Елена Петрова
Забытая тайна

Глава 5

Дни потянулись за днями, Арсений иногда напоминал Иванычу о встрече с девицей и посмеивался, дядьке было неловко, но он терпел насмешки молодого хозяина, радуясь, что настроение у него немного улучшилось. Начало ноября выдалось снежным, Иваныч не успевал расчищать дорогу к центральным воротам, а снег все валил и валил, укутывая белоснежным одеялом старый парк и вековые вязы. Арсений почти закончил с переводом старинной рукописи, так и не докопавшись до смысла. Но он поставил себе цель: перевести книгу полностью, а потом уже думать, каким образом связать слова в текстах. На днях позвонил старый хозяин и сообщил Иванычу, что приедет в двадцатых числах, велел поторопить Арсения с переводом. Юноша был готов к претензиям отца и к объяснениям по книге, но слаженный осмысленный текст отсутствовал, и с этим Арсений ничего не мог поделать.

Как всегда в субботу, Иваныч, накормив юношу завтраком, натопив жарко печь, чтобы хватило тепла до вечера, уехал в город за продуктами и по делам, как он обычно говорил Арсению. Тот, поработав над книгой и перевернув последнюю переведенную страничку, решил подышать свежим воздухом, за окном светило яркое ноябрьское солнце, искрился недавно выпавший снег. Старая ворона прохаживалась туда-сюда в ожидании угощения. Арсений оделся потеплей, закутал ноги шерстяным пледом, натянул толстый вязаный свитер, овчинную жилетку, спортивную шапочку и направил коляску к выходу.

Иваныч давно поменял летнюю коляску на зимнюю, в ней было безопасно спускаться с обледеневшего пандуса. Юноша распахнул дверь, легкий морозец тронул лицо, Арсений улыбнулся и выкатился на крыльцо, у самой двери стояла деревянная лопата. Ловко орудуя руками и маневрируя на коляске, он почистил широкое каменное крыльцо от снега, подъехал к перилам и потянулся к первой ступеньке, стараясь сбросить с нее снег. Несколько движений – и ступенька чистая, юноша радовался своей ловкости. Подкатив коляску к самому краю и ухватив лопату за конец черенка, он пытался дотянуться до второй ступени. Снег под лопатой валился, искрясь и образуя у начала крыльца неровные горки. «А третью и четвертую очищу снизу», – только и успел подумать Арсений, как коляска с грохотом сорвалась и покатилась вниз, юноша опрокинулся и кубарем полетел на снег, больно ударив руку и колено. Он медленно сел, потирая ушибленный локоть, из поцарапанной щеки сочилась кровь, он набрал в ладонь снега и протер испачканное кровью лицо. Арсений поглядел по сторонам в надежде, что коляска укатилась не слишком далеко, но его страхи оправдались – проехав метров пять по очищенной Иванычем дорожке, она воткнулась в сугроб и завалилась на бок. Он попытался подтянуться на руках, чтобы забраться на крыльцо – до дверей дома было немного ближе, чем до коляски, но локоть простреливала острая боль, и кровь на щеке не останавливалась, пачкая свитер.

– А я стою и думаю, скоро улетит или все-таки дочистит? – вдруг услышал он знакомый девичий голос сзади.

Арсений резко обернулся – на парковой дорожке стояла Катя в красной лыжной куртке и такой же шапочке, ее румяные щечки почти повторяли цвет головного убора.

– Привет! Вот видишь, какой я самоуверенный растяпа, – смущаясь и прикрывая раненую щеку, ответил Арсений, но все же он улыбался нежданной гостье.

– Не шевелись, ты так упал, что может кости переломал, погоди, я гляну. И лицо у тебя в крови, – Катерина подошла к юноше, достала из кармана маленькую ситцевую тряпочку, отдаленно напоминающую носовой платок, и промокнула кровь, тщательно прощупала руку и колено юноши.

– Нет, ушиб просто, до свадьбы заживет, сейчас я коляску прикачу, минутку подожди, – со знанием дела объяснила девушка.

– Спасибо, ты врач? – наблюдая за ней и придерживая тряпицу на кровоточащей царапине, спросил Арсений.

– Нет, у меня бабушка врач, хирург, в нашем городе всю жизнь в больнице проработала, а я в педе училась, бросила, три курса окончила и бросила. Бабушку парализовало, лежачая она, за братишками надо смотреть, да мать пьет, я тебе уже говорила, – объясняла Катерина, помогая Арсению встать.

