Елена Чутская
Заявка в друзья
– Ты с ума сошла. – Олег рванулся к пустой кассе. Полина кинулась за ним.
– Тебе что от него нужно? Компанию поддержать? Так он же больше твоего заливает, а тебе легче от этого?
– Полина, ты неправильно все понимаешь.
– Я? Неправильно?
– Я с ним не пью и насильно не принуждаю. Он сам приходит, сам себе и наливает.
– Ты попробуй один раз дверь не открыть.
– Дело не во мне, Полина.
– В ком? В Толике?
– Обещаю тебе, больше такого не повторится.
Она отпустила его рукав, вскинула голову.
– Передай: домой может не являться. Устала я… – И с пустой корзиной прошла между кассами.
Он не стал ее догонять. Если женщина решила, значит, так тому и быть.
С продуктовыми пакетами они вернулись домой уже под вечер. Фурсик подпрыгивал от счастья, мельтешил между ног, торопил с обедом. По квартире разносился громкий храп с легким посвистыванием. Олег сразу принялся за стряпню, до животных колик хотелось куриного бульона с зеленью, с вареным яичком, а заодно стоило убрать с ближнего и дальнего горизонта все спиртосодержащие напитки, но таковых не оказалось. На кухне его встретили пустые пивные банки и больше ничего. Все остатки были выпиты подчистую. Но Толик мог купить бутылку в первом же ларьке. Тщательно проверив все его карманы, Олег обнаружил лишь жалкую мелочь. Задача упрощалась…
Толик проснулся ближе к восьми часам. Воспаленными, мутными глазами осмотрел комнату. По беззвучному телевизору демонстрировали удивительную жизнь подводного мира. В кресле напротив сидел Олег, между его ног на ковре лежал Фурсик, а по всей квартире разносился аромат бульона.
– Где я? – прохрипел Толик.
– У меня, – отозвался Олег.
– Что я у тебя делаю?
– Живешь.
– Это как?
– Полину встретил в магазине. Привет передавала. Домой можешь не возвращаться. Такой приказ.
Толик улегся обратно на диван, закрыл глаза.
– Выгнала, значит. Вот такие пироги! Встретили, Дуня, Первомай…
За окном быстро темнело. Фурсик кружил на месте, скулил, намекал на прогулку, пару раз лизнул хозяину руку и терпеливо уселся на коврик возле входной двери. Но Олегу и самому хотелось пройтись, подышать вечерней прохладой, чтобы уснуть потом без ночных кошмаров, навязчивых идей.
– На плите теплый бульон. Спиртное можешь не искать, ничего нет. Через час вернусь.
Толик не отозвался.
Учуяв перемену в настроении хозяина, Фурсик радостно бросился под ноги, безропотно подставил шею для ошейника.
Из подъезда они вышли нога в ногу, осмотрелись по сторонам. Один выбирал направление, другой принюхивался к незнакомым запахам.
На улице давно зажглись фонари. Бабульки на лавочках энергично обсуждали последние новости, из соседнего дома напротив ревели динамики – развлекалась молодежь. На мангале, вкопанном в землю посреди двора местными умельцами, подрумянивался шашлычок. По всей округе веяло приятным дымком. Продолжался день празднования международной солидарности безработных трудящихся, и только в душе с самого утра царило паскудное настроение.
Не посоветовавшись с Фурсиком, он решил прогуляться по длинному маршруту. Два раза обошли свой дом, потом соседний, через детскую площадку вышли на прямую аллею, прогулялись мимо церкви, дошли до рынка, обогнули школьный забор и уткнулись в берег Карасуна – местного озерца, окруженного со всех сторон высотными домами.
