Екатерина Борисовна Митрофанова
Роковая тайна сестер Бронте
Как только этому почтенному господину достало воли и мужества вынести, вероятно, самую ужасную земную кару, что в принципе может настичь любого смертного – ясное, неотвратимое сознание всех своих потерь? Это было для меня поистине непостижимой тайной. И теперь я, как никогда, отчаянно нуждалась в ее разгадке, ибо моя нынешняя ситуация вполне могла обернуться для меня той же страшной участью. Как остро ощущала я в себе недостаток той великой внутренней силы, что поддерживала в минуты тяжких испытаний таинственного покойного Патрика!
Чем дольше я размышляла над этим, тем настойчивее разгоралось во мне нетерпение вновь увидеть своих покровительниц, чтобы как можно более подробно узнать правдивое описание жизни их прежнего хозяина.
Вероятно, прошло около полутора часов с момента моего пробуждения, когда они наконец явились меня проведать. Как и накануне, их было только двое – все те же милые заботливые женщины; я почему-то вообразила, будто мне нынче выпадет счастье быть удостоенной внимания самого нового владельца этого дома – судя по всему, с моей стороны было неслыханной самонадеянностью допустить предположение, что мне могут оказать подобную честь.
Однако отсутствие означенного господина ничуть не огорчило меня. Напротив, я почувствовала невероятное облегчение, ибо само это обстоятельство дарило мне поистине бесценную возможность держаться с той свободной непринужденностью, которая могла бы в должной мере расположить моих благодетельниц на откровенную беседу.
Марта несла в руках небольшой поднос с легким завтраком, испускавшим весьма соблазнительный изысканный аромат.
– Доброе утро, сударыня, – произнесла она с ласковой, покровительственной улыбкой. – Сделайте милость, выпейте чашечку чая: не нужно быть заумным философом, чтобы понимать его необыкновенные целебные свойства.
– Благодарю вас, – ответила я, принимая из ее рук чашку, содержавшую обычную порцию теплого чая с молоком. – Не знаю, что там утверждают заумные философы, мне, конечно не по силам тягаться с ними, но, во всяком случае, полагаю, что глоток-другой свежего домашнего чая, любезно заваренного добрыми руками, должен непременно взбодрить.
– Глядите-ка, Марта, как переменилась нынче наша гостья! В ней просыпаются задор и словоохотливость, по-видимому, свойственные ей от природы! – заметила Эмма. – Это хороший признак. Стало быть, дело идет на поправку. А вы пейте, пейте, сударыня. Чай-то наш уж и вправду славный! Это ведь не простой чай, а самый, что ни на есть, правильный: мятный чай с молоком – излюбленный лакомый напиток покойного хозяина!
«Великолепно, – подумала я. – Просто идеальное начало для предполагаемого мной разговора – лучше, пожалуй, и не придумаешь. Грех упустить столь удобный случай поддержать эту тему».
– Помнится, вы говорили, – начала я, – что этот почтенный джентльмен потерял всех своих детей. В таком случае, могу я поинтересоваться, на каком основании новый владелец этого дома вступил в право собственности? Вероятно, он приходится близким родственником покойному господину – братом или кузеном?
– Что вы, сударыня, – рассмеялась Марта, – Господь с вами! При столь солидной разнице в возрасте, какая существовала между ними, едва ли подобное родство могло оказаться возможным: тому-то умершему господину шел восемьдесят четвертый год. Ну а нынешний наш хозяин, почитай, едва достиг средних лет. А как он вам показался, сударыня?
– Кто? – удивилась я.
– Да наш новый хозяин, конечно, кто ж еще?
– Разве я имела честь быть с ним знакомой?
– Ах да! Какое уж там знакомство: вас же выволокли из церкви едва живой! Надо сказать, ох и всполошили вы тогда всех нас! Но, хвала Господу, сейчас, как будто, все позади. Ну да вам, должно быть, все же довелось увидеть значительную часть обряда и, если это так, то, уж конечно, вашего внимания не мог обойти тот достопочтенный священнослужитель, что читал надгробную речь. Так он и есть наш новый хозяин.
