полная версия

Дмитрий Юрьевич Игуменцев
Мой блог

Что такое блог?

Что такое блог? Своего рода дневник. Так ведь? Надо только выбрать место, площадку в инете, где его вести каждодневно, записывая все, что твориться в голове как есть. Я люблю писать, сочинять сказочные, нереальные истории. Но почему тогда дневник, а не книга? По-моему, книга – это большой труд, сборище упорядоченных, целенаправленных мыслей, разложенных по полочкам. Ею нужно занимать долго, упорно и добросовестно. И как-то необходимо соблюдать целостность и некоторые правила. А дневник, здесь, наверное, можно вольность допустить, уйти, порассуждать, что-то вспомнить, записать что произошло сегодня. Не откровенно конечно, пока. На данном этапе не такое большое доверие к этому делу для затрагивания животрепещущих тем. Неизвестно что еще из этого выйдет. Просто хочется складировать где-то свои мысли. Что-то строчить как выдастся свободная минутка. Забавно, в воображении рисуется образ писателя, некое такого человека среднего возраста или может быть даже старше. Если это мужчина, то может быть даже или определенно точно с бородой и сединой в волосах. Сидит он так умиротворенно в кресле, созерцает мир, работает неторопливо со своими мыслями и текстом. Где-то на берегу озера в тишине, быть может у камина или просто в квартире у окна. В общем умиротворение царит вокруг него. Так, наверное, и должно быть. Необходим настрой, полное погружение в создаваемую историю. Но, наверное, все должно быть не так как у меня. Суматошный день на работе. Шум, гам вокруг. Куча вопросов и дел до самого позднего вечера. А дома что? Чих пых и день закончился. Тоже дела, вопросы и задачи от любимой дочки. Не до уединения и сосредоточения. Никакой работы над текстом с чашечкой кофе в руках. Хочется конечно придумывать и сочинять, но забросил это дело. Отчасти еще из-за того, что книга написанная, изданная и размещенная повсюду в инете, по сути никому не нужна. Так стоит ли так надрываться, трудиться, выкраивать время для того что никому не нужно? Если можно просто жить и наслаждаться простыми вещами и не грезить успехом. Ведь так может быть, что и вправду бездарность полная. Так или иначе решил просто для себя строчить дневник, записывать как черновик все то, о чем думаю. Вот пока так как-то.

Что делать, когда лежишь в больнице?

Что делать, когда лежишь в больнице? С одной стороны, появляется куча свободного времени. И человеку творческому должно было бы его использовать с умом, на реализацию планов. Мне так казалось. Но увы что-то не получается. Все мысли сосредоточены на здоровье, главная задачей становится суметь выздороветь, восстановиться. Не знаю, но как-то по мне, работать к тому же привык в других условиях. С чашечкой кофе и плиткой шоколада. Сосредоточиться в кресле на мыслях. Ну не получается в палате, сидя на кровати, когда снуют вокруг все туда-сюда творить. Так что я пока временно в простое. Хотя глубоко убежден, что все в жизни нам дается не просто так, а для чего-то. Вот только я пока не понял, как использовать во благо сие бедствие.

Немного эротики

Метель за окном

Он скучал и тосковал по ней. Два дня всего, а тянутся так долго. Без милых рук, нежных прикосновений, без ее взгляда и слов, тоска жгучая. Он смотрел в окно, там бушевала метель. Он же видел в свете фонаря ее фигуру. В дрожании ветвей дерева на ветру угадывал ее развивающиеся волосы. В кружении снежинок читал ее тонкие пальцы. В сумраке комнаты на фоне окна рисовал ее обнаженную грудь, ее талию, плечи и бедра. Едва слышимый шорох он воспринимал за ее нежный шепот. Он вновь и вновь в темноте ночи, в переулках комнаты обнимал и целовал ее. Он наслаждался ее едва уловимым теплом, ее запахом, витавшим в воздухе. Он полюбил метель, потому что она была ее продолжением. Снегопад принес сквозь расстояния к нему ту, по которой он так скучал. Снегопад принес ему слова, что будто цветы он подарит при встрече ей:

Любовь моя, мой ангел от края земли,

Мы крепко друг в друге с тобой проросли.