В давние времена под этим названием петляла целая река. Начиналась она где-то под станицей Старокорсунской, протекала строго на запад и сливалась с рекой Кубанью, пока человек не вмешался в природные законы водоявления. Карасун разбили дамбами, часть осушили, возвели жилье, но подземные ручьи просились наружу, находили выход, и со временем по восточному району города вместо реки протянулась цепочка озер. В суровые зимы водоемы промерзали настолько, что ребятня находила себе удовольствие в катании по льду и гоняла кривыми клюшками жестяную сплющенную банку вместо настоящей шайбы. Летом на берег приходили отчаянные рыболовы, с надеждой закидывали удочки, некоторые в жаркие дни с риском для жизни пробовали купаться, но табличка с предупреждающей надписью «Купаться запрещено. Техническая зона» оправдывала себя полностью. Озера постепенно превращались в клоаку нелегальных сбросов и затягивались болотной ряской, но для перелетных птиц из Новосибирской области в далекую Африку Карасун неизменно оставался приметным ориентиром на пути миграционного следования в период зимовья.
Здесь можно было посидеть на лавочке, полюбоваться на водную гладь в окружении огней, но Фурсик тянул дальше по тропинке, вдоль кромки озерца, где стаи сереньких уточек, прикормленных добродетельными старушками и детьми, безмятежно гнездились в густых зарослях камыша. Где-то совсем близко протяжно квакала лягушка, и к голосистому соло незамедлительно подтянулся остальной хор. Через минут пять над озером разносилась такая жуткая какофония, что раздосадованный шпиц, не видя перед собой зримого противника, взахлеб, с сердечным надрывом принялся попусту лаять на черную воду. Олег тянул пса по узкой тропинке подальше от камышей. За раскидистой ивой слышались громкие мужские голоса и женский смех, рядом в темноте забренчала гитара.
Шумную компанию они обогнули стороной и через десять шагов уткнулись в помятый забор из профнастила, щедро разукрашенный местными художниками-граффити. Забор тянулся от кромки воды до проезжей части и являлся нелепой преградой, огораживая заброшенный долгострой высотой в семнадцать этажей. Пришлось свернуть и вдоль забора выйти на обратную дорогу.
Фурсик не нагулялся, останавливался возле каждого куста, тянул поводок и нетерпеливо посматривал на хозяина. Собачий энтузиазм бил все рекорды, и Олегу напоследок захотелось пройтись утренним маршрутом вдоль трамвайного полотна к хлебному ларьку. Пару раз ему встречались такие же праздношатающиеся собачники, здоровались, обменивались мнениями по поводу ранней жары и поздней Пасхи, которую ожидали через два дня.
В ларьке еще горел свет. Стрелки наручных часов приближались к девяти, но Олег не удивился. Томочкин «клиент» как раз шел после восьми вечера. Она частенько тянула с закрытием ларька, и причина всегда находилась убедительная – остатки хлеба распродать, но он знал: к ассортименту нелегальных сигарет изобретательная продавщица давно добавила неплохую водку собственного производства и отпускала ее местным мужикам очень даже задешево.
На конечной трамвайной остановке стояла молодая пара и мужичок лет сорока. Рядом парикмахерская глазела черными окнами. Над входной дверью красным цветом горела лампочка сигнализации. Два фонарных столба вдоль широкого тротуара освещали пятачок с ларьком. Вокруг ни души. Олег подтянул поводок, подошел к окошку и через витрину попытался обнаружить силуэт продавца. Внутри никого не было, но возле распахнутой боковой двери стояла тень в белом халате. Сигаретный дым облаком поднимался к фонарному свечению, слышался приглушенный смех.
– Рассмешила ты меня, Женька! Разве можно так доверяться незнакомым людям. Вон сколько аферистов по квартирам шастают, деньги у старух вымогают. Так то старухи, а ты…
Голос принадлежал не Томочке, и Олег в нерешительности остановился. Ниночка! Новая продавщица. Как же он успел позабыть утренний инцидент! И тут же вытащил из кармана ветровки всю наличность и подсчитал в уме, какой за ним оставался долг, чтобы погасить все одним махом. Он рассчитывал именно на такой исход, чтобы за ним больше ничего не числилось, ни копейки. Но после похода в супермаркет в кармане опять отыскалась сущая мелочь. Олег выругался по-тихому, сквозь зубы, и замер в нерешительности, раздумывая: показываться на глаза Ниночке или ретироваться задним ходом, пока та не запеленговала его прямо возле злополучного раздаточного окошка.