Юноша придерживался за плечо Кати одной рукой, а другой опирался на край коляски, он поднялся на ноги, встал во весь рост, выпрямив спину.

– Ого, какой ты высокий, – удивилась девушка, рассматривая раненого друга.

Арсений смущенно опустил глаза, в его светло-русых вьющихся волосах искрился снег, большие зеленые глаза с пушистыми темными ресницами смотрели на трясущиеся от напряжения ноги, прямой нос с немного вздернутым кончиком покраснел от легкого морозца, а пухлые губы что-то шептали на непонятном языке.

– Чего ты там бормочешь? – спросила Катя, разглядывая спутника.

– Я пою, – робко ответил Арсений.

– Чего? – рассмеялась девушка.

– Когда мне больно или тяжело я всегда пою вот эту песню, – Арсений еле слышно запел.

– Странный язык, это чей? Вроде бы русский, а вслушаешься – ничего не понятно, – рассуждала Катя.

– Я сам не знаю, слышал когда-то и запомнил, – ответил Арсений, с трудом держась на ногах.

– Давай, садись уже, ты такой здоровый – я тебя не удержу, вон, ручищи какие, – рассуждала Катя, помогая парню развернуть коляску.

Арсений повернулся и сел в коляску, девушка отряхнула плед от снега и укутала ему ноги, натянула лежащую неподалеку на дорожке шапку и развернула коляску к дому.

– Давай погуляем, – робко предложил юноша, убирая тряпицу от лица, кровь совсем остановилась.

– У тебя ничего не болит? Дай-ка я ранку посмотрю, – спросила девушка, разглядывая ссадину на лице. – А ты не замерз? В снегу ведь лежал, – продолжала Катя.

– Нет, все хорошо, очень хочется на заснеженный парк посмотреть, – ответил Арсений, смущенно убирая руку.

– А дядька твой? – не унималась Катерина.

– Нет его, он поздно вечером вернется, в город по делам уехал, – объяснил юноша.

Девушка утвердительно покачала головой, развернула коляску к парковой дорожке.

Она медленно катила коляску по дорожке аллеи, Арсений то и дело оборачивался на спутницу. Ее озорные карие глаза с густыми ресницами, покрытыми серебристым инеем, курносый нос, по-детски розовые губы и румяные яблочки-щечки придавали ей сходство со сказочной Снегурочкой. Арсений залюбовался внешностью гостьи, а та без умолку тараторила, рассказывая о городских новостях. Из рассказанного Арсений ничего не понял, но прерывать девушку ему не хотелось, он искренне наслаждался живостью ее голоса, пронизанного звонкими нотками. Так незаметно для самих себя они добрались до старых деревянных ворот, плотно закрытых на тяжелый засов.

– Пойдем за калитку? – неожиданно спросила девушка.

– Зачем? – робко спросил Арсений.

– Посмотрим, что там, любопытно же, – ответила Катя.

– А поедем домой, – вдруг предложил Арсений, собирая в ладонь пушистый снег и делая из него снежок.

– Ты замерз?

– Нет, просто… – не успел договорить юноша.

– Боишься, боишься! – закричала девушка, прыгая вокруг Арсения на одной ноге.

– Нет, не боюсь, но пора домой, – буркнул юноша, развернул коляску и направился по дорожке к дому.

Катерина постояла минуту у раскрытой калитки, зачерпнула полную горсть снега и слепила упругий снежок, метко бросила его в Арсения, потом подпрыгнула и взвизгнула от удовольствия, догнала удаляющегося друга.

– Не дуйся, что ты, как маленький. А у вас поесть чегонибудь найдется? – неожиданно спросила Катя.

– Конечно, – обрадовался Арсений смене разговора.

Молодые люди медленно двигались по заснеженной аллее к старому каменному дому, мрачно отбрасывающему зловещие тени на белые сугробы. Вечерело. Девушка катила коляску, а юноша не отрывал от нее взгляда, развернул голову назад и робко улыбался. Они оба были довольны прогулкой и счастливы. Арсений радовался внезапному появлению Кати и общению, которого ему так не хватало, а Кате было крайне любопытно, как живут в этом доме, а еще ей очень хотелось есть. Тусклый желтый диск солнца почти опустился за заснеженные деревья, мелкие колючие снежинки полетели с серого вечернего неба. Ребята поднялись по заледеневшему пандусу на крыльцо. Открыли входную дверь, на них повеяло ласковым домашним теплом протопленной печи.

