Екатерина Звонцова
Рыцарь умер дважды

Я ищу ответ, за который не буду растерзана, но меня освобождают от поисков. Один из присутствующих, ― казалось бы, самый невозмутимый, Вайю, ― буквально взрывается. Вновь подступив, он впивается взглядом в звериных; черные цветки в волосах источают еще более резкий запах, чем раньше.

– Не верю. Вы все еще не отказались от затеи? Жанна все вам объяснила.

– Объяснила. ― Ойво отвечает мирно, но в глазах нервный блеск. ― Но прошло столько времени… Вдруг передумала?

Тон не вводит Черную Орхидею в заблуждение, он продолжает смотреть прямо и зло. Двое смотрят в ответ. Вайю оглядывается на толпу, кидает пустой взгляд на меня и, точно прочтя мои мысли, качает головой:

– О нет. Я знаю ее достаточно, она не передумала. И то, что вы не боитесь этого мира, не делает его для вас менее опасным. У людей короткий разговор с не похожими на них существами: они открывают стрельбу. А вы еще нужны движению.

Ойво раздраженно качает крылом и, видимо, не переборов себя, переглядывается с товарищем. Эйро, подавшись вперед, вдруг бесцеремонно тянет когтистую руку. Он снова улыбается, так, что видны ощеренные клыки.

– Храбрейший из этой зелени… лучший. И все равно трус.

Пальцы тянутся к черному цветку в волосах Вайю. Откуда-то я почти знаю: это запрещенный жест, жест-вызов. Знаю, еще до того как рука ― жилистая и смуглая ― молниеносно перехватывает чужую, когтистую и заросшую. Стискивает ― и волк шипит от боли. Когда хватка разжимается, я вижу: часть шерсти на этом месте слезла, а кожа обожжена.

– Не забывай, кто я, ― вкрадчиво проговаривает Вайю. ― Не забывай: мы союзники. И не забывай… ― интонация едва уловимо меняется, становится угрожающей, ― мы отстаиваем эту землю. Другой у нас не будет.

– Не будет, ― повторяет Эйро, растирая руку, и хочет что-то прибавить, но опять натыкается на взгляд крылатого друга. Предостерегающий взгляд.

– Ответь им. ― Вайю неожиданно разворачивается ко мне. Он не произносит имени «Жанна». ― Объясни то, что возможно объяснить, и давай прекратим это.

– Ей дурно, ― робко вмешивается Кьори. ― Вы и так…

– И все же. ― Вайю неприкрыто над нами насмехается. ― Пара фраз ее не убьет. Она ведь у нас крепкая девочка… не так ли?

Догадался. Подозрение, вспыхнувшее, еще когда он отступил от постели, окрепло. Он знает тайну, но почему-то не выдает. Щадит меня?..

– Послушайте. ― Мне стоит невероятного труда владеть голосом. ― Послушайте, он прав, и об этом говорилось не раз. В мой мир лучше не приходить чужакам в таком обличье, в моем мире на двух ногах ходят только люди. У вас не получится просто взять оружие, не получится ничего, вас могут убить, и от этого будет хуже общему делу.

«…Или вы кого-то сожрете». Я не делаю таких предположений, хотя именно этого, вероятно, опасалась Джейн. Теперь нужно пустить этим двоим пыль в глаза, так, чтобы сейчас они утихомирились. А ничто не пускает пыль в глаза лучше, чем…

– Но я подумаю, возможно ли пронести оружие сюда. Я попытаюсь.

Ничто не пускает пыль в глаза лучше, чем обещания, даже отсроченные. И ничто так не выдает двойное дно в чужих желаниях, как иллюзия уступки. «Звериные» недовольны, и вовсе не тем, что мои рассуждения расплывчаты. Досаду вызвало другое.

– И все же лучше бы мы сами туда… ― начинает волк, но орел его одергивает. Серебристые глаза устремляются на меня, а спустя мгновение Ойво склоняет голову.

– Что ж. Славно. Благодарим, Жанна. Не смеем более тебя тревожить. Отдыхай.

– Отдыхай, ― вторит Эйро и все же гладит меня по щеке кончиками теплых когтистых пальцев. С трудом заставляю себя не отшатнуться, молча смотрю на покачивающийся доллар на его шее. ― Но мы еще вернемся к разговору… думаю, не раз.

– Эйро! ― окликает его Черная Орхидея. ― И прочие! Аудиенция окончена.

– Пора идти. Дела не ждут! ― поддерживает его Ойво, отступая.

