Елена Чутская
Заявка в друзья
– Как же в обед ее кормить? – кивнула она в сторону бабульки.
– Да просто. Ты с утра на стол все выставь, салфеткой прикрой, она сама и поест. Посуду потом перемоешь… Ну договорились, значит. Пошла я, а то поздно уже. Ты, баб Нюр, спать ложись. Постелить тебе?
– Да я сама.
Старушка поблагодарила за ужин и бодренько засеменила в спальню.
– Борьки нет еще? – У самой калитки тетка подняла взгляд, и Ниночка даже в полной темноте заметила ухмылку.
– Обещал.
– Ну жди, раз обещал. Может, и явится. Ты, Нинка, за два дня продуктов прикупи, еды наготовь. Чем бабку кормить будешь? Теперь это твоя забота, племянница, уж не обессудь.
И Тамара, широко расставляя отекшие к вечеру ноги, направилась по освещенной дороге домой.
В ожидании мужа Ниночка выставила под цветущей яблоней легкий пластиковый стол, покрыла полимерной скатеркой и зачем-то зажгла две свечи, оставшиеся после Нового года. В закромах отыскалось вино слишком сладкое и терпкое на вкус, но сегодня ей нравилось и такое. Наполнив бокал чуть ли не до краев, половину она пригубила одним махом и остекленевшим взглядом уставилась в темный угол сада, где в общей куче со сваленными ветками догнивали свой век кроличьи клетки.
Ниночка вспомнила дату свадьбы, на пальцах просчитала срочные командировки, долгие новогодние праздники и совместную недельную поездку в Сочи в качестве свадебного подарка от своих родителей, и по всему выходило, что Борис по полмесяца живет неизвестно где. Но измена намного больнее ранила женское сердце, чем предательские ночевки в родительском дома в тепле и уюте. Любви Ниночка уже давно не ощущала, может быть, ее и не было вовсе, а безысходность и плотское влечение успешно заменили столь редкое чувство. Произошла непроизвольная подмена, но она всех устраивала.
Ей хотелось встретить мужа красиво и со вкусом: под цветущей яблоней со свечами, с кровавым вином в бокалах и горячим мясом. Из распахнутого окна времянки неслись вкусные запахи чеснока и грузинской приправы, едва размороженный цыпленок томился на чугунной сковороде. Даже темная южная ночь не смущала Ниночку. От света уличного фонаря сад приобрел оттенок таинственности и первозданной неги, а от свечей на столе полыхали пляшущие тени, и казалось, что в искусственном свете она выглядит эффектно и соблазнительно.
Счет времени был давно потерян, и какая, в принципе, разница – десять часов вечера или пять минут одиннадцатого – главное, чтобы он пришел. Вино в бокале давно закончилось, ужин остывал, и Ниночка уже подумывала съесть свою порцию цыпленка, хотя бы крылышком утолить голод быстрого опьянения и успокоить урчание пустого желудка. Но за дощатым забором мелькнул свет ярких фар, послышался приглушенный рев двигателя. Машина остановилась возле самой калитки.
Нина вскочила со стула и неторопливым шагом направилась по дорожке, прислушиваясь к ночным звукам, пытаясь угадать действие, происходившее за забором. Хлопнула одна дверь, за ней другая, дважды икнула сигнализация, и Ниночка разочарованно остановилась возле дурманящего жасмина. У Бориса машины не было, значит, не он. Тут протяжно проскрипела калитка. В проеме света возникла знакомая фигура.
Каждый раз ей казалось, что муж является к ней, как гость из другой, далекой жизни. Поражала и та элегантность, с которой он непринужденно носил деловые костюмы, тонкие сорочки и модные галстуки, и та манера начать непроизвольный разговор на пустом месте, словно он отсутствовал не три дня, а три минуты. Ниночка даже залюбовалась, как галантно он повесил пиджак на спинку облезлого стула, ослабил галстук и подлил в пустой бокал немного вина.
– Чем будешь кормить, котенок?