Любопытство мое разгорелось до предела. Разумеется, я прекрасно помнила святого отца – такого человека просто невозможно было забыть. Поведение его уже с самого начала обряда казалось мне весьма подозрительным. И сейчас меня страшно одолевало желание дознаться-таки, какими, собственно, узами связанны между собой эти два господина – прежний и нынешний – обитатели этого загадочного жилища.
Поскольку мне так и не удалось получить прямого ответа на этот вопрос, я сочла вполне правомерным задать его вновь.
– Он приходился ему зятем, – ответила Марта.
– Простите?
– Зятем – супругом одной из дочерей усопшего мистера Патрика и его преемником по приходу… Да что с вами, сударыня? Почему вы все время вздрагиваете, стоит только мне произнести имя покойного хозяина? Я ведь заметила: это происходит с вами уже не впервые. Давеча было то же самое.
– И правда! – вмешалась Эмма. – В чем дело, милейшая сударыня? Может быть, вас тревожат какие-то недобрые мысли? Вам, верно, неприятно это имя? Ежели вы соблаговолите открыть нам причину ваших невзгод, то мы вполне готовы поручиться, что ваша тайна будет сохранена. Даже не беспокойтесь на этот счет – наше молчание к вашим услугам, вы можете положиться на это так же, как и на то содействие с нашей стороны, какое будет нам по силам оказать вам.
– Да, – поддержала ее Марта, – коли дело лишь в этом, так, смею вас заверить, вам совершенно нечего опасаться. Как вы, верно, заметили, места здесь глухие, безлюдные, что само по себе должно служить для вас весьма обнадеживающим признаком. К тому же живем мы уединенно и, если не считать хозяина, ни с кем не знаемся. Почти никто к нам не наведывается, чему чрезвычайно способствует весьма своеобразное расположение этого жилища. Вы увидите потом, наш дом значительно удален от всех здешних жилых помещений, он находится прямо-таки на отшибе. Это в буквальном смысле пресекает всякое общение даже с немногочисленными обитателями нашего угрюмого края, не говоря уже о наших добрых соседях, которые удостаивают эту дикую местность своим посещением только в самых крайних случаях. Правда, есть одно исключение: в этот дом изредка заглядывает некая довольно странная особа. Но мы уже настолько привыкли к ее неожиданным визитам, что они перестали заставать нас врасплох: мы с Эммой всегда готовы к внезапному появлению нашей эксцентричной гостьи.
– Однако, – поспешно добавила Эмма, – это обстоятельство ничуть не меняет дела. Вам, сударыня, отнюдь не следует остерегаться общества этой дамы. Хоть она – как бы это сказать – несколько не в себе, но, полагаю, – вполне безобидное создание. Впрочем, вам, должно быть, не слишком интересны все эти сведения, так ведь, милая сударыня?
– Я предпочла бы, – сказала я, – чтобы вы обращались ко мне по имени – Джейн Люси3. Не находите ли вы, что это звучит куда менее напыщенно и претенциозно, чем ваше вежливое, официальное «сударыня»?
– Вы говорите, вас зовут Джейн Люси? – переспросила Марта.
– Да, так и есть.
– Все это весьма странно.
– Что же?
– Да так, ничего. Прошу вас, не обращайте внимания на нас, милая Джейн Люси. Лучше поделитесь с нами, какие беды гложут ваше сердце. Доверьтесь нам, и вы облегчите душу. Может быть, здесь вы найдете не только понимание и сочувствие, но и реальную поддержку.
Мне было совершенно очевидно, что в столь живом интересе моих благодетельниц к моей особе не могло быть и тени дурных намерений. Добрейшие хлопотливые женщины проявляли ко мне искреннюю заботу и внимание. Кроме того, они весьма охотно удовлетворяли мое, быть может, даже не слишком уместное любопытство в вопросах, касавшихся личной жизни их хозяев. Поэтому я была вполне расположена воздать им должное своей откровенностью.
