла тихая музыка, рядом лежал мобильный телефон, пачка сигарет, в подставке стояла бутылка с водой. Он просто жил в машине, обсуждая дела, назначая встречи. Иногда, если не успевал поесть, то и закусывал, не отрываясь от дорожного движения. Никаких запретов на разговоры в его машине не было, наоборот, он шутил и смеялся вместе со всеми. Механику водить умел, но предпочитал автомат и любил машины представительского класса, так как из-за пробок проводил в них много времени.

Саша водит почти так же, как отец, но, будучи менее темпераментным, практически никогда не нарушает скоростной режим, предпочитает без нужды не обгонять. Это прекрасно, ведь у него двое маленьких детей.

Катюша водит неплохо, но практики особой у нее нет, так как она дома сидит, а машиной пользуется Виктор. Какой у нее стиль я еще не поняла, но когда она с детьми приезжает ко мне, то я всегда прошу, чтобы она по приезде домой позвонила, нормально ли добралась, волнуюсь за них.

За Алексея Ивановича можно было не волноваться, он точно знал, что делает, и не суетился за рулем. Заехав на участок, он припарковал машину под навесом и повел нас знакомиться со своей овчаркой Ингусом, который жил в будке и охранял дом. Пес был умный, Алексей Иванович заверил, что для детей совершенно не опасный. Мои внуки были от собаки в восторге, но получили строгие указания, как с ней нужно себя вести, чтобы не было неприятностей.

Дом был не слишком большой, но и не маленький, деревянный, с ломаной крышей, покрытой метало черепицей. Словом, стандартный дачный дом. Поселок, в котором он стоял, был добротным, асфальтированным, но застройка вокруг была смешанная: попадались и очень дорогие дома, и древние, маленькие полуразвалившиеся избушки на курьих ножках. Это было старое зеленое дачное место, постепенно превращающееся в престижный пригород.

В доме уже хлопотала Маша. Она оказалась женщиной лет сорока пяти, но уже седеющей и очень полной, что ее сильно старило. Через всю правую щеку у нее шел глубокий шрам. На наше приветствие Маша буркнула что-то невразумительное и кивнула головой. Ане она сказала, что ужин будет через полчаса.

– Вы не обращайте на нее внимание, – сказала мне Аня, когда мы вышли из кухни, – она со всеми так разговаривает, вернее, не разговаривает. Но она хорошая.

Я немного волновалась, как Маша воспримет маленьких детей в доме, ведь от них столько шума и беспорядка, но, когда Андрюшка вошел на кухню, то он показал, какими дети могут быть воспитанными. Он сказал: – «Здравствуйте, тетя Маша», а потом увидел трехцветную кошку, которая лениво лежала на кухонном стуле, и так искренне восхитился «Ой, так у вас и кошка есть!», что даже на Машином лице появилось подобие улыбки.

Когда мы пришли ужинать, то стол был накрыт, Маши не было.

– Она с нами никогда не ест – пояснила Аня, – она в домике для гостей живет, туда еду забирает.

После ужина Аня пошла укладывать детей спать, а мы с Алексеем Ивановичем собрали посуду, и вышли на крыльцо, которое, скорее, было открытой верандой около полутора метров глубиной. Он курил, а я сидела в плетеном кресле и смотрела на сад, который уже окутывала вечерняя мгла. Она еще не была густой, ведь была середина лета, день только начал убывать, но очертания деревьев уже трудно было разглядеть. Докурив, хозяин спустил Ингуса с цепи и, вернувшись, сел на соседнее кресло.

Некоторое время мы оба молчали, но это молчание не было тягостным. Бывают люди, с которыми молчать не получается, нужно все время поддерживать разговор, иначе возникают неловкие паузы. А здесь молчание было нормальным, в нем не чувствовалось никакой напряженности.

– Наверно, я все-таки должен вам объяснить, почему мне так хотелось пригласить вас, – сказал вдруг он.

– Ну, объясните, – согласилась я, хотя в глубине души догадывалась о его мотивах.