– Знаешь что, Женек, я домой уже собираюсь. Мне еще ларек надо на сигнализацию поставить. Ты меня в интернете найди. Знаешь мой аккаунт?.. Тогда записывай или запоминай. Нина Телешева. Только фотку я не выставляла. У меня на аватарке цветочек… нет, не аленький, а синенький. Найдешь, одним словом… и рецепт мне пришли. Ну все, давай, пока.
Олег отпрянул от окошка, но задел Фурсика. В вечернем воздухе разнесся жалобный визг.
– Мужчина, вы что хотели? Я уже закрываюсь.
Ниночка выглянула из-за угла, быстро смерила мужскую фигуру уничтожающим взглядом и с усмешкой произнесла:
– Фурся! Что за водичку пришел расплатиться?
От такой наглой фамильярности Олег на секунду опешил, но внешность новой продавщицы разглядеть успел. Девушке на вид было лет двадцать, лицо свежее, приятное, на голове белая полотняная косынка. Еще приметил мягкое очертание подбородка, пухлые губки. Глаза в окантовке черных подкрашенных ресниц смотрели широко и открыто. Цвет глаз разглядеть не успел, продавщица зашла обратно в ларек, ради личной безопасности дверь заперла на ключ. Олег спохватился.
– З-знаете, за воду расплачусь, а вот остаток з-завтра з-занесу.
Он хотел что-то добавить в оправдание, но она перебила.
– Да понятно уже. С вас сорок восемь рублей.
Олег поспешно выложил всю мелочь, что нашлась в кармане. Ситуация повторялась точь-в-точь, только с разницей во времени. Тонкие пальцы с отточенными ноготками быстро отобрали самые крупные по номиналу монетки и ловко сгребли их с блюдца, на котором остался ненужный шлак. Он не обратил на него внимания и без привычного «спасибо» зашагал домой.
В квартире было на удивление темно и тихо. Олег обошелся без лишнего света. Если Анатолий спит, лучше его не будить, самому завтра вставать в шесть утра. Но диван встретил хозяина идеально разглаженной поверхностью и взбитыми подушками. На холодильнике под магнитиком висела короткая записка. «Суп отменный! Ушел в семью». Поглаживая затылок, записку Олег прочел два раза.
– И откуда слово-то такое выкопал… отменный.
Фурсик крутился рядом, выпрашивал куриную грудку. Покормив собаку, он снова улегся на диван.
Ну и хорошо, что ушел в семью. Пусть теперь у Полины прощение вымаливает, хотя…
Любимые командирские часы с толстыми стрелками и красной звездой отбили двадцать два часа по московскому времени. Черкасовы жили в районе мясокомбината, на предпоследней улице возле городской свалки со специфическим запахом в любое время года, от которого у Олега непонятными судорогами сводило живот – такого дерьмого запаха он в жизни никогда не нюхал. Но семейство Черкасовых и к мясокомбинату, и к свалке давно принюхалось и о переезде даже не мечтало. Подводил лишь транспорт. По району бегал один трамвай и больше ничего. Но Анатолий для разминки и общего оздоровления ходил пешком и расстояние от своего дома до дома закадычного друга преодолевал широкими семимильными шагами минут за сорок. Олег быстро подсчитал: сорок минут туда, сорок обратно, полчаса на выяснение отношений. Где-то в полночь счастливый семьянин будет уже барабанить в его дверь, от злости игнорируя электрический звонок, разбудит соседей, Фурсика… в принципе, как обычно, ничего нового.