Воет вьюга, гнутся ветви, гудят фонари,

А я все упрямо твержу, где ты моя визави?

Кольцо

Мужчина и женщина, им трудно понять друг друга. Хорошие мужчины жалуются хорошим женщинам на плохих женщин. Хорошие женщины жалуются хорошим мужчинам на плохих мужчин. Высказывая взаимные претензии, они отстаивают каждый свою сторону, не понимая, что находятся на одной и той же стороне. Спор длится долго и не кончается. Но она была другой. Душу ее неоднократно ранили прежде, но все равно она поверила ему. Она отдала всю себя в распоряжении его рук и слов. Единственное что не любила она это обручальные кольца. Он же не требовал от нее демонстрационного показа своей принадлежности ему. Он знал и чувствовал, что душой она крепко обручена с ним. Ему не нужны были оковы на ее нежных руках. Он принимал и любил ее такой, какая она есть кроткой, нежной, смущенной. Он, обняв ее за талию, прижав крепко к себе, словно перышко легко приподнял и посадил ее на стол. Она откинулась назад, открыв поцелуям грудь и плечи. Она его манила и притягивала к себе, обручая с собой своим нерушимым кольцом. Она смущалась и не знала, что с ней происходит. Ей нравилось, как и что он говорил. Как нежно и проникновенно шептал ей на ушко трогательные слова. Он просил ее поддаться наслаждению и не думать больше ни о чем. Она чувствовала его в себе. Чувствовала его дыхание на своем плече, его поцелуи на своей шее. Он дышал вместе с ней, прижимал к себе и отпускал. Двигался с ней в так, был в ней. У них было единое дыхание, одно на двоих. Она обнимала его все крепче, так, что они сливались в единое целое. Она чувствовала его тепло там, внизу живота, его движения, его мощную пульсацию. Он продолжался глубоко в ней рекой жизни. Она обручалась с ним нежно, крепко и нерушимо. Эти кольца в отличие от обручальных колец не жгли ее, а доставляли радость и блаженство. Она любила его и не искала более объяснений своим чувствам. А он лишь только повторял: “Моя, моя, моя…”

Она любила шоколад

Он налил крепкого зеленого чаю цвета древесной смолы. Она, задумав что-то, хитро улыбнулась и распечатала плитку шоколада. Он спокойно и безразлично сел за стол. Она словно кошка молниеносно прыгнула ему на колени. Он прижал ее к себе так сильно как мог. Ногами она крепко обхватила его за талию. Сквозь две тоненькие футболки животом она чувствовала мурашки на его коже. Ей уже казалось, что его сердце бьется у нее внутри. Так громко, так искренно, так нежно. Тук-тук, тук-тук подстраивались два сердца в унисон друг другу. Он массировал ей спину. Она отломила дольку шоколада и тут же спрятала от него за дивным бутоном алых губ. Чувственные, пухлые, они были так близко к его губам. Они едва соприкасались. Она вновь хитро улыбнулась. Ее руки обвили его шею. В поцелуе долгом и сладком она не хотела так просто отдавать ему свой шоколад. Тогда он украдкой отломил очередную дольку от плитки, прервал поцелуй и демонстративно отправил шоколад в рот. Она, не зная всех его намерений, обиженно нахмурила брови. Он же теплом своего языка растопил дольку, превратив сладость в жидкий напиток. Она всегда телом следовала велению его рук. Вот и сейчас поддалась его движениям и наклонилась набок. Теперь уже его губы, такие же чувственные волновали ее взгляд. Она коснулась их пальцами. Но он, отрицательно кивнув головой, дал ей понять, что сейчас намерения его другие. Он желал напоить ее теперь уже своим шоколадом. В поцелуе долгом отдать ей все до капли.

