Елена Первушина
Мосты Петербурга. В прошлом, настоящем и будущем

Новые деревянные мосты

Новый план города требовал постройки новых мостов. Если до 1725 г. (год смерти Петра) в Петербурге построили около 20 мостов, то в 1739 г. их уже более 40, а в 1753-м – более 50.

Первые мосты Петербурга были деревянными. На вбитые в дно реки деревянные сваи укладывались балки, крепившиеся к двум или трем опорам. Как правило, они имели подъемный пролет для пропуска судов. Как выглядел механизм подъемного моста, можно увидеть на гравюрах XVIII в. Подъем осуществлялся веревками, перекинутыми через систему блоков, укрепленных на пролете, который, в свою очередь, крепился под крышами домов, стоявших на берегах реки. Для разводки небольшого моста хватало четырех блоков, укрепленных на столбах, стоявших по его углам (такой механизм был, к примеру, у подъемного моста Михайловского замка). Чтобы защитить деревянные балки моста от гниения, их красили. Так на Мойке появились Белый мост, позже переименованный в Красный, а еще Синий, Зеленый и Желтый мосты (последний построили в начале XIX в.). Если мост находился в центре города, его могло украшать фигурное ограждение с вазами или шарами.

Механизм разводного моста начала XVIII в.

Иногда в центре моста просто делалась широкая щель, через которую должна проходить мачта, и сверху на эту щель накидывали деревянные мостки, которые легко было оттащить в сторону при приближении судна. Такую конструкцию предложил голландский инженер Харман ван Болес, который приехал из Амстердама в Петербург в 1711 г. по контракту и остался в городе на всю жизнь.

Красный мост. Начало XIX в.

Синий мост. Начало XIX в.

Одним из первых мостов, построенных по новой системе, стал Белый мост, перекинутый через Мойку там, где ее пересекала Адмиралтейская перспектива. Первоначальный мост появился в этом месте еще в 1717 г., в 1737 г. мост перестроили: в его пролетном строении была сделана узкая, всего около 70 см, щель, которая закрывалась съемными щитами.

Но прохождение под таким мостом требовало большой ловкости от команды судна и в итоге эта конструкция не получила широкого распространения.

Белый мост в 1778 г. перекрасили в красный цвет и, соответственно, переименовали в Красный. В конце XVIII в. Красный мост вновь подвергся реконструкции и переделан на трехпролетный. В 1808–1814 гг. деревянный Красный мост превратился в чугунный, однопролетный и арочный, созданный по проекту инженера В.И. Гесте.

Синий мост, расположенный в месте пересечения Мойки и Вознесенского проспекта в районе нынешней Исаакиевской площади построен в 1737 г. также Харманом ван Болесом. Позже его перестроили, подведя под него каменные опоры. В 1818 г. по проекту В.И. Гесте мост перестроили в однопролетный, чугунный, арочный из чугунных тюбингов. Еще позже, когда здание Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которой учился Михаил Юрьевич Лермонтов, было перестроено и превратилось во дворец великой княжны Марии Николаевны, мост решили расширить по проекту инженеров Е.А. Адама, А.Д. Готмана и И.С. Завадовского. Тогда общая ширина моста увеличилась с 41 до 97,3 метра, и он стал самым широким в Петербурге.

Во второй половине XVIII в. в городе начинают строить мосты без подъемных механизмов, но со средним пролетом, достаточно высоким для того, чтобы он беспрепятственно пропускал баржи и небольшие яхты и ялики. Автором проектов многих из них также стал ван Болес. Такой, к примеру, Гребецкий мост (ныне – Большой Конюшенный мост). Правда, он все же был снабжен щелью для того, чтобы пропускать суда с более высокими мачтами.

Реконструируя в 1721 г. Аничков мост (его расширили в 18-пролетный), ван Болес предусмотрел подъемный пролет, однако проведение работ отложили до 1749 г., когда уже другой архитектор – Семен Волков – решил, что в разводном пролете больше нет надобности.

