Екатерина Борисовна Митрофанова
Роковая тайна сестер Бронте

Со времени болезни миссис Бронте в стенах скромного пасторского дома поселилась печаль – тихая, но глубокая, и дух угнетающей безысходности затаился в сердцах всех его обитателей. Жена хозяина нуждалась в полном покое и постоянном присмотре. Патрику Бронте пришлось строго запретить своим детям заходить в комнату матери. Одна пожилая женщина, постоянно посещающая приход преподобного Патрика Бронте, куда вследствие своей фанатичной религиозности неизменно пребывала из соседнего городка Бэндли, прослышав о том, что супруга пастора нездорова, с готовностью согласилась на время переехать в дом мистера Бронте, выразив искреннюю надежду быть полезной его семье. И она была непреклонной в верности своим обещаниям: дни напролет просиживала возле кровати миссис Бронте, ухаживала за ней, исполняя малейшие капризы хозяйки.

Как ни опечален был Патрик Бронте болезнью своей супруги, все же природная предусмотрительность и осторожность не оставила его даже в столь тяжелое для всей семьи время. Следуя совету местного лекаря относительно соблюдения особой диеты, подразумевающей отказ от каких бы то ни было мясных блюд и вообще резко ограничивающей потребление всякой пищи, хозяин вскоре усвоил привычку обедать в своем кабинете и уже никогда не изменял ей.

В остальном суровые, мрачные будни текли своим чередом. Преподобный Патрик Бронте продолжал без устали трудиться в своем приходе. Он самым скрупулезным образом исполнял свои повседневные обязанности, составлявшие подготовку и чтение проповедей, ведение приходских служб, а также регулярные посещения больных и умирающих.

Детей своих мистер Бронте поручил заботам служанок. Хозяин велел им постоянно сопровождать своих пятерых дочерей и сына на обязательные прогулки, обеспечивать всем необходимым, отдав особое распоряжение сведущим в грамоте Нэнси и Саре обучать чтению и письму старших детей, заявив о своем намерении лично контролировать, насколько они будут продвигаться в занятиях. С присущей ему непреклонностью хозяин неукоснительно исполнял свои обещания и, присоединяясь к обыкновенным семейным завтракам, с непринужденной легкостью беседовал со своими старшими дочерьми на самые разные темы, непрестанно зондируя глубину их знаний.

И мистер Бронте был вполне удовлетворен успехами детей, их постоянной тягой ко всему новому. Его дочь Мария за минимальный срок успела настолько продвинуться в развитии, что, к немалому удивлению и огромной радости ее отца, в свои шесть с половиной лет могла читать по-английски не хуже, нежели иные капризные и жеманные десятилетние девицы, начисто лишенные усидчивости и терпения и получившие свои скудные знания по элементарным дисциплинам только благодаря толстому кошельку богатых родителей. Патрик Бронте, при его весьма скромном заработке, никак не мог позволить себе такую роскошь, как содержание гувернантки, и потому на начальном этапе обучения своих детей решил отдать бразды правления в руки служанок. Теперь же, с огромным удовольствием отметив, что его дети уже достаточно поднаторели в своих навыках, мистер Бронте счел разумным предоставить возможность им самим пополнить багаж знаний, одновременно продолжая обыкновенные занятия со служанками, что в комплексе, по его мнению, должно непременно способствовать стремительному расширению их кругозора.

На старшую дочь Марию он возложил почетную обязанность читать еженедельно приобретаемые газеты и объяснять их содержание младшим детям, что та и стала делать с неизменным усердием и терпением. Мария была прилежной и серьезной девочкой, жалела младших сестер и брата и как могла старалась их развлечь и оказать посильную помощь – словом, по возможности заменяла малюткам мать.

Кроме того, Патрик Бронте предоставил в распоряжение детей все домашние книги, за исключением особо ценных изданий, хранимых в его кабинете.

Большую часть домашней библиотеки составляли издания Вальтера Скотта⁷, Уильяма Вордсворта и Роберта Саути⁸. Настольными книгами детей пастора были, разумеется, Библия и Катехизис.

