Дмитрий Мережковский
Полное собрание стихотворений

Песня Солнца

 
Я наливаю колос хлеба
Благоухающим зерном,
И наполняю чашу неба
Я золотым моим вином;
 
 
Приди и пей – кто только жаждет!
Что значит подвиг или грех?..
Не бойтесь – надо всем, что страждет,
Непобедим мой вечный смех!
 
 
Из всех певцов – я лучший в мире:
Как на эоловых струнах,
Люблю играть на вечной лире —
На золотых моих лучах.
 
 
И песнь моя есть первый лепет
Весенних листьев, гул морей
И в тучах радуг легкий трепет,
И ужас бурь, и смех детей.
 
 
И полны дивного значенья,
В неоцененной красоте,
Спят драгоценные каменья,
Мои любимцы, в темноте, —
 
 
Мои загадочные дети
Там, под землею, ждут меня,
Безмолвный ряд тысячелетий
Мой первозданный луч храня.
 
 
Люблю, что молодо и смело,
Люблю я силу в красоте
И нестыдящееся тело
В богоподобной наготе.
 
 
Зачем, безумец, ты не внемлешь,
Потупив взор слепых очей,
И мертвым сердцем не приемлешь
Ты евхаристии моей?
 
 
Приди и пей – кто сколько жаждет!
Что значит подвиг или грех?
Не бойтесь – надо всем, что страждет,
Непобедим мой вечный смех!
 

11 августа 1894

Октябрь

 
Уж вещий ворон каркал над дубровой,
И мертвенного пурпура ветвей
Вихрь не щадил, свободный и суровый,
Как древнего величия царей...
 
 
И падает их пышная одежда,
И бледен солнца луч сквозь облака,
Как на бессмертье тщетная надежда,
Как жалкое веселье старика.
 

<1894>

Последние травы

 
Дни все короче, а ночи морознее...
Вы, ни живые, ни мертвые, бедные, бледные
Травы осенние, поздние.
Там, среди зябнущих, голых стволов,
Вы из-под савана первых снегов,
К солнцу с последней мольбой простираетесь,
Не покоряетесь, —
Тускло-зеленые, нежные, —
Боретесь вы с белизною снегов,
О, безнадежные!
 
 
Солнца ненастного злые лучи
Не согревают,
Только играют,
Как в поединке стальные мечи...
Острые, злые лучи,
Не лицемерьте!..
Лживому солнцу, о травы, не верьте,
Верьте покою, отдайтесь же смерти!
 
 
Ниже, все ниже свинцовая твердь,
Злая, как смерть... Над деревьями голыми
Каркает ворон и крыльями машет тяжелыми,
Празднует смерть...
Ниже, все ниже свинцовая твердь.
Сердце мое, как былинка, – в снегу, – безнадежное,
Слабое, нежное!
Солнцу не верь ты холодному,
Вечно бесплодному,
Страшному, злому, как смерть!..
 

1894

Зимний вечер

 
О бледная луна
Над бледными полями!
Какая тишина —
Над зимними полями!
О тусклая луна
С недобрыми очами...
Кругом – покой велик.
К земле тростник поник,
Нагой, сухой и тощий...
Луны проклятый лик
Исполнен злобной мощи...
К земле поник тростник,
Больной, сухой и тощий...
Вороны хриплый крик
Из голой слышен рощи.
А в небе – тишина —
Как в оскверненном храме…
Какая тишина —
Над зимними полями!
Преступная луна,
Ты ужасом полна —
Над яркими снегами!..
 

