Дуглас Абрамс Арава
Надёжное будущее. Руководство по выживанию в трудные времена

Может ли наука объяснить надежду?

Когда Джейн и я договорились работать вместе над книгой о надежде, я провел небольшое исследование достаточно новой области изучения надежды. Я был удивлен, узнав, что она не имеет ничего общего с загадыванием желаний или фантазированием.

В отличии от ситуаций, когда мы просто принимаем желаемое за действительное, надежда ведет нас к будущему успеху. Хотя и то, и другое предполагает, что мы рисуем себе будущее в нашем воображении, только надежда побуждает нас к действиям, направленным на достижение желаемой цели – Джейн неоднократно подчеркивала это во время наших последующих встреч.

Когда мы фокусируемся на будущем, у нас есть три варианта того, как это происходит. Мы фантазируем, что подразумевает грандиозные мечты, которые в основном служат нам развлечением и источником удовольствия; мы зацикливаемся, что подразумевает сосредоточение внимания на всех плохих вещах, которые могут произойти – это было официальным досугом в моем родном городе – или мы надеемся, что подразумевает предвидение будущего с принятием неизбежности проблем. Интересно, что люди, которым более свойственно испытывать надежду, на самом деле предугадывают неудачи на своем пути и работают над их устранением.

Я понял, что надежда – это не просто попытка Поллианны^[3] избежать проблем, а способ решить их. И все же я всегда представлял себе, что полные надежды оптимисты просто рождаются такими, и хотел знать, согласна ли с этим Джейн.

– Вам не кажется, что некоторые люди более полны надежд и оптимистичны, чем другие?

– Может быть, – сказала Джейн, – но надежда и оптимизм – не одно и то же.

– В чем же разница?

– Не имею ни малейшего представления, – ответила она со смехом.

Я подождал, зная, что Джейн любит научные рассуждения и дебаты. Я видел, что она обдумывала разницу.

– Я думаю, человек либо оптимист, либо нет. Это может быть чертой характера или философией жизни. Как оптимист, вы можете просто чувствовать: «О, все будет в порядке». В отличии от пессимиста, который говорит: «Ох, из этого никогда ничего не получится». Надежда – это упрямая решимость сделать все возможное, чтобы желаемое осуществилось. И надежда – это то, что мы можем развивать в себе. То, как мы ощущаем ее, может меняться в течение нашей жизни. Конечно, оптимистичный человек с гораздо большей вероятностью будет сохранять надежду, потому что он видит стакан наполовину полным, а не наполовину пустым!

– Определяют ли наши гены, – спросил я, – оптимисты мы или пессимисты?

– Судя по всему тому, что я читала, – сказала Джейн, – есть доказательства того, что генетическая наследственность определенным образом влияет на оптимистичность личности, но, конечно, факторы окружающей среды могут перечеркнуть этот оптимизм – и наоборот: люди, рожденные без генетической склонности к оптимизму, могут развивать более оптимистичный и уверенный в себе взгляд. Это, безусловно, указывает на важность окружения и дошкольного воспитания ребенка.

Поддержка семейного окружения может оказать ключевое влияние – я знаю, что мне очень повезло с моим, особенно с матерью. Но откуда мы знаем, что я была бы менее оптимистичной, если бы меня не поддерживала семья? Помню, я где-то читала, что у пары однояйцевых близнецов, воспитанных в разной среде, все равно были схожие характеры. Но, как я уже сказала, окружающая среда тоже может влиять на то, как проявляют себя гены.

– Вы слышали анекдот о разнице между оптимистом и пессимистом? – спросил я. – Оптимист думает, что это лучший из всех возможных миров, а пессимист опасается, что оптимист прав.

Джейн рассмеялась.

– Мы действительно не знаем, как все сложится, не так ли? И мы не можем просто сидеть сложа руки и думать, что все выйдет в наилучшем виде, само собой.

Прагматичный взгляд Джейн напомнил мне о разговоре с Десмондом Туту, который пережил так много трагических неудач и трудностей в борьбе за освобождение Южной Африки от расистского режима апартеида.

