Елена Архипова
Город в когтях зверя. Детектив советской эпохи
© Елена Архипова, 2022
ISBN 978-5-0056-2295-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ВМЕСТО ПРОЛОГА
Город тяжело ворочался, вздыхал, шелестел воспоминаниями. Его мучила бессонница и неурядицы дня. Где-то капризничали его дети, шептались влюблённые, скрипуче потягивались старики. Но сон приближался, и город нехотя покорялся ему, почти полностью расслабившись, постепенно окунаясь в обволакивающий сонный мираж. И вдруг, словно предчувствуя что-то недоброе, город сжался, как от пощёчины, стараясь сделаться маленьким и невидимым, когда раздался душераздирающий женский крик. Это не был вопль роженицы, подарившей городу новую жизнь, не отчаянный вскрик покинутой женщины, за дверью которой торопливо таяли мужские шаги. Это был крик, исходящий из горла Смерти. И тотчас же город, опрокинутый страхом, погрузился в чёрный кошмарный сон, чтобы хоть на время отодвинуть действительность и растворить в памяти пережитое.
Но в одном из окон вспыхнул свет. Это заплакал ребёнок, разбудив бабушку. Пожилая женщина, тяжело вздыхая, встала, успокоила малыша и подошла к окну. Её взору предстала пустынная улица, над которой плыли свалявшиеся под ветром облака, кое-где светились тусклые звёзды, колыхались стянутые тенью кусты. Взгляд женщины опустился ниже, и она увидела мужчину в тёмной одежде, склонившегося так низко, что видна была только его спина. «Странно, – подумала женщина, – что он там ищет?» Мужчина выпрямился, и тишину нарушили его шаги. Впрочем, женщина этого не слышала: окно было наглухо закрыто. Она увидела, как скользкая тень мужчины мелькнула за кустом, отделилась от деревьев и скатилась в темноту. Это была тень убийцы. Она потянулась за ним, змеевидно вытягиваясь и захватывая город в кольцо.
И снова заплакал ребёнок…
Глава 1. В НОЧЬ НА САДОВОЙ
Татьяна любила смотреться в зеркало, не на ходу, наспех поймав случайный мужской взгляд, а подолгу перебирая прядки волос, придавая лицу то загадочное, то игривое выражение. Когда-то в детстве она воображала себя неприступной красавицей, за благосклонный взгляд которой дрались все принцы округи. Драк было несколько, в основном между соседскими пацанами, но Татьяне от этого не было ни жарко, ни холодно. Да и случалось это едва ли не в прошлой жизни, в детстве ещё. Теперь прошлые претенденты на её благосклонность давно переженились, а при встрече с Татьяной или холодно кивают, или хихикают, что совсем не украшает их как мужчин, или вовсе отворачиваются: не дай бог, суженая заметит, скандала потом не оберёшься. Что ж, видать, улетели денёчки золотые и детства беззаботного, и юности беспутной. Жизнь женщины теперь складывалась настолько нелепо и неумело, что в конце концов она и сама на неё рукой махнула: будь, что будет. И жизненными неурядицами Татьяна была не особо угнетена, да и на радости бурно не откликалась. Настолько всё смешалось в одну кучу, что радость часто оборачивалась неприятностью – и наоборот.
Ну вот, скажем, дети – что это? – радость или неприятность? Казалось бы, ответ однозначен: дети – цветы жизни, как сказал классик. Это с одной стороны. У Татьяны же было всё не как у людей. В свои двадцать шесть лет она считалась матерью двоих детей. Считалась, но не была. Или опять же наоборот: была, но не считалась. Дело в том, что грех, оставшийся после первого брака, проживал почти безвылазно в санатории для детей с ослабленными органами дыхания. Точнее, проживала: это была дочка Олюшка.