В ожидании он некоторое время пошатался по квартире, хотел включить телевизор, послушать последние новости, но почему-то передумал. Что там может быть интересного? Очередной треп о газовом потоке и растущем ВВП. Война ему осточертела еще в девяностых. Службой он был сыт по горло, иначе не ушел бы в сорок пять на пенсию, а остался на бумажной работе при штабе, тем более и место выгодное предлагали. Но желание пожить с женой на старости лет как нормальные люди – с отдыхом на море и содержанием дачного участка – спутало все штабные карты и предписания, но вся их безмятежная жизнь уложилась в два года, и теперь он остался один в двухкомнатной квартире с собакой.
Поток непроизвольных мыслей с сожалением о потерянном времени накатывал по вечерам. И в такие моменты не помогал ни телевизор, ни книга, ни Фурсик, который после прогулки, свернувшись пушистым комочком, видел десятый сон. Еще оставался сын Егор, но последнее время тот звонил редко, в основном по выходным, звал поглазеть в собственный автосалон на новенькую модель европейского автопрома. Последние пять лет сын занимался коммерцией, торговал подержанными машинами, каждый месяц мотался за границу, налаживал связи. Год назад то ли на свои деньги, то ли на заемные открыл торговый павильон брендовой немецкой марки. Приобретенную в центре города новую квартиру обустроил по последней хайтековской моде, но обзаводиться семьей не спешил, все приценивался. За сына Олег испытывал отцовскую гордость и одновременно некоторое разочарование. Свои корни он знал хорошо – тверские ремесленники, работяги до седьмого пота, неоткуда там взяться дельцам и торговцам. Видимо, в единственном отпрыске по самые гланды проросли корни Ирины. Да только и в воспитании сына особого участия он никогда не принимал, все заботы и побочные дефекты армейской жизни жена несла сама, единолично, и тем сдержаннее были отношения между отцом и сыном вплоть до ее последнего дня. После смерти матери Егор предлагал продать квартиру, предлагал купить новую, сулил помочь деньгами, но Олег отказался. От всего отказался, и от нового жилья, и от новой машины, и от новой жизни, которая могла бы быть, но пока не случилась…
На кухне в посудном шкафу он по ранжиру расставил чистые тарелки, сначала большие и глубокие, потом плоские поменьше, последними в просушечные ячейки встали блюдца. Кастрюлю с бульоном отправил в холодильник, из морозилки выложил пачку полуфабрикатов «котлеты по-домашнему». Выпил минеральной воды, в черное оконное стекло осмотрел собственный искривленный силуэт. Месяц назад от сквозняка со звуком разрывной гранаты захлопнулась створка, стекло от удара треснуло по горизонтали, но уцелело, не вылетело.
В темном коридоре посапывал Фурсик, перебирал задними лапами, догонял во сне желанную добычу. Хозяин проверил дверной замок, сверил часы: начало первого, но на лестничной площадке тишина.
– Видать, Полинка мужа-то обыграла.
Олег усмехнулся и застыл перед закрытой дверью второй комнаты. За ней была спальня жены. Потянул носом, принюхался, прошел на лоджию и распахнул окно. Без особого интереса потоптался на тростниковом коврике, осмотрел окна дома напротив, почесал колючую щетину. В уме вертелась одна фраза: «Нина, Нина, как ее… Пемешева, Немешева, Мелишева, точно, Мелишева и синенький цветочек».
В прошлом году Егор подарил ему ноутбук, за два приема научил пользоваться интернетом, помог завести страничку в популярной соцсети, но его интересовали только новости. Еще он любил смотреть фильмы о войне, те, настоящие, советские, без бутафорской мишуры, липовых орденов и погон из картона. Еще под Тверью проживали дальние родственники. Три года назад сестра в деревне похоронила мать и осталась на хозяйстве с дочкой, но к ним в отпуск он так и не съездил, не до этого было. Жена скончалась в канун Нового года, тихо, спокойно, без лишних слов и завещания. И вместе с ней он похоронил и злобу и ненависть, которая мешала ему дышать. Ее комната до сих пор вызывала отвращение, четыре месяца он не решался туда войти. Когда же запах смерти снова начинал преследовать во сне, чуть-чуть приоткрывал дверь и проветривал всю квартиру.