Я поделился воспоминаниями с Джейн:

– Архиепископ Туту однажды сказал мне, что, когда обстоятельства меняются, оптимизм может быстро превратиться в пессимизм. Как он объяснил, надежда – гораздо более глубокий источник силы, практически непоколебимый. Когда журналист однажды спросил Туту, почему тот оптимистичен, он сказал, что ему не свойственен оптимизм, он является, цитируя библейского пророка Захарию, «узником надежды». Туту говорил, что надежда – это способность видеть свет, невзирая на окружающую темноту.

– Это так, – сказала Джейн. – Надежда не отрицает все существующие трудности и опасности, но они не способны ее остановить. Вокруг так много тьмы, но наши действия создают свет.

– Что ж, кажется вполне вероятным, что мы можем изменить нашу точку зрения и увидеть свет, а также сами создавать еще больше света.

Джейн кивнула.

– Важно действовать с осознанием, что мы можем изменить ситуацию, это побудит присоединиться к вам других людей, и тогда мы поймем, что мы не одиноки, и совокупность наших действий и правда способна привести к еще большим переменам. Так мы распространяем свет. И, конечно, это вселяет в нас еще больше надежды.

– Обычно я с долей скептицизма отношусь к попыткам дать количественную оценку чему-то столь нематериальному, как надежда, – отметил я, – но есть довольно интересные исследования, подтверждающие, что надежда оказывает глубокое влияние на наш успех, счастье и даже здоровье. Метаанализ более ста исследований надежды показал, что надежда приводит к повышению успеваемости на двенадцать процентов, улучшению результатов на рабочем месте на четырнадцать процентов, а также росту уровня счастья на четырнадцать процентов. Что Вы обо всем этом думаете?

– Я уверена, что надежда имеет большое значение во многих аспектах нашей жизни. Она влияет на наше поведение и на то, чего мы можем достичь, – сказала Джейн. – Но мне кажется, не стоит забывать, что, статистика, хоть и может оказаться полезной, не столь побуждает людей к действиям, как истории. Так много людей благодарят меня за то, что я не привожу статистику в своих лекциях!

– Но разве мы не хотим поделиться с людьми фактами? – уточнил я.

– Тогда давайте поместим их в конец книги для тех, кто хочет знать все подробности.

– Да, мы можем добавить раздел «Дополнительная литература» для тех, кому интересно узнать больше об исследованиях, которые мы упоминаем в нашей беседе, – согласился я, а затем спросил Джейн о коллективной природе надежды.

– Как Вы думаете, какова связь между надеждой, которую люди испытывают в своей собственной жизни, и надеждой, которую они испытывают в отношении к миру?

– Допустим, вы мать, – ответила Джейн. – Вы надеетесь, что ваш ребенок получит хорошее образование, найдет достойную работу, будет порядочным человеком. Вы надеетесь, что сможете получить хорошую работу и содержать семью. Это ваши личные надежды, касающиеся вашей жизни. Но ваши надежды очевидным образом распространяются на местное сообщество и страну, в которой вы живете. Вы надеетесь, что ваше сообщество будет бороться с очередным строительством, которое загрязнит воздух и повлияет на здоровье вашего ребенка. Надеетесь, что будут избраны правильные политические лидеры, которые облегчат осуществление ваших надежд.

Очевидно, что, как говорила Джейн, у каждого из нас есть свои надежды и мечты в отношении собственной жизни, а также надежды и мечты в отношении мира.

Наука о надежде определила четыре компонента, которые необходимы для стабильного присутствия надежды в нашей жизни – и, возможно, в мире вокруг нас. У нас должны быть реалистичные цели, а также реалистичные пути их достижения. Кроме того, нам нужна уверенность в том, что мы можем достичь этих целей, и поддержка, которая поможет нам преодолеть невзгоды на пути к ним. Некоторые исследователи называют эти четыре компонента «циклом надежды», потому что чем больше у каждого из нас этих компонентов, тем больше они подкрепляют друг друга и наполняют нашу жизнь надеждой.