Петру I – Екатерина II

«Я нашла Петербург почти деревянным, а оставляю в нем здания, украшенные мрамором…», – писала Екатерина Великая. Когда-то маленькая принцесса из небольшого немецкого княжества Ангальт-Цербст приехала в молодую Северную столицу, чтобы выйти замуж за наследника престола. Она нашла Двор развращенным, дворцы роскошными, но плохо приспособленными для жизни – там порой не хватало целой мебели и сервизов. Императрица Елизавета оказалась вздорной и деспотичной свекровью, муж – развратником и почти идиотом. (Видимо, на самом деле он не был таким никчемным человеком, каким описывает его Екатерина в мемуарах, но супруги быстро возненавидели друг друга и стали изменять друг другу напропалую.) Однако страна сулила большие возможности, и Екатерина постаралась их не упустить.

Мы обычно узнаем историю Екатерины «от конца к началу» – для нас она уже законная императрица и мать Отечества (мы можем вспомнить стихи Державина: «Славься сим Екатерина, славься нежная нам мать», который и на долгие годы стал неофициальным русским национальным гимном). Но современникам все представлялось по-иному. Клод Карломан Рюльер писал: «Я был свидетелем революции, низложившей с российского престола внука Петра Великого, чтобы возвести на оный чужеземку. Я видел, как сия государыня, убежав тайно из дворца, в тот же день овладела жизнию и царством своего мужа». Екатерину, как до нее Елизавету, возвели на трон гвардия и высшее дворянство. Но Елизавета – «дщерь Петрова», восстанавливающая свои законные права на престол. Екатерина же была никем, немкой-узурпаторшей, а немцев в России уже не любили. Прежде всего, ей нужно было доказать свою лояльность к знати, а потом – продемонстрировать России и Европе, что после того, как она заняла престол, в стране начался «золотой век». И новые преобразования в Петербурге служили этой цели.

Уже в 1762 г. образована Комиссия о каменном строении Санкт-Петербурга и Москвы. Главными архитекторами в этой Комиссии были последовательно: Юрий Матвеевич Фельтен (с 1762 г.), Алексей Васильевич Квасов (1763–1772 гг.), Иван Егорович Старов (1772–1774 гг.) и Иван Михайлович Лем (1774–1796 гг.). В 1763 г. императрица издала указ «О сделании всем городам, их строениям и улицам специальных планов по каждой губернии особо». Составлением этих планов и занялась Комиссия. По ее проектам велась застройка набережных малых рек и каналов, а также центральных площадей. В 1764–1768 гг. в Комиссии создали планы застройки Адмиралтейских частей, Васильевского острова, Петербургской стороны, предместий за рекой Фонтанкой.

* * *

Екатерина преуспела. В 1794 г. в Петербурге вышла книга «Описание Российско-императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопамятных окрестностей оного», написанная знаменитым путешественником, географом и этнографом Иоганном Готлибом Георги (его имя увековечено в названии георгина). Автор сообщает нам, что в конце XVIII в. Петербург был разделен на десять частей (сейчас бы мы сказали, – районов), каждая из которых имела свою «специализацию» и, соответственно, свой состав населения. Вот как описывает их Георги:

«По плану, сочиненному в 1737 году, состоял город из следующих частей:

1. Санкт-петербургская сторона, или Санкт-Петербургский остров (ныне – Петроградская сторона. – Е. П.).

2. Васильевский остров.

3. Адмиралтейская сторона, между Невою и Фонтанкою.

4. Выборгская сторона на правом берегу Невы; наконец же к этим частям города причислялась еще

5. Литейная, на левом берегу Фонтанки.

Большие и пространные части города имели, да частию еще и ныне имеют на открытых местах, большие или малые связи друг подле друга стоящих деревянных домов, с давних уже времен слободами называемые. Так, например, находятся на Выборгской части гошпитальные слободы и солдатская слобода для Софийского полка; в частях города на левом берегу Фонтанки имеются 4 гвардейские слободы; в Санкт-Петербургской части есть батальонные слободы и Колтовская; в Василиевской части Галерная гавань или матросская слобода и пр. Такое различение мест в частях города употребляется в просторечии и в обнародываемых известиях продаваемых вещей и пр.

По полицейскому уставу Екатерины II, в 1782 г. изданному, состоит столица из десяти частей, из коих каждая от 3 до 5, а все вместе 42 квартала содержат. В каждом квартале имеется квартальный надзиратель, квартальный поручик и в каждой части маклер для наемных служанок и слуг.