Сам же муж, не приемля суровый климат Сибири, скитался где-то по бескрайним степям Украины, так и не сумев обрести достойный супружеский якорь и крепкий семейный очаг. Писал бывший муж редко, да и письма были короткие: о Татьяне, как правило, – ни слова, только о дочке. Получив письмо от первого зятя, мать долго ворчала, называя Татьяну непутёвой, кукушкой, хвалила зятя, жалела внучку, тяжело вздыхала, смахивала слезы и искала «лекарство». Благо, «лекарства» этого было предостаточно в каждом магазине, деньги водились, ноги быстры были, если не свои, старушечьи, то Татьяна или брат её Виктор «совершенно случайно» оказывались рядом.
А дочка Татьянина, действительно, здоровьем не удалась. В хвори родилась, в хвори жила: то ли, как теперь модно говорить, гены подвели, то ли неотвязная какая зараза пристегнулась, но из детского санатория выписывали её редко. Татьяна не очень-то и расстраивалась: ничего уж не поделаешь, какую бог послал, все под ним ходим, по своей воле в сторону не свернуть, а что в санатории – так это даже и лучше – при месте постоянном. Навещала Татьяна дочку не очень часто, но всё же не забывала. Недавно вот, уже со вторым мужем, на радостях да во хмелю, завалились в санаторий с конфетами, с тортом. Смеялась Олюшка, а глаза грустные, взрослые совсем. Ни на кого из родителей дочка была не похожа: глаза большие, с восточным разрезом, и ресницы длинные, ровные, как щёточки. Синяки под глазами и впалые щёки делали Олюшку похожей на персонаж какой-то не очень весёлой кинокартины, на царевну Несмеяну, что ли. «Скоро заберу тебя, доченька, домой», – шептала Татьяна на ухо девочке, целовала её мокрыми накрашенными губами. Отворачивалась Олюшка, не верила пьяным речам матери, да и домой не хотелось. Не знала девочка радости в родительском доме, поэтому создавала, как могла, свой маленький детский уют в этих казённых стенах: кукла-полуинвалид, кусочки разноцветной материи, две потрёпанные детские книжки, обёртки от конфет, – вот, пожалуй, и весь арсенал этого уюта.
Сейчас Олюшка с замиранием сердечка смотрела на цветную коробку, в которой белели обломки торта, и гадала: оставят или нет? А как роскошно здесь уместились бы её фантики! Сам торт интересовал девочку меньше всего: много ли ребенку надо, а утопающая в ласках мамуля журчаще уговаривала съесть ещё кусочек, смеясь, впихивала торт неразговорчивому отчиму. Вскоре тот резко засобирался, стал трясти Татьяну за плечо, мать заторопилась, начала рыться в сумке – чем бы ещё угостить дочку? – ничего подходящего не нашла, вытащила железный рубль и положила перед девочкой: вот тебе! Наконец, они ушли. Оля схватила коробку, поковыляла по коридору и с криком «А у меня-то вот чё!» ввалилась в спальню. Девочки налетели со всех сторон, но, не увидев в коробке ни кусочка лакомства, разочарованно отошли. А Оля подошла к уродливой тумбочке, выкрашенной серо-голубой краской, выдвинула ящик и на миг зажмурила глаза, представляя, как она сейчас разложит своё богатство…
Cо своим первым мужем Татьяна познакомилась во времена, ознаменованные сильным душевным потрясением после очередного бурного романа, закончившегося очень плачевно: жена Татьяниного кавалера, не понимавшая толк в высокой любви, не только ославила на всю округу, но и след от ногтей на лице оставила. Встретились они с будущим мужем в одной закадычной компании, приметили друг друга сразу. Да и как не приметить: компания-то была – раз-два и обчёлся: их будто друг для друга пригласили, а, может, так именно оно и было. Татьяна расчёсывала у зеркала волосы, слегка обесцвеченные: хоть и не густы были, но непокорности не занимать, видимо, поэтому и застопорилась в коридоре, преграждая путь на кухню. Как встретились на ходу, так на ходу и разбежались в разные стороны. Только вот Олюшка осталась. Горькая память. Это если со стороны смотреть. Татьяна же, весёлая, неунывающая, всё воспринимала как перст божий и особенно не отчаивалась. Подумаешь, ребёнок: другие по десять имеют – и ничего, живут. Не утомляла себя думами – что толку с них?