Побросав в прихожей мокрые от снега вещи, они отправились на кухню, девушка без стеснения нырнула в холодильник и начала выставлять на стол все съестное, что там было. Арсений подъехал ко все еще горячей печи и приоткрыл крышку кастрюли, в ней томились щи, которые Иваныч приготовил к обеду. Чайник тоже был еще горячий, и он залил приготовленную травяную заварку. Катерина закидывала в рот кусочки вареного мяса, сыр и наскоро запивала все холодным молоком. Щеки ее раздулись, не успев пережевать одно, она откусывала яблоко, хлеб, колбасу. Арсений рассмеялся, глядя на девушку.

– Катя, у тебя никто не отберет, сейчас щи есть будем, сметану достань и хлеб, я нарежу, – попросил юноша, улыбаясь.

– Я без хлеба, – ответила Катя.

Юноша налил большую тарелку щей и поставил на стол. Катерина обеими руками придвинула ее к себе и вопросительно взглянула на хозяина.

– Что? – спросил юноша.

– А ложку? – возмутилась Катерина.

Арсений достал из буфета огромную расписную деревянную ложку и протянул девушке, лукаво глядя ей прямо в глаза.

– А просто ложка есть? Этой я не смогу, – растерянно сказала девушка, недоуменно глядя на врученный ей столовый прибор.

Арсений расхохотался и положил на стол обычные суповые ложки, девушка ухватила ложку, лежащую ближе. Она с аппетитом принялась уплетать горячие щи. Ложка мелькала, и вот уже показалось дно тарелки с изображенным на нем вензелем.

– Катя, дуй, горячее же, – озабоченно подсказал юноша.

– Ничего, я привыкла, в нашей семье варежкой не хлопай, – затирая пустую тарелку кусочком черного хлеба, ответила Катерина. – А еще можно? – неожиданно спросила она.

– Конечно, а ты не лопнешь? – удивленно глядя на Катю, спросил Арсений.

– Наемся впрок. Дядька суп варил?

– Да, – набирая в ложку щей, ответил хозяин.

– Вкусные, а мясо есть? – бойко спросила Катя.

– Конечно, возьми в кастрюле, – удивленно ответил Арсений, не понимая, что происходит.

Катерина достала большой кусок говядины на косточке и, держа его обеими руками, принялась отрывать от него зубами крупные куски мяса. Набив полный рот, она прихлебывала щи, а затем снова принималась за мясо. Так продолжалось несколько минут, пока кость не стала совсем голой, а тарелка не опустела. Отвалившись на спинку стула, она довольно выдохнула, поглаживая живот.

– Все, наелась, – довольно прошептала она, вытирая рукой испачканное жиром лицо.

– А чай будешь? Иваныч вчера пирог с яблоками пек, – предложил Арсений, внимательно глядя на гостью.

– Нет, пирог уже не войдет, если тебе не жалко, я его с собой возьму, можно? – довольно спросила Катя.

– Конечно, спасительнице все можно, – ответил Арсений и улыбнулся.

– Пора, я пойду, темнеет уже, да и дядька твой не сильно мне будет рад, – сказала Катя и встала из-за стола.

Арсений достал из буфета пакет, отрезал большой кусок яблочного пирога, упаковал его и протянул девушке.

– Возьми, братишек угостишь.

– А тебе не попадет? – отряхивая штаны от мясных крошек, спросила девушка.

– Не переживай, Иваныч – он хороший. Ты еще придешь? – с надеждой спросил юноша.

– Приду, наверное, я дядьку твоего побаиваюсь, он меня метлой несколько раз гонял, когда я у вас в саду ягоду брала, – натягивая у порога ботинки, ответила Катя.

– А ты приходи в субботу, Иваныч по субботам в город уезжает, – продолжал разговор Арсений. Он очень сожалел, что девушка уже уходит.

– Ладно, заметано, приду, – ответила Катя.

Она наклонилась и нежно поцеловала Арсения в щеку.

– Пока, увидимся, и спасибо за пирог, – попрощалась Катерина и прикрыла за собой дверь.

– До свидания, – ответил Арсений уже вдогонку.

Он подъехал к окну и смотрел вслед уходящей Кате, пока ее хрупкая фигурка не скрылась за углом дома. Юноша вернулся на кухню, налил себе чай в большую кружку и глубоко задумался. Резкий хлопок дверью заставил его очнуться.