Волк дарит Вайю кривую, наигранно-извиняющуюся ухмылку и снова машинально потирает руку; на крылатого товарища тоже косится довольно злобно.

– Как будет угодно. С дороги!

Двое, а с ними компания других «звериных», убирается из подземелья. Следом тянутся и «зеленые», правда, не сразу. Многие подходят, чтобы коснуться моей руки поверх грубого покрывала или хотя бы заглянуть в лицо. Я улыбаюсь и принимаю пожелания выздоровления. Тошно. Я никогда не лгала так. От моей лжи никогда не зависело что-то важное, а теперь от нее зависит… мир? Удавшаяся ложь несет в себе лишь отсрочку.

Агония после нее будет болезненнее.

Помещение пустеет, но прогнавший всех Вайю не уходит. Он прислоняется к земляной стене и хмуро скрещивает на груди руки. В желтом свете грибниц цветки меж его заплетенных, высоко зачесанных волос ― еще чернее.

– Аудьенца окончена, ― пытается повторить Кьори и получает желчную улыбку.

– Обезьянничаешь за Жанной? Научись хотя бы делать это грамотно, змеиная жрица.

Змеиная жрица?..

– Что здесь происходит? ― Вайю оставляет насмешки и в упор, с почти осязаемым отвращением глядит на меня. ― Что это?

– Не узнаешь ученицу? ― Кьори с неожиданной злостью выпрямляется, смело идет навстречу. ― Удивительно.

– Присмотрись, ― хмыкает Цьяши, тоже поднимаясь. ― Вдруг опознаешь легендарную девчонку с плащей и щитов? Сам лепил.

Вопреки собственному совету «присмотреться» девушки встают так, чтобы загородить меня от пытливого взора мужчины. Я, скованная паникой, еще и отворачиваюсь к стене, хотя не лучшее решение ― подставить спину. Если Вайю нападет, эти двое меня не защитят. А он, судя по его скрытому, но ощутимому гневу, может напасть.

– Что вы задумали? ― наступает он. ― Вы хотя бы понимаете, до чего можете доиграться? Особенно сейчас, когда Мэчитехьо в таком бешенстве? Экиланы всюду, они очень кровожадно настроены. Они…

– Они всегда жаждут крови, ― фыркает Цьяши. ― Тоже мне удивил, учитель.

– Маленькая нахалка, ― рявкает Вайю, постепенно теряющий терпение. ― Еще одна подобная дерзость… ― Он осекается. ― Так. Хватит морочить мне голову. Где Жанна?

– Перед тобой, ― упрямо заявляет Кьори. ― И то, что ты ее не узнаешь, ей едва ли приятно. Вы ведь так близки… были.

– Правда? ― Я ощущаю тяжелый взгляд, даже сквозь загораживающих меня девушек. ― Правда, Исчезающий Рыцарь? Мое недоверие обижает тебя? Так обернись. Глянь мне в глаза.

Я не двигаюсь.

– Жанна?..

Запах орхидей кружит голову, будя страх: не швырнут ли в меня нож? Я кусаю губы.

– Жанна, я приказываю. Когда я брал тебя в ученицы, ты поклялась подчиняться во всем.

Нет. Клятвы Джейн ― не мои клятвы. И я ничего не должна ее учителям.

– Слушай, ты! ― Цьяши, судя по гулу, топает ногой. ― Никто не отрицает твою несомненную роль в наших победах. Но прояви хоть разок милосердие и уйди.

Поговорите позже. Ты не видишь, что она больна?

– Я вижу другое. И я предпочту удостовериться прямо сейчас, что вы…

– Стой! ― Цьяши почти верещит и, вероятно, пытается удержать Вайю. Вряд ли сможет, учитывая, что он выше почти вдвое.

– Вайю! ― К нему взывает и Кьори. ― Вайю, пожалуйста. Происходит действительно кое-что… серьезное. Очень. Но я прошу тебя ― прошу как жрица ― пока не вмешиваться. Дай мне время. Я… ― Она медлит, но продолжает: ― слышала зов из Саркофага, прямо сейчас. И… ― она сбивается, но снова меняет интонацию, в этот раз на требовательную: ― и я не желаю медлить, препираясь с тобой, как с ребенком! Твое сердце охвачено горем и сомнением, знаю. Но ты старше и мудрее меня, так веди же себя соответственно! Дай Жанне оправиться, дай мне собраться с мыслями, дай нам встретиться с ним, и тогда…

«Сердце охвачено горем и сомнением»? Это скорее про меня, чем про мужчину с черными цветами в волосах, готового меня уничтожить. Его сердце ― если оно вообще есть ― переполнено чем-то куда более опасным. Кьори его не урезонить, я убеждена. Но я ошибаюсь.