Хотелось закурить, но сигареты закончились еще вчера, а купить новые он забыл. Да и не курил никогда, так просто, за компанию. А компания подобралась вчера знатная. Помимо Толика зашли два знакомых тренера по клубу, супружеская пара Маринка с Генкой, потом пришла Светка, та еще соседка, только по другую сторону от лифта. Потом закончилось шампанское, потом водка, и жутко хотелось курить… Но после сигарет появилось желание всех выгнать к чертям и сигануть с девятого этажа…
Сегодня его беспокоило совсем другое. В разговоре с продавщицей он заикнулся два раза и сразу не сообразил, что произошло. От дефекта речи его вылечил детский терапевт еще в школьные годы. Взыграло чувство собственного достоинства, когда сестра заметила однажды, что отдавать команды будущему генералу с заиканием будет как-то не с руки. А генеральские погоны виделись ему во сне с одиннадцати лет. Дефект полностью устранился к десятому классу, и прочтение наизусть «Евгения Онегина» без сучка и задоринки шокировало не только младшую сестру с матерью, но и учительницу по литературе. Иногда в нервном перевозбуждении он глотал окончания, иногда в спешке путал падежи, но чтобы на пустом месте споткнуться о собственный язык… что называется, приехали.
Шпиц давно сопел в две дырочки, но Олегу после сытного ужина желанный сон не шел. Чтобы не довести себя до тупой бессонницы, он включил ноутбук и хотел пролистать ленту последних новостей, но зачем-то полез в соцсеть и решительно вбил в поиск имя. С ним все просто – Нина. С фамилией произошла заминка. На слух произносилось одно, а писалось совсем другое. Не торопясь, он разобрался в правописании, перепробовал по порядку все подходящие варианты. И вот в конце списка на одной аватарке мелькнул синенький тюльпан или василек, или еще какой-то цветок, но синего цвета. Олег кликнул страничку и внимательно уставился на экран.
Через пять минут его постигло разочарование – ни одной личной фотографии. Какие-то рецепты кексов, открытки, поздравления, стихи – тот мусор, который он терпеть не мог. Больше всего смутило полное отсутствие личной информации, ни места проживания, ни образования, ни круга интересов, ничего такого, что могло бы дать подсказку. Даже день рождения, сиротливо обозначенный в пустом профиле седьмым февраля, и тот уже прошел.
Когда самоконтроль заходил в тупик и отказывался принимать адекватное решение, Олег минут на десять зависал на кольцах или подтягивался на перекладине, основательно вмонтированной в общем коридоре перед дверью квартиры. Атлетические снаряды с разрешения соседей он установил сразу же, как только семья поселилась на новом месте. Все студенческие годы Егорка с удовольствием накачивал мышцы пресса и просил отца прикупить грушу для битья. Теперь этой груше доставалось частенько и от Олега, пока не лопнул боковой шов и на пол не посыпалась набивочная стружка. Шов он замотал скотчем, а бить стал еще сильнее.
После тройного повтора разминочных упражнений, ополоснув лицо от пота, Олег снова подсел к компьютеру и открыл страничку Нины Мелишевой. В его представлении все совпадало: и имя, и фамилия, и цвет сорного растения семейства Сложноцветные. И совсем уж неожиданно сработал инстинкт охотника, когда указательный палец потел на курке, а жертва, не подозревая о засаде, уже ступила на знакомую тропу, заставляя бешено стучать в висках человеческую кровь. Решительным нажатием клавиши он отправил заявку в друзья и очень удивился, когда через минуту получил ответ: заявка принята. Виртуальное знакомство состоялось.