Конечно, я отнюдь не желала, чтобы мое прошлое было предано огласке, но в подобных условиях эта возможность практически исключалась. А даже если бы такое все же случилось, я была твердо убеждена, что ни мое имя, ни имена моих близких не будут запятнаны позором, ибо в образе нашей жизни не было ровным счетом ничего зазорного – ничего, что могло бы нас очернить. Сама же столь неожиданно предоставленная возможность излить душу явилась для меня великим соблазном: ведь, не считая этих милых старых служанок, в целом мире не осталось ни единого человеческого существа, кто мог бы проявить хоть малейшее внимание к моей скромной персоне.
Этого было более чем достаточно, чтобы склонить меня вкратце поведать Марте и Эмме печальную историю моих злоключений – всю как есть: начиная с трагических событий, постигших мое семейство, и заканчивая объяснениям того, каким образом я очутилась в церкви в тот памятный день. Мысли мои вынуждены были вновь неизбежно обратиться к тем страшным обстоятельствам, что неминуемо разбередило душевную боль. Резко нахлынувшие воспоминания о близких вызвали судорожные спазмы в горле: я не могла сдержать слез. Мне понадобилось значительное количество времени, чтобы совладать с собой, насколько это было необходимо для дальнейшего продолжения моего рассказа, который мне приходилось неоднократно прерывать, когда во мне возникала естественная потребность дать волю своим чувствам.
Мои милейшие собеседницы выслушали мои откровенные излияния со всей возможной деликатной учтивостью. Мне показалось, что их внимание к моей истории было даже большим, чем она того заслуживала.
– Удивительно! – воскликнула Марта, едва только заключительная фраза, коей полагалось достойно увенчать повествование, слетела с моих обессиленных уст. – Просто невероятные совпадения, не правда ли, Эмма!
– Совпадения? С чем? – осведомилась я.
– С историей жизни нашего покойного хозяина и его семьи.
– Вы обмолвились, что знали его много лет, – напомнила я. – Стало быть, вы достаточно хорошо осведомлены относительно некоторых подробностей только что упомянутой вами истории? Не так ли?
– Думаю, – ответила Марта, – о семействе мистера Патрика нам с Эммой известно более чем кому бы то ни было еще.
– Вероятно, категоричность подобного утверждения никак не распространяется на вашего теперешнего хозяина? Я, конечно, нисколько не сомневаюсь в правдивости ваших слов но, полагаю, они могут быть действительны для всех, исключая этого почтенного господина.
– Как раз наоборот – включая его. Возможно, ему и в самом деле известно многое, но никому из нас не доводилось удостовериться в том, насколько глубока степень его осведомленности. Видите ли, дорогая Джейн Люси, наш нынешний хозяин – весьма скрытный человек. Это последнее его качество всегда являлось для него досадной помехой в общении с людьми и, помимо всего прочего, сильно затрудняло его и без того слишком запутанные отношения с покойным мистером Патриком. Полагаю, оба они так и не поняли друг друга до конца, хотя, в сущности, просто поразительно походили друг на друга, и природная замкнутость была, пожалуй, основным характерным качеством, делавшим манеры и поведение любого из них практически совершенным подобием манер и поведения другого.
– И в довершении ко всему, – добавила Эмма, – этих двух людей роднила очевидная схожесть в превратностях жизненных обстоятельств, жестоко насмеявшихся над ними обоими.
– Пожалуй, именно это в итоге и сблизило их: последнее время их отношения стали заметно ровнее, в них появилась терпимость и даже истинная учтивость друг к другу, – сказала Марта. – Хотя, как мне кажется, мистер Патрик так до конца и не простил мистеру Артуру женитьбы на своей дочери. Покойный хозяин всегда был убежден, что бедняжку сгубил именно этот брачный союз.