– Так ты идешь туда? ― Вайю вдруг смягчается, уточняет тревожно: ― С ней? Это опасно.

«С ней…» Со мной? Куда? Хочется обернуться, но я заставляю себя не шевелиться. В конце концов, что даст мне один брошенный взгляд?

– Экиланов там не бывает, а он требует ее, ― сухо откликается Кьори и добавляет: ― я в последний раз прошу тебя оставить нас. Дай нам время…

– Время выпутаться из собственной лжи? И сколько?

Я все же оборачиваюсь в тот самый момент, когда Кьори с достоинством приподнимает подбородок и отвечает:

– Зови это как хочешь, Вайю Меткий Выстрел. Ты услышал мои слова, а я могу обещать тебе: он обязательно услышит твои. Я передам. Каждое.

Они смотрят друг на друга, и неожиданно Чуткое Сердце побеждает. Вайю кивает, разворачивается и без слов выходит, почти вылетает прочь. Цьяши разбивает тишину громким «Фу-ух!» и не менее громким приземлением на мою постель. Гибкая Лоза вытирает лицо, и я вдруг улавливаю: от нее тоже идет цветочный запах, но не такой острый, как от Черной Орхидеи. Видимо, это врожденная особенность «зеленого народа». А вот от Кьори не пахнет ничем, зато кожа ― и так менее смуглая, чем у Цьяши, ― стала совсем бледной.

– Звезды, Звезды… ― повторяет она дважды и закрывает руками лицо.

Плечи подрагивают. Я опять устремляю взор на стену, почти утыкаюсь в нее носом, не обращая внимания на проползающего меж корней жирного червя. Я чувствую вину, хотя не понимаю, за что.

– Как я могла…

– Но ведь смогла, ― философски отзывается Цьяши и тычет пальцем в мою лопатку. ― Эй ты, не-Жанна, поворачивайся. Большой злой куст ушел.

Странно, что она так дружелюбна, и перестала пытаться меня убить, и неловко хлопает по плечу. Впрочем, если подумать, не странно: я ведь не та самая мисс, что забрала у нее Кьори, не та самая мисс, которую здесь боготворят. Я обреченная несчастная, которой пришлось влезть в чужую шкуру, и даже это не продлится долго. Ведь так?.. Я сажусь, опираясь о набитую какой-то травой подушку. Кьори, все так же пряча лицо в ладонях, устало, но грациозно опускается с нами рядом. Хочется пожалеть ее и утешить, но я не решаюсь. Цьяши поясняет:

– Она у нас честная. Никогда не врет. А тут не призналась, что ты самозванка, и…

– Они радовались, ― сипло прерывает ее Кьори. ― Цьяши, видела, как они воспрянули? Им нужна Жанна. Я… я не решилась сказать, не смогла. Убить их надежду, не сейчас, нет…

Подруги смотрят друг на друга. Кьори трясется, Цьяши тревожно потирает один из рогов. Наконец Гибкая Лоза обреченно вздыхает и дергает плечом ― точно сгоняет кого-то, кто туда сел.

– И правда. Не время для признаний. Еще чокнутые звери…

– Они убили бы тебя, если бы все поняли. ― Кьори теперь глядит на меня. ― Сразу. Эйро и Ойво были дружны с Жанной. Но… они не очень хорошие.

– Догадалась, ― даже пытаюсь улыбнуться. ― Спасибо, что не выдали.

Не хочется размышлять о том, сколько странных друзей завела сестра втайне от меня. Не хочется думать о новых и новых витках обрушивающегося на меня обмана. Больше всего хочется проснуться от кошмара и обратиться к доктору Адамсу ― пусть выпишет пилюли от расшатавшегося воображения. Но я уже не проснусь. А из историй о Джейн ― вокруг соринки ее мирной жизни в Оровилле ― скоро вырастет огромная черная жемчужина лжи.

– Этот Вайю… ― медленно начинаю я, подбирая слова. ― Он сразу догадался, что я не Жанна. Кроме него поняла только ты, Кьори. Как?

И эта девушка, Чуткое Сердце, грустно посмотрев на меня, произносит слова, что уже причиняли мне боль там. Дома.

– Вы разные, Эмма. Вы очень разные, особенно для тех, кто вас полюбит.