Нынешние части города, о коих ниже сего пространнее сказано будет, суть:

1. Первая Адмиралтейская часть, состоящая из 4 кварталов, между большой и малой Невой.

2. Вторая Адмиралтейская часть, имеющая 5 кварталов, между Мойкой и Екатерининским каналом.

3. Третья Адмиралтейская часть, содержащая 5 кварталов, между Екатерининским каналом и Фонтанкою.

4. Литейная часть, имеющая 5 кварталов, на левом берегу Фонтанки.

5. Рожественская^[1] часть имеет 3 квартала и находится на правом берегу Лиговского канала, под Невскою перспективою.

6. Московская часть, состоящая из 5 кварталов, на левом берегу Фонтанки под Литейной частью.

7. Каретная ямская часть имеет 3 квартала и находится на правом берегу Лиговского канала напротив Рожественской части.

8. Василийостровская часть заключает в себе восточную часть острова того же имени, большой и малой Невою и Кронштатским заливом окруженного, до 13 линии. Что к западу от нее лежит, не считается более к городу. Эта часть имеет 5 кварталов.

9. Петербургская часть заключает в себе Санкт-Петербургский и близ оного лежащие острова, протоками Невы составляемые, и разделяется на 4 квартала.

10. Выборгская часть находится на правом берегу Невы и рукавов ее и имеет 3 квартала…

По счислению, в 1762 году учиненному, было 460 каменных и 4094 деревянных домов по улицам. С того времени особливо каменные домы гораздо приумножились. В 1783 году было по спискам 1094 каменных и 2734 деревянных, вообще 3527 домов. В 1787 году было всего 1291 каменных домов, в числе которых было 108 казенных; деревянных же число казенных домов было 127, а частным людям принадлежащих 2013. И тако всего было 3431 дом. По новому учреждению домы и места, для них определенные, замечаются номерами над воротами или входом написанными. В 1791 году было 4554 номера; в сие число однако же не включаются домы и казармы, в 4 гвардейских слободах находящиеся. Ныне имеется в городе всего 56 церквей православного Греческого исповедания, 1 монашеский и 1 девичий монастырь; протестантских же есть 6 церквей и 5 соборных зал для богослужения, и, кроме сих, еще и одна Католическая и Армянская церковь».

* * *

В 1-й Адмиралтейской части находились собственно Адмиралтейство, Зимний дворец с Дворцовой площадью, Летний сад, Мраморный дворец и Царицын луг, Исаакиевская и Сенатские площади.

Во 2-й Адмиралтейской части располагались административные сооружения: дворцовые конюшни, полицейская тюрьма для предварительного заключения до суда и содержания должников, губернские и городовые присутственные места, Никольский рынок, Большой каменный театр (будущая Консерватория). Здесь же были поставлены несколько церквей: церковь Казанской Богоматери на Невском проспекте, церковь Святого Николая Чудотворца в Коломне, Общая Реформатская Немецкая и Французская церковь в Конюшенной улице, церковь Голландского Реформатского общества на Мойке, Шведская и Финская Лютеранские церкви между двух Конюшенных улиц и рядом с ними Лютеранская Немецкая церковь Св. Петра.

В 3-й Адмиралтейской части, где находился каменный Гостиный двор, Дом городской думы и Армянская церковь, Георги отмечает Аничков дворец (который в то время пустовал) и дом княгини Вяземской.

В Литейной части располагались предприятия и административные здания: казенные винные и соляные магазины, прачечный двор, Государственное водоходное училище, Литейный двор, от которого часть получила свое название, Арсенал, Императорская шпалерная мануфактура, Дворцовая канцелярия, Контора строения домов и садов и слободы лейб-гвардейского Преображенского и Конного полков. Украшениями этой части были Таврический дворец, а также дом Воронцова и дом графа Шереметьева – «оба с Голландскими садами, а последний с площадью на Фонтанку, украшенной статуями».

В Московской части построили два сахарных завода, из государственных учреждений: больница для умалишенных и больница для венерических больных, а также Хирургическое училище, дом для Императорской Академии наук с ботаническим садом при нем. Эта часть города была бедной, застроенной деревянными домами с огородами и не мощеными улицами. Но здесь стоял каменный летний дом с парком, принадлежащий великим князьям Александру и Константину.