– Катя! – закричал юноша в надежде, что гостья вернулась.

– Что еще за Катя? – забасил в ответ Иваныч. Он складывал сумки с покупками на пол, отряхивал шапку от снега.

– Пойдем на кухню, я тебе все расскажу, – печально предложил Арсений.

– Ну, выкладывай, видно, новостей у тебя много накопилось, – деловито проходя в комнату и оглядывая свое хозяйство, сказал Иваныч.

Арсений по порядку все рассказал дядьке, как закончил перевод, как решил убрать снег, как упал с крыльца и больно ударился, как ему помогла Катя и как они обедали. Иваныч внимательно слушал, посмеиваясь.

– Иваныч, ты не станешь возражать, если Катя еще придет? – неожиданно спросил Арсений.

– Поглядим. Кормить-то меня сегодня будешь? Я голоден как волк, – сказал дядька.

– Конечно, буду, – улыбнулся юноша и достал чистую тарелку из буфета.

Глава 6

Время шло, Арсений несколько раз проверял записи с переводом старинной книги, много думал о том, как найти логическую связь написанного, но ответа не нашел. Он стал размышлять, как объяснить отцу, что перевод выполнен верно, а смысл надо искать, исходя из ключа, которого у него нет. Арсений то и дело смотрел на календарь, со страхом ожидая двадцатое число. Иваныч привычно занимался хозяйством и тоже с тревогой ждал старого хозяина. Глядя на Арсения, он чувствовал: что-то у него не выходит, не получается, хотя внешне тот казался спокойным и даже веселым. Старался чаще быть с Иванычем и много говорил, рассказывал, размышлял. После прихода Катерины юноша изменился, дядьке показалось, что он захотел жить и бороться.

Иннокентия Витальевича ждали к концу ноября, но он приехал неожиданно, вечером. Раздраженный, заскочил на кухню, где в это время ужинали жильцы старого дома, и с порога закричал:

– Иваныч, ты когда к телефону подходить будешь? Я сегодня три раза звонил, ворота примерзли, мне самому открывать пришлось! Налей чаю горячего, продрог я до костей и туфли вымочил, пока с воротами возился.

Иваныч молча кивнул головой в знак приветствия и согласия, достал из буфета хозяйскую фарфоровую чашку и принялся наливать горячий чай из чайника на печке.

– Да не наливай мне это ваше пойло, завари мой английский чай, – грея над горячей плитой руки, недовольно продолжал старый хозяин.

– Здравствуйте, отец, – осторожно поздоровался Арсений.

– Перевод готов? – отец внимательно посмотрел на сына.

– Да, перевод полностью готов, – тихо ответил юноша.

– Принесешь мне немедленно, я ночью посмотрю, завтра поговорим, – скомандовал старый хозяин, тяжело усаживаясь в массивное кресло.

Арсений покорно развернул коляску и направился в свою комнату, он еще раз перелистал бумаги, аккуратно сложил их в папку, сверху положил древний фолиант и вернулся в кухню. Отец допивал чай, развалившись в кресле, Иваныч поставил на печной приступок его влажные от снега туфли, и в комнате запахло старой ваксой. Арсений сморщил нос от неприятного запаха, когда протягивал отцу переводы.

– Надо же, какие мы нежные, в избе с крысами не жил! Морщится он, пошел вон отсюда, завтра с тобой поговорю, – злобно буркнул отец сквозь зубы, буравя сына прищуренными глазами.

Арсений хотел ответить, но, увидев выражение лица и чуть заметный жест рукой Иваныча, опустив глаза, удалился.

– Воспитал тебя Иваныч, ты как принц аглицкий, – ехидно рассмеялся старый хозяин вдогонку сыну.

– Иннокентий Витальевич, мальчишка ночи не спал, работал с зари до зари, а у вас слова доброго для него нет, – с укором заметил Иваныч, оставшись с хозяином наедине и подливая ему в чашку горячий чай.

– Видел я его взгляд – волчонок, загрызет и глазом не моргнет, – зло буркнул тот, ноздри его раздулись, а нос казался еще длиннее.