Полюбит. Сэм. Вайю. Она. Флора Андерсен. И все любят… любили… не меня.

– Зато для прочих вроде меня, ― Цьяши бестактно подмигивает, ― вполне одинаковые. Сойдешь, чтобы вышивать тебя на знаменах. Соображаешь неплохо, говоришь гладко: вон как нагородила про тайну. Еще бы подучить тебя махать мечом, и никто не заметит подмены.

– Подмены?

Вновь пробирает озноб, в разы сильнее, чем раньше. Цьяши как ни в чем не бывало разводит короткими руками.

– Ну… если бы ты осталась…

– Я не останусь!

Выдержка наконец изменяет: я срываюсь на вопль. Даже хрупкие грибницы на стенах содрогаются, а с потолка осыпается земля. Цьяши и Кьори молчат, видимо, в ожидании, что я что-то добавлю. Если бы я могла передать им весь ужас от услышанного предположения… предложения?.. Я бы сделала это, не задумываясь. Если бы могла выплеснуть страх, ― выплеснула бы. И они бы захлебнулись.

– Я осталась, ― справляюсь с собой, перевожу дыхание, ― единственной дочерью в семье. Осталась… ― облизываю сухие губы, ― из-за вашего мира. Джейн прислала меня сообщить вам о ее смерти, и я сообщила. Я хочу домой. Отведите меня. Если Джейн была важна хоть кому-то и у вас есть совесть.

Они обмениваются взглядами, и там нет упрека, только беспомощность. В общем-то, жаль их: расставшись со мной, они будут сами отвечать за обман, сами разнесут весть о гибели Жанны по своим землям, а потом, вероятно, умрут в бою. Да, мне жаль их. Но куда больше жаль себя.

– Не торопись, ― вскидывается вдруг Цьяши. ― Кто бы ты ни была, не торопись. Кьори сказала, тебя желают видеть. А его волю лучше выполнять, в каком бы мире ты ни жила. Правда?

Но Кьори молчит. Она потупилась и опять изучает свои стройные босые ноги, защищенные, как и у подруги, лишь обмотками.

– Ты ведь слышала зов из Саркофага? ― напирает Цьяши, и я тоже вспоминаю те странные слова. ― Он хочет поглядеть на эту особу? Передать что-то повстанцам?

Кьори качает головой.

– Да что такое?.. ― не отстает Гибкая Лоза. ― Что ты такая белая? Он что, хочет жертвоприношение? Так давай…

– Ничего я не слышала, ― отзывается наконец Чуткое Сердце. ― Он никого не звал. Я… я солгала Вайю, чтобы он ушел. Я солгала уже дважды за день. Потому что я не знаю, что дальше делать. С ней. ― Кивок на меня. ― И вообще. Звезды покарают меня за ложь. Я заслужила. Я многое заслужила, я… виновата…

И она опять прикрывает лицо. Цьяши наоборот начинает вдруг так смеяться, что это кажется скорее припадком, чем весельем. Она хлопает себя по коленям, потом в ладоши. Не удивлюсь, если завалится на пол и примется кататься, словно резвящаяся собака. Тем не менее Гибкая Лоза с собой справляется, обрывает хохот и бесцеремонно хватает подругу за плечо.

– Так, ― командует эТамаленькая особа. ― А ну хватит. Ты жрица или кто?..

– Жрица… ― доносится из-за ладоней.

– Тогда у меня отличный план. ― Цьяши деловито хмыкает. ― Не очень безопасный, но безопаснее, чем тащить ее сейчас к Омуту. Там кишат экиланы, наверняка.

– Я же сказала, что хочу вернуться, ― встреваю было, но меня нетерпеливо обрывают.

– Да никто тебя не держит, не льсти себе, неумеха! Отправим домой, но позже, ты ведь хочешь выжить? Рано или поздно лазутчики вернутся в Форт. Или…

– Или? ― вскидывается Кьори. Судя по настороженному блеску глаз, она увидела в словах упущенное мной двойное дно.

– Или, ― Цьяши поднимает палец, ― твой замурованный дружок сначала подскажет нам, как развенчать легенду об Исчезающем Рыцаре без массовых самоубийств и дезертирств. Он же умнее всех живых вместе взятых. И он наверняка уже почувствовал, что случилось.

– Думаешь, знает? ― Кьори начинает нервно заламывать пальцы.

– Он всегда все знает, ты сама говорила. И ему не понравится, если ты не придешь обсудить такие новости.