Татьяна Бердюгина (из материалов уголовного дела)
Кто знает, как сложилась бы её жизнь дальше, но вдруг совершенно случайно, как снег на голову или как солнце из-за туч, обрушилась на Татьяну новая любовь. Познакомились банально и неинтересно. Он был обитателем спецкомендатуры, из числа тех, что трудятся «на стройках народного хозяйства». Тут было что-то от знаменитой шекспировской истории: масса противников их союза. Разговоров – только уши подставляй. Ему: ты что, сумасшедший, с ней же кто только не спал, непутёвая она, гулящая… Ей: разуй глаза, он же – «химик», зэк, тебе что, жить надоело? Но что бы там ни говорили, а по освобождении увёз её Александр в далёкую Удмуртию, в нерусский город Сарапул.
Свекрови сноха понравилась с первого взгляда: ладная, ласковая, хоть и беременная, а быстра в движениях, всё по дому успевает: и постирает, и сготовит. Да и по улице пройтись с такой не стыдно: не сказать, чтобы красавица, а… (французы называют это шармом, но откуда пожилой женщине знать такое красивое заграничное слово?). Родила Татьяна сына, мечтала, что когда-нибудь и дочку к себе заберёт. А тут, бог весть откуда, то ли сорока на хвосте принесла, но узнала свекровь, что не первым дитём разродилась Татьяна, да и про жизнь её непутёвую ранешнюю пронюхала. Ну и пошло-поехало: и то не так, и это не так. Махнула на всё рукой Татьяна: да ну вас к чёрту! – и дала дёру восвояси. Одна, без мужа и без сына. Уезжала тайно: жестокого характера был муженёк и кулаков крепких. Да и не отдал бы он сына – слишком любил наследника…
Телефонный звонок всегда неожидан. Словно летит неизвестно откуда невидимая стрела, резко впиваясь в слух и сознание. «Милиция? Здесь женщина лежит, в крови вся! Кто я? Да случайная прохожая. В районе десятой школы. Приезжайте, народ собирается!»
Через несколько минут машина с опергруппой уже летела по улице, пугая прохожих резкими гудками. Было раннее утро, накануне утреннего часа пик. Деревья ещё не оделись в листву, город выглядел обнажённым и испуганным. Пролетев мимо парка, где улыбающаяся особа с афиши приглашала на отдых, притормозив у больницы, где переходила дорогу торопящаяся куда-то старушка, машина повернула к школе. Недалеко от кустов, возле школы, сгрудилась пёстрая толпа зевак: все обсуждали трагедию, строили предположения. Что же здесь произошло на самом деле? Ответ будет со временем, а пока фотографировали, вымеряли… работали, одним словом.
Место, где была обнаружена Татьяна Бердюгина (из материалов уголовного дела)
…Пострадавшую уже погрузили в «скорую», теперь над ней колдуют врачи, пытаясь вернуть искорёженное тело к жизни. Большая потеря крови, огромные раны на голове и лице ещё кровоточат, лицо покрыто чёрной коркой грязи и спёкшейся крови. Нет, не спасут. Несколько часов борьбы между жизнью и смертью – и смерть побеждает. Ещё через несколько часов город взбудоражит весть о зверском убийстве, потом соседи убитой будут собирать кто что может на похороны, жалея непутёвую и вспоминая, что, в общем-то, была она неплохим человеком. Невезучая только вот…
Начальнику ИВС
«7 мая 1985 года в 6 часов 30 минут у школы №10 по улице Садовой была обнаружена неизвестная гражданка в бессознательном состоянии, которая была доставлена в первую горбольницу и, по истечении определённого времени, скончалась не приходя в сознание.
В ходе расследования было установлено, что это Татьяна Бердюгина, 1958 года рождения, уроженка города Ленинска-Кузнецкого Кемеровской области, которая в феврале 1985 года приехала из города Сарапул Удмуртской АССР и проживала по улице…
Просим ориентировать личный состав на розыск преступников.
Начальник Ленинск-Кузнецкого ГОВД, подполковник милиции Гришин А. А., исп. младший оперуполномоченный ОУР Шабаев».