2
По большому счету жизненных перипетий у Ниночки никогда не возникало, если не брать во внимание неудачное поступление в институт менеджмента на экономический факультет, который она с превеликим удовольствием заменила бухгалтерским отделением торгово-экономического колледжа и нисколько не прогадала. Только после окончания учебного заведения встал другой вопрос: где все эти знания, полученные в поте лица над курсовыми и экзаменационными билетами, применить? В городе что экономистов, что бухгалтеров имелось, как собак нерезаных, в чрезмерном достатке, а приличной работы не было. Но тут выпала интересная вакансия. Теткина напарница ушла на пожизненный больничный с артритом коленных суставов, и Нинку, согласно домашнему совету, определили в хлебный ларек. Невесть какая работенка, но четырнадцать тысяч в месяц и то деньги, к семейному бюджету прибавка…
Ниночка закрыла ларек ровно в девять вечера. В первый день с непривычки болела спина, гудели ноги. Хлеб она распродала весь до крошечки, лишь успела вспомнить о себе и припрятала под прилавком батон «летний». Помимо батона в сумке лежал пакет молока, пачка сливочного масла и обезжиренный творог. Завтра предстоял второй день на новой работе, а доставка хлеба назначена ровно на семь утра. Неуверенная в собственных силах проснуться столь рано Ниночка продумала меню завтрака с вечера и остановилась на сырниках, бутербродах и черном кофе.
С мужем три месяца назад по совету тетки Тамары они сняли теплую времянку. Новое жилье оказалось в двух шагах от хлебного ларька. От домовладения родственницы их отделял школьный двор, спортивная площадка и сама трехэтажная школа, обнесенная решетчатым забором. Поселочек с участками в четыре сотки и редкими садами местные жители прозвали частным сектором. Начинался он прямо за многоэтажками и семейными общежитиями, что тянулись вдоль трамвайной линии, а заканчивался возле Северных мостов, отрезанный от центральной части города железной дорогой. Район Ниночке нравился. Тихий, спокойный, без дорожного шума он напоминал родную станицу, а по утрам где-то вдалеке перекликались петухи, через двор гоготали утки.
Улицы исправно освещались яркими фонарями, собаки громко облаивали пешеходов, и Ниночка шла к дому уверенно, никого не боялась, но каждые десять шагов зачем-то оборачивалась и плотнее прижимала к груди сумочку с дневной выручкой. Под чутким патронажем тетки в первый день она проработала ровно до обеда, затем, оставшись одна, тщательно высчитывала на затертом калькуляторе положенную сдачу и каждый раз вздрагивала, когда к ларьку подходили люди неприятной наружности и явно во хмелю. Больше всего Ниночка боялась налета на кассу и дважды проинструктированная по технике безопасной торговли внимательно наблюдала за клиентами, а коробочку с крупными купюрами держала внизу под прилавком, прикрывая модным журнальчиком «Cosmopolitan».
Ключ едва провернулся в замке, но перекошенная калитка оказалась незапертой и открылась с большим трудом. Втайне надеясь увидеть мужа дома, Ниночка прошла между кустами сирени и пахучего жасмина. Вокруг темнота, хоть глаз выколи, а на ступеньках сидела тетка Тамара в ожидании племянницы с выручкой. От неожиданности Нина вздрогнула и молча прошла мимо вглубь двора, где к соседскому забору сиротливо жалась кособокая, глинобитная времяночка.
– Сигнализацию не забыла включить? – первым делом поинтересовалась сердобольная родственница, пока Ниночка открывала ключом дверь нового жилья. Мужа дома не оказалось, и настроение сразу испортилось.
– Сделала так, как вы велели. Вот деньги за водку и сигареты. – Она резко протянула свернутую бумажку.
Тетка бережно развернула, пересчитала прибавку к зарплате, потом подумала и несколько бумажек протянула обратно.
– Твоя половина.
Ниночка с долей презрения посмотрела на жалкое подаяние и денег не взяла. Тогда Тамара уселась возле дверей на выщербленную табуретку. Облокотившись о стол, пухлой рукой подперла щеку, запаслась терпением и стала выжидать удобного момента. К характеру племянницы она приноровилась давно, еще шесть лет назад, когда поближе узнала, что такое Нинка и с чем ее можно есть.
Племянница на притихшую тетку даже глаз не подняла. За занавеской быстро сняла кофтенку, обрядилась в простенький халатик и на квадратном низеньком столе принялась готовить тесто для сырников, но долго молчать Тамара не умела.