Она очнулась от легкого ступора.
За ужином Борис не умолкал, рассказывал последние новости.
– В командировку меня направляют от автосалона. В Армавир завтра еду. Хозяин новый салон открывает, нужно кредитование наладить. Местных менеджеров поднатаскать, то да сё…
– Надолго?
– За неделю должен управиться. Как дела пойдут… А что? Ты возражаешь? – Нежная улыбка растянулась до ушей.
Про свои возражения Ниночка предпочла промолчать, но Борис не дал ей и рта раскрыть.
– Я же машину купил.
– Машину? А деньги откуда?
Он скривился. Ожидал ликование, искреннюю радость, наконец, удивление, а получил всего лишь непонятный испуг, настороженность, и еще ему не понравилась нервная интонация в вопросе о деньгах.
– Родители одолжили, кредит льготный взял, – он хотел снизить градус неприязни и дальше врал, не задумываясь о последствиях.
– Кредит? А чем отдавать? – женские предрассудки с романтического ужина быстро соскочили на сухой коммерческий расчет.
– Так я же работаю. За два года отдам. Небольшой процент, говорю…
Процентов не было и в помине. Машину купили родители, но сказать правду Борис не рискнул. Натянутые отношения, так прочно установившиеся между Ниной и его матерью с первого дня знакомства, отравляли жизнь всем и в первую очередь самому Борису. Из-за этих отношений три месяца он прожил у тетки Тамары в бедных родственниках, а времянка оказалась последним испытанием в семейном укладе, но молодая жена его не тяготила. Чтобы не вызывать бурю недовольства, он отлично приспособился и к утомительным всплескам материнской любви, и к подозрительно холодным встречам Ниночки, но принимал все за часть какой-то выдуманной игры и менять что-либо в удобном распорядке не собирался.
– Ты представляешь, котенок, у нас своя машина. Поедем завтра, куда захотим. Хочешь на речку, хочешь в лес, а хочешь на море. Удобно, комфортно, первый класс! Сейчас темно, а утром увидишь машинку, спасибо скажешь.
Но Нина настроение мужа не поддержала, отстраненным взглядом уставилась на пустой бокал и молчала. Борис осмотрел ночной сад, вдохнул полной грудью теплый, сладкий запах цветов.
– Хорошо тут. Красиво. Яблоки летом созреют. Ну что, спать идем?
Хозяйская времянка делилась на две крохотные комнаты. В первой располагался стол с электроплитой и холодильник, кухонная утварь размещалась в навесном шкафу. Здесь же, в отгороженном углу, дядька Илья установил простенькую душевую кабинку с двадцатилитровым баком для горячей воды. Во второй комнате, где вместо полноценной двери провисла ситцевая занавеска, поместился старый диван, перекошенный шкаф для одежды, этажерка с полками. Поселившись в таком примитивном жилище, Ниночка домашним уютом его так и не обустроила, а назло тетке старалась подчеркнуть всю убогость «подходящего варианта», лишний раз упрекая родственницу в необъективности. Во времянке все время чем-то пахло. То ли клопами, то ли мышами, то ли отсыревшей глиной турлучных стен, и запах раздражал Ниночку сильнее собственного мужа.
На единственном окошке покачивались занавески, белым дымком чадила индийская пирамидка, но сквозным ветром благовония уносились через распахнутое окно в сад. На раскладном диване Ниночка давно постелила свежую простыню, разложила взбитые подушки. По росту диван подходил только ей, а ноги Бориса чуть свешивались, и ему приходилось все время сгибать их в коленях. Угловатое телосложение мужа доставляло постоянное неудобство. Слишком длинные ноги напоминали циркульные ножки, а локти и коленки были так остры, что походили на осколки стекла.