Арсений закрыл дверь комнаты, чтобы не слышать укоры отца, ему было неприятны расспросы о том, сколько продуктов и на какую сумму он съел, а также отчеты об истраченных деньгах на хозяйственные нужды. Он наскоро принял душ и лег в постель. Сна не было, из кухни доносилось резкое бормотание отца и Иваныча, слова разобрать было невозможно, да и не хотелось, но было ясно, что они о чем-то горячо спорят. Прошло много времени, шум то стихал, то возобновлялся вновь. Арсений не спал, он лежал, глядя в потолок, который от окна к центру комнаты освещала лунная дорожка, а бегущие по небу облака, то открывающие, то вновь застилающие луну, создавали иллюзию присутствия неведомых сущностей, казалось, сами духи пришли навестить его из глубокого прошлого. Рассматривая их постоянно меняющиеся очертания, Арсений немного успокоился, в голове звучала знакомая мелодия и все тот же женский голос. Часы в холле пробили три. Споры на кухне не прекращались. «Иваныч, наверное, очень много истратил, так долго не ложатся», – подумал юноша и помог себе руками спустить ноги с кровати. Он перевалил тело в коляску и подъехал к двери, слегка приоткрыл ее. Из кухни доносились обрывки разговора.

– Да, я тебе говорю, нужен ключ, все он правильно перевел, а бессмыслица потому, что нужны те перфокарты, – басил Иваныч, доказывая свою правоту.

– Молчи, много ты понимаешь! Где их взять? Ты искал тогда и что? Где результат? – недовольно перебил его старый хозяин.

– В тот раз не смог я все тщательно посмотреть, а ключ вы увезли, лет двадцать туда не заглядывал, – будто оправдываясь, ответил Иваныч.

– Помню я, ты тогда волчонка своего выхаживал. Ладно, спать надо, завтра с утра комнату осмотришь, сам я не могу… Ищи, все от этих табличек зависит. Найдешь, так и быть, оставлю его, а нет – и тебя следом, – бурчал старый хозяин.

Арсений не понимал и половины сказанного, но ему было очень страшно. «Отец накажет Иваныча из-за меня! Но у меня все получилось, неужели отец не понимает, что нужен ключ? И какие это таблички, и почему дядька все знает о переводах», – промелькнула неожиданная мысль. Отец с грохотом отодвинул кресло и его шаги стали слышны у лестницы в холле. Арсений быстро прикрыл дверь и торопливо лег в постель, отодвинув от кровати коляску. Вскоре дверь отворилась, и тонкая полоска яркого света прорвалась в темноту, Иваныч нахмурил брови и ласково погрозил Арсению пальцем.

– Спи, завтра будет новый день, и нам его надо пережить, – чуть слышно прошептал он.

Арсений закрыл глаза, и только скрип ступеней, ведущих на второй этаж, выдавал присутствие в доме отца, да гнетуще нависшая тишина не давала заснуть. Так и наступило хмурое студеное утро, окна затянуло легкими ледяными узорами, но Арсения они не радовали, его тяготило ожидание тяжелого разговора с отцом. Юноша так и не сомкнул глаз, пролежал в постели всю ночь, пока диск солнца, чуть заметный за морозной дымкой, не появился над горизонтом. Он оделся и, мысленно подготовившись к неприятному разговору с отцом, направился на кухню. Комната была пуста, топилась печь, потрескивали березовые дрова. Пшеничная каша, изрядно заправленная сливочным маслом, как любил отец, томилась в глиняном горшке на печном приступке у самой заслонки. Чайник издавал характерное посвистывание, напоминая о своем закипании. На столе стояла банка с малиновым вареньем, его доставали в особых случаях, только к приезду старого хозяина или когда кто-то болел, да заварочный чайник с приготовленной сухой заваркой из шалфея, душицы и мать-и-мачехи.

«Отец заболел», – подумал Арсений и не ошибся, сверху послышался сильный кашель. Иваныч торопливо спустился со второго этажа, молча достал из буфета поднос, наложил в тарелку порцию каши, заварил травы и поставил чайничек на поднос, открыл банку с вареньем и приготовил розетку.

– Отец заболел? – с тревогой спросил Арсений.

– Захворал, старый зануда, да и к лучшему это, я наши дела за это время постараюсь уладить. Позавтракай тут сам, – на ходу чуть слышно объяснил Иваныч.

Арсений кивнул головой в знак согласия и, проводив дядьку взглядом, принялся накрывать на стол к завтраку. Торопливо съев кашу, юноша выехал в холл, посмотрел, не возвращается ли Иваныч. Но лестница была пуста, непонятный шум раздавался сверху, как будто двигали мебель. Юноша подождал несколько минут и вернулся на кухню, на душе было тревожно. Он вымыл посуду, заварил себе чай и направился в комнату, держа в одной руке кружку с горячим чаем.