Может, он действительно ждет тебя и девчонку?..

– Но он меня не звал…

– Или ты, трясясь как напуганная мышь, не услышала? Ты же размазня и растяпа, такая же, как… ― Цьяши в который раз машет рукой на меня, ― эта.

Я не улавливаю сути разговора, но одно понимаю безошибочно: Цьяши намеренно выводит Кьори, чтобы приободрить. Забавная знакомая тактика, Джейн тоже часто поддразнивала меня, заставляя воспрянуть духом. Это получалось. Получается и с Кьори: она, расправив плечи и проглотив оскорбления, оживляется.

– Что ж, это здраво. К тому же если вдруг Вайю следит за нами, а он может следить… лучше хотя бы сделать вид, что мы идем в Змеиную лощину. А там…

– Не надо делать вид! ― Цьяши хлопает ее по плечу. ― Идем по-настоящему, благо, дорога наверняка свободна, если Злое Сердце не спятил совсем! Поболтаем…

– Цьяши. ― Кьори щурится, разворачиваясь к ней. ― Напоминаю, что это не «мой замурованный дружок», а наша святыня. К нему не ходят «поболтать». И что-то мне подсказывает, что ты просто хочешь посмотреть на Саркофаг, а вовсе не решить наши проблемы. Так вот, это…

– Что ты, я хочу решить проблемы, ― невозмутимо возражает Цьяши. ― Но и на Саркофаг глянуть ― тоже! Ты не водила меня туда ни разу с моего приезда, а ведь обещала! Должна же я знать, чьим священным именем, кроме имени этой Жанны, мы…

– Цьяши, ― тихо перебивает Кьори. ― Хватит. Эмме эти подробности не нужны, они ее только напугают.

– Меня уже вряд ли что-то напугает, ― рискую возразить я и получаю насмешливый вопрос:

– Да? Много у вас живых мертвецов? Разлагающихся, обмотанных бинтами…

– Цьяши! ― Кьори, которую недавно обозвали размазней, рычит. ― Остановись сейчас же. Не порочь его святое имя, не зли меня, или я… я… я…

– Ты что? ― фыркает Гибкая Лоза. Глаза Кьори сердито блестят, и она выпаливает:

– Или я тебя не возьму! Велю стражам на выходе тебя задержать. Отправлю на кухню.

– Да кто ты такая! ― Цьяши морщит нос и бубнит: ― Мисс жрица! Важная такая стала…

Кьори больше не обращает на нее внимания, разворачивается ко мне и неуверенно берет за руку. Я не сопротивляюсь, касание скорее успокаивает, даже удивительно, как Чуткое Сердце так действует на людей. Подбирая слова, она начинает:

– Послушай, Эмма. Жанна очень любила тебя, и я сделаю все, чтобы тебе не причинили вреда, пока ты здесь. Но ты тоже должна понять, что, ― она тяжело сглатывает, ― твой уход и ее уход будет значить. Нам придется плохо.

– Я ничем не смогу помочь, ― шепчу одними губами. ― Я… прости, я…

Я не Джейн. И никогда не стану Жанной ― Исчезающим Рыцарем. Почему-то наворачиваются слезы, и я начинаю быстро-быстро моргать. Цьяши презрительно сопит, Кьори сжимает мою руку крепче.

– Знаю. ― Тон по-прежнему мягок. ― Знаю очень хорошо. Именно поэтому никто тебя не задержит силой; как Цьяши и сказала, мы тебя проводим, и дальше ты сможешь все забыть, как сон, в конце концов, это не твоя жизнь.

«Наши беды. Не твои». Я продолжаю яростно моргать.

– Но нам нужен совет, что делать без вас. Одно… существо может его дать. И будет лучше, если он увидит тебя и от тебя услышит весть о Джейн. Он, к сожалению, не может прийти, он вообще не может ходить. По сути, он…

– Живой мертвец? ― угадываю я, вспомнив слова Цьяши. Боль искажает тонкое лицо Кьори.

– Примерно так. Не совсем. Я могу рассказать тебе по пути, если ты…

– Я боюсь, ― тихо признаюсь я. ― Я очень боюсь, Кьори.

– А кто мел языком, что его уже «вряд ли что-то напугает»? ― издевательски передразнивает Цьяши. ― Тьфу!

– Я боюсь, ― глухо повторяю я, заставляя себя пропустить насмешку мимо ушей. ― Но не сказала, что не пойду. Если это вам поможет, этого наверняка хотела бы Джейн.