В объятиях мужа она никогда не ощущала той истомы, которую должна была чувствовать влюбленная женщина. Не имея опыта, все принимала на веру: и тот пресловутый размер, о котором напомнила Надька Шмякина, и ту неожиданную фригидность, случившуюся с ней в первый день интимной жизни. Но больше всего раздражали поцелуи, которыми неумелый любовник не возбуждал страстное желание партнерши, а гасил в едва зародившейся искре. Проникая в женский рот острым языком, Борис непроизвольно наполнял его вязкой слюной, и брезгливая Ниночка от поцелуев старалась увернуться, заменяя их ласками иного рода.
Оставленный под яблоней стол с грязной посудой сиротливо покрывался белоснежными выпуклыми лепестками, а на свежих простынях вершилось любовное таинство, но оно почему-то сильно отличалось от того возвышенного книжного романтизма и мелодрам, просмотренных сотню раз со сладким попкорном и белым вином. Реальность сильно отличалась от надуманных мечтаний, девичьих грез и пахла дешевыми духами.
3
После выхода на пенсию Олег прибывал в радужной эйфории от изобилия свободного времени, и время это поначалу прожигалось им нещадно, пока на банковскую карту не пришел первый платеж пенсионной выплаты, а за ним наступило отрезвление и вынужденное желание найти работу. Ему повезло.
Неподалеку от дома фитнес-центру «Оранж Блю» срочно требовался сторож. На первом же собеседовании он справился с новомодным тестом и подошел по всем параметрам. Прибавка к пенсии вполне устраивала, работенка оказалась посильной, и Олег предпочел лишний раз не афишировать своим прошлым. Мало кто в фитнес-центре знал, что новый сторож отставник в звании майора. Только бухгалтер, блондиночка с раздутыми губами, когда внимательно изучала документы для оформления трудового договора, многозначительно приподняла брови. Она же и донесла обо всем руководству, и приятным бонусом от администрации были пожалованы бесплатные занятия на тренажерах и льготный пропуск в бассейн.
После ночных дежурств он частенько задерживался в зале. Чтобы не терять формы, выполнял упражнения с нагрузкой, разминал мышцы, формировал тело. Молодые девушки с завистью поглядывали в сторону молчаливого мужчины, который отличался скромностью и даже интеллигентной застенчивостью. С женским полом почем зря Олег не флиртовал, в друзья не навязывался, не отпускал направо-налево скабрезные шуточки, чем и заслужил всеобщее уважение среди посетительниц дорогого заведения. Если кто-нибудь из девушек спрашивал совета, с удовольствием помогал разобраться с тренажерами, подробно объяснял направление тренировки, доходчиво и ясно демонстрировал на собственном примере. Руководство вскоре оценило такой подход к работе. Из простого сторожа его повысили до дежурного тренера, но по совместительству.
Он все успевал, а во время болезни жены, особенно в последний месяц, отвисал в клубе сутками, только чтобы не видеть ее страданий. Такой трусости легко находилось достойное оправдание – постоянно требовались деньги на содержание сиделки, на лекарства, на лечение…
После учебы суворовец Кравцов замахнулся на Рязань, на воздушно-десантное училище, чтобы осуществить детскую мечту – прыгнуть в облачную синеву, потягаться наперегонки с ветром. Мать отпустила его, не задумываясь, только перед отъездом сына всю ночь проплакала в углу за печкой, словно знала – свидятся не скоро.
С будущей женой он познакомился случайно в парке во время выходного дня, когда курсанты в парадной форме прохаживались по тенистым аллеям городского парка и ненавязчиво пытались познакомиться с каждой встречной девушкой. Он приметил ее сразу. Ирина одиноко сидела на длинной скамье и читала книгу. Курсанты воробьиной стаей заполнили свободное пространство скамейки и пристали с вопросами: как звать, что читает, а Олег протянул белый цветок, сорванный с безымянного куста.
– Засуши, закладка будет.
Через месяц они зашли в местный загс и расписались. Многие сокурсники, узнав о скорой женитьбе, крутили у виска, смеялись с издевкой, но Олег не обращал внимания.
– Я готов создать семью, – следовал ответ, и друзья, в конце концов, оставили его в покое.