– Вы только не подумайте, что я вас как-то использую. Просто вы единственный человек, единственная женщина, с которой у Анюты получился контакт. Вы же знаете, что мать ее бросила, вернее меня бросила, ну и ее заодно. А из меня, сами понимаете, какой воспитатель для девочки! – он развел руками.

– Должна сказать, что девочка у вас замечательная, так что не принижайте себя – нормальный вы воспитатель!

– Да не особо, – он покачал головой. – Я ее, конечно, очень люблю, она, собственно, все, что у меня есть, и поэтому хочу, чтобы она была счастлива, а вот как этого добиться, не знаю. Вот с подружками у нее не очень получается.

Мы помолчали. Он взял еще одну сигарету, протянул мне пачку, предлагая закурить. Я, молча, отрицательно покачала головой.

– Я когда сюда переезжал, думал, что теперь у нее будет нормальная жизнь, друзья, а получилось, что опять только я да Маша, а она, вы видели, какой собеседник – десяти слов в день не добьешься. А из санатория она приехала совсем другим человеком, веселая, болтает без умолку, все рассказывает мне, как вы с ней гуляли, как в магазин ездили.

– Я хочу вам сказать, что ваша дочь – чудо! Я не преувеличиваю. И я думаю, что все у нее может быть очень хорошо.

– Ваша фраза предполагает продолжение.

– В каком смысле?

– Вы сказали, что может быть все будет хорошо, если…

– Я не сказала «если».

– Но подумали.

– Да, подумала. Подумала, что она должна найти свой путь, а не идти по тому, который вы ей навязываете. Простите, если я лезу не в свое дело, но вы сами меня спросили. Вы знаете, что ей не нравится в институте?

– Знаю. Говорит «скучно», но я думаю, может быть это потому, что у нее там друзей нет?

– Не думаю. Мне показалось, что ее просто эти предметы не интересуют, хотя она и справляется с ними нормально, она ведь способная и учиться умеет.

– А что ей интересно? – Алексей Иванович тяжело вздохнул.

– Я ее не спрашивала, но могу спросить, если позволите.

– Хорошо, спросите при случае.

Мне было ужасно жалко этого симпатичного человека: он так старался устроить своему единственному ребенку нормальную жизнь, а оказалось, что эти старания напрасны. Это грустно. Я подумала о Кате. Мы ведь тоже хотели, чтобы она получала удовольствие от работы, тем более, что способности у нее хорошие, могла бы делать нормальную карьеру. А она предпочла жизнь домохозяйки с двумя детьми. Дети – это, конечно, прекрасно, я счастлива, что они у нее есть, но как же ее жизнь? Разве для того она училась так упорно, чтобы потом дома сидеть и носы детям вытирать? У меня не было ответов на эти вопросы.

6

Дачная жизнь – прекрасная штука! Погода была хорошая, дети все время проводили на участке, где на лужайке у них было расстелено старое одеяло, на котором они не только играли, но, иногда, и спали после обеда. Маша занималась огородом и покрикивала на них, если они слишком шумели или топтали растения. Мальчишки ее совершенно не боялись, видимо интуитивно чувствуя, что она «хорошая», как говорила Аня.

Я с самого начала сказала, что детям буду готовить сама, ссылаясь на то, что они – маленькие привереды. На самом деле мне было просто неловко взваливать на плечи кухарки дополнительные заботы по приготовлению каш, творогов, детских супов и т. п. Магазин был недалеко, в продуктах недостатка не было. Окно кухни выходило как раз туда, где резвились внуки, так что можно было наблюдать за ними, не отрываясь от готовки. Аня все время проводила с ними, играя в детские игры с не меньшим увлечением, чем сами дети, или читая им книжки. Если бы я хотела няню для своих детей, то лучшей мне было не найти.