– Поможет, ― благодарно шепчет Кьори. ― Поможет, он всегда помогает, с самого начала, и он не забудет твоей доброты.

Я снова киваю, слышу слабый радостный возглас и сажусь совсем прямо. Тело отзывается болью, но потерпеть можно. А вот выпутывание листвы, насекомых и земляных комьев из волос куда неприятнее. Погружаясь в это методичное занятие, я спрашиваю:

– А все же кто он? Этот мудрый советчик?

Кьори, поднявшаяся на ноги, смотрит вверх, будто хочет найти зеленое небо; может, и вправду хочет. Наконец, обернувшись, она отвечает:

– Вечно живой и вечно мертвый. Престолонаследник из рода Белой Обезьяны. Последний светоч, павший в бою с Мэчитехьо. Он говорит с нами с самого начала войны. Точнее, сейчас преимущественно он говорит со мной.

– А ты…

Цьяши, пинающая какой-то обломок дерева, бесцеремонно влезает с пояснением, простым и максимально лаконичным:

– А она ― его жрица. Жрица и заклинательница змей. Для всех ― Змеиная жрица. Так что, ты долго собралась тут чесаться? Пошли!

5
Предрешенная судьба

Здесь

– Знатные железки. Разжилась бы такими и… ух!

Цьяши движется бесшумно; так же бесшумно она взмахивает иногда двумя ножами, и широкие лезвия срубают лианы, развесистые листья, ветви, перегораживающие узкую тропу. Ножи в длину едва ли не больше самой Цьяши, что не мешает ей управляться крайне проворно. Впрочем, как пояснила Кьори, дело не только в мастерстве Гибкой Лозы, но и в особенной заточке орудий ― священных «эйквали», клинков-прорубающих-путь .

– Сюда… ― Чуткое Сердце показывает очередной скрытый в зарослях, невидимый глазу поворот. ― Нет, нет, левее! Ох, Цьяши, пожалуйста, осторожнее! Не руби лишнего, им больно!

Убежище повстанцев ― точнее, множество убежищ, целый подземный мирок, ― надежно спрятано за обманчиво непролазными буреломами. Впрочем, Агир-Шуакк настолько утопает в джунглях, что куда больше этой дикости меня удивляет существование здесь цивилизованного поселения ― Черного Форта, по описанию напоминающего город. Тропическая растительность же словно живая: оборачиваясь, я замечаю, как срубленные побеги отрастают заново, стоит нам пройти. Впрочем, как пояснила Кьори, это тоже особенность ножей, в давние времена украденных у захватчиков. Эйквали с их каменными лезвиями незаменимы, чтобы проложить дорогу ненадолго и незаметно. Но лучше не представлять, сколько они весят.

Кьори идет рядом. Неровной тропки нам достаточно на двоих, мы занимаем столько же места, сколько вышагивающая впереди широкая, коренастая Цьяши. Кьори, явно привыкшая к нагромождению коряг и провалов, смотрит подруге в спину, я же ― в основном, под ноги, опасаясь споткнуться и ушибиться.

– А когда ты идешь туда одна, прорубаешь дорогу сама?

Она качает головой.

– Я эти ножи и не подниму, пробираюсь так. Но я редко бываю у светоча одна, обычно меня сопровождает кто-то из командиров. Это им дают указания. Я… ― она понуро вздыхает, ― проводник. Змеиная жрица в большей степени, нежели жрица светоча. Нужна, чтобы отгонять змей там, где их много.

Чувствуется: она не слишком довольна своей долей. Невольно испытываю новую волну симпатии, теперь из-за нашей схожести ― схожести слабых. Нога вдруг проваливается меж мшистых коряг, я жалобно взвизгиваю и неуклюже расставляю руки, ища равновесие. Как отвратительно. Устоять удается с трудом. Обернувшаяся Цьяши награждает меня красноречивым взглядом и заявляет, вроде бы не обращаясь ни к кому конкретно:

– Даже если экиланы не знают этой тропы, скоро узнают.

Она новым взмахом срубает широкий пальмовый лист и прибавляет шагу.