– И все же, – вмешалась я, – почему вы полагаете, что вашему новому хозяину известно меньше вас? Ведь как-никак, он был одним из членов этой семьи – спутником жизни подлинной носительницы ее почтенной фамилии. И потом, как вы сами сказали, в конце концов отношения сего уважаемого джентльмена с усопшим господином как будто наладились? В таком случае, весьма вероятно, они стали более доверительными.
– Возможно, – ответила Марта, – но уверяю вас, не настолько, чтобы мистер Патрик мог снизойти до откровенных признаний. Что же касается его дочери, супруги мистера Артура, так ей совсем недолго довелось пробыть в роли таковой: всего-навсего девять месяцев, каковым суждено было стать последними в ее жизни. Но, собственно, дело даже не в этом, а в основополагающих и, как мне кажется, просто несравненных качествах ее натуры. Она была отнюдь не из тех взбалмошных, легкомысленных барышень, коим свойственно заботиться исключительно о собственном благополучии и удовольствии – нет. Наша покойная госпожа являла собой образец истинной обходительности и деликатности. Думаю, что присущая ей природная чуткость, определяющая главным образом манеру ее поведения, и не позволила ей в конечном счете ранить чувства своего достопочтенного супруга.
– Но, как я понимаю, – продолжала я, – ваш новый хозяин – человек рассудительный, и это качество, несомненно, делающее ему честь, уж конечно, помешало бы ему связать себя столь тесными узами с семейством, о положении которого он недостаточно осведомлен.
– О, вы, бесспорно, правы, милая Джейн Люси, – ответила Марта. – Ведь мистер Артур был не просто посторонним свидетелем происшедших событий, но, можно сказать, их непосредственным участником. Хотя сам он, похоже, даже не догадывался, насколько значительной оказалась его собственная роль во всей этой невероятной истории. Большая часть трагических обстоятельств, выпавших на долю этого несчастного семейства, происходила на его глазах. Но все это – лишь внешние факты, которые, кстати, благодаря непосредственному содействию со стороны покойного мистера Патрика стали известны в широких кругах. Истинная же правда заключается в том, что печальные события, преследовавшие славный род прежнего хозяина, имеют еще и оборотную сторону медали.
– Да, дорогая Джейн Люси, – подхватила Эмма, – за всем этим кроется великая тайна, в сущностный смысл которой посвящены только мы двое: Марта и я. Ведь именно мы находились возле смертного одра мистера Патрика до самой его кончины. То были поистине страшные часы. Хозяин никого, кроме нас, не желал видеть; когда к нему заглянул мистер Артур, услал его прочь.
Последнее время он был очень плох, наш бедный хозяин, и то и дело впадал в бессознательное состояние. Но, мне думается, он вполне сознавал одно: неотступную близость своего конца. Это и возродило в нем острую потребность излить душу, и для этой своей цели он избрал нас, отвергнув предложенную нами кандидатуру мистера Артура на роль своего духовника. Вы, вероятно, спросите почему? Мы с Мартой так же недоумевали по этому поводу. Однако из самой предсмертной исповеди мистера Патрика выходило, что у последнего имелись все основания для подобного решения. Так что, кроме нас, попросту не оставалось никого, кому бы хозяин мог открыться.
– По правде говоря, – добавила Марта, я была действительно поражена, насколько точным оказалось совпадение всей этой истории с тем, что мне довелось наблюдать собственными глазами. Признаться, многое из рассказа хозяина мне было уже известно. Мне пришлось прослужить в этой семье большую часть своей сознательной жизни – а потому мне выпала поистине уникальная возможность стать поверенной практически всех основных ее тайн. Скорее всего, вам покажется странным столь открытое доверие, оказываемое со стороны хозяев по отношению к простой прислуге, но, вопреки невообразимой замкнутости и нелюдимости, которые были присущи, видимо, всему этому роду, его славные представители отнюдь не пренебрегали своими слугами, не сторонились их, как иные напыщенные господа. Меня же, должно быть, воспринимали в этом доме не иначе как члена семьи.