Наука о надежде – интересная вещь, но я хотел знать, что думает Джейн, в частности, о нашей способности сохранять надежду в трудные времена. Однако, прежде чем мы успели приступить к этому вопросу, вошел доктор Энтони Коллинз, коллега Джейн в Гомбе, и сказал нам, что Джейн ожидает съемочная группа National Geographic. Мы закончили беседу и договорились встретиться на следующее утро, чтобы обсудить надежду в кризисных ситуациях. Я и не подозревал, что следующей ночью надежда вдруг станет для меня еще более насущной – и такой неуловимой – ведь мне предстояло пережить свой собственный кризис.

Как мы сохраняем надежду в трудные времена?

Я проснулся ранним утром жаркого танзанийского лета от бормотания муэдзина, призывающего к молитве. Пока в розовом свете восходящего солнца голубая вода и лазурное небо становились все яснее, я наблюдал за рыбаком в крошечной деревянной лодке, больше похожей на долбленое каноэ, который забрасывал в воду тонкую белую сеть, надеясь поймать рыбу… Он бросал сеть снова и снова, и каждый раз, когда вытягивал ее обратно, доставал попавшие в нее палочки и листья, а пару раз и полиэтиленовый пакет или бутылку, но не рыбу. Наверняка, именно надежда – и голод – заставляли его каждое утро вставать, чтобы накормить семью.

Когда я прибыл в дом Джейн позже тем утром, она встретила меня в саду за домом и указала на темное пятно на колене своих брюк.

– Это кровь, – пояснила она.

Когда мы прогуливались по ее большому дикому саду, Джейн показала мне место, где она споткнулась прошлым вечером и поранила колено.

Она рассказала, как это произошло.

– Я держала свечи вот так, – показала она, высоко подняв руки, – чтобы видеть, куда направляюсь, вместо того, чтобы освещать землю перед собой. Кто-то сказал мне: «Смотри под ноги», но к тому времени я уже совсем выдохлась.

Джейн, похоже, ничуть не беспокоила ее травма.

– Мое тело быстро восстанавливается, – пояснила она.

– Уверен, с вами случались травмы и серьезнее, – предположил я, пытаясь соответствовать ее невозмутимому настроению.

– О, да. Посмотрите на это, – сказала Джейн, с видимым удовольствием указывая на вмятину на щеке, которая, похоже, была признаком сломанной кости.

– Что с вами случилось?

– Это мне так довелось повстречаться с камнем в Гомбе.

– Расскажите мне, что произошло.

– Что ж, раз мы затронули эту тему, я расскажу вам в подробностях, потому что это было весьма драматично…

Но не успела она начать, как подбежали собаки и дружелюбно бросились к нам. Один из них, Марли, был маленькой белой собакой с короткими лапами, чем-то вроде помеси корги и вест-хайленд-терьера, со стоячими пушистыми ушками. Другая, Мика, была более крупной коричнево-черной смешанной породы с висячими ушами лабрадора.

– Мы подобрали обоих, – сказала Джейн. – Мику мы привезли из приюта, основанного одним нашим другом. А Марли был бродячим, Мерлин нашел его на улице. Мы совсем ничего не знаем об их прошлом.

Она погладила собак и начала свой рассказ.

– Это случилось двенадцать лет назад, когда мне было семьдесят четыре года. Я поднималась по склону, который был слишком крутым. Это было глупо с моей стороны, но самка шимпанзе ушла куда-то вверх по этому склону, и я хотела попытаться найти ее. Склон был ненадежный, и, поскольку стоял сухой сезон, по бокам было не за что ухватиться, разве что за клочки сухой травы, которые оставались в моей руке при попытке за них уцепиться.