Молодые служанки, по мере надобности, снабжали своих хозяев новыми продуктами и занимались приготовлением еды.

Миссис Бронте, до той поры, как болезнь свалила ее с ног, сама составляла ежедневные меню и давала Нэнси и Саре все необходимые указания. Но в первый же день, как хозяйка слегла, служанки оказались в весьма затруднительном положении, недоумевая, что следует приготовить на обед. Привыкнув к непреклонной диете хозяина, они быстро сделали для него все необходимое и, по обыкновению, отнесли в его кабинет. Управиться же с обедом для остальных членов семейства представлялось им задачей гораздо более сложной и ответственной. На первое блюдо решено было приготовить картофельный суп на мясном бульоне. В качестве второго наиболее подходящим кушаньем сочли говядину с отварным картофелем. В отношении выбора третьего – напитка – особых проблем не возникло: утолить жажду надлежало традиционным фруктовым компотом.

Безупречно приготовив избранные яства, разложив и разлив их затем в соответствующую посуду, добавив для пущего вкуса всевозможных пряностей и торжественно украсив блюда свежей зеленью, служанки в обычное время подали обед к столу.

Престарелая особа, ухаживающая за миссис Бронте, спустилась, как всегда, взять еды для хозяйки, а вскоре и детей позвали к обеду. Малютки были в восторге, дивясь особенно приятному вкусу нынешней трапезы. Они даже принялись подшучивать над манерами друг друга, ибо сие особенно жадное потребление еды сопровождалось мерным чавканьем и причмокиванием, чего раньше за столь смирными и серьезными детьми хозяев не наблюдалось.

Мистер Бронте сидел в своем кабинете, вкушая весьма скудную специфическую трапезу в гордом одиночестве, как вдруг почувствовал стремительно наполнивший все уголки жилища неожиданный, резкий запах мяса и пряных приправ. В тот же миг в его глазах, минуту назад выражавших умиротворение, вспыхнули единовременно страшный гнев и неистовая ярость. В порыве негодования он мгновенно встал и быстро зашагал к двери кабинета с твердым намерением разузнать, кто посмел без его ведома подать столь роскошный обед. Однако хозяин все же сдержал это горячее желание и заставил себя вернуться на свое место, поскольку не мог представить более позорной слабости, нежели позволить себе устроить сцену в присутствии детей.

Переждав некоторое время пока, по его расчетам, закончится обед, Патрик Бронте тотчас же вышел из кабинета и, найдя своих служанок, принялся распекать их за дерзкие вольности и непокорность. Те, совершенно не понимая, чем, собственно, недоволен их хозяин, были немало удивлены и озадачены.

– О чем вы говорите, мистер Патрик? Мы всегда готовы исправно служить вам! – раздавались покорные голоса.

– Неужели?! – яростно воскликнул Патрик Бронте. – Как же в таком случае прикажете понимать то невообразимое своеволие, какое вы сегодня столь ловко продемонстрировали?

– Но чем же мы вам не угодили, сэр? Мы стараемся исполнять все, что вы прикажете! – наперебой возражали служанки.

– О, разумеется! – произнес мистер Бронте с видимым сарказмом. – И даже сверх того! Как, например, с нынешним обедом! Не кажется ли вам, что вы явно перестарались?

– Что вы, мистер Патрик! Напротив! Мы несказанно довольны своим выбором блюд!

– Да, сэр! Мы никогда еще не видели, чтобы ваши дети ели с таким неутолимым аппетитом! Наблюдая за ними можно было подумать, что их, по меньшей мере, неделю держали на хлебе и воде!

– И кто же вас просил устраивать для моего семейства такую трапезу? Насколько я помню, я не давал подобных указаний! – сердито проговорил хозяин.

– Ради Бога, не гневайтесь, мистер Бронте. У ваших бедных крошек всегда такой печальный вид! Своей нездоровой бледностью малютки в невыгодном свете отличаются от детей других семейств, в которых нам доводилось служить!

– И в этом вы усмотрели достаточный повод, чтобы непременно попотчевать их вкусным обедом, не так ли? Что вы и сделали с огромным удовольствием, не утруждая себя незначительной формальностью испросить на то моего дозволения, – заключил Патрик Бронте, исподлобья глядя на служанок, покорно склонивших перед ним головы в молчаливой растерянности.