– Коли ваши хозяева оказывали вам подобное доверие, – заметила я, – значит вы, Марта, несомненно, были достойны столь высокой чести.
– О, – возразила Марта, – я вовсе не думала похваляться тем искренним расположением, какого удостаивали меня мои добрые хозяева. Ведь в этом мало моих собственных заслуг. Однако это обстоятельство, бесспорно, служит лишним подтверждением несравненно высоких моральных качеств представителей хозяйского семейства… Так вот: что касается других свидетелей этой невероятной таинственной истории, Эмма, конечно, так же как и я, в курсе всех событий. Правда, она узнала о них гораздо позднее: отчасти – из предсмертной исповеди мистера Патрика, отчасти – с моих слов…
– Видите ли, милая Джейн Люси, – пояснила Эмма, – я вернулась в эту семью совсем недавно. Дело в том, что много лет назад, когда мистер Патрик был священнослужителем в Хартсхеде, я служила в его семье, но обстоятельства вынудили меня покинуть его дом. Это случилось помимо моей воли, и, честно говоря, я уже не чаяла, что мне доведется когда-либо вновь свидеться с прежним хозяином. Однако несколько месяцев назад Марта, знавшая о моем местонахождении, известила меня о тяжелой болезни мистера Патрика. А также о том, что мой дорогой хозяин пожелал во что бы то ни стало увидеть меня, чтобы испросить прощения за свой необдуманный поступок, который он совершил давным-давно и по возможности искупить ту вину, какую он чувствовал передо мной, когда дал мне расчет после моей безропотной службы. Поэтому я и решилась переехать сюда, невзирая на всю рискованность и опасность предпринятого мною путешествия из другого города, презрев все сложности, налагаемые на меня моим возрастом. И, клянусь всеми святыми, мне не пришлось пожалеть о своем решении.
– Однако, – добавила Марта, – кроме нас есть еще одна особа, которой известны подробности происшедшего. Я имею в виду ту самую странную даму, что изредка посещает этот дом.
– Нельзя ли узнать, какое, собственно, отношение имеет упомянутая дама к истории семейства вашего покойного хозяина? Или ей удалось снискать симпатии с вашей стороны настолько, что вы посчитали возможным открыть ей эту тайну?
– Отнюдь, – ответила Марта. – Эту милейшую леди, – а, надо сказать, она и в самом деле истинная леди, ибо она происходила из знатной семьи и была замужем за человеком, вращавшимся в самых привилегированных кругах высшего общества, – так вот, ее связывают достаточно тесные узы с сошедшим в могилу семейством мистера Патрика. Более того, по материнской линии она приходится родственницей нашему покойному хозяину. В молодости она была знакома со всеми его дочерьми, и жизнь периодически сталкивала ее с одной из них – с той, что стала супругой достопочтенного мистера Артура.
От этой знатной дамы нам привелось узнать кое-какие подробности относительно их памятных встреч, о которых мне уже было известно от моей доброй госпожи, однако лишнее подтверждение из уст другой особы создало более четкую и целостную картину происшедших событий. Кроме того, наша странная гостья поведала нам о некоторых ярких впечатлениях своего детства и о последних месяцах жизни двух старших дочерей мистера Патрика. Признаться, мне было особенно тяжело и горько слышать об этом, ибо то был период моего отсутствия, да и девочки мои – хозяйские дочери то бишь, тогда находились в школе, в соседнем графстве; некоторое время спустя девочки вернулись домой. Однако, к величайшему прискорбию, когда я вновь поселилась здесь, мне уже не довелось застать в живых самых старших моих подопечных. Да и остальным детям прежнего хозяина – трем дочерям и единственному сыну – не суждено было долго прожить на этом свете.