Шамиль Шабаев за достаточно приличный срок работы в уголовном розыске, казалось, привык ко всему: что для других – очень неприятный эпизод в жизни, для него – повседневность. Но повседневность ли? Вот опять убийство («мокруха», как называют его сыщики между собой). Свидетелей нет, зацепиться пока не за что. Впереди – сотни опрошенных лиц, десятки проверенных домов. Район, где произошло убийство, не из лёгких: частный сектор – для жителей в норме частые пьянки, брага, самогоноварение, бытовые потасовки. Школа, которая находится в этом же районе, считается трудной: дети – первые свидетели всего, что происходит на улице, все события они меряют на детский свой аршин, и, естественно, во многом подражают взрослым. Но, с другой стороны, ребятня, знающая в районе всё и вся, часто может помочь следствию. Для начала нужно выяснить, где и с кем была потерпевшая накануне, установить её связи. Да, со связями придётся туго: слишком многие знали потерпевшую и общались с ней…
Из объяснительной Бердюгиной И. И.:
«06.05.85 г. я пришла с работы. Как обычно, следом пришла Татьяна. Дома был мой муж, брат Татьяны, и его друг, который живёт по кочегаркам. Была также бабушка и мои дети. Татьяна прошла в комнату, закурила. Я стала собираться в магазин, Татьяна напросилась со мной. Вернулись мы скоро, купив продукты и две бутылки вина. Первую бутылку выпили на двоих с Татьяной, вторую – Татьяна с бабушкой.
Не помню причины, но мы поссорились с мужем, и он ушёл к своей матери, которая проживает неподалёку. Вскоре он вернулся, и мы опять стали собираться в магазин. Сначала проехали в центр, но магазин был закрыт. Доехали до магазина „Юбилейный“, где нам повезло, и мы купили ещё вина. Выпили с Таней. Она стала собираться к матери, но я уговорила её остаться. Потом я опять поругалась с мужем, он ударил меня три раза по лицу. Я легла на кровать, он ударил меня ещё несколько раз по голове, и я уснула. Когда проснулась, Татьяны уже не было».
Из объяснительной Карасёвой Г. В., работницы обогатительной фабрики шахты имени С. М. Кирова:
«С Татьяной я познакомилась в гинекологическом отделении первой горбольницы. В конце апреля к Татьяне пришла сноха и принесла телеграмму от мужа: „Скоро выезжаю. Жди“. Первого мая я ушла домой, а когда вернулась, застала Татьяну там же, в больнице. Третьего мая мы ушли домой вместе и в этот же вечер вернулись в отделение. Татьяна была расстроена: её мать получила письмо от первого мужа Татьяны, где он писал в адрес своей бывшей жены, чтобы та сгнила или умерла. Но на следующий день или через день, точно не помню, к ней приехал второй муж, и она ушла из больницы. Они собирались ехать к дочери в санаторий».
Начальнику Сарапульского УВД МВД Удмуртской АССР, г. Сарапул Удмуртской АССР:
«16 сентября 1984 года из спецкомендатуры №35 г. Ленинска-Кузнецкого Кемеровской области освобождён условно Шабардин Александр Геннадьевич, 1963 года рождения, убыл в г. Сарапул, адрес: улица Чистякова, д. 48, кв. 10. Срочно установите, где находился гражданин Шабардин А. Г. 6 мая 1985 года. Выезжал ли он за пределы города, и если выезжал, то куда и когда? Ответ – телетайпом.
Начальник Ленинск-Кузнецкого ГОВД МД Кемеровского облисполкома Гришин А.А., 8 мая 1985 г.».
Поиски убийцы продолжались. По свидетельству одной из медсестёр, которая дежурила в инфекционной больнице, в том районе, недалеко от места, где была обнаружена пострадавшая, останавливалась группа мотоциклистов. После непродолжительных поисков мотоциклистов нашли, но никто из них ничего не знал. Были взяты на учёт и проверены все, кто вызывал какое-то прямое или косвенное подозрение: родственники, знакомые. Ежедневно в поле зрения милиции попадало новое лицо: то приезжий уголовник, то бомж, то состоящий на учёте в психоневрологическом диспансере. Круг подозреваемых сужался, но выявить преступника не удавалось. Ждали ответ из Сарапула.