– Прошу прощения, сэр, – осмелилась наконец возразить хозяину одна из виновниц, – но мы не сделали ровным счетом ничего, что могло бы хоть в малейшей мере огорчить или обидеть вас. Ведь мы и в мыслях не держали, что вы восстанете против идеи побаловать ваших деток! Бедняжки, должно быть, за всю свою жизнь ни разу не пробовали хорошего мяса!

– Им это и не к чему! Напротив! Я желал бы, чтобы впредь вы вели себя более предусмотрительно, не допуская подобных вольностей! Мои дети с малых лет должны готовиться к суровым жизненным невзгодам, которые не обходят стороной ни одного человеческого существа. А потому необходимо создать все условия, способствующие выработке у них твердой воли, терпения, усидчивости, трезвого ума в соответствии с реальным положением вещей. Если они научатся сейчас справляться со своими желаниями и слабостями, им будет несравненно легче побороть в себе всякий соблазн и усмирить любые пустые мечты впоследствии. Этих доводов, по моему разумению, более чем достаточно, чтобы заключить, что в воспитании детей непременно должна быть строжайшая дисциплина, подразумевающая скромную одежду, неприхотливую пищу, да и вообще отказ от любых праздных развлечений. Такова моя позиция, и я настаиваю на ней. Запомните: мясные блюда для моих детей – непозволительная роскошь!

С этими словами хозяин направился в свой кабинет, где просидел весь день, размышляя, не слишком ли он суров по отношению к собственным отпрыскам? Может быть, стоит немного ослабить вожжи беспощадного режима и дать возможность малюткам познать обычные детские забавы, воспоминания о которых способны хоть немного скрасить их существование в дальнейшем? Возможно, эта капля светлой радости явится для них самым верным утешением в море тяжкой печали. Однако после длительного раздумья, тщательнейшим образом взвесив все «за» и «против», Патрик Бронте пришел к выводу, что он с самого начала избрал наиболее правильную тактику, как нельзя вернее отвечающую его представлениям о будущем детей. «Пожалуй, это для них – самое лучшее, – решил он. – Пусть привыкают к жизненным трудностям сейчас, пока еще маленькие, чтобы в дальнейшем они смогли проявить достойное мужество и волю в противостоянии возможным превратностям судьбы».

Молодые служанки покорно исполнили волю хозяина, и с этого времени традиционным обеденным блюдом в мрачном и угрюмом пасторском доме стал обыкновенный отварной картофель, что вызывало неприятное чувство даже у престарелой сиделки миссис Бронте. Однако, сознавая свое бесправное положение в этом доме, женщина не решалась высказывать свое мнение напрямик. Дети же настолько привыкли ко всему обыденному, что, казалось, совершенно не замечали однообразия в еде. Один слишком шикарный для них обед, воспринятый ими, несомненно, как дар свыше, не успел оказать того разрушительного воздействия на их сознание, какого так опасался Патрик Бронте, и развратить их неиспорченные натуры. Посему, резкий переход к привычной семейной пище оказался для малюток вполне естественным и не вызвал у них чувства дискомфорта.

***

Состояние здоровья миссис Бронте с каждым днем резко ухудшалось. Она уже не могла принимать пищу самостоятельно, и заботливая сиделка кормила ее с ложечки. Порою хозяйка мгновенно впадала в забытье и, в продолжение длительного отрезка времени, не подавала ни малейших признаков жизни или же начинала бредить, периодически повторяя одну и ту же навязчивую фразу: «Господи! Бедные мои дети!»⁹ Когда же сознание Марии Бронте прояснялось, она тщетно силилась вспомнить свои бредовые видения.

Мистер Бронте, поняв, что его бедной жене уже ничто не в состоянии помочь, пришел в ярость. Завязав узлом каминный коврик и с силой швырнув его в огонь, пастор в течение всего дня просидел возле камина, задрав ноги на полочки для подогрева пищи и, задыхаясь от удушливого дыма, то и дело подбрасывал в лихо потрескивающее пламя уголь, пока упомянутый коврик не сгорел дотла. Во избежание плачевных последствий сего безрассудного поведения хозяина, служанкам пришлось быстро собрать своих маленьких подопечных и выйти с ними из дома.