– Моли своего Бога, чтобы Иваныч нашел ключ к переводу, иначе я сдам тебя в инвалидный дом, а Иваныча выкину на улицу! – раздался сверху хриплый закашливающийся голос.

Арсений поднял голову, на верхних ступеньках лестницы стоял отец. Вид у него был болезненный: темные мешки под налитыми кровью глазами, сморщенное в злобной гримасе потемневшее лицо и худое сутулое тело, укутанное в длинный махровый халат, – все в его облике напоминало сказочного кощея.

– Чего молчишь? Все мои надежды на тебя рухнули, тупое ничтожество, перевод он сделал! А что он стоит без расшифровки? У меня сроки, меня люди ждут, я на такие бабки влетаю из-за тебя, – все больше распалялся старый хозяин, от его мнимой интеллигентности не осталось и следа.

Он кричал что было сил, бурно жестикулировал и хрипло кашлял, а затем вновь злобно бранился, оскорбляя и унижая сына. Арсений молча слушал, не смея сдвинуться с места, горячий чай лился по ногам и обжигал кожу, но он не чувствовал боли, сердце его сжалось, перед глазами все плыло, как в тумане, только осипший простуженный голос отца набатом звучал в голове.

– Мерзавец, я выкину тебя вон, лентяй, ничтожество, – отец, перестав себя контролировать, уже переходил на визг, в Арсения полетело мокрое полотенце, что он сорвал со лба, затем флакончик с лекарством от кашля.

Подбежавший на шум Иваныч подхватил старого хозяина под руки и попытался увести его с лестницы.

– Лежать вам надо, идемте, надо прилечь, у вас жар, Иннокентий Витальевич! Вы как ребенок, ей Богу, зачем встали, – настойчиво разворачивая старого хозяина в сторону спальни, уговаривал его Иваныч.

Арсений слушал как завороженный, казалось, он умер и окаменел, пустая чашка лежала у ног. Дядька вскоре вернулся, торопливо спустился по лестнице и внимательно посмотрел на юношу.

– Сеня, мальчик мой, ногу больно? – трогая мокрую штанину, озабоченно спросил Иваныч.

Арсений покачал головой:

– Нет, – одними губами сказал он.

– Идите в свою комнату, не переживайте, я все найду, отыщется этот злосчастный ключ. А отец, вы же знаете, покричит и успокоится, обычное же дело, – уговаривал дядька, закатывая коляску в комнату Арсения.

Он помог юноше лечь на кровать и осмотрел обожженную ногу. Огромный красный волдырь покрывал почти всю верхнюю часть ноги, глубокие застарелые шрамы стали багрово-красными и воспалились.

– Ну вот, а говорите, что не больно, – охал Иваныч, перебирая аптечку.

– Больно здесь, – положив руку на грудь, очень тихо сказал юноша.

– Это ничего, за одного битого двух небитых дают, а обижаться не надо, отец все-таки, он любит вас, – продолжал уговаривать дядька, намазывая ожог синтомициновой мазью.

Арсений молчал, он закрыл глаза и захотел раствориться в пространстве, хотел исчезнуть и вообще никогда не существовать. Думать не хотелось, жить не хотелось.

Наложив повязку юноше, Иваныч удалился наверх, чтобы посмотреть, чем занимается старый хозяин. А тот мирно спал, завернувшись в ватное одеяло. Дядька направился в тайную комнату. Вытащив из кармана массивный старинный ключ, он открыл секретную дверь, спертый воздух и запах пыли заставили его закашляться.

– Сколько лет прошло, – осматривая холодную сумрачную комнату, печально сказал Иваныч.

Он подошел к письменному столу и поочередно выдвинул все ящики, выложил на стол содержимое: старые альбомы для рисования, краски, карандаши, нитки для вышивания, иглы, булавки, женские шпильки и заколки, пожелтевшие тетрадные листы с причудливыми рисунками. Внимательно осматривая каждый предмет, Иваныч складывал все на пол, выдвинув самый нижний ящик, он достал знакомую школьную тетрадь, ту самую, из которой вырвал лист для Арсения. Аккуратно завернул ее в лежавший тут же на полу платок, сунул за пазуху. «А это не для глаз хозяина», – рассуждал дядька, перебирая книги на полке, ничего похожего на перфокарты он не увидел. Пересмотрев все ящики стола и книжные полки, он принялся за бельевой шкаф, выбрасывал и перетряхивал женские и детские вещи. Иваныч упорно искал нужную ему вещь. Неожиданно на пороге появился старый хозяин, напугав своим видом Иваныча. Он смотрел на все растерянным и печальным взглядом, его лицо было белым, как мел.