– Все это весьма печально, – ответила я. – Однако позвольте спросить: отчего столь знатной и, наверняка, состоятельной особе вздумалось поселиться в этих угрюмых, безлюдных краях, вдали от всей мирской суеты и праздных развлечений «большого света». Что это: каприз ли взбалмошной богачки или же пресловутый зов крови?
– Скорее всего – и то и другое, – сказала Эмма. – Но мне думается, что вы совершенно правы, моя дорогая. Со стороны этой дамы было большим безрассудством пренебречь тем высоким положением, какое она занимала в свете. Однако сама она утверждает, будто крайне серьезная причина толкнула ее на столь опрометчивый поступок. Но она как будто не раскаивается в своем решении поселиться в здешних местах. Денежных средств у нее более чем достаточно, и она может распоряжаться ими как пожелает – это ее право.
– Я полагаю, – вставила Марта, – одной из причин, побудивших нашу знатную гостью к подобным действиям, явилось ее желание поселиться поближе к дому своих подруг. По ее словам, она еще надеялась застать в живых последнюю из усопших сестер – супругу нашего нынешнего хозяина, с которой они находились в особенно близких отношениях.
Однако милейшая леди опоздала. Обстоятельства сыграли с ней злую шутку: скрываясь в Ирландии от своего мужа, она, конечно, никак не могла знать о кончине подруги, ведь они встретились в последний раз всего немногим более чем за полгода до этого трагического события, когда наша хозяйка отправилась в Ирландию с мистером Артуром – в свадебное путешествие. Сами понимаете, сколь мало ассоциаций вызывает такое отрадное событие, как недавнее замужество, со скорой смертью молодой жены. Так что нашей заморской принцессе удалось застать лишь умирающего отца своей милейшей подруги. И все же она решила остаться здесь: купила себе старый дом на окраине города, наняла пару служанок – горничную и кухарку – и стала жить вдали от всех своих близких, скрываясь от семьи: она оставила супруга и маленькую дочь несколько лет назад, – уединившись от всего внешнего мира.
– Если честно, – продолжала Эмма, – я до сих пор не могу надивиться на определенные странности натуры нашей редкой гостьи. За те несколько месяцев, что эта леди прожила здесь, она всячески сторонилась любого общества – даже тех немногочисленных представителей рода людского, что обитают в этих мрачных, угрюмых местах. Все это время она проживала фактически затворницей, стараясь избегать любых возможных знакомств. Однако для нас сия почтенная дама составила исключение и изредка делает честь этому дому своими посещениями. Мы же со своей стороны всегда рады оказать нашей именитой гостье самый теплый прием.
– Это действительно так, – подхватила Марта. – Мы прекрасно понимаем, что наша поддержка стала для бедняжки единственной ниточкой, которая хоть как-то связывает ее с внешним миром. Ведь с того момента, как сия милейшая леди поселилась в здешних краях, и вплоть до вчерашнего дня она, наверное, не видела ни одного человеческого лица, за исключением собственной прислуги, да скромных обитателей этого мрачного жилища, то бишь Эммы и меня. Мистер Патрик был слишком плох, и мы с Эммой были единственными, кого он дозволял допускать к себе, а нынешний хозяин невзлюбил нашу знатную гостью с того момента, как до его ушей дошли сведения, что она обосновалась здесь; он тотчас затаил прямо-таки кровную обиду на новую поселянку за то, что та, помимо всего прочего, наотрез отказалась присутствовать на общепринятых традиционных церковных службах. Учитывая строгое пуританское воспитание мистера Артура, его священный сан и к тому же – его нелюдимость, нетрудно представить себе последствия. Хозяин позволил миледи бывать в этом доме на правах давней знакомой его дражайшей супруги, но принимать и развлекать гостью всецело предоставил нам.