В то время Ира, как все иногородние студенты, жила в общежитии. После женитьбы отдельную комнату ей не дали, для семейного счастья лишних ресурсов в мединституте не предусматривалось. Молодой муж-курсант сам ночевал в общей комнате на тридцать коек и находился на полном иждивении у государства. А когда задумались о первой брачной ночи, Ирина договорилась с соседкой по комнате, и та согласилась вечером сходить в кино. Весь обоюдный сексуальный опыт свелся к лишней нервозности, нелепой застенчивости, охватившей неискушенную в таких делах молодую жену, зато новоиспеченный муж ответственный момент прочувствовал до конца, позабыв о средствах предохранения. И последние экзамены вместе с защитой диплома фармацевта Ира успешно совместила с быстротечными родами. Счастье переполняло обоих родителей, особенно отца. Ведь такое дело – первенец, и сразу сын!
Но скитаться с грудничком по чужим углам после окончания института Ирине пришлось в гордом одиночестве. Мать звала обратно в деревню хоть на первое время, пока маленький Егорка не встал бы на ноги, но дочь самоотверженно, с долей геройства, безропотно следовала за мужем в любом направлении, куда не забрасывала его служба на благо отечества. Молодой лейтенант мало вникал в обустройство походной жизни. Вся его помощь сводилась к перевозке немногочисленного скарба и получения от начальства пригодного жилья. Как отличника боевой и политической подготовки Олега после училища направили в учебную часть под Каунасом. Для деревенской Ирины уже сама Прибалтика, пропитанная чуть ли не заграничным воздухом, казалась чем-то выдающимся и приравнивалась к выигрышу спортлото.
В семейном общежитии на территории части им выделили вполне приличную комнату с общей кухней на три семьи. Ободранные по углам голубые обои поначалу жену раздражали, но незамысловатая мебель – койка, детское раскладное кресло, шкаф и стол, доставшиеся от предшественников, смягчили первую бурю противоречивых чувств, и, занавесив единственное окно казенной простыней вместо кружевного тюля, в будущем о комфорте Ира никогда не заикалась.
Первый год в учебной части оказался самым тяжелым. Олег редко приходил домой, ужинал и засыпал мертвецким сном. Должность начфиза выжимала из недавнего курсанта все соки, на жену сил не оставалось. Но те десять лет службы для обоих были самыми светлыми и спокойными. Незаметно подрос Егорка, пошел в школу. И для жены с дипломом фармацевта нашлась работа при медсанчасти. Постепенно жизненная кривая выровнялась, сгладилась, и регулярно поскрипывали жесткие пружины на металлической кровати, когда Олег являлся домой, но с рождением второго ребенка Кравцовы решили не спешить.
Одним осенним вечером, когда мужья ушли на дежурство, офицерские жены собрались за чаем с портвейном. Ира в компании оказалась самой молодой и неохотно поддерживала душевные излияния, которыми чересчур откровенно делились женщины постарше. Все разговоры сводились к одному и тому же, от чего Ирина непроизвольно краснела и ерзала на стуле. Со временем она обвыклась и к повсеместному блядству относилась достаточно спокойно, но в первый раз у нее проявился неподдельный интерес узнать всю подноготную жизнь армейской службы.
Жена командира батальона, эффектная брюнетка с осиной талией, на новенькую посматривала с интересом, всеми силами старалась не выдать затаенную зависть, но Ирине она не нравилась. Что-то в ней отталкивало, не поддавалось описанию и к душевному разговору не располагало. На протяжении чаепития соседка все расспрашивала о супружеской жизни лейтенанта Кравцова, а после невнятных ответов смущенной лейтенантши брезгливо скривилась и под конец неожиданно выдала:
– Ну что ты из себя святошу-то корчишь. Всему гарнизону известно какой Кравцов жеребец. Наши мужики в общей бане моются, такое мочалкой не прикроешь.
– И что теперь? – Ирина побледнела.