26 февраля 1895

Дождь

 
Мы – бедные капли, мы – серые капли
Холодных упорных дождей,
В болотах, где дремлют недвижные цапли,
Мы слабые, вечные капли
В безветрии мертвом ночей.
Боишься ты нашего тихого звука
На плоской равнине полей торфяных,
Как будто отраднее смерть или мука,
Чем наша покорная тихая скука.
Боишься ты шепота струй дождевых.
Мы жалкие, серые, что же мы значим,
Не бойся, мы сделать не можем вреда,
По крыше твоей только пляшем и скачем,
Как дети большие, мы плачем и плачем,
Ни ночью, ни днем не уснем никогда.
И песню поем мы все ту же и ту же,
Мы братья твои, ты от нас не беги:
Как ты, умираем и тонем мы в луже,
За нами – другие, и песню всю ту же
Поют, умирая во мраке и в луже,
И тают в воде дождевые круги.
И дремлют в болоте недвижные цапли,
С опущенных перьев стекают струи,
Мы – слабые капли, мы – бедные капли,
Мы – тихая скука, мы – слезы твои.
 

28 июня 1895, Ораниенбаум

Часы

 
Не наслаждение, не мука,
Не вдохновение страстей,
Удел живых – тупая скука,
Пустое бремя лишних дней.
 
 
Я не ропщу и не страдаю,
Я к одиночеству привык:
Часы, часы, я понимаю
Ваш утомительный язык.
 
 
На жизнь смотрю я хладнокровно,
Где нет друзей и нет врагов.
И бьется сердце ровно, ровно,
Как сердце мертвое часов.
 

31 августа 1895

«Еще огнем горит мой взор…»

 
Еще огнем горит мой взор,
Еще есть в сердце благородство,
Но жизнь – какое в ней уродство,
Какой бессмысленный позор.
 
 
Я покорился и молчу:
Кто гибнет – гибели достоин.
Мой дух печален и спокоен,
И не молюсь, и не ропщу.
 
 
И с каждым шагом беспощадней
Мой путь под ношей бытия.
Была печальной жизнь моя,
Хоть смерть не будет ли отрадней?
 

1895

Сорренто

 
Ведут дороги длинные
Меж каменных оград,
Сквозь рощи апельсинные —
Эдема вечный сад.
 
 
Кругом – благоухание
Бесчисленных плодов,
И теплое дыхание,
И сырость парников.
 
 
Ручьи лепечут звонкие...
И солнце в тихий лес
Сквозит сквозь щели тонкие
В соломенный навес —
 
 
Под эти крыши зимние,
Где нежатся плоды...
Зимой гостеприимные
Лимонные сады...
 
 
Сорренто безмятежное,
В дремотной тишине
Так тускло солнце нежное,
Подобное луне,
 
 
В твоих садах единственных
И памятных навек,
Как в сумерках таинственных
На дне глубоких рек.
 
 
Не водоросли чудные,
На стенах травы спят,
Их нити изумрудные,
Как волосы, висят,
 
 
Блестят росой холодною...
А там, в сыром углу,
Как будто сквозь подводную,
Загадочную мглу, —
 
 
Под кущей благовонною —
От всех людей далек —
Пред бледною Мадонною
Мерцает огонек.
 
 
Здесь молит – ненасытное, —
Здесь верит сердце вновь
В блаженство первобытное
И в райскую любовь.
 

<1896>

«Увы! Что сделал жизни холод…»

 
Увы! Что сделал жизни холод
С душой печальною: туда,
Где ты был радостен и молод,
Не возвращайся никогда!
 
 
Все так же розов цвет миндальный,
И ночью море дышит вновь.
Но где восторг первоначальный,
Где наша прежняя любовь?
 
 
Мгновенья счастья стали реже.
На высях гор вечерний свет,
Долины, рощи, волны – те же,
И только молодости нет!
 

<1896>

Перед грозой

 
Не пылит еще дорога, —
Но везде уже тревога,
Непонятная тоска.
Утомительно для слуха
Где-то ноет, ноет муха
В тонкой сетке паука.
 
 
И похож далекий гром
На раскат глухого смеха.
В черной тьме, в лесу ночном —
Грозовой тяжелый запах
Удушающего меха,
В небе – гул глухого смеха.
О тяжелый, душный запах!
Этот мрак не успокоит, —
Сердце бьется, сердце ноет.
В сердце – вещая тоска.
Где-то муха ноет в лапах,
В страшных лапах паука...
 

<1896>

Спокойствие

 
Мы близки к вечному концу,
Но не возропщем на Создателя...
Уже не в зеркале гадателя,
Мы видим смерть лицом к лицу.
 