– Вот ты дуешься на меня, а зря, – начала она издалека и старалась говорить аккуратно, выговаривая каждую букву, особенно шипящие. – Лишняя копейка никому еще не мешала. Сколько без работы сидела на моей шее, я хоть слова сказала? Теперь зарплату будешь получать. Плохо что ли? Родная мать о тебе так не позаботится, как я…
Ниночка незаметно скривила губы и на черный блин электроплитки выставила чугунную сковороду. Полюбившиеся сырники жарились на такой лучше всего, никогда не пригорали.
– Ухмылки свои для мужа прибереги. – Тамара беглым взглядом окинула затхлые апартаменты с низким потолком. – Кстати, где Борька твой? Опять к мамочке под теплое крылышко убежал? Да, Нинка, прогадала ты с мужем, а я говорила…
Последней фразой заканчивался всякий разговор, когда тетка пыталась научить племянницу уму-разуму. Борис, как кость в горле, мешал ей дышать: и проглотить нельзя, и грызть неудобно. Ниночка научилась пропускать такие нравоучения мимо ушей и особого внимания на возрастное брюзжание не обращала, ловко лепила из творога сырники, выкладывала на разогретую сковороду.
– Ладно, – смилостивилась Тамара. – Бабу Нюру я покормила, полы в доме протерла. Она уже спать улеглась с петухами. Завтра хлеб прими, я только к обеду в ларек загляну. На рынок утром сбегаю, свежих карасей захотелось. Справишься? Нет?
Ниночка молча кивнула. Черные крашеные волосы, собранные в конский хвост, плавно качнулись в ответ. «Чистая ведьма», – подумала тетка, вильнула покатым бедром, и через время послышалось, как скрипнула калитка. Тяжело выдохнув, Нина устало опустилась на табурет, заварила чайный пакетик и, подперев рукой подбородок, бессмысленно уставилась в темноту хозяйского сада.
До свадьбы жизнь у нее была сахарная. Когда шесть лет назад явилась она в Краснодар с фантастической мечтой поступить в институт, тетка, и до этого имеющая особый интерес к Нинке среди многочисленных родственников подрастающего молодняка, приютила ее по доброте душевной и куском хлеба никогда не попрекала.
Жили хорошо, дружно. Муж тетки, Илья, грузный мужчина с широким, приятным лицом, только радовался такому подарку судьбы. Своими детьми супруги Гносенко так и не обзавелись, за сорок лет успели друг другу поднадоесть, но до банальных ссор дело никогда не доходило. Тамара слыла женщиной отходчивой, долго в себе зла не держала и при удобном случае всегда шла на компромисс, регулируя мирные переговоры стопочкой первоклассного самогона и мраморным салом собственного изготовления, нарезанным тончайшими ломтиками.
Дом супруги успели выстроить еще до перестройки – добротный из красного кирпича под шиферной крышей, все силы и сбережения на него положили. Прохладный в жаркое лето и теплый в слякотную зиму имел он три просторные комнаты, одну изолированную и две проходные, имел большую кухню, подвал и все необходимые санитарные удобства. Гордился дядька и теплым гаражом, и слегка потрепанной, но в отличном состоянии «ласточкой» ВАЗ 2106, на которой последнее время занимался частным извозом. Тетка Тамара торговала в хлебном ларьке недавно, всего пару лет, и до этого, сколько помнила Ниночка из разговоров матери, всегда держалась торговли, поближе к деньгам, к левому заработку. В роду Телешевых у всех женщин прослеживалась исключительная черта – деньги считать.