– Кроме того, – добавила Эмма, – следует отдать должное мужеству и героизму этой леди. Лично я убеждена, что каковы бы не были причины, подвигнувшие ее к столь необычному решению, не каждая дама ее положения способна выжить в той аскетичной обстановке, в какой теперь оказалась наша почтенная гостья. Лишь вчера, по случаю похорон мистера Патрика, миледи решилась-таки показаться на людях.
– Эта знатная госпожа, стало быть, присутствовала на похоронах? – осведомилась я.
– Ну да, конечно! – ответила Эмма. – На протяжении всего обряда миледи все время держалась возле нас.
– Что-то припоминаю, – сказала я. – Вероятно, вы говорите о статной, миловидной особе средних лет, которая стояла вместе с вами ближе всех к гробу и была одета примерно на тот же манер, что и вы?
– Совершенно верно, – ответила Марта.
– Я бы не сказала, что в ее облике и манерах есть какие-либо черты светской дамы, – заметила я.
– Она отнюдь не стремится их проявлять. Как раз напротив: миледи всячески скрывает свое положение. Кроме того, она уже довольно давно не была в обществе. Думается, окажись кто другой на ее месте, так он, верно, непременно бы одичал. Разумеется, находясь в таких условиях, наша почтенная гостья утратила даже малейший намек на светские манеры. Тем лучше: в ней нет ни капли жеманства и спеси, что так свойственны знатным людям.
– Но что могло заставить ее бросить семью, похоронить все надежды на будущее и сделаться отшельницей в этих краях?! – воскликнула я. – Недоумеваю: какие причины способны толкнуть человека на подобное безрассудство? Как можно было бросить семью! Клянусь, я отдала бы жизнь, только бы вернуть своих близких!
– По-видимому, здесь таится нечто очень важное, – ответила Марта. – Не знаю точно, что именно там произошло, но одно совершенно ясно: эта почтенная дама глубоко несчастна. В самом же ее поступке есть много общего с тем невообразимым безумством, какое совершил по молодости ее отец. Однако есть основание полагать, что в случае самой миледи дело обстоит куда серьезнее. Похоже, здесь не обошлось без смертельных исходов.
– Вы полагаете, – спросила я, – что кровное родство с вашим покойным хозяином подвигло сию почтенную даму присутствовать на его похоронах? Но ведь, насколько я могу судить с ваших слов о ее натуре, едва ли она была способна привязаться к нему по-настоящему, тем более что, по вашему утверждению, они даже не были знакомы лично.
– Думаю, – ответила Марта, – отчасти побуждением к этому ее решению явилось желание отдать дань уважения достопочтенному отцу своих подруг; отчасти же, и скорее всего, здесь доминировало стремление и даже, я бы сказала, безотчетная потребность побывать на месте захоронения, почитай, всех членов этого большого славного семейства. Да, дорогая Джейн Люси: наши добрые хозяева – все, кроме одной из дочерей мистера Патрика – той, что была самой младшей, – мирно легли под благодатной сенью единого могучего свода местной церкви святого Михаила.
– А где покоится прах младшей из сестер? – спросила я.
– В Скарборо, – ответила Марта. – Это небольшой курортный городок на морском побережье. О, Господи, дорогая Джейн Люси, вы снова побледнели! Вам нехорошо?
– В Скарборо?! – с тревогой переспросила я.
– Ну да, – ответила Марта, – именно там. А что, собственно, вас беспокоит?
Разумеется, мои милейшие собеседницы никак не могли знать причины моей страшной тревоги, вызванной их последним сообщением: ведь во время своей недавней добровольной исповеди я не сочла необходимым упоминать какие-либо географические названия, а между тем именно этот злосчастный городок – Скарборо – стал колыбелью моей бесконечной печали и неизбывной тоски. Там-то, на ненавистном морском курорте, и пролегла та роковая стихийная преграда, что столь жестоко и неотвратимо отделила меня от моих дорогих близких. Я пояснила ситуацию добрым старушкам.