 
Всю жизнь безвыходным путем,
Сквозь щели узкие, бездонные,
Во тьме, кроты слепорожденные,
К могиле ощупью ползем, —
 
 
К той черной яме, к западне,
Где ожидает неизвестное, —
Сквозь подземелье жизни тесное
Идем и бредим, как во сне,
 
 
И шепчем: скоро ли конец?
Верховной Воле покоряемся,
За жизнь безумно не цепляемся,
Как утопающий пловец...
 
 
С печатью смерти на челе
Искали правды в беззаконии,
Искали в хаосе – гармонии,
Искали мы добра во зле, —
 
 
Затем, что нас покинул Бог:
Отвергнув ангела-хранителя,
Мы звали духа-соблазнителя,
Но нам и Дьявол не помог.
 
 
Теперь мы больше не зовем,
Перед дверями заповедными,
Блуждая призраками бледными,
Мы не стучимся и не ждем.
 
 
Мы успокоились давно:
Надежды нет и нет раскаянья,
И, полны тихого отчаянья,
Мы опускаемся на дно.
 

<1896>

Зимние цветы

 
В эти белые дни мы живем, как во сне.
Наше сердце баюкает нега
Чьих-то ласк неживых в гробовой тишине
Усыпительно мягкого снега.
 
 
Если в комнате ночью при лампе сидишь,
Зимний город молчит за стеною,
И такая кругом бесконечная тишь,
Как на дне, глубоко под водою.
 
 
Даже снег в переулке ночном не хрустит.
С каждым днем в моей келье все тише,
Только саван холодный и нежный блестит
При луне на белеющей крыше.
 
 
И подобье прозрачных невиданных роз —
По стеклу ледяные растенья.
Ночью в лунном сиянии чертит мороз —
Невозможных цветов сновиденья.
 

<1897>

Воля

 
Слышишь, где-то далеко
Плачет колокол?
Как душе моей легко
В одиночестве!
По неведомой тропе,
В бледных сумерках,
Ухожу к немой толпе
Скал нахмуренных
От врагов и от друзей.
В тихой пропасти, —
Только там, где нет людей,
Легче дышится...
В счастье друга не зови:
Молча радуйся.
Сердцу сладостней любви —
Воля дикая.
 

<1897>

«Синеет море слишком ярко…»

 
Синеет море слишком ярко,
И в глубине чужих долин
Под зимним солнцем рдеет жарко
Благоуханный апельсин.
 
 
Но, целомудренны и жалки,
Вы сердцу чуткому милей,
О, безуханные фиалки
Родимых северных полей!
 

<1897>

Любовь к земному

 
Хотя влечет меня, о Боже,
И тишина Твоих глубин, —
Но мне пока еще дороже
Знакомый шум земных долин.
 
 
Хотя зовут ночные бездны
И в сердце нет весенних грез,
Но вы мне все еще любезны,
Листочки клейкие берез.
 
 
Быть может, Господи, я грешен:
Прости! Но солнцем кратких дней
Я все же более утешен,
Чем темной вечностью Твоей.
 

Вторая половина 1890-х годов

«Еще люблю тебя, родная…»

 
Еще люблю тебя, родная,
Хотя, как смерть, любовь – тиха,
Как зелень вечно молодая
Неумирающего мха.
 
 
И пусть потух весенний пламень:
Я душу верную твою
Любовью верною люблю,
Как любит мох – надгробный камень.
 

<1899>

«Октябрьский снег первоначальный…»

 
Октябрьский снег первоначальный…
В тиши покинутых садов
Как листья желтые печальны
На раннем саване снегов!
 
 
Дивясь немых аллей безлюдью,
На темном зеркале пруда
Как режет лебедь белой грудью
Стекло предутреннего льда!
 
 
И там, у солнечного брега,
Как в первый раз побеждена
Сей мертвой белизною снега
Живая крыльев белизна!
 