Мать Ниночки в станице работала кассиром в заготовительном малом предприятии по сельхозпродукции, а по-простому, семечки жарили и по пакетикам фасовали. Старший брат с отцом гусей разводили на арендованном водоеме. После того, как в одну ночь вся птица полегла от неизвестной болезни, взялись за разведение карасей. Новый бизнес не задался, рыба размножалась неохотно, лишних денег в семье не водилось, а если и перепадала какая-то копейка, то мать откладывала ее на черный день. Дочь смутно догадывалась о приближении такого дня и после одиннадцатого класса решила бежать в город. В выборе профессии опять сыграла важную роль семейная наследственность, а диплом бухгалтера компенсировал и отцовский сарказм, и материнскую слепоту, профессия оказалась что ни на есть денежная. Тетка Тамара всячески способствовала желанию племянницы получить образование и спасательным кругом держала девочку на плаву, пока та заканчивала учебу и подыскивала место работы…
Громкая музыка прорезала черноту ночи, послышался рев двигателя, визг тормозов. Ниночка ловила каждый шорох, старалась услышать знакомый скрип калиточных петель и торопливые шаги. Глухо хлопнули двери, послышался гортанный хохот, но металлический скрежет соседских откатных ворот развеял слабую надежду дождаться мужа с работы.
Душная ночь скрыла тени кустарников вдоль забора, ограждающего от постороннего глаза сад, где старые яблони корявыми ветвями держали друг друга за руки. Затянувшаяся в начале нудными холодными дождями весна под конец выдалась скорая и дружная. Одновременно распускались листья и цвели белоснежные густые соцветия, обряжая фруктовые деревья в свадебный наряд. Пчелы ошалело носились по саду до самой ночной зари, натужно жужжа, наперегонки опыляя будущий урожай.
По всем приметам выходила гроза, особенно во время цветения вишни, но обольщаться не стоило. Майские грозы самые обманчивые: может прогрохотать полночи вдалеке так, что все небо охватит желто-белыми всполохами, а к утру глянешь – чистое небо и ни одной тучки. А бывает, что и дождь пройдет, и половодьем лужи огромные, как озера, разольются, а от лишней влаги еще душнее станет, и по телу пот начнет пробивать, словно в финской бане на липовой лежанке.
Ниночка постояла возле распахнутой двери, пока посторонние звуки не растворились в тишине. Электронные часы противным писком оповестили приближение полуночи, зеленые цифры застыли солдатиками – одиннадцать, а завтра вставать в шесть утра. Борис уже не явится, давно завел практику ночевать у родителей, не по нраву пришлось ему новое жилье и хозяйка старушка, божий одуванчик. Ниночка мужа не пилила, не ругала, на рожон не лезла. Терпеливо сносила Борькины концерты, чувствовала – не любит. Если бы любил, мчался бы к ней как ошпаренный, а так сплошные отговорки. То задержали на работе, то опоздал на маршрутку, то сопли потекли, то понос, то золотуха.
В марте ей исполнилось двадцать три. Прекрасный возраст для карьерного роста, обустройства собственного дома, создания счастливой семьи и появления на свет долгожданного первенца. Но у Ниночки из стандартного набора определения женского счастья ничего не имелось. Даже со счастливой семьей неувязочка вышла, но правда открылась слишком поздно. Брачные документы молодые давно подписали, обменялись кольцами, и кредит на свадьбу выплачивала нелюбимая свекровь, но семейная жизнь не заладилась.
С будущим мужем Нина познакомилась в колледже. Невидный, неказистый, но смутьян и дебошир на каждой вечеринке, светлой курчавой головой Борис походил на общеизвестного поэта и даже бардовские песни исполнял на семиструнной гитаре, а после третьей рюмки те и вовсе лились полноводной рекой, не остановить. Многие девчата на курсе интересовались компанейским парнем, да только покрутятся возле него недельку-другую, хвостом вильнут и снова тот холостой. Ниночку в однокурснике привлекли совсем иные достоинства. После своего дня рождения Борис всегда являлся с дорогим подарком, то с последней моделью айфона, то с японскими часами на левом запястье, то с золотым перстнем. Последнее попахивало цыганщиной, но Ниночка уяснила лишь одно – в семье, где имелся единственный сын, водились приличные деньги и, как выяснилось в ходе знакомства, трехкомнатная квартира ни в каком весть престижном районе тоже имелась.