– Боже правый! – воскликнула Марта. – Еще одно не подлежащее сомнениям совпадение! Да, дорогая Джейн Люси! Как видно, отнюдь не случайно судьба забросила вас именно в этот странный, осмелюсь даже сказать – пророческий дом.
– Я хотела своей смерти! – неожиданно даже для самой себя вскричала я, охваченная неистовым волнением, вызванным очередным мощнейшим наплывом чувств. – Клянусь, я всей душой отчаянно жаждала ее! Отчего я не умерла?! Зачем мне эта пустая, совершенно опостылевшая жизнь?!
– Успокойтесь, дражайшая Джейн Люси, сделайте милость! – заботливо проговорила Эмма. – Хвала Небесам, вы все же не погибли! Значит, так было угодно Господу. А всем нам следует со смиренной благодарностью принимать Его святейшую волю.
– Это и было жизненным кредо всех наших хозяев, – добавила Марта, – поддерживающим их внешние и внутренние силы и помогающим с истинным достоинством переносить все ужасные напасти Судьбы, выпавшие на их долю… Вы, милая Джейн Люси, будете жить! Обязательно!
– Как вы беретесь это утверждать?! – воскликнула я в изумлении.
– Видите ли, дорогая Джейн Люси, – ответила Марта, – порою случается так, что Провидение преподносит нам самые неожиданные странные сюрпризы. Иногда оно посылает некоторым своим избранникам своеобразные условные знаки: то могут быть сны, видения или же некие природные явления, символизирующие будущее людей или связанные с ним. Примерно такое было и в вашем случае: вам уже довелось столкнуться с подобными вещами. И, поверьте мне, я ничуть не удивилась, услышав от вас о буйных грозовых ночах и о событиях, которые они предрекали.
– Не вижу решительно никакой связи между всеми этими явлениями и вашей несколько странной уверенностью в том, что мне все же удастся выжить, – заметила я.
– А между тем, – отозвалась Марта, – связь есть и, уверяю вас, самая непосредственная. Знаю, вам пока еще трудно вникнуть в сущностный смысл того, о чем я говорю, ибо вы недостаточно осведомлены в этом плане. Но, я надеюсь, со временем вы все поймете. Признаться, меня действительно ошеломил сам факт, что вам пришлось неоднократно столкнуться с подобными символами, ибо в этом я усмотрела очередное несомненное сходство между вами, милейшая Джейн Люси, и представителями хозяйского семейства, включая и самого усопшего владельца этого дома – мистера Патрика.
– Признаться, я не совсем вас понимаю, – сказала я.
– К сожалению, этого невозможно объяснить в двух словах, дорогая Джейн Люси, – изрекла Марта с таинственным видом. – На данный момент вам придется довольствоваться лишь тем, что вы здесь услышали. И помните: есть все основания полагать, что, коли уж вам суждено было попасть в этот пророческий дом, где до сих пор сбывались все тайные предречения, да и к тому же, как ни странно, именно в день похорон мистера Патрика, вы не должны погибнуть!
– Конечно же, нет! – вмешалась Эмма. – Вот еще! Мы со своей стороны приложим все усилия, чтобы вас выходить! Не сомневайтесь! Быть может, сам Господь дает мне новый шанс исправить одну непростительную ошибку, какую я, по воле обстоятельств, совершила много лет назад, оставив на произвол судьбы мою бедную госпожу, покойную супругу мистера Патрика, когда хозяин выгнал меня после многолетней примерной службы и перебрался вместе с женой и детьми в этот дом.
Бесконечные загадки, сокрытые в надежных стенах этого мрачного, угрюмого жилища, становились для меня все таинственнее. Особенно меня заинтриговали последние слова Марты. Я недоумевала, какое отношение могут иметь похороны совершенно незнакомого мне человека – прежнего хозяина моих добрейших благодетельниц – к моей собственной жизни. И, не выдержав мучительного любопытства, одолевавшего меня по данному поводу, я решилась напрямик спросить Марту, что, собственно, она подразумевала под этим своим заявлением.