<1899>

Stabat mater

 
На Голгофе, Матерь Божья,
Ты стояла у подножья
Древа Крестного, где был
Распят Сын Твой, и, разящий,
Душу Матери скорбящей
Смертной муки меч пронзил.
Как Он умер, Сын Твой нежный,
Одинокий, безнадежный,
Очи видели Твои...
 
 
Не отринь меня, о Дева!
Дай и мне стоять у Древа,
Обагренного в крови,
Ибо видишь – сердце жаждет
Пострадать, как Сын Твой страждет.
Дева дев, родник любви,
Дай мне болью ран упиться,
Крестной мукой насладиться,
Мукой Сына Твоего;
Чтоб, огнем любви сгорая,
И томясь, и умирая,
Мне увидеть славу рая
В смерти Бога моего.
 

<1899>

Опять весна

 
И опять слепой надежде
Люди сердце отдают.
Соловьи в лесах, как прежде,
В ночи белые поют
 
 
И опять четы влюбленных
В рощи юные бегут,
Счастью взоров умиленных
Снова верят, снова лгут.
 
 
Но не радует, не мучит,
Негой страстною полна,
Лишь бесстрастью сердце учит
Сердцу чуждая весна.
 

15 мая 1899

«Люблю мой камень драгоценный…»

 
Люблю мой камень драгоценный:
В его огне заключено —
Знак искупленья сокровенный —
В кровь претворенное вино.
 
 
О сердце, будь как этот камень:
Своей судьбе не прекословь
И претворяй в бессмертный пламень
Всех мук своих живую кровь.
 

1904

«Кто ты, он или она…»

 
Кто ты, он или она,
Мой сообщник ли таинственный,
Мне сестра, или жена,
Враг ли мой, иль друг единственный, —
 
 
Я не знаю, но люблю
С вечной нежностью напрасною
Душу темную твою,
Душу темную и ясную.
 
 
Если в жалости к себе
Малодушно я упорствую, —
Все же верен я тебе
И судьбе моей покорствую.
 
 
Там, в заре иного дня,
Где стезя светлеет мрачная,
Знаю, встретишь ты меня —
И свершится тайна брачная.
 

1904

«Ослепительная снежность…»

Л. H. В<ильки>ной

 
Ослепительная снежность,
Усыпительная нежность,
Безнадежность, безмятежность —
И бело, бело, бело.
Сердце бедное забыло
Все, что будет, все, что было,
Чем страдало, что любило —
Все прошло, прошло, прошло.
 
 
Все уснуло, замолчало,
Где конец и где начало,
Я не знаю, – укачало,
Сани легкие скользят,
И лечу, лечу без цели,
Как в гробу иль в колыбели,
Сплю, и ласковые ели
Сон мой чуткий сторожат.
 
 
Я молюсь или играю,
Я живу иль умираю,
Я не знаю, я не знаю,
Только тихо стынет кровь.
И бело, бело безбрежно,
Усыпительно и нежно,
Безмятежно, безнадежно,
Как последняя любовь!
 

10 января 1906, Иматра

Амалии

 
Ты – горящий, устремленный,
В темноте открытый глаз.
От руды неотделенный
И невспыхнувший алмаз.
 
 
Ты – стесненное ножнами
Пламя острого меча.
Пред святыми образами
Незажженная свеча.
 
 
Но не бойся: многоцветный,
Загорится твой алмаз.
Первой бледности рассветной
Не пропустит жадный глаз.
 
 
В Змея темного вопьется
Пламя светлое меча,
И пред Господом зажжется
Негасимая свеча.
 
 
Ты откроешь ли мне душу,
Как цветок – ночной росе.
Хочешь – сны твои нарушу?
Хочешь – спи и будь как все?
 
 
Всем, кто спит, – видений сладость,
Сонный плач и сонный смех,
Но божественная радость
Пробужденья – не для всех.
 
 
Ты не можешь? Ты не смеешь?
Берегись же: так уснешь,
Что проснуться не успеешь,
Жизнь без жизни проживешь.
 
 
Ты едва открыла очи.
Да иль нет? Ответь. Я жду.
Нет? Ну, что же, доброй ночи,
Спи спокойно. Я уйду.
 