Такой же бедной и деревянной была и Рождественская часть, расположенная напротив Александро-Невской лавры. Здесь находилась слобода конторы строения домов и садов с церковью Рождества Христова, а также новый каретный ряд, мытный двор (место, где собирали «мыто», т. е. налоги) и частный рынок. Каменных особняков в этой части не было.

Не было их и в соседней Каретной части, в черту которой входила Александро-Невская лавра, казенный стеклянный завод, егерский двор, кирасирские конюшни, скотный двор и бойни. Здесь же, на Черной речке (ныне – река Монастырка), находилась русская деревня Волковка, греческое кладбище и кладбище староверов.

Вид Александро-Невской лавры с правого берега реки Монастырки. Худ. А.М. Максимов. 1837 г.

В Василеостровской части каменные здания строились вдоль набережной Невы. В конце XVIII в. большинство из них занимали государственные учреждения, так, например, в бывшем дворце Меншикова находился Шляхетский сухопутный кадетский корпус. В западной, лесистой части острова располагались сальный и масляный буян (пристани, для разгрузки соответствующих товаров) и несколько кожевенных заводов. Там же была Галерная гавань, рядом с которой построили слободу, где жили матросы и беднейший люд. Галеры здесь строились и спускались на воду еще во времена Екатерины и даже Павла, а еще канонерские лодки, шнявы (небольшие парусные торговые или военные суда) и прочее. Жизнь здесь была дешевой, но очень неблагоустроенной. На острове, в его северо-восточной части, также сохранилась чухонская деревня – «около 20 обыкновенных чухонских избушек».

На другом берегу реки находилась Санкт-Петербургская сторона, которую Петр I первоначально планировал сделать центром города. К концу XVIII в. здесь остались только деревянные лавки на месте бывшего порта, переведенного на Стрелку Васильевского острова, и домик Петра Великого, помещенный в каменный футляр. Вдоль речки Петровки (Ждановки) располагались также деревянные здания Артиллерийского и инженерного кадетского корпуса, на реке Карповке находился Аптекарский огород. Большая часть Санкт-Петербургского острова вплоть до конца XIX в. была застроена деревянными домами, где жили небогатые отставные чиновники, купцы, мещане. На набережной Малой Невки, а также на Каменном и Елагином островах строились загородные дома аристократов.

В последней по счету Выборгской части была всего одна замощенная улица, идущая вдоль берега, здесь все еще много загородных домов с садами. Среди них летний дворец графа Безбородко, дома и сады Бакунина, Синявина и Собакина. Ниже по течению Невки начинался промышленный район: канатная фабрика, Артиллерийская лаборатория, Городская верфь, где строились торговые суда, казенная пивоварня, сахарная и ситцевая фабрики. В районе Черной речки набережная снова становилась фешенебельной, здесь находилась дача графа Строганова, построенная Андреем Воронихиным. Ее окружал прекрасный сад, часть которого была общедоступной, по воскресеньям там устраивали музыкальные концерты и танцы. У места впадения Черной речки в Большую Невку находилась деревянная дача князя Голицына, также с большим садом.

Как мы видим, город все больше становился не только военным, не только портовым, не только городом моряков и кораблестроителей, но также промышленным, торговым и административным центром. Главный порт города по-прежнему размещался на Стрелке Васильевского острова. В 1767 г. Комиссия городских строений утвердила план застройки Стрелки. За шесть лет, с 1783 по 1789 г., по проекту Джакомо Кваренги на берегу Большой Невы построено главное здание Академии наук, а также вогнутая часть северного пакгауза. Кваренги же составил первый проект Биржи, однако позже решили, что зданию не достает роскоши и размаха, и строительство приостановили. Возобновится оно только после смерти Екатерины и Павла, при Александре I, а главным архитектором станет француз Тома де Томон. Именно он создаст тот ансамбль здания Биржи и Ростральных колонн, который является одним из символов Петербурга.

Здание Биржи и Ростральные колонны. Современное фото

На многих гравюрах XVIII в. можно увидеть военные линейные корабли, торговые суда, тяжело нагруженные плоты и баржи и маленькие лодки. Движение по Неве и ее притокам становилось все более оживленным, и в 1778 г.