Тем не менее я почти добралась до вершины, и там прямо надо мной лежал большой камень. Я подумала, что просто подтянусь к этому камню, а затем к другому, который виднелся за ним, и тогда окажусь наверху… Я протянула руку, схватилась за камень, и, к моему ужасу, он просто оторвался от земли. А он был примерно вот такого размера, – Джейн развела руки на два фута, – и очень-очень плотный и тяжелый. И вот он приземлился мне на грудь, и мы вместе покатились вниз – в итоге я оказалась на боку, как бы прижимая камень к себе!

Склон, как я уже сказала, был крутым, и до самого низа было метров тридцать. Если бы что-то не оттолкнуло меня в сторону, в какую-то растительность, о существовании которой я даже не подозревала, меня бы сейчас здесь не было. Я была спасена, но камень улетел к самому подножию. Чтобы занести его обратно, понадобилась помощь двоих мужчин с носилками. Он был слишком тяжелый, чтобы я могла его поднять. Этот камень лежит возле моего дома в Гомбе, – заключила Джейн, торжествующе описывая трофей. – Мы предлагаем людям угадать его вес.

– Сколько же он весит? – спросил я.

– Сто фунтов или пятьдесят девять килограммов.

– Но, если учесть скорость падения, он, должно быть, надавил на вас с гораздо большей силой, когда вы летели со склона, – заметил я.

– Уж мне ли этого не знать! – воскликнула Джейн.

– Что оттолкнуло вас в сторону?

– Кто-то или что-то – некая неведомая сила – присматривает за мной там, наверху, – ответила Джейн, поднимая взгляд. – Такого рода вещи случались со мной и раньше.

– Кто-то… – начал я, но Джейн еще не закончила свой рассказ. Мы не смогли обсудить, кто или что за ней присматривает, но я был уверен, что мы еще вернемся к этой теме позже.

– Когда через два дня я добралась до рентгеновского аппарата, выяснилось, что у меня вывих плеча. Прошло много времени, с лица уже сошли синяки, но у меня оставалось явное ощущение, что что-то не так. И я спросила своего стоматолога, может ли он сделать рентген.

– Стоматолога? – удивленно переспросил я.

– Ну да, раз уж я и так была у него на приеме. К тому же, мне не хотелось утруждать себя записью к врачу. Стоматолог ответил, что не может сделать нормальный рентген, но похоже, что у меня треснула скула. Он добавил, что, возможно, мне должны поставить металлическую пластину. Но я был совершенно уверена, что никакая пластина в щеке мне не нужна. Только представьте, как бы я проходила контроль безопасности в аэропорту! И вообще, у меня не было времени на незначительные боли. У меня была работа. И у меня все еще нет на них времени. И все еще остается работа.

Многие пожилые люди, которых я знал, проводили значительную часть времени, сосредотачиваясь на своих болезнях и недомоганиях, но самыми здоровыми и счастливыми казались те, кто уделял свое внимание чему-то помимо собственных проблем. Джейн являла собой яркий пример стойкости и настойчивости перед лицом трудностей, и, как отмечали исследователи, такая настойчивость просто необходима для надежды. Ничто не могло помешать ей достичь своей цели.

– Вы всегда были такой сильной и выносливой? – поинтересовался я.

Джейн рассмеялась.

– Нет, в детстве я постоянно болела. Мой дядя Эрик, врач, называл меня Усталым Вилли^[4]. А еще я раньше на полном серьезе думала, что мой мозг болтается внутри головы и бьется о стенки черепа. Не знаю, как я до этого додумалась. Но у меня были просто невыносимые мигрени.

– У меня тоже были мигрени. Они ужасны, – сказал я.

Меня впечатлила ее стойкость духа, которая, по-видимому, побудила ее стать такой выносливой во взрослой жизни. Это напомнило мне одну из самых трогательных историй о силе разума, которые мне доводилось слышать.

– Знакомы ли Вы с работами психолога Эдит Эгер? – спросил я, зная об интересе Джейн к теме Холокоста и тому, как он раскрывает человеческую природу.

– Нет, расскажите мне о ней.