1907, Париж

Чужбина-родина

 
Нам и родина – чужбина,
Всюду путь и всюду цель.
Нам безвестная долина —
Как родная колыбель.
Шепчут горы, лаской полны:
«Спи спокойно, кончен путь!»
Шепчут медленные волны:
«Отдохни и позабудь!»
 
 
Рад забыть, да не забуду;
Рад уснуть, да не усну.
Не любя, любить я буду
И, прокляв, не прокляну:
Эти бледные березы,
И дождя ночные слезы,
И унылые поля...
О, проклятая, святая,
О, чужая и родная
Мать и мачеха земля!
 

1907

«Ты ушла, но поздно…»

 
Ты ушла, но поздно:
Нам не разлюбить.
Будем вечно розно,
Вечно вместе жить.
 
 
Как же мне, и зная,
Что не буду твой,
Сделать, чтоб родная
Не была родной?
 

1907

«Я всех любил, и всех забыли…»

 
Я всех любил, и всех забыли
Мои неверные мечты.
Всегда я спрашивал: не ты ли?
И отвечал всегда: не ты.
 
 
Так дольних роз благоуханье,
Увядших в краткий миг земной,
Не есть ли мне напоминанье
О вечной Розе, об Одной?
 

<1908>

«Ужель мою святыню…»

 
Ужель мою святыню
Ты не поймешь вовек,
И я люблю рабыню,
Свободный человек?
 
 
Ужели тщетны муки, —
Цепей не разорвать,
И скованные руки
Могу ли целовать?
 

<1909>

«В небе, зеленом, как лед…»

 
В небе, зеленом, как лед,
Вешние зори печальней.
Голос ли милый зовет?
Плачет ли колокол дальний?
 
 
В небе – предзвездная тень,
В сердце – вечерняя сладость.
Что это, ночь или день?
Что это, грусть или радость?
 
 
Тихих ли глаз твоих вновь,
Тихих ли звезд ожидаю?
Что это в сердце – любовь
Или молитва – не знаю.
 

<1909>

Да не будет

 
Надежды нет и нет боязни.
Наполнен кубок через край.
Твое прощенье – хуже казни,
Судьба. Казни меня, прощай.
 
 
Всему я рад, всему покорен.
В ночи последний замер плач.
Мой путь, как ход подземный, черен —
И там, где выход, ждет палач.
 

<1909>

Ночная песня странника

Der du von Himmel bist

Goethe^[49]

 
Ты, о, неба лучший дар,
Все печали исцеляющий, —
Чем болезненнее жар,
Тем отрадней утоляющий!
 
 
Путь все тот же впереди —
Что мне, грустный или радостный...
Ах, устал я! Отдых сладостный,
О, приди, приди!
 

13 сентября 1909, Гамбург

«Люблю иль нет, – легка мне безнадежность…»

 
Люблю иль нет, – легка мне безнадежность:
Пусть никогда не буду я твоим,
А все-таки порой такая нежность
В твоих глазах, как будто я любим.
 
 
Не мною жить, не мной страдать ты будешь,
И я пройду, как тень от облаков;
Но никогда меня ты не забудешь,
И не замрет в тебе мой дальний зов.
 
 
Приснилась нам неведомая радость,
И знали мы во сне, что это сон...
А все-таки мучительная сладость
Есть для тебя и в том, что я не он.
 

<1910>

«На те холмы, в леса сосновые…»

 
На те холмы, в леса сосновые,
Где пахнет горькая полынь,
Уйти бы в верески лиловые
Благоухающих пустынь.
 
 
Там безмятежней грусть закатная
И умиленней тишина,
Свежее в травах свежесть мятная
И непорочнее весна.
 
 
А чуть блеснет сквозь хвои сонные,
Как сквозь ресницы, луч светил, —
Курятся смолы благовонные,
Как дым бесчисленных кадил.
 

22 апреля 1910

«И снилось мне: заря туманная…»

 
И снилось мне: заря туманная,
В полях густеющая мгла,
И сосен кровь благоуханная —
Светлотекущая смола.
 