Когда детям она была не нужна, то приходила на кухню и смотрела, как я готовлю. В принципе, я считаю, что только так можно научиться ремеслу – смотреть, как это делают старшие, потом помогать им, потом делать самому, но под их руководством, потом ты сам знаешь, как это делается, твои руки это знают. Тогда ты можешь идти на эксперименты, улучшения, модификации, чтобы потом другой молодой человек смотрел, и учился у тебя.

Я так училась готовить у своей бабушки, которая была не очень изысканной кулинаркой, но какие-то вещи делала очень вкусно. Я приходила к ней на кухню, мне было интересно с ней поговорить, а она давала мне нож и луковицу, и говорила «На, почисти». Я чистила картошку, резала овощи, перебирала гречку. Я делала это как бы между делом, болтая с бабушкой о том, что происходило в школе, или слушая ее истории. Но, когда она умерла, то оказалось, что я совершенно точно знаю, как нужно приготовить то или иное блюдо. Мне не нужны были даже рецепты, в которых все в граммах или унциях. Я, как говорится, «кончиками пальцев» знала, какой консистенции должно быть тесто на блины, а какой на оладьи, как сделать клецки к бульону, сколько соли положить в суп, а сколько в кашу.

Аня с интересом смотрела, как я завариваю бульон клецками. Вот я разбиваю в чашку яйцо, добавляю холодной воды…

– А почему воду надо налить в скорлупку? – спрашивает она.

– Анечка, я не знаю. Так всегда делали у нас в доме, так теперь и я делаю. Думаю, что все очень просто: под рукой ничего, кроме половинки скорлупы от яйца не было, руки были грязными, чтобы ложку брать из буфета. Вот хозяйки и использовали эти скорлупки, тем более, что воды надо совсем чуть-чуть.

– Наверно, – соглашалась она. – Я такого никогда не ела.

– Я дам тебе попробовать.

– Я тоже так делать буду, когда у меня будут свои дети, – сказала она, откусив кусочек клецки. – Это вкусно.

Но кулинария была не единственной темой для разговоров на кухне. Я же обещала Алексею Ивановичу выяснить, чем бы она хотела заниматься, если бы ее не направили в экономический институт, и я осторожно подбиралась к этой теме. Но, когда я ее спросила об этом, то оказалось, что она точно знает ответ.

– Я бы пошла в медсестры – просто сказала она.

Я была удивлена.

– Почему не в медицинский? Ты не хочешь быть врачом?

– Я думаю, что врачом я не потяну, это очень сложно, а вот медсестрой я могла бы быть хорошей. Я когда зимой в больнице лежала, то там девочки мне все показали: и как уколы делать, и как больного переворачивать. Я бы справилась.

– Да ты бы и врачом была бы прекрасным, что ты придумываешь. Но это, действительно, очень сложно, а, главное, ответственно.

– Медсестра – тоже немного сложно, – она задумалась, – но мне очень нравится.

– А папа что думает по этому поводу?

– Нет, – испугалась Аня, – я ничего ему не говорила.

– Почему?

– Он бы сказал, что это тяжелая, грязная работа, и что за нее плохо платят.

– А тебя это не смущает?

– Мне не хочется, чтобы папа огорчался.

Тяжелый случай. Папа огорчится, поэтому она молчит. А папа ведь бывший врач, кому, как не ему рассказать о своей мечте.

– Хочешь, я узнаю у папы, как он к этому относится? Может быть, он тебя поймет и разрешит бросить институт, или даже не бросить, а просто не работать по специальности и идти учиться на медсестру?

– Папа так и говорит: диплом получи, а дальше делай, что хочешь.

– А ты?

– Я учусь, но потом все равно с цифрами работать не буду. Это такая тоска!

– Вообще-то, совсем не тоска! Ты ведь никогда не была на производстве, поэтому не чувствуешь, что за цифрами скрываются реальные процессы. Ты вот к папе сходи на предприятие, пусть он покажет тебе, как там все работает.

– Нет, не пойду. Я лучше санитаркой пойду, там вообще образования не нужно, или воспитателем в детский сад.