Екатерина предложила учредить должность капитана Санкт-Петербургского порта, который должен был руководить всем движением на реке, однако этот проект так и не утвердили. Устье Невы изобиловало мелями, поэтому суда из Англии, Германии, Швеции, Дании, Франции и др., как правило, приходили в Кронштадт, и там товары перегружали на плоскодонные баржи и галеры, для которых на юго-западной оконечности Васильевского острова построили новую гавань. Из Кронштадта же уходили в европейские порты русские корабли.

По заказу Екатерины в 1778 г. французский инженер-мостостроитель Жан Родольф Перроне разработал проект постоянного семипролетного моста через Неву со средним разводным пролетом, который должен был подниматься с помощью механизмов, находившихся в четырех башнях, имевших вид триумфальных ворот. Башни планировалось украсить барельефами с изображениями победных баталий русской армии, а их вершины – композициями из воинских атрибутов. Но в силу ряда обстоятельств в 1791 г. от постройки моста отказались. Главной причиной стало несоответствие длины моста в районе наведения ширине Невы, кроме того, строительство моста сильно затруднило бы судоходство по Неве. А город был еще не готов отказаться от этой транспортной артерии.

* * *

Однако проект Перроне, не единственная попытка постройки постоянного моста через Большую Неву, предпринятой во времена Екатерины. Один из проектов предложил знаменитый механик-самоучка Иван Петрович Кулибин. Уроженец Нижнего Новгорода, сын небогатого купца, торговавшего мукой. После смерти отца Кулибин открыл мастерскую по починке часов и быстро прославился своим мастерством. В 1767 г. его представили императрице Екатерине II, совершавшей поездку по волжским городам. Мастер продемонстрировал царице свои изобретения, а также рассказал о часах, которые он хочет изготовить в ее честь. Екатерина проявила интерес, и через два года Кулибин представил ей собственноручно изготовленные телескоп, микроскоп, часы размером с гусиное яйцо и театр-автомат, разыгрывавший библейские сцены. Тогда императрица предложила ему возглавить механические мастерские Академии наук. В Петербурге Кулибин занимался оформлением карнавалов, балов, различных праздников. Изобретенный им фонарь-прожектор использовался при освещении дворца в Царском Селе, Иван Петрович смонтировал часы «Павлин», когда их перевезли из Таврического дворца в Малый Эрмитаж. Кулибин работал над изобретением оптического телеграфа, «самобеглой» повозки, «водохода» – речного судна, которое могло двигаться против течения, «подтягивая» само себя на тросе, прикрепленном к якорю, заброшенному выше по течению. В 1801 г. Иван Петрович вернулся в Нижний Новгород и приступил к работе по совершенствованию самоходных судов, строительство которых, однако, после нескольких испытаний было отвергнуто Департаментом водных коммуникаций, так как этот вид транспорта сочли дорогим, медлительным и ненадежным.

Имя Кулибина стало известно в России, Александр Николаевич Островский сделал его одним из героев пьесы «Гроза». Пьеса написана в 1860 г., уже после смерти Кулибина. Иван Петрович скончался 30 июля (11 августа) 1818 г. в Нижнем Новгороде.

В 1772 г. Кулибин разрабатывал несколько проектов деревянного моста через Неву. Однопролетный арочный мост должен был состоять из решетчатых ферм, и его длина должна достигать 298 метров. Иван Петрович построил и испытал большую модель такого моста в масштабе 1: 40, впервые в практике мостостроения показав возможность моделирования мостовых конструкций. Модель выдержала вес, в два раза превышавший ее собственный. Ширина моста планировалась в 8,5 метра, высота в самой высокой части – 12,8 метра. Подъем на мост получался очень крутым, что, безусловно, затруднило бы движение по нему. В 1773 г. Академия наук отклонила этот проект. Кулибин составил новый, с уменьшением уклона моста, который предусматривал длинные пандусы, облегчающие въезд на него. Мост должен был быть перекинут с Сенатской площади на Васильевский остров там, где проходил плашкоутный Исаакиевский мост. Будь он построен, один из пандусов занял бы часть Сенатской площади, другой вдавался бы глубоко в набережную Васильевского острова, а длинна пандусов должна составить 400–500 метров с каждой стороны.