 
И кто-то мне родимым голосом
Все то же на ухо твердит, —
Так в сентябре несжатым колосом
Пустая нива шелестит.
 
 
Но тайна слов тех не разгадана...
Гори, последний свет, гори,
И смолью сосен, дымом ладана
Курись, кадильница зари!
 

12 августа 1910

«Затихших волн сиянье бесконечно…»

 
Затихших волн сиянье бесконечно
Под низким, жарким солнцем декабря.
Прозрачно все и так нетленно-вечно,
Как мотылек в обломке янтаря.
 
 
Багровых скал в бездонной чаше синей
Волшебное сомкнулося кольцо.
У ног моих ночной седеет иней,
И дышит зной полуденный в лицо.
 
 
О, зимних дней уютная короткость,
В очаровании застывший лес,
И хвойных игл недвижимая четкость
В неизъяснимой ясности небес.
 
 
О, райская, блаженная пустыня,
Где и доднесь, как древле, сходит Бог,
Где все – одна любовь, одна святыня —
Уже и здесь нездешнего залог.
 
 
И пусть на миг, – но сердце не забудет
Того, что ныне сердцем я постиг.
И знаю: там уже навеки будет,
Что здесь – на миг.
 

1910, Эстерель-Агэ

«Как наполняет храм благоуханье…»

 
Как наполняет храм благоуханье
Сожженных смол,
Так вересков наполнило дыханье
Вечерний дол,
И сладостно, как бред любви, жужжанье
Декабрьских пчел.
 

<1912>

Осеннее-весеннее

1. «Еще роса на сжатый колос…»

 
Еще роса на сжатый колос
Хрустальной сеткой не легла,
И желтых лент в зеленый волос
Еще береза не вплела.
 
 
О, как медлительно прощанье
Склоненных солнечных лучей!
О, как торжественно молчанье
Уже пустеющих полей!
 
 
И мнится: кончены боренья,
Исчезло время, смерть и зло, —
И видит вновь, как в день творенья,
Господь, что все добро зело.
 

2. «Купальницы болотные…»

 
Купальницы болотные,
Вы снова зацвели,
О, дети беззаботные,
Доверчивой земли!
 
 
Поля уже пустыннее,
Леса уже молчат,
А ваш еще невиннее
Весенний аромат.
 
 
Весенние, осенние, —
Начало и конец,
Еще мне драгоценнее
Ваш золотой венец.
 
 
Вы снова пламенеете,
Как будто в первый раз:
Вы любите, вы смеете, —
И август – май для вас.
 

<1913>

Не-Джиоконде

 
И я пленялся ложью сладкою,
Где смешаны добро и зло;
И я Джиокондовой загадкою
Был соблазнен, – но то прошло;
 
 
Я всех обманов не-таинственность,
Тщету измен разоблачил;
Я не раздвоенность – единственность
И простоту благословил.
 
 
Люблю улыбку нелукавую
На целомудренных устах
И откровенность величавую
В полумладенческих очах.
 
 
Люблю бестрепетное мужество
В пожатье девственной руки
И незапятнанное дружество
Без угрызенья и тоски.
 
 
Я рад тому, что ложью зыбкою
Не будет ваше «нет» и «да».
И мне Джиокондовой улыбкою
Не улыбнетесь никогда.
 

1913

«О, как порыв любви бесплоден…»

 
О, как порыв любви бесплоден,
Мой огонек в ночных степях!
Как бесполезно я свободен,
Как безнадежно ты в цепях!
 
 
Но пусть нас ужас ждет безвестный,
Пусть вся в крови, едва дыша
И падая под ношей крестной,
Влачится бедная душа.
 
 
Любовь есть ожиданье чуда,
Любовь безумно чуда ждет,
Не знаю, как, когда, откуда, —
Но знаю, что оно придет.
 

<1914>

«Все кончается смертью, все кончается сном…»

 
Все кончается смертью, все кончается сном.
Буйных надежд истощил я отвагу...
Что-то устал я... ну-ка прилягу...
Все кончается смертью, все кончается сном.
 