– Ладно, не переживай, я поговорю с папой.

– Только пусть он на меня не ругается, я же диплом не отказываюсь получать.

– Обещаю, что ругаться не будет.

И началась моя челночная дипломатия. Вечером я передала Алексею Ивановичу этот разговор. Казалось, он не был удивлен, хотя и расстроился.

– Очень мне не хотелось, чтобы она в медицину шла. Платят гроши, оборудование старое, работа тяжелая. Вы себе представляете, что такое поворачивать лежачих больных, убирать за ними?

– К сожалению, я это очень хорошо представляю, – сказала я грустно. – И вас понимаю прекрасно, но, что касается оплаты, то думаю, что сейчас это не совсем так. Во всяком случае, хорошая медсестра в качестве сиделки при тяжело больном человеке может зарабатывать вполне приличные деньги, знаю по своему горькому опыту.

– Четыре года учебы псу под хвост, – сказал он, глубоко затянувшись, и попытался отмахнуть сигаретный дым, чтобы он не шел в мою сторону.

– Это, конечно, жалко, но уж больно не по ее характеру в банке работать или в конторе сидеть. Даже слышать об этом не хочет.

– Да, она любит детей и зверей, добрая. Такой доброй сейчас нельзя быть – затопчут. Страшно мне за нее, – пожаловался он.

– Мне за своих тоже страшно, особенно за дочь. Мне кажется, что не особо хорошо у нее сейчас с мужем. Она молчит, но, думаю, что там не все ладно. Диплом получила, время тоже потратила немало, да и сил, а по специальности не работает. Тоже, можно сказать, «деньги на ветер».

Наш разговор продолжился на следующий день. Видимо, он все это время думал над тем, что я ему сказала.

– Может, пусть попробует?

– Что вы имеете в виду?

– Пусть идет санитаркой в больницу. И институт в следующем году тоже пусть окончит. Жизнь, знаете ли, длинная, может все-таки экономический диплом ей пригодится когда-нибудь.

– А как же она совмещать-то будет?

– Вот, пусть и думает! Если не испугается такой работы, тогда пусть идет учиться, я заплачу за ее образование. А то, сегодня «хочу», завтра «не хочу». Так не получится!

Голос был раздраженный, но было ясно, что злится он не на дочь, а на то, что, желая ей самого лучшего, сам выбрал ей не ту дорогу, по которой она готова идти.

Я даже удивилась, насколько Аня обрадовалась, когда я ей рассказала о нашем разговоре с ее отцом.

– Это здорово! Я пойду в ту больницу, где зимой лежала, там санитарки нужны, и волонтеры тоже!

И она стала рассказывать, как приходят женщины, которые помогают за больными ухаживать, судно выносят, кормят, читают, полы моют. Если бы не они, то там бы жуть, что творилось, ведь санитаркам платят очень мало, поэтому они и работают так плохо. А эти женщины верующие, они вообще работают бесплатно или им родственники немного платят.

– Я это все видела, честное слово!

Она рассказывала про такие грустные вещи, а глаза у нее горели. Я поняла, что она, действительно, рождена, чтобы помогать другим. Чудо в нашей сегодняшней жизни!

Она так загорелась этой идеей, что едва отец вернулся с работы, побежала с ним разговаривать. Я не слышала слов, только из окна наблюдала за этой сценой. Они сидели под яблоней за деревянным некрашеным столом, за которым мы обычно ужинали в хорошую погоду. Плечо к плечу. Он ей что-то говорил, она слушала, кивала, потом что-то ему стала доказывать. В итоге он привлек ее к себе и поцеловал в висок. Она посмотрела на него, о чем-то спросила, он кивнул. Дело было сделано. Она вскочила из-за стола и побежала в дом, чтобы рассказать мне, что папа ей все разрешил, а он долго грустно смотрел ей вслед.

Когда она вбежала в кухню, то я уже вытерла слезы, а в руке держала луковицу, чтобы было правдоподобное объяснение, почему у меня глаза красные.