– Да ничего, – хохотнула командирская жена. – Везучая ты, дура! Такой мужик редко попадается…
Но Ира никак не могла считать везением то, что зачастую доставляло болезненные ощущения, а еще постоянную тревогу нежеланной беременности. И тут же на кухне научили ее мастерству разведения в точных пропорциях квасцов и премудрости спринцевания кружкой Эсмарха, что висела в общей душевой на отдельном крючке подальше от детских рук. Еще без всяких церемоний, используя в качестве наглядных средств огурец с помидорами, офицерские жены демонстративно объяснили, как мужнин недостаток превратить в орудие наслаждения. Со временем Ира научилась пользоваться советами на практике, и постепенно супружеская жизнь преобразилась, заиграла новыми красками, приобрела значимость и наполнилась смыслом. И прижавшись друг к другу разгоряченными телами, черными прибалтийскими ночами Кравцовы мечтали о скором повышении и золотых погонах, подсчитывали выслуженные года, а иногда планировали, что посадят на грядках будущей дачи.
– Не станешь ты, Ирка, городской, – подшучивал Олег. – Так и будет сидеть в тебе деревня до конца жизни.
Она не обижалась, притворяться не умела. Раз вросла корнями в суглинистый чернозем, к чему отпираться.
После развала страны наступила затяжная неопределенность. Через время российские войска из Прибалтики вывели. Все ожидали нового назначения. Когда заговорили о Чечне, Ирина вдруг испугалась, взъерепенилась и после долгого полуночного разговора, в котором он так и не смог одержать победу, вместе с сыном вернулась домой в деревню, к чернозему и парниковым тепличкам с огурцами, как они и мечтали на узкой полуторке, но только в гордом одиночестве. Потекли годы полувдовьей жизни – вроде замужем, а мужа рядом нет.
Свои редкие отпуска Олег мог пересчитать по пальцам, а письма писать не любил, только отсылал раз в месяц телеграмму: жив-здоров, и то хорошо. Каждый раз сваливался, как снег на голову, без предупреждения и примерных дат. Выхватывал из цепких рук кассира заветный билет на первый проходящий, на плацкартную жесткую полку, и счастливый, с дурацкой улыбкой до ушей, со скудными гостинцами времен развала огромной страны вваливался в холодные сенцы со словами: «Ну что, не ждали?».
И хоть страсть его с каждым приездом не угасала, а чувствовала Ира – передержала ее судьба, перекисла она, молодая да недолюбленная, дрожжевым тестом, но в родительском доме вольностей себе не позволяла, на чужих мужиков не заглядывалась. Мать мудрым выстраданным сердцем угадала настроение дочери и как-то не к разговору, когда за окном сыпал пушистый снег, доверительно изрекла:
– Эх, Ирка, смирись с бабьей долей. Хрен на хрен менять, только время терять. Опять-таки сын у вас…
Она смерилась и терпела.
Возможность переехать на последнее место службы представилась как раз в неспокойное время кавказского конфликта, но жена приняла известие насторожено. Олегу весь отпуск пришлось уговаривать ее воссоединить семью, разменивая самый главный козырь – сына. Егор, вытянувшись в одно лето в кособокую сажень и повзрослев незаметно материнскому глазу, после восьмого класса заскучал по отцу привокзальной дворнягой. Ира примечала, как сын каждый вечер прислушивался к телевизору, если передавали новости из мест боевых действий, как ждал редких телеграмм и в любую погоду после уроков бежал на почту, а возвращался расстроенный с пустыми руками. Такая мужская солидарность не предвещала ничего хорошего. Все замечания, просьбы, уговоры проносились мимо ушей, разбивались о стену подросткового упрямства. С каждым днем мать все больше теряла в глазах сына безупречный авторитет и никак не могла смириться с половым созреванием ребенка, которому отдала пятнадцать лет жизни, и теперь в благодарность получала хамовитую грубость. Повседневная фраза «обедать будешь?» часто зависала в тишине без ответа. Сын требовал отца, настаивал на мужском подражании, и противостояние только усложняло такой простой семейный конфликт: замена материнского воспитания, как изжившего себя фактора, на отцовское – более приемлемое для ребенка мужского пола.