– Идем. ― Кьори помогает мне выбраться. ― Недалеко осталось. И не бойся… экиланы не придут. Они суеверны, опасаются змей. А их тут…

Я взвизгиваю снова: рядом проползает гадюка. Змея не обращает на нас никакого внимания, но я при виде блестящей чешуйчатой спины содрогаюсь и хватаю Кьори за руку, сглатываю слюну, замираю как вкопанная. Та заканчивает:

– …Много. Но если не наступишь, не нападут. И главное…

Звучит воинственный клич, за ним ― свист лезвия. На землю падает срубленная лиана; приглядевшись, с ужасом понимаю: не лиана, а еще одна змея, изумрудная кобра. Раздутый капюшон похож на плотный лист. Цьяши оборачивается на сей раз с неприкрытым самодовольством. Но Кьори не спешит ее хвалить.

– И главное… ― с напором заканчивает Чуткое Сердце. ― Не убивай их. Ни в коем случае не убивай местных змей.

Я и так вряд ли смогла бы, я и мышь не уничтожу. Совет нужнее воинственной особе с клинками. Она сплевывает сквозь неровные передние зубы:

– Почему это?

– И чем только ты меня слушала? Помнишь, почему мы не взяли мангуста? И зачем вообще повстанцам нужна я?

Говоря, Кьори смотрит на убитую кобру. Половинки разрубленного туловища шевелятся и вытягиваются; у передней удлиняется хвост, а у задней отрастает голова. И вот уже две живые змеи шипят на Цьяши. Я зажимаю рот, борясь с желанием в очередной раз завизжать и с другим ― развернуться и лететь обратно, подальше отсюда, к подземным убежищам, путь в которые давно потерян, забыт и скрыт. Но я справляюсь с собой и делаю новый шаг. Две кобры теперь сопровождают нас. Их тела иногда сливаются с травой.

Змеи охраняют путь к Саркофагу ― это Кьори рассказала, помогая мне переодеться в здешний наряд Джейн: длинную рубаху, обмотки и чешуйчатый доспех, благо, достаточно легкий, чтобы я выдержала вес. Змей полчища; Лощина кишит ими так, что пройти к светочу и не быть укушенным почти невозможно. Змей запрещено убивать, потому что из каждой убитой рождается несколько новых, эти новые ― злее прежних. Когда кто-то однажды взял с собой мангуста и тот съел гадюку, змееныши полезли из его нутра, проломив грудину. Их было два десятка. С тех пор никто не приводил зверей на заросшую тропу, не трогал живущих здесь тварей. И стало ясно, что род змеиных жриц ― род Кобры ― не должен пресекаться, иначе дорога заказана. Однажды он все-таки пресекся. Об этом Кьори говорила с горечью.

Она была ребенком, когда все случилось, и не знала, что отличается от сородичей. Она верила бабушкиным словам, что тонкие черты, прохладная кожа, когти и дар усмирять животных музыкой ― лишь забавные странности. И она не собиралась присоединяться к повстанцам: ей нравилось мирно жить на краю Агир-Шуакк, в отличие от Цьяши, рвавшейся в его сердце. Не там Кьори собиралась провести жизнь… а потом последняя змеиная жрица пала в бою с экиланами, не родив дочерей. Тогда и вспомнили, что у кого-то из мужчин рода Кобры была связь с женщиной из «зелени» и осталась дочь. Смешанные союзы не порицаются в Агир-Шуакк, но и не распространены, потому что либо не дают потомства, либо дают калечных выродков. Кьори ― спасение повстанцев ― родилась здоровой. Я наконец поняла: грациозная девушка вправду напоминает змейку, а разозлившись, раздувает невидимый узорчатый капюшон.

Кьори забрали и обучили всему, что должна уметь жрица: ловко двигаться, складно говорить, подчиняться командирам и не бояться змей. Но прежде всего, ― играть на тростниковой свирели, зачаровывая кишащих в Лощине существ и пробуждая того, кто в Саркофаге. А позже Кьори предстоит родить от кого-то из мужчин рода Кобры здоровую девочку и приумножить кровь жриц. Предрешенная судьба. И я еще считала предрешенной свою.

– Кто он? ― спрашиваю я, когда Цьяши в очередной раз обрушивает нам под ноги несколько лиан. ― Этот правитель… светоч… мертвец? Почему он остался с вами? И как?

– Ты вправду хочешь знать? ― отзывается Кьори. ― Тебе едва ли понравится, даже Жанна приняла его главную тайну с трудом.

Она держит меня под руку, опасаясь, что я упаду. Мы похожи на прогуливающихся подруг, и Цьяши это явно раздражает. Пару раз она уже отгибала ветки так, чтобы хлестнуть нас побольнее, вот и сейчас я вовремя перехватываю гибкий побег с мелкими красно-розовыми бутонами. На ладони остается ожог, точно уцепилась за крапиву.