Доктор Эгер было всего шестнадцать, когда ее вместе с семьей отправили в вагоне для перевозки скота в Освенцим. Мать сказала ей: «Мы не знаем, куда мы едем. Мы не знаем, что произойдет. Главное, помни, что никто не может отнять у тебя то, что ты вложила себе в голову». Она помнила слова матери даже после того, как ее родителей отправили в крематорий.

Хотя все вокруг нее, от охранников до других узников, говорили ей, что она никогда не выйдет оттуда живой, она не теряла надежды. Она сказала себе: «Это временно. Если я выживу сегодня, завтра я буду свободна».

Одна из девушек в лагере смерти была очень больна. Каждое утро доктор Эгер ожидала увидеть ее мертвой на своей койке. Тем не менее день за днем ей удавалось подняться с деревянной кровати и проработать еще один день. Каждый раз, когда она стояла в очереди на отбор, ей удавалось выглядеть достаточно здоровой, чтобы ее не отправили в газовую камеру. Каждую ночь она падала на свою койку, задыхаясь.

Эди спросила ее, как ей удается держаться. Девушка сказала: «Я слышала, что к Рождеству нас освободят». Она отсчитывала каждый день и каждый час, но пришло Рождество, а их так и не освободили. Девушка умерла на следующий день. По словам Эди, надежда поддерживала в ней жизнь, и, когда она потеряла надежду, она лишилась воли к жизни.

Доктор Эгер говорит, что люди, которые задаются вопросом, как можно иметь надежду в, казалось бы, безнадежных ситуациях, таких как лагерь смерти, путают надежду с идеализмом. Идеализм подразумевает, что все будет справедливо, легко или хорошо. Она считает, что это защитный механизм, мало чем отличающийся от отрицания или самообмана. Доктор Эгер отмечает, что надежда не отрицает зло, а является ответом на него.

Я начинал понимать, что надежда была не просто принятием желаемого за действительное. Она принимала во внимание все факты и препятствия, но не позволяла им сломить или остановить нас. Я уверен, что именно так срабатывала надежда во многих, казалось бы, безнадежных ситуациях.

– Я знаю, – задумчиво сказала Джейн. – Надежда не всегда основывается на логике. Более того, она может показаться очень нелогичной вещью.

Сегодняшняя ситуация в мире определенно может выглядеть безнадежной, и все же Джейн сохраняет надежду, даже когда «логика» говорит нам, что для этого нет никаких причин. Может быть, надежда – это не только отражение фактов.

Надежда – это то, как мы создаем новые факты.

Я знал, что надежда Джейн, несмотря на мрачные мировые реалии, была сосредоточена вокруг четырех основных причин: удивительного человеческого интеллекта, жизнеспособности природы, силы молодости и неукротимого человеческого духа. И я знал, что она путешествовала по миру, делясь этой мудростью и вселяя надежду в других. Мне не терпелось рассмотреть и обсудить с Джейн эти причины. Почему она думала, что наш удивительный человеческий интеллект является источником надежды, учитывая все зло, на которое он способен?

Разве наша сообразительность не привела нас на грань гибели? Я мог представить, почему она надеется на жизнеспособность природы, но способна ли природа вынести разрушения, которые мы спровоцировали? И почему Джейн видела надежду в молодых людях, учитывая, что предыдущие поколения не смогли решить проблемы, с которыми мы сталкиваемся, и что молодежь все еще не правит миром? И, наконец, что она имела в виду под неукротимым человеческим духом, и как он мог нас спасти?

Но время, которое мы отвели на беседу в тот день, закончилось, и мы договорились, что продолжим рано утром следующего дня.

Однако нашим планам не было суждено осуществиться.

Поздно ночью у меня зазвонил мобильный телефон. Это была моя жена Рэйчел. Моего отца срочно доставили в больницу, и ситуация, похоже, была серьезной. Я забронировал ближайший рейс в Нью-Йорк и позвонил Джейн, чтобы сообщить ей, что придется отложить наши беседы, пока состояние моего отца не стабилизируется.

Надежда и безнадежность перестали быть для меня интеллектуальными категориями. Они стали всем.