Кулибин предложил вести строительство при помощи системы канатов и тросов, укрепленных на береговых башнях, и лесов на сваях, вмороженных в лед. Иван Петрович изготовил новую модель, в масштабе 1: 10. Изготовление этой модели спонсировал князь Григорий Потемкин, выделив 1000 руб. Модель построили во дворе принадлежавшего Академии дома, где жил тогда Кулибин (ныне – угол наб. Лейтенанта Шмидта и 7-й линии В.О.), и имела в длину 30 метров. Она легко выдерживала нагрузку, равную 3870 пудам, в течение 28 суток. В результате испытаний Академия наук признала правильность расчетов Кулибина и техническую возможность строительства моста по его проекту. Екатерина наградила изобретателя специально вычеканенной медалью на Андреевской ленте.

Почему же даже после такого всеобщего одобрения от проекта Кулибина отказались? Срок службы деревянных мостов не превышал тридцать лет, а ремонт его при отсутствии промежуточных опор сам по себе являлся весьма сложной инженерной задачей. Его строительство требовало огромных затрат, которые в итоге не окупились бы.

Проект Кулибина так и не реализовали, но он оставил неожиданный след в истории науки, став темой переписки выдающегося физика XVIII в. Даниила Бернулли с секретарем и ассистентом Эйлера Николаем Фусом.

Фус рассказал Бернулли об испытаниях модели моста Кулибина в 1777 г., 5 января он писал: «У нас здесь с некоторого времени появилось так много проектов строительства моста через Неву, что это предприятие стало почти предметом насмешек. Однако академический механик Кулибин, который заслуживает, чтобы Вы о нем узнали, по удивительности того факта, что он из простого крестьянина сделался человеком поистине замечательным благодаря полученному от природы счастливому расположению к искусству механики, и который без всякой посторонней помощи уже создал шедевры, заставив публику восхищаться им и его моделью, над которой он не прекращает работать. Это модель одноарочного моста через Неву шириной в 1057 английских футов. Кулибин, совершенно неискушенный в математике, нашел, я не знаю, каким путем, что кривая его арки должна иметь форму цепной линии, что его модель весит 333 пуда, что элементы, из которых состоит мост, должны равномерно и последовательно уменьшаться по всем направлениям [к середине] и, наконец, что модель его моста должна нести груз весом в 3300 пудов, чтобы мост мог выдержать свой собственный вес».

Эйлер ответил: «То, что Вы сообщаете мне о Вашем прирожденном механике г. Кулибине по поводу деревянного моста через Большую Неву, имеющую ширину в 1057 английских футов, внушает мне высокое мнение об этом талантливом строителе и искусном плотнике, воспитанном среди простых крестьян [sic] и обязанном своими высшими познаниями только своего рода наитию… Мне кажется, что самое главное искусство состоит в выборе дерева, в крайней точности всех размеров… Все главные части должны, насколько возможно, взаимно давить друг на друга с помощью больших железных болтов, клиньев, шкворней, хороших шипов и правильно сделанных вырезов… Эта ширина Невы представляется мне чрезмерной, и я сознаюсь, что никогда не решился бы высказаться за постройку такого моста, разве только, если бы между одним и другим берегом Невы было сооружено два или три свайных устоя, которые делили бы мост на три или четыре примерно равных части… Главный строитель чаще всего должен полагаться на свое собственное чутье.

Здесь я ощущаю всю выгоду иметь такого человека, как Кулибин, к которому я проникнут уважением, но я не могу победить своего недоверия, когда дело идет о таком огромном мосте. Можно ли быть уверенным в том, что большие морозы, свойственные этой стране, не нарушат конструкции моста? Ведь самое малое сжатие всех частей могло бы оказаться для него роковым. Сообщите мне, пожалуйста, какова высота модели в ее середине по сравнению с концами и каким именно способом великий мастер распределяет те 3500 пудов, которыми он нагрузил свою модель? Если модель могла выдержать еще 500 пудов, которые он собирался на нее наложить, то это было бы лишним веским доказательством возможного успеха. В свое время я произвел много исследований, относящихся к прочности и сопротивлению дерева, и опыт всегда подтверждал полученные мною результаты; но я еще сомневаюсь относительно сопротивления балки известной длины, четырехгранно обтесанной и сильно сжатой в продольном направлении, пока эта балка не начнет гнуться, или какой груз может выдержать столб, поставленный строго вертикально, чтобы не сломиться под его тяжестью? Мне хотелось бы, чтобы Ваш прославленный механик высказал Вам свое мнение на одном-двух примерах; мне нужна лишь его приблизительная оценка».