– Да… ― растираю руку. ― Приму, если Джейн приняла…

– Тогда слушай. ― Кьори нервно облизывает губы. ― Так будет даже лучше, по крайней мере, ты меньше испугаешься. Лощина ― священное место, там лучше не кричать. Там, в земле, последний Саркофаг из созданных Разумными Звездами. Спасительный… ― она запинается.

…История, которую она рассказывает, похожа на кровавую сказку еще сильнее предыдущих. Я забываю смотреть под ноги, ― вглядываюсь в жрицу, вслушиваюсь, одновременно завороженная и переполненная отвращением и ужасом ― ужасом девушки, верящей в другое. В то, что лишь один Человек за всю историю мира воскресал и воскрешал.

Разумные Звезды, местные божества, не слепили жителей Агир-Шуакк из глины, не создали из света и воды. Они взяли за основу свои же ранние творения: сначала вырастили из семян «зеленый» народ, затем, не в полной мере довольные, решили выяснить, что получится из зверей. То, как они сделали это, напоминает не Божий акт Творения, а эксперимент безумца, кого-то вроде доктора Фауста или вовсе ― Виктора Франкенштейна.

– «И исторглись из земли Гробы-Саркофаги… Большие для мужей, меньшие ― для жен. И было их по два на каждый Звериный Род. Легли во Гробы те Он и Она от каждого Зверя. И когда легли они, сманенные Звездным Светом, Свет тот затопил мир. И вышли из Саркофагов уже не Звери, но существа о двух ногах, вольные и разумные. И пожалели Звезды о Деянии. И раскололи Саркофаги молниями, дабы никто более не лег в них и не поднялся оттуда…»

– Но «звериным» уже не нужны были гробы, чтобы плодиться, вот в чем загвоздка, ― бесцеремонно обрывает подругу Цьяши. ― Они ведь уже знали, как сношаться. И благополучно делают это до сих пор.

– Цьяши!

Гибкая Лоза смеется и отмахивается, к нашим ногам падает ветка. Кьори вздыхает, аккуратно перешагивает ее, подобрав полы травяной юбки, и продолжает рассказ.

Светочи ― род Белой Обезьяны ― получили власть, потому что первыми присягнули Звездам на верность и вознесли молитву. Прочие «звериные» в большинстве оказались слишком горды и кровожадны, «зеленая» же ветвь ― робка. Мужчина и Женщина из рода Обезьяны сумели объединить, примирить и успокоить разрозненный молодой народ и повели его за собой. Что же касается Саркофагов, боги действительно уничтожили их, не желая новых творений. Уничтожили все, кроме одного. Саркофаги несли в себе даже не магию, а домагию ― силу, сотворившую мир и не зависящую от поступков и судеб населивших его существ. Саркофаг Обезьяны боги сохранили, спрятав от смертных. Он был явлен только века спустя, когда…

– Когда пришли экиланы. ― Кьори поднимает глаза к небу, едва виднеющемуся за листвой. ― Когда погиб старый светоч. Когда молодой престолонаследник Эйриш Своевольный Нрав принял его магию и сразился с Мэчитехьо, но проиграл. Он умирал, а наши жрецы и воины забрали его и, по знамению Звезд, отнесли в Лощину. По пути многие отдали жизни, ведь никто не умел тогда заклинать змей. Светоча положили в Саркофаг в надежде исцелить. Чуда не произошло, но… Эйриш и не умер. Он там до сих пор. Оттуда он говорит с нами, и мы верим, что однажды он восстанет. Жаль, пока это невозможно: едва крышку открывают, едва он делает шаг, страшные раны кровоточат. Мы не открывали ее давно.

У меня больше нет возможности смотреть на жрицу: нужно быть внимательнее, слишком много змей. Приходится останавливаться, пропускать их, задерживать дыхание, чтобы не закричать. Змеи ― зеленые, черные, кораллово-красные ― не нападают, спешат, влекомые чем-то вперед. Но я слишком хорошо представляю, как вопьются ядовитые зубы, если наступлю гадкой твари на хвост. А две кобры, рожденные неосторожным ударом клинка, неизменно рядом.

– То был честный бой, ― продолжает Кьори. ― О Мэчитехьо можно сказать много дурного, но сражается он всегда честно, если выходит на поединок сам. Просто Эйриш был ослаблен. Когда умер его отец, вся магия, обычно передаваемая наследнику плавно, ритуалами, влилась в Эйриша разом, подобно молнии. Он…