…Однажды сырым и промозглым сентябрьским утром (то было 15 сентября 1821 года) детей раньше обычного подняли с постели, спешно одели и, нарушив заведенный порядок, проигнорировав утреннюю молитву и традиционный семейный завтрак, отправили якобы на их обычную прогулку в сопровождении Сары. Подобная поспешность тем более была не понятна бедным малюткам, что не далее как этой ночью отгремела сильнейшая гроза и вся пустошь, стелившаяся вокруг пастората и простирающаяся далеко-далеко к горизонту, сделалась непроходимой.

Еще с прошлого вечера миссис Бронте не приходила в сознание. Всю ночь хозяин провел без сна, дежуря у постели своей супруги, сменив накануне уставшую, измученную сиделку, в неистовом напряжении ожидая, пока хозяйка наконец очнется. Утром в комнату миссис Бронте пришла Нэнси. Она молча пристроилась возле хозяев, задумчиво глядя в необозримое пространство, затем тихо осведомилась:

– Вам что-нибудь нужно, мистер Патрик?

Хозяин не ответил, его мысли сейчас были заняты другим. Нэнси робко повторила вопрос. Патрик Бронте, ни на секунду не отрывая глаз от своей дражайшей половины, совершенно отсутствующим безразличным тоном машинально произнес:

– Нет, ничего. Спасибо, Нэнси.

Служанка, сочувственно посмотрев на хозяина, печально сообщила:

– Я попросила Сару вывести всех ваших детей из дома, сэр, чтобы они не слышали криков и стенаний миссис Бронте, когда она придет в себя. Думаю, они пробудут на улице достаточно долго, так что не волнуйтесь за них.

– Да-да. Ты правильно поступила, Нэнси. Детям совсем ни к чему быть сейчас в доме, – ответил хозяин и в отчаянии добавил: – О, Господи: что же это с нею творится! В продолжение минувших суток – ни малейшего признака жизни! Достаточно взглянуть на нее, чтобы в полной мере понять всю угрожающую безысходность, ощутить это зловещее состояние всеми фибрами души!

– Полно, хозяин! К чему навлекать на себя столь мрачные мысли? Вам надлежит хорошенько отдохнуть: вы слишком устали и удручены болезнью своей супруги, а потому весьма склонны воспринимать происходящее вокруг в искаженном свете. Идите в свою комнату, мистер Патрик, поспите немного. Я останусь возле миссис Бронте и извещу вас сразу, как только что-нибудь изменится.

– Что ты! Как я могу уйти, пока Мария не очнется? Я ни за что не успокоюсь, коль скоро не увижу это собственными глазами! Ты думаешь, я в состоянии спокойно заснуть, не будучи в полной уверенности, что моя супруга, по крайней мере, жива, и в надежде, что хотя бы в ближайшее время ее не будут терзать мучительные боли?

Патрик Бронте внезапно осекся и на мгновение застыл в оцепенении неистового ужаса, отчетливо запечатлевшегося во всех его чертах.

– Господи! Когда же придет конец этим невыносимым пыткам! – горячо воскликнул хозяин.

В психологии человека есть одно весьма странное свойство, с особой силой обнаруживающееся в самых критических ситуациях. Когда в дом твердой и верной рукой постучит горе, и трагический исход становится очевиден, как правило, тревожное ожидание грядущего несчастья оказывается гораздо тяжелее и мучительнее, нежели даже само событие, с коим оно неразрывно связанно.

Некоторое время спустя миссис Бронте слегка пошевелилась и открыла глаза.

– Слава Богу, ты наконец-то пришла в себя, Мария! – воскликнул Патрик Бронте, облегченно вздохнув, и тихонько прибавил, обращаясь уже к служанке: – Я уж было начал думать, что этого никогда не произойдет!

Хозяйка снова закрыла глаза, погрузившись в мерную дремоту.