Справка:
«15.05.85 г., город Сарапул Удмуртской АССР.
Шабардин А. Г., 1963 г. р. прописан по ул. Чистякова, д. 48, кв. 10, проверен на причастность к убийству Татьяны Бердюгиной. Сообщаем: 06.05.85 г. Шабардин А. Г. пределы города не покидал.
Причастность Шабардина к убийству не подтвердилась».
ГЛАВА 2. ПОПЫТКА ПОРТРЕТА. ДЕТСТВО
«Ой, Серёжка, как красиво!», – Галя стояла у подоконника, переводила взгляд от одного окна к другому и с восхищением рассматривала новые ярко-жёлтые шторы с лопухами коричневых листьев, только что водружённые на карнизы усилиями сестры и брата. Шторы, действительно, придавали комнате вид воздушный и незнакомый. Серёжке вдруг захотелось захлопать в ладоши, подхватить Галю и закружить по комнате. Но попробуй-ка закружи: Галя выше его на целую голову, хотя лёгкая и худенькая. Сейчас она была похожа на какую-то сказочную птицу, с раскинутыми руками и пышным облаком волос. Да и вечерний свет, падающий через окно, удваивал это сходство. Галя стояла в проёме окна, как на экране, а позади неё качались деревья (среди них любимая Серёжкина черемуха, которая по весне была облеплена белыми цветами и пахла так, что кружилась голова), и плыли белые облака. Какой-то поэт сказал, что облако похоже на вату. Серёжка был в корне не согласен с этим. Ему казалось, что облака похожи на белые лебединые крылья или на облетающую черемуху. Впрочем, об этом он тоже, кажется, где-то прочёл.
Стукнула входная дверь, привычно прошелестели шаги, мягкие, знакомые. Кот Васька спрыгнул со стула и, выгибая спину, потянулся в ожидании ласки хозяйки. Серёжка рванулся к двери. Мама вошла, как всегда, нагруженная хозяйственными сумками. Самую большую поставила на стол. Серёжка тут как тут, помогает матери вытащить свёртки. «Ой, мамочка, яблоки! Ура!» «Потом, чертёнок», – журчит голос матери с наигранной строгостью, а в глазах – неподдельная весёлость. Характер матери Серёжка знает наизусть, поэтому яблоки мыть не спешит, лучше заглянуть во вторую сумку: что там ещё. На пороге кухни появляется Галя. «Ой, мам, чуть не забыл, – выпаливает Серёжка, глядя на сестру, – а мы тебе этот, как его… приготовили…» «Сюрприз», – подсказывает Галя. «Во-во», – поддакивает Серёжка, вгрызаясь в хрусткую плоть яблока острыми зубами. По подбородку скатывается капелька сока, падает на белую рубашку. «Ну вот, вымазал! Опять после школы не переоделся», – в голосе матери появляются нотки раздражения, и Серёжка опрометью бежит к своей кровати: там, на спинке, висит домашняя рубашка в весёлую зелёную клетку.
Мать Серёжка не то чтобы боится, скорее, боится за мать. Однажды навещал он мать в больнице (с чем она туда попала, Серёжка не знал) и наткнулся в коридоре на санитаров, выносивших длинное костлявое тело, накрытое белой простынёй. Тогда он впервые испытал чувство страха. Нет, о смерти применительно к маме Серёжа не думал, чаще думал о своей, пытаясь постичь детским сознанием суть смерти и неизбежность. Всё это, как правило, кончалось тем, что Серёжка сначала слегка распускал сопли, а потом сумбурно радовался предстоящей, ого ещё какой длинной жизни. Главное ощущение, которое он вынес из времени жизни без матери – холодно, неуютно, прибежишь из школы, а на столе пусто, и мама не грохочет у печки кастрюлями. Галка – это совсем не то: разве можно сравнить её обед с маминым? У него как-то получалось, что голод и любовь к матери были неразделимы.