В тот последний раз неожиданному появлению мужа она даже обрадовалась, но вечером за ужином прозвучало «Буйнакск», и настроение испортилось. Олег ничего не скрывал, глупо улыбался и в будущем обещал безопасное существование. Его не смущало даже то, что школьная десятилетка подходила к концу, до аттестата оставалось каких-то два класса. Зато Егор сиял от счастья, ни на шаг не отходил от отца, и скрепя сердце Ирина согласилась покинуть насиженное место, но в Дагестане продержалась ровно год.
Как-то раз на общей кухне жена замполита с перекошенным от ужаса лицом сообщила о подрыве блокпоста, и она не выдержала, сорвалась. Семейное счастье дало трещину, глубокую с невидимыми на первый взгляд извилинами, но Олег заметил, как у Ирины временами подергивался подбородок.
По совету Толика в ближайший отпуск он перевез семью в Краснодар. Так было спокойнее всем. Теперь жену и сына видел лишь на фотографии, вырывался на пару дней в краткосрочный отпуск и один раз в году все вместе отдыхали на море, до которого добирались два часа на маршрутном такси. Собственной машиной он так и не обзавелся, зато сын после поступления в институт прошел обучение в автошколе и успешно сдал экзамены на права. Ирина как-то легко и без особых проволочек вписалась в ритм незнакомого города, устроилась продавцом в аптечную сеть, расцвела, похорошела.
В редкие приезды он замечал за женой удивительные метаморфозы. Ира по всем параметрам до красавицы не дотягивала, выходило что-то среднее между интеллигентной провинциалкой и деревенским фельдшером. В пору бабьего лета угловые формы округлились, черты лица стали миловиднее, и вечно перетянутый на голове хвостик чудесным образом перевоплотился в мягкие локоны, которые усердно завивались по утрам плойкой. В спальне на комоде появились разноцветные флаконы духов, завелась пухлая косметичка и яркая линейка губной помады. В шкафу висела светло-коричневая норковая шуба и пара комплектов кружевного белья. Тогда он подумал, что смена гарнизонного жилья на собственную квартиру пошла жене на пользу.
– Почему глазки не накрасила? – спросил однажды перед выходом в театр.
И она ничего не ответила, только резкой конвульсией дернулась щека. Больше вопросов Олег не задавал, а приезжая домой на побывку, привозил в качестве подарков израильские крема, восточные духи, один раз досталась ему контрабандой ажурная пакистанская шкатулка из сандалового дерева. Ирина два дня радовалась удивительному подарку, не выпускала из рук, принюхивалась и терялась в желаниях, что в нее положить.
– Никогда не замечал у тебя тягу к безделушкам.
Это был не упрек, а скорее ирония, но жена отреагировала резко и с подтекстом.
– А что ты вообще замечал?
Он увидел мимолетный испуг, последовавший за неосторожными словами, но не придал значения. Не почувствовал и перемену в супружеских отношениях. Каждый раз та страсть, с которой он набрасывался на ее тело, ослепляла, прибивала к земле, не давая глотнуть свежего воздуха, жестко сдавливала ребра и била под дых. В такие моменты Ирочка старалась не импровизировать, в точности следовала желаниям мужа, позабыв про личный интерес, отдавалась на волю инстинктам. Но с каждым разом ласки его становились грубее, примитивнее, отдавали каким-то пережитком, а неприличные просьбы приводили Ирину в ступор. Их брак так и не развился, остался где-то позади на жесткой койке студенческого общежития. В своих фантазиях он хотел ее по-всякому, до неприличия пошло, а на деле выходило как всегда. Через неделю отпуск заканчивался, Олег отбывал на место службы, а Ира с облегчением выдыхала до боли в легких.