– Вот видите, сэр, – заговорила обрадованная Нэнси, – миссис Марии теперь гораздо лучше! Обратите внимание на ее лицо: на нем отразилась светлая, умиротворенная улыбка. Похоже, ваша супруга сладко, спокойно заснула. Вероятно, сон ее будет крепким и целительным, и вы, хозяин, с легким сердцем и чистой совестью можете наконец пойти немного отдохнуть. Ведь вы всю ночь не сомкнули глаз!

Патрик Бронте, не имея уже сил что-либо ответить, с видимым трудом поднялся со стула и, на ощупь, поскольку глаза его закрывались сами собой, пробравшись в свою комнату, не дойдя до постели, устроился в уютном кресле и мгновенно заснул.

Однако хозяину не суждено было наслаждаться долгим, неудержимо манящим покоем: жуткие крики, доносившиеся из соседней комнаты, внезапно разбудили его, резко встряхнув сознание.

Миссис Бронте, проснувшись, мгновенно впала в агонию. Она неистово металась на кровати, беспомощно озираясь вокруг, будто искала кого-то глазами. В потоке бессвязных слов, сопровождавших бред хозяйки, Нэнси удалось распознать имя ее супруга, повторяемое со все большей настойчивостью, перемежавшееся временами с неизменной, словно бы наизусть заученной фразой: «Господи! Бедные мои дети!»

Отчаянные стоны миссис Бронте переходили в дикие вопли, нагоняя на хозяина, все еще остававшегося в своей комнате, неизъяснимый ужас.

Чтобы хоть в какой-то мере избавиться от столь тяжких мучений, мистер Бронте спустился к себе в кабинет и, убедившись, что вопли и стенания настигали его слух и здесь, доставляя ему при этом поистине невыносимые муки, быстро подошел к ящику с инструментом и извлек оттуда рабочую пилу. Следуя внутреннему порыву, заставившему его проявить очередное безрассудство, хозяин в своей необузданной ярости стал вдруг остервенело подпиливать ножки всех стульев и кресел, находившихся в его кабинете, стремясь заглушить крики своей супруги. Подобный способ помог ему однажды во время ее затянувшихся родов снять накопившееся моральное напряжение, и он, находясь во власти устрашающей безысходности, поспешил прибегнуть к нему и теперь.

Миссис Бронте продолжала громко кричать, упорно призывая к себе своего мужа. Порою сознание ее ненадолго просветлялось, после чего она вновь неизбежно впадала в беспамятство.

Когда хозяйка в очередной раз на короткое время пришла в себя, то, услышав страшный лязг пилы, жутко испугалась.

– Нэнси! Что это значит!? Патрик, видно, снова взялся за свои чудачества!

– Не знаю, госпожа.

– А почему его сейчас нет здесь, в этой комнате?! Я очень хочу его видеть.

– Хозяин дежурил всю ночь у вашей постели, миссис Мария. Он не отходил от вас ни на шаг, покуда вы не пришли в сознание.

– Я была без сознания? Долго ли, Нэнси?

– Да, госпожа. Почитай, целые сутки. Мистер Патрик был сам не свой.

– И поэтому он так старательно избегает меня теперь?

– Хозяин очень устал. Он отправился спать в свою комнату, как только вы пришли в себя.

– Уважительная причина! – ответила миссис Бронте с невозмутимым видом, так что у Нэнси не сложилось определенного впечатления, говорила ли она искренне или же с сарказмом, после чего хозяйка снова оказалась во власти тяжелейшей предсмертной лихорадки.

На сей раз бред ее носил несколько иной оттенок, нежели было прежде. В нем явно ощущалась доля здравомыслия, и, тем не менее, Нэнси не могла слушать слова хозяйки без внутреннего содрогания.

– Скажи мне, Нэнси, что такое Бог? И есть ли Он вообще?

– Да что ж вы такое говорите, миссис Бронте, – испугалась Нэнси.

– Господь всемилостив и всемогущ, – продолжала жена пастора, словно бы не услышав реплики служанки. – Он ни за что не допустил бы, чтобы шестеро малолетних детей остались без матери. Ведь так оно и будет – я чувствую, что скоро мне суждено покинуть этот мир. – Нет! Бога нет! Ты слышишь, Нэнси? Его не существует. Есть только Дьявол с его коварными происками.