Отец – совсем другое. Отец – это когда вдвоём с мотоциклом повозишься, гвозди в сарае позабиваешь (работник растёт, хозяин – любовался отец), двор в порядок приведёшь. Отец – это какая-нибудь работа, спешка, разговоры: а вот года через два – даст бог, живы будем, и на машину скопим – держи, Серёга, хвост пистолетом: тебе водить придётся, я-то стар буду. Верил Серёжка в старость отца, как в собственную молодость: для двенадцатилетнего пацана сорок лет – глубокая старость. Галю, которая была старше на три года, Серёжа оберегал, как младшую, ждал из школы, заискивающе заглядывал в глаза, если Галя сердилась и, что греха таить, шпионил за сестрой, если та дольше обычного задерживалась в школе или с каким-нибудь одноклассником у калитки. На Галю уже заглядывались ровесники и ребята постарше, что Серёжка считал чуть ли не личным оскорблением: это моя сестра, значит, только я имею право на неё. Родители считали такую ревность обычным детским эгоизмом, посмеивались и не придавали этому особого значения.
«Эй, Серый, – послышался из соседней комнаты голос сестры, – иди-ка сюда!». Серёжка бросился на зов. Галя стояла у письменного стола с растерянным лицом, перебирая бумажную стопку: письма, открытки, листочки с переписанными стихами. «Серёжка, ты не брал случайно, – Галя запнулась и покраснела, – здесь фотография была…» «Не, – удивлённо перекосив лицо и вытаращив глаза, промычал Серёжка. – Зачем она мне? Ещё бы я фотки твоих пацанов собирал!» «А, значит, ты знаешь, какая фотография пропала, знаешь?!» «Да ничего я не знаю, отстань!», – отбивался Серёжка. На пороге появилась мать: «Что за шум, что произошло?». Галя умоляюще скосила глаза на Серёжку: молчи, мол. «Да так, мы пошутили, мама», – это Галя, а Серёжка молчит. Не будет же он давать ход истории, которая логически должна закончиться тем, что Серёжка, в конце концов, вернёт сестре пропавшую фотографию, правда, уже с нарисованной бородой и выколотыми глазами. Нет уж, лучше молчать.
«Ужинать, ребята, руки мыть», – приглашает мама. Серёжка, обрадованный, что всё на сей раз сошло с рук, вприпрыжку летит к умывальнику. Следом плетётся Галя. Ест она всегда не очень, а сегодня чуть притронулась и встала из-за стола. «Что с ней?», – отец поворачивается к матери. Та пожимает плечами. «Любовь», – хихикает Серёжка, за что тут же получает затрещину от отца: «Прекрати, совсем распоясался! Готовься лучше дрова пилить: ума прибавится и силы». «Сила есть – ума не надо», – пытается сострить Сережка, но тут же умолкает под отцовским взглядом. Но строгим отец только притворялся. Стоили выйти во двор, как он сам затеял возню, тут же поддавшись Серёжке, что вызвало у обоих бурный восторг.
Рос Серёжка крепким, сбитым, как пряник, сильным. Но силу свою не выказывал, для корыстных целей не использовал, в классе был тихим, не особо заметным, на уроках вёл себя, как мышь. Часто его блуждающий взгляд отрывался от действительности, а мысли касались предметов, отнюдь не школьных. Оживал он на уроках литературы, особенно, когда читали стихи. Голос у Серёжки был чистый, звонкий, как колокольчик. Да и внешность яркая: большие синие глаза, брови вразлёт. На фотографии, где снялись всем классом, сидит Серёжка аккуратный, серьёзный, в самом центре, рядом с маленькой Валюшкой, дочкой Татьяны Петровны, классного руководителя. Кстати, перед тем, как сфотографироваться, произошёл весьма курьёзный случай. Разгорелся спор: кто сядет рядом с дочкой учительницы. Спор не на шутку – дошло до небольшой потасовки, где Серёжка оказался победителем. Так и сидит он рядом с ней, маленький Наполеон-собственник, глаза гордые: не троньте – моё!