Только выйдя на заслуженную пенсию, он почувствовал ее холодность. Жена что-то скрывала, вздрагивала от каждого вопроса, часто задерживалась на работе и уже не казалась такой счастливой как раньше. Сын без долгих объяснений вдруг захотел жить отдельно и в один прекрасный день привел для знакомства с родителями смущенную юную особу. Возражений не нашлось. Как-никак Егору исполнилось двадцать пять лет, пора и собственной семьей обзаводиться.
Через неделю Ира принесла в теплом шарфе коричневого щенка.
– Это немецкий шпиц. Фурсик, – пояснила она на его удивленный взгляд.
– Имя глупое.
– Нормальное имя.
– А что с ним делать?
– Кормить, гулять и любить.
– А без него нельзя?
– Нельзя.
Между ночными дежурствами Олег выгуливал собачку, ждал вечерами жену с работы, привыкал к гражданской жизни. В незнакомом городе друзей он так и не заимел. Да и сам город ему чем-то не приглянулся. Жаркое лето изводило духотой, умеренные зимы – слякотью и промозглым холодом, пробирающим до костей. Люди казались недоброжелательными, скупыми на эмоции. Радовала близость к морю. Но добираться до побережья в километровых пробках было слишком утомительно, и весь отдых сводился к недельному пребыванию в бухте Инал на базе «Нефтегазстроя», куда они ездили по совету Полины в первой половине июня, пока поток отдыхающих еще не набрал полную силу.
От одиночества выручал Толик. Заваливался в любое время с бутылочкой беленькой, продуманной закуской с собственного огорода, и начинались застольные разговоры ни о чем, долгие воспоминания о службе, заслуженные попреки в адрес воровитой власти. Иногда долгими вечерами становилось тоскливо, особенно под мелко-моросящий заунывный дождь. Сразу вспоминались гайжунайские болотистые леса и тренировочные стрельбища по фанерным мишеням.
Счастье спокойной пенсии продлилось ровно до осени. В конце сентября сильно задождило, а в тот вечер Ирина почему-то ушла на работу без зонта, позабыв его в коридоре на обувнице. Фурсик, как назло, просился на прогулку, но за окном стеной стоял проливной дождь, и Олег специально для такого случая выставил в общий коридор собачий лоток с наполнителем. По телевизору шел любимый с детства отечественный боевик, пересмотренный сотню раз с ностальгией по юности. В конце месяца жена часто задерживалась, пересчитывала с напарницей аптечный киоск, искала недостачу. Олег не волновался, спокойно потягивал в кресле пиво, пытаясь ради интереса угадать, в каком настроении вернется жена, и удивился, когда на часах пропищал сигнал полночи. Он набрал ее номер, в ответ тишина…
Иногда случаются такие моменты, когда судьба встряхнет за грудки, стукнет головой о стену или швырнет с обрыва вниз. Тогда летишь камнем в пропасть, считаешь секунды до встречи с землей. И надо иметь желание жить, чтобы зацепиться за ничтожную былинку и карабкаться вверх по отвесной стене. Ира жить не хотела. Это он понял сразу, как только позволили навестить ее в онкологическом отделении городской больницы. Длительная операция ничего не дала, только подтвердила страшный диагноз.
– Хорошо, что ты вернулся домой, Олежек, – первым делом проговорила жена, очнувшись от наркоза. – Теперь мы вместе будем.
Он не стал уточнять, на каком именно дне из бесконечной вереницы остановилось ее время, но сразу понял, что дальнейшее существование сведется к ожиданию конца…
Весь его рабочий день с восьми утра до восьми вечера прошел на ногах. Не в первый раз пришлось отработать две смены, но от ночного дежурства он отказался. Глаза слипались от усталости, тянуло плечи, а кишки от голода заворачивались в узел. Под вечер навязчивой мелодией в голове повторялась одна фраза: «Синий цветочек, как синий платочек, что был на плечах дорогих…», а когда к словам добавилась музыка, ни о чем другом он думать уже не мог. Сознание, как испорченная патефонная игла, возвращалось на одну и ту же дорожку затасканной пластинки, и дверь квартиры Олег открыл в сильном раздражении с головной болью под радостный лай Фурсика.