Преподобный Патрик Бронте, услышав эти отчаянные выкрики, продравшиеся сквозь лязг пилы, пришел в негодование. Он прекратил свое занятие и стал внимательно прислушиваться к бессвязным, но далеко не бессмысленным репликам своей супруги.

Миссис Бронте упорно продолжала:

– Если бы Господь и вправду существовал в своей небесной обители, Он не оставил бы меня теперь, в последние минуты моей жизни. Он непременно скрасил бы их, прислав ко мне моего дорогого Патрика. Но оба они, словно сговорились между собой и упорно стоят на своем, даже не пытаясь развеять мои сомнения. Господь Бог оставил меня, а Патрик, верно, будет вполне доволен, когда… мое бездыханное тело мирно ляжет под сводом церкви. Вот и все. Прощай, Нэнси! И все же… Если бы Патрик любил меня хоть вполовину так же преданно и беззаветно, как я люблю его, он непременно пришел бы ко мне! Без сомнения!

Тут дверь комнаты резко распахнулась, и Мария увидела своего милейшего супруга – возбужденного и взлохмаченного. Патрик поспешно направился к своей жене, чтобы в последний раз обнять ее.

– Ты здесь, со мной, – проговорила она, хрипя от удушья. – Ты не оставил меня, мой дорогой супруг. Прошу тебя, не оставь и их. Наши бедные дети будут расти без матери.

– У них есть отец, – ответил преподобный Патрик Бронте. – Наши дети никогда не будут обездолены. Никогда! Клянусь: я сделаю для них все, что в моих силах!

Мария горячо прочла Господу благодарственную молитву и умерла счастливой, с ангельской улыбкой на устах.

Глава 3. Тетушка

Страшное несчастье, постигшее семейство Бронте, повлекло за собой бесконечную вереницу печальных обстоятельств, сделавших его положение поистине угрожающим. Дети хозяина внезапно заразились скарлатиной, протекавшей в крайне тяжелой форме, и жизнь их находилась в опасности.

Молодые служанки, почувствовав себя свободнее без пристального надзора своей хозяйки, стали беспорядочно и стремительно расходовать семейный бюджет. Средства к существованию таяли мгновенно. Требовалось непременно предпринять соответствующие меры, чтобы исправить положение.

Патрик Бронте продолжал усердно трудиться в своем приходе, и работа оказывала целительное воздействие на его внутреннее состояние, что благотворно отразилось и на внешнем облике пастора: лицо его, отличавшееся последнее время крайней бледностью, теперь посвежело и порозовело, глаза, зачастую печально устремленные в пространство, заметно ожили. Прихожане безмолвно, с величайшим благоговением внимали преподобному Патрику Бронте, читавшему сейчас свою обычную проповедь. Взгляд его с нескрываемым интересом бродил вдоль скамей помещения, бегло окидывая ряды посетителей, подавляющее большинство которых были хорошо знакомы пастору, ибо являлись его постоянными прихожанами.

Но вот в одном из потаенных уголков преподобный Патрик Бронте заметил едва различимый при скудном освещении силуэт женской фигуры, что показалось ему весьма странным и подозрительным, так как обыкновенно это место пустовало. Мистер Бронте стал внимательно присматриваться к новой прихожанке. Та усердно молилась, опустив голову, и лица ее не было видно. Когда же она наконец подняла глаза на пастора, тот мгновенно осекся, почувствовав, что язык его точно прилип к гортани. Выдержав некоторую паузу, преподобный Патрик Бронте продолжил проповедь, но теперь он стал говорить как-то очень быстро и машинально, совершенно не вдумываясь в смысл собственных слов.

Церковный колокол мерными, сочными ударами возвестил полдень. Богослужение закончилось; прихожане стали постепенно расходиться. Поспешно собравшись, пастор энергично направился к выходу, где его уже ждала новая посетительница, и остановился прямо напротив нее. Да, он не ошибся в своем изначальном предположении: перед ним действительно была его любезная свояченица, ни больше ни меньше. С минуту оба они стояли неподвижно, в совершенном безмолвии устремив друг на друга оценивающие взгляды. Наконец преподобный Патрик Бронте, несколько справившись со своей неуклюжей неловкостью, тихо, но твердо произнес:

– Мисс Элизабет Брэнуэлл. Не так ли?!