Известно, что в любом коллективе, как правило, две власти: одна – на виду, официальная, зато другая – подспудная, будто подводное течение. Она строится на истинных авторитетах: такой властью в классе может обладать и троечник, и даже двоечник, здесь совсем иные качества нужны, нежели отличная учёба и контакт с учителями. Такими качествами Серёжка не обладал. И командиром отряда его опять же выбрали не потому, что сила была, а за красивый голос и умение подать себя. Это он мог делать, как никто другой. «Отряд, смирно!», – несётся под сводами школьного коридора, и Серёжка в галстуке и в белой рубашке чётко марширует, чтобы отдать рапорт старшей пионервожатой.
А конкурсы чтецов, а агитплощадка – вот где он был незаменим. Ну кому из мальчишек хочется среди лета во время каникул шагать строем по деревянной сцене перед глазами местных старушек, пришедших от нечего делать, да ребятишек из разряда «оторви да брось», от которых запросто можно услышать и такое: «Эй, козёл, вон тот, в галстуке, пионер драный, за что агитируешь? Мы тебе вечером всю жопу распинаем!». Серёжка уже знал, что школа их находится в трудном районе, поэтому его прямая обязанность – исправлять местное население. Он и исправлял, как мог. Сверстники его бегали на речку, на великах гоняли, или вот ещё одно из любимых развлечений пацанвы было: выследят в парке парочку, подкараулят, когда те уединятся где-нибудь в кустах, да и устроят тарарам. И смех, и грех. Серёжка в эти игры не играл и с мальчишками практически не водился, разве что с Витькой Поповым из параллельного класса, да и то как-то полуофициально. Сохранились в школьном архиве фотографии: на пионерском сборе впереди – Витька со знаменем, а за ним – Серёжка с важным лицом. Витька – тот вообще слабенький в учёбе был, а на сцене откуда что бралось: орёл да и только!
«Эй, мать, – частенько говаривал отец, указывая рукой по направлению к школе, – смотри, наш жених идёт». Мать посмеивалась, сестра то и дело подшучивала над Серёжкой, а ему – хоть бы что. Соберёт после школы портфели одноклассниц – Таньки, Маринки, Светки – да так и несёт их до самого дома. А то и всех девчонок по домам проводит. Впрочем, компания эта сколотилась не просто так, а имела свою предысторию. Однажды в школе Серёжка получил записку с тремя магическими цифрами: 5, 15, 25. Ну, этот школьный шифр помнит, наверное, каждый, а если кто забыл, так напомню: он означает «я тебя люблю». Не знал Серёжка, какими последствиями грозит подобное «донесение», да и кто автор записки – тоже не знал, но на всякий случай стал внимательнее присматриваться к девчонкам. К удивлению своему, он заметил, что всех девчонок можно поделить, в общем-то, на три группы: красивые, некрасивые и так себе. С некрасивыми он общаться не желал, но виду не подавал, до тех, кто «так себе», иногда снисходил, а вот зато красивые девчонки – Танька, Светка да Маринка – с этими он охотно проводил время, даже в классики играл. Но автора записки так и не выявил, а когда получил ещё несколько подобных посланий, и выявлять не стал.
Сам Серёжка любовным шифром не пользовался, просто не понимал, зачем это надо. Девчонки же к нему бегали даже с Садовой, где он раньше жил. И с этими у него дела какие-то были: соберутся и шепчутся, то серьёзно, а то хохочут до упаду. Детство, оно и есть детство: полно у него секретов, неполадок своих и радостей.
Перед окончанием восьмого класса состоялся семейный совет, который решил: Серёжка продолжает семейную традицию и пойдёт по стопам отца. Итак, горное училище. В характеристике, выданной в школе, говорилось: «Вежливый, дисциплинированный, в классе активен, пользуется авторитетом, хорошо зарекомендовал себя в общественной работе…». Но в бывшую родную школу Серёжка больше не заглядывал, в отличие от других, что продолжали бегать туда по каждому пустяку, хотя тоже поступили – кто куда. С одноклассниками расстался прочно: если встретит кого-то, кивнёт головой – и мимо, никаких тебе расспросов и воспоминаний. Да и с бывшими учителями – то же самое.