По-видимому, у Фуса так и не было случая расспросить Кулибина, но в следующем письме он сообщает: «Модель Кулибина непохожа на все то, что я видел в этом роде. Она слишком сложна, чтобы ее можно было описать в нескольких словах, и то, что я мог бы сказать Вам об его идее, какой бы она ни была несовершенной, могло бы, может быть, разрушить то хорошее мнение, которое я желал бы Вам о ней дать», и уверяет своего собеседника, что академики расточали Кулибину «всяческие похвалы, каких заслуживают его старания и искусство, хотя они не дали ответа на множество обстоятельств, которые могли бы встретиться при реализации проекта и сделать его, быть может, неосуществимым». А в конце письма замечает: «И если бы даже все эти проблемы были бы решены, то какая от этого была бы польза? Иметь возможность переходить через реку на два месяца больше в течение года? Ведь зимой всегда переправлялись бы по льду вместо того, чтобы подниматься на этот мост высотой в 84–90 футов, а летом наплавной мост служит также, а стоит он вместе с двумя другими мостами через Малую Неву и Невку 8000 руб. Поэтому только на время ладожского ледохода и ледостава нужно было бы построить деревянный мост, содержание которого обошлось бы также дорого, а время его существования было бы очень непродолжительным».

Позже Кулибин предложил еще один проект моста через Неву – на этот раз металлического трехарочного с двумя подъемными деревянными мостками. В 1809–1811 гг., уже при императоре Александре I, Иван Петрович прислал в Петербург из Нижнего Новгорода проект четырехпролетного моста с подъемным пролетом на середине реки, а затем еще один вариант трехпролетного моста.

Не один только Кулибин хотел строить мост через Неву. В 1788 г. Екатерина заказала подобный проект итальянскому архитектору Фламинио Миноцци, уроженцу Болоньи, а в 1799 г. уже после ее смерти еще один итальянец – Джакомо Тромбаро – предложил проект, очень похожий на чертежи Миноцци.

Оба итальянца хотели перекинуть через Неву мост-пассаж, подобие Ponte Vecchio во Флоренции. Над сводом моста должны были размещаться магазины, кафе и рестораны, лекционные и концертные залы.

Миноцци предлагал построить мост на десяти каменных опорах, часть несущих элементов пролетного строения также была каменной. Тромбаро сконструировал мост из трех однопролетных арок, к которым была бы подвешена металлическая проезжая часть. Таким образом, потоки пешеходов и экипажей оказались бы разделены и не мешали бы друг другу. Мосты обоих архитекторов были богато украшены: мост Миноцци – в стиле итальянского барокко, мост Тромбаро – в стиле классицизма.

* * *

В конце XVIII в. граф де Сегюр писал: «Путешественники и составители разных словарей подробно описали дворцы, храмы, каналы и богатые здания этого города, служащего дивным памятником победы, одержанной гениальным человеком над природой. Все описывали красоту Невы, величие ее гранитной набережной, прекрасный вид Кронштадта…». Впрочем, он не мог не отметить и противоречий, свойственных этому городу: «Петербург представляет уму двойственное зрелище: здесь в одно время встречаешь просвещение и варварство, следы X и XVIII веков, Азию и Европу, скифов и европейцев, блестящее гордое дворянство и невежественную толпу. С одной стороны – модные наряды, богатые одежды, роскошные пиры, великолепные торжества, зрелища, подобные тем, которые увеселяют избранное общество Парижа и Лондона; с другой – купцы в азиатской одежде, извозчики, слуги и мужики в овчинных тулупах, с длинными бородами, с меховыми шапками и рукавицами и иногда с топорами, заткнутыми за ременными поясами».

Однако свои темные стороны и свои противоречия можно было без труда найти и в любой европейской столице. Екатерина же демонстрировала и россиянам, и заезжим иностранцам по-настоящему европейский столичный город. Поэтому, когда она велела написать на пьедестале памятника Петру, установленному на Сенатской площади «PETRO primo CATHARINA secunda MDCCLXXXII», то есть «ПЕТРУ первому ЕКАТЕРИНА вторая 1782», она имела на это полное право.