– Разумеется. Вы что же, еще нашли повод сомневаться в этом, мистер Бронте? Неужели я так сильно изменилась? – Элизабет Брэнуэлл с напускным кокетством вправила под огромный старомодный чепец выбившийся наружу светло-каштановый локон.

Патрик Бронте снова внимательно оглядел ее, правда, на этот раз не открыто, в упор, а украдкой. Бледная, щупленькая, уже не молодая женщина, лет за сорок, очень маленького роста. Лицо ее едва ли можно было назвать красивым: сильно запавшие щеки, нездоровый цвет кожи; несколько оживляли его выражение лишь маленькие, глубоко посаженные цепкие, проницательные глаза. Однако, как показалось мистеру Бронте, мисс Брэнуэлл действительно почти не изменилась с того времени, как он видел ее последний раз, хотя с той поры минуло уже около десяти лет. Более того, нечто неуловимое, что просвечивалось в ее облике и манерах в былые годы – некие признаки оригинальности мышления и способности отстоять избранную ею позицию – запечатлелось теперь во всех ее чертах достаточно отчетливо.

Впрочем, Патрику Бронте, разглядевшему вблизи скромную, неприхотливую одежду собеседницы, представлявшуюся с виду обычной, но используемую ею неизменно, в соответствии с ее понятиями об этических нормах общества (на самом же деле стремительно идущими с ними вразрез), живо припомнились своеобразные странности, присущие мисс Брэнуэлл. И он весьма охотно заключил, что подобные причуды вполне в ее духе.

Оригинальное облачение Элизабет Брэнуэлл в данный момент чрезвычайно искусно создавало образ полумонахини, полусумасшедшей. Черное шелковое платье, подчеркивающее безупречную строгость (хотя в арсенале нарядов мисс Брэнуэлл имелось достаточное количество верхней одежды самых различных цветов, и данный выбор был сделан отнюдь не из желания отдать должное простоте и скромности, а в непосредственном сообразовании с подобающей ситуацией: нельзя же было появиться в цветных шелках в святом месте). Просторный плащ, старомодный чепец такого внушительного размера, что из него можно было выкроить, по крайней мере, штук шесть чепцов современного фасона. И, в довершение ко всему – длинные и широкие pattens¹⁰, которые, как подозревал мистер Бронте, сходили с ног их владелицы, пожалуй, только в тех случаях, когда она ложилась в постель. Да и то, по всей видимости, лишь во избежание риска испачкать постельное белье.

Патрик Бронте настолько увлекся воспоминаниями о прошлом, серьезнейшим образом занявшись сравнением былого облика мисс Брэнуэлл с теперешним, что, казалось, совершенно позабыл о том, что следует поддерживать беседу.

– Я смотрю, вы не находите ответа, сэр. Верно, я и в самом деле изменилась, и причем, подозреваю, не в лучшую сторону. Что ж, прошу прощения за неуместный вопрос – он привел вас в замешательство.

– Ничуть, – ответил Патрик Бронте, внезапно очнувшись от раздумий. – Уважаемая мисс Брэнуэлл, – продолжал пастор, приняв нарочито торжественный тон, – счастлив вам сообщить, что время, как оно ни беспощадно к бренным оболочкам, то бишь к тому, что именуется внешностью, весьма благосклонно обошлось с вами. «Во всяком случае – гораздо лучше, чем можно было ожидать», – подумал он при этом, а вслух добавил:

– Однако, что заставило вас посетить эти забытые всеми места? Я был убежден, что единственной достойной обителью для столь благородной и утонченной особы, как мисс Элизабет Брэнуэлл, может служить лишь роскошный Пензанс Корнуэллского графства. Поверьте мне, я нисколько не удивлен, что этот чистый, уютный, до блеска вышколенный город является вашей родиной – он подходит вам гораздо больше, нежели любой другой во всей округе. Разумеется, я никак не предполагал увидеть вас здесь.