 
Гроб – колыбель... теперь и потом...
Было и будет, будет и было...
Сердце любило, сердце забыло...
Все кончается смертью, все кончается сном.
 

<1914>

Отшельник и фавн
Из Гете

 
Раз отшельник повстречал
Козлоногого в пустыне.
«Я пришел к твоей святыне, —
Так смиренно Фавн сказал, —
Помолись-ка в добрый час,
Чтобы в рай пустили нас».
«Я бы рад, – подвижник строгий
Отвечает, – но прости:
Не дадут вам козьи ноги
В царство Божие войти».
«Чем мешает, – Фавн ответил,
Вам козлиная нога?
Уж не слишком ли строга
Ваша милость? Я заметил,
Как входили в рай святой
И с ослиной головой!»
 

<1914>

«Опять горит меж темных сосен…»

 
Опять горит меж темных сосен
Весны вечерняя звезда,
И всех увядших милых весен
Мне вспоминается чреда.
 
 
И пусть тоскую неутешней
С весною каждою, но есть
В дыханье первом неги вешней
Для сердца слышащего весть.
 
 
И пусть вся жизнь – глухая осень;
Ведет в правдиво-лживом сне
Меня чреда увядших весен
К неувядающей весне.
 

1914

«О, мука вечной жажды…»

 
О, мука вечной жажды!
О, тщетная любовь!
Кто полюбил однажды,
Тот не полюбит вновь.
 
 
Смиренью учат годы:
Как все, терпи, живи;
Нет любящим свободы,
Свободным нет любви.
 
 
Узла ты не развяжешь,
Не сможешь ты уйти
И никогда не скажешь:
«Я не люблю, – прости».
 
 
Но жизни злая сила
Навек меня с тобой,
Как смерть, разъединила
Последнею чертой.
 
 
Мы любим и не любим,
Живем и не живем;
Друг друга не погубим,
Друг друга не спасем.
 
 
И, как о милой тени,
Хотел бы я рыдать,
Обняв твои колени, —
И ничего не ждать.
 

1914

«Я от жажды умираю…»

 
Я от жажды умираю,
Дай мне пить, – тебя молю.
Грех ли, свято ли, – не знаю,
Только знаю, что люблю.
 
 
Заколдованного круга
Никогда не разомкнешь,
И таинственного друга
От себя не оттолкнешь.
 
 
Счастлив я или страдаю,
Гибну я или гублю,
Ничего уже не знаю, —
Только знаю, что люблю.
 

1914

«Пусть же дьявол ликует…»

 
Пусть же дьявол ликует,
Как еще никогда;
Древний хаос бушует,
И пылает вражда;
 
 
Пусть любовь холодеет,
Каменеют сердца, —
Кто любить еще смеет,
Тот люби до конца.
 

<1915>

Из дневника

1

 
Я знаю: счастья будет мало,
Еще страшнее будет жить,
Но так устало, так устало,
Устало сердце не любить,
 
 
Что вот на все душа готова,
И я судьбу благословлю
За то, что я страдаю снова,
За то, что снова я люблю.
 

2

 
Мне жаль, что жизнь твоя бесследной
И мимолетней сна пройдет
И что заря любви последней
Над жизнью темной не блеснет;
 
 
Твои опущенные веки
Никто не будет целовать,
И не узнаешь ты вовеки,
Какое счастье – счастье дать.
 

3

 
Суждены пути нам розные, —
Не сойдемся никогда.
От былого годы грозные
Не оставят и следа.
 
 
Но того, что сердцу радостно,
Рок не может изменить:
Быть любимым как ни сладостно
Все же сладостней любить.
 

4

 
Уж хлопья снега вверх и вниз,
Как мухи белые, летали,
Уже цветы мои увяли,
И умер, умер Адонис...
 
 
И в черной стуже ноября
О светлом боге я тоскую
И с тайной нежностью целую
Холодный пепел алтаря.
 

5

 
Мне ничего не надо:
В душе моей покой,
И тихо сердце радо,
Что я опять с тобой.
 
 
С тобою быть – отрада;
О большем