Он, она и дождь

Иногда дождь согревает душу. Летний, теплый он насыщает душу красками и чувствами, освежает тело и наполняет мыслями сознание. Но иногда чаще осенью или ранней весной дождь обжигает холодом. Он, вымывая эмоции, студит сердце, если не успеешь укрыться в теплом, уютном уголке. Она поначалу просто грустила, ибо он чуть-чуть опаздывал, его опередил холодный дождь. Она тосковала и замерзала, сидя у окна. Полуобнаженная, в легком, коротком платье, она обняла ноги и опустила голову на колени. Ей бы укрыться под теплым одеялом с чашкой горячего чая в руке, где-нибудь в уголке комнаты. Но она упрямо ждала его, расположившись как можно ближе к холодной, разделяющей завесе из мелких капель что зависли почти неподвижно по ту строну стекла. Он торопился к ней, мысленно слал ей тепло и объятья. Он целовал ей плечи и спину, шептал нежные слова. Она с трудом чувствовала его, все больше печалилась и чувствовала себя одиноко. Он же бился, сражался с дождем, покупал билет на самолет и летел к ней, повторяя как заклинание слова, что скучает, обнимает ее, свое солнышко. Он целовал ее глаза, вбирая в себя, ее слезинки. Он плакал вместе с ней, считая, что слезы как дождь смоют все плохое, грусть, печаль. Слезы они как дождь когда-нибудь кончатся. Он летел над землей и мысленно грел ее, водил пальцами по ее ладони. Он беспокоился и волновался за нее. Она теряла силы и чувствовала себя хмельной. Он не переставал ей говорить, что постоянно думает и днем, и ночью о ней. Она дождалась его, но заболела. Он прилетел и стал лечить ее любовью и заботой. Он грел ей чай, намазывал для нее хлеб малиновым вареньем. Он парил ей ножки, массировал и целовал ступни и каждый пальчик. Она же в ответ сияла как солнышко.

В душе

Он влюбился в ее черные волосы,

В ее стройный, изящный стан.

Он ее из тысяч узнал по голосу,

По улыбке, по нежным словам.

Он без ума влюбился в нее. В ее мысли, в ее слова, в ее фигуру, темный силуэт на фоне ярко освещенного окна. Он бредил ею днем и ночью. Искал в прохожих, незнакомках похожие черты. Вдруг она ему повстречается, ворвется в реальность как весна. Подойдет тихонько сзади, закроет глаза, чтобы он догадался, кто пришел. Для него не было проще задания, чем узнать ее, свою душу, и эту мелодию, что всегда напевало ее сердце. Она была для него его весной, летом, осенью и зимой. Она была хозяйкой его событий, рисовала картину. Он же радостно шел за ней. Она же целовала его в самый краешек губ, гладила пальчиками по щеке и смотрела в глаза взглядом, наполненным морем, где штиль и шторм, две половинки ее. Она была повелительницей на его планете чувств. Он касался ее шеи и плеч, дышал ее волосами, где жили ветер и страсть. Они терлись кончиками носиков как два голубка и смеялись, почувствовав запах весны. Он следовал за ее руками. Если она прижимала их к сердцу, то и он прижимался вслед за ними к ее комочку волнительно бьющемуся в груди. Оно словно бы птица, небольшое, но очень отважное. Она раскидывала руки в стороны, он тут же становился ее крыльями. Она касалась обнаженной груди, следовала по телу вниз, он везде и всюду жаркими поцелуями шел за ее пальцами, рождая в ее теле трепет и дрожь. Она хотела, чтобы остального мира не было, хотела, чтобы он спрятал ее и закрыл собою. Она видела окно и ветер, что врывается из форточки и колышет занавески. Он быстро откликался на ее просьбы. Он хотел, чтобы они стали единым целым, перемешались друг с другом, чтобы не понятно было, где кто, и никто не смог отделить одного от другого. Чтобы она стала им, а он стал ею. Они запирались на несколько дней в комнате, задергивали шторы и не вылезали из постели ни днем, ни ночью. Они закрывались от всего мира прозрачным балдахином и наслаждались друг другом, любили до беспамятства. Они, не размыкая поцелуя, шли вместе в душ. Ими правила тихая нежность. Им было все равно в одежде они или нет. Теплая вода струйками стекала по ее черным волосам, по шее, по плечам, по тоненькой футболке. Ткань намокая, обнажала ее грудь. Ему нравилось, когда она раздевала его, скидывала прочь мокрую рубашку. Они страстно целовали друг друга. Он хотел ее всю от кончиков волос до мыслей, парящих где-то там, высоко. Хотел присвоить ее себе всю. Он был жадный до нее. Она была его безоговорочно и окончательно.