– Вы зачем встали? – спокойно спросил Иваныч.

– Она все-таки уничтожила его, – сказал Иннокентий Витальевич, не сводя глаз с огромного портрета, что висел на стене. – Федор, но ведь были же пластины, куда она могла их спрятать? Ищи, в них вся наша жизнь, ты видел, сколько там золота, если расшифруем книгу, все оно будет наше! Найдешь, озолочу, отпущу тебя с волчонком, – умоляюще говорил старый хозяин.

– Ищу, все перевернул, нет их, что делать будем? – устало садясь на стул, спросил Иваныч.

– Дам волчонку еще три месяца, а ты смотри за ним и ищи пластины, не справится – сдам в дом инвалидов, куда его девать? А ты уезжай на родину. Мне книга нужна, в ней все пути к богатству, – рассуждал старый хозяин.

– Сколько тебе, Кеша, денег-то надо? Арсений тебя и так озолотил, одни таблички древних шумеров сколько премий тебе принесли, почестей, званий! А остальные его переводы – грамотки берестяные, что ты за бугор толкнул, жадный ты, – качая головой, говорил Иваныч.

– Что бы ты понимал, деревня, денег много не бывает, – закашлялся Иннокентий Витальевич.

– Если бы не Сенька, видал бы я тебя, – выругался Иваныч, встал со стула и указал хозяину на дверь.

– Молчи, Федор, кровь на тебе, – усмехнулся тот и, шаркая ногами, поплелся в свою комнату.

Иваныч, закончив со шкафом, закрыл тяжелую железную дверь потайной комнаты и спустился вниз. Заглянул в спальню Арсения – юноша лежал неподвижно, глядя в одну точку. Дядька подошел и оглядел обожженную ногу: отек немного спал.

– Обедать будете? – ласково спросил он паренька.

– Нет, не хочу, – покачал тот головой и отвернулся к стене.

– Он больше не будет кричать, скоро поправится и уедет, – потрепав юношу по русой голове, попытался успокоить его Иваныч.

Но Арсений молчал, говорить ему не хотелось.

Обещания Иваныча были выполнены полностью – в ближайшие три дня в доме было тихо, отец не покидал спальни, только громкое покашливание нарушало тишину. Арсений тоже не выходил, сильно болела нога, волдырь лопнул, и ожоговая жидкость сочилась, не давая встать. Иваныч менял повязки и пытался успокоить парня, но Арсений плохо ел и почти совсем не спал. Глаза юноши ввалились и стали еще больше, светились, как у дикого зверя, зеленым светом, за последние дни он не проронил ни слова. В конце недели с утра во дворе загудел отцов джип и скрылся за сугробами. Немного погодя в комнату Арсения вошел Иваныч.

– Пойдемте на кухню, чаю попьем, отец уехал, дал тебе три месяца разобраться с переводами, вот папка и книга, – сказал дядька, улыбаясь.

Арсений молчал.

– Вы чего молчите? Надо поесть, ослабели совсем, ожог почти зажил. Сколько я вас знаю, на вас все заживает, как на диком звере. Да вы и не болели никогда, – рассуждал дядька, пытаясь поднять Арсения.

Юноша сел на кровать, нехотя надел рубаху, прикрыл ноги пледом, чтобы не сбить повязку на ране, и внимательно взглянул в глаза Иваныча.

– А откуда у меня на ногах эти ужасные шрамы? – вдруг неожиданно спросил он.

Иваныч съежился от силы взгляда и твердости голоса этого истощенного юноши. Казалось, что он стал на несколько сантиметров ниже.

– Я не знаю, откуда эти шрамы, когда я приехал, ваши ноги уже были такими, – робко ответил Иваныч, избегая смотреть в глаза Арсению.

Юноша замолчал, он опустил голову и покорно сел в коляску. Иваныч отвез его на кухню и стал собирать на стол к обеду. Полное равнодушие ко всему происходящему овладело Арсением, все происходящее вокруг стало безразлично, интерес к жизни пропал.