Соскучившийся шпиц встретил хозяина щенячьим восторгом, кидался под ноги, юлил по кухне, подставлял куда ни попадя лапы и чуть не лишился роскошного хвоста, когда тот нечаянно попал под ножку стула. Весь день с ним гуляла соседская девочка Лиза. Расчесанный сотню раз до шерстяного блеска, затисканный в девичьих объятиях, довольный своей собачьей жизнью Фурсик следовал за хозяином по квартире и пытался что-то рассказать.
– Счастливый ты сегодня, я смотрю.
Суп Олег разогрел для себя, кусочек куриной грудки перепал четвероногому другу. В ответ слышалось благодарное рычание, а металлическая миска звякала по кафельному полу.
– Тише давай, а то соседи волноваться начнут.
Странным казался со стороны поздний ужин двух никому ненужных существ, словно по тургеневскому сценарию. Один любил разговаривать не спеша, делился новостями, другой сидел, прислонившись пушистой спиной к ноге любимого хозяина, высунув от удовольствия розовый язык, и внимательно слушал монотонную речь в ожидании добавки. Первый всегда грозился подыскать хорошие руки второму, а тот второй всякий раз с благородным снисхождением делал вид, что верит каждому слову, и незаметно подмигивал одним глазом, поддерживая беседу. Собака и человек. В своем схожем одиночестве они прекрасно дополняли друг друга, и если один зависел от другого напрямую, как низшее существо, сидя на предпоследней ступени эволюционной лестницы, то другой, имеющий превосходящую силу, способную свернуть на раз-два шейные позвонки, подсознательно считал собеседника равным себе и не гнушался его обществом.
В такие часы, полные идиллии и душевной гармонии, Фурсик нахрапом отвоевывал в ногах хозяина крошечный пятачок и, покружив немного на месте, приминая покрывало, сворачивался калачиком в кошачьей позе. Но сегодня Олега тянуло к ноутбуку, хотелось поскорее проверить почту.
Еще утром он пожалел о минутной слабости, пожалел, что обнаружил себя и отправил заявку малознакомой девушке, но больше всего пугал собственный интерес и заикание. После работы он специально прошелся до хлебного ларька с одной лишь целью: проверить на месте ли новая продавщица. И странным образом показалось ему женское горе, инцидент с наглым воровством среди бела дня прямо из-под носа, да и сам нос с красным, чуть вздернутым кончиком показался ему милым и вполне подобающим. Он почувствовал необычный душевный подъем, какую-то трепетную радость новизны и тех чувств, что за долгие годы успели позабыться. Что с этим делать, Олег не знал, но интуитивно желал продолжения, и, набравшись смелости, после ужина отправил коротенькое сообщение: «Привет. Как дела?» в надежде получить ответ. Ответ не пришел.
На следующий день, явившись на работу в мрачном настроении, Кравцов получил вызов к руководству. Директором фитнес-центра был молодой, но уже переполненный всевозможными идеями развития бизнеса, тридцатилетний армянин по имени Рубен, но весь персонал от уборщицы до бухгалтера за глаза звал его Рубенчиком.
– Проходи, садись, располагайся. Будь как дома, дорогой Олег… Олег…
– Олег Петрович.
В меру упитанный Рубен обладал низким ростом, пышной курчавой шевелюрой и просиживал в кабинете целый день, играя с компьютером в покер.
– Может, чай, кофе, Олег Петрович? – суетился директор возле работника, преданно заглядывая в глаза.
– У меня начало тренировки через пять минут, – напомнил тот.
– Ничего, ничего, Олег Петрович, дорогой, начнут и без тебя.
Рубен, всегда очень чисто говоривший на русском языке, редко срывался на едва уловимый ереванский акцент, но сейчас в произношении каждого слова слышалось безапелляционное подтверждение всей его непростой родословной. «Волнуется почему-то», – подумал Олег и напрягся еще больше, терять работу ему не хотелось.