– Силы небесные! – воскликнула возбужденная Элизабет Брэнуэлл. – Ужели я слышу слова лести, слетевшие с ваших уст, мистер Бронте! Впрочем, узнаю ваш природный сарказм. Что ж, можете смеяться надо мной, сэр: по мне – уж лучше ирония, чем невозмутимое равнодушие.

Лицо мисс Брэнуэлл внезапно помрачнело. Она тихо продолжала:

– Видно, к вам возвращается жизненный тонус, сэр! Можете мне не верить, но я искренне за вас рада. Не сомневаюсь: вы мужественно перенесли то ужасное горе, которое постигло всех нас, и достойно справляетесь с нынешним положением. Моя сестра Мария сейчас, верно, гордится вами, в упоении взирая с Небес на землю.

– Благодарю вас! Но что-то не припомню, чтобы вы жаловали меня особым вниманием во время вашего визита в дом своего дядюшке в Родоне, куда меня пригласили в то время поработать учителем в школе Вудхаус Гроув. В ту пору я даже не был удостоен великой чести пользоваться вашим расположением, мисс Брэнуэлл. Разве теперь что-нибудь изменилось? Вроде бы я все тот же «несносный, жалкий ирландец», что и прежде, не так ли?

– Я была неправа и готова признать свои ошибки. Нет, я не стану просить у вас прощения: ведь пустые слова ничего не стоят. Но, во имя светлой памяти любимой Марии, я собираюсь исполнить сестринский долг перед нею, и эту обязанность я почитаю своей священной миссией. Вашему опустевшему дому, несомненно, нужны заботливые женские руки, а вашим детям – полноценное воспитание в здоровых, благоприятных условиях. Ни на минуту не сомневаюсь, что вы не в восторге от подобной сумасбродной идеи, какой вы, верно, представляете мое решение поселиться в вашем доме, потому я и не известила о своем приезде. Постарайтесь меня понять, мистер Бронте, я не могла поступить иначе: весть о кончине бедняжки Марии потрясла меня до глубины души!¹¹

Патрик Бронте, не выдержав явного натиска со стороны непрошенной гостьи, порывисто воскликнул:

– Но я написал в Пензанс около года назад! И не получил в ответ ни слова соболезнования! Брэнуэллы всегда меня недолюбливали; лишь Мария была исключением. Нетерпимость – основное свойство натуры ваших родственников, мисс. Оно яростно бурлит ключом, вскипая у них в крови, и щедро разливается по всему организму, порождая целый букет восхитительных достоинств вашей фамилии: негодование, озлобленность, презрение, ненависть, неизменно передающиеся из поколения в поколение.

– Вы несправедливы, мистер Бронте! Послушать вас, так выходит, что мы все – звери лютые! А между тем давно пора забыть о взаимных обидах и смирить оскорбленные чувства во имя благих целей. Ведь мы с вами теперь как никогда нуждаемся в поддержке друг друга: нас объединяет общее горе, с которым несравненно легче справиться, сплотившись, нежели порознь!

Мистер Бронте не выразил согласия с разумными доводами мисс Брэнуэлл и отнюдь не выказал ей расположения гостеприимного хозяина. И все же, вежливо прервав не особенно приятный ему разговор, преподобный Патрик Бронте пригласил свояченицу последовать за ним в пасторат.

***

Ко времени прибытия мисс Брэнуэлл в Гаворт положение семейства Бронте уже практически стабилизировалось. Дети хозяина пошли на поправку и постепенно возвращались к своему обычному образу жизни. Возобновились регулярные занятия английской грамматикой и правописанием. С какой-то особой неутомимой жадностью и восторженным упоением поглощалась имевшаяся в доме литература. В самые короткие сроки дети восстановили утраченный за время болезни уровень своего образования и с удвоенным рвением усваивали новые знания, так что внутренняя пустота, глубоко обосновавшаяся в их угнетенном сознании в результате вынужденного бездействия, стремительно заполнялась. Их чуткие, стосковавшиеся по новой пище умы получили наконец долгожданную возможность утолить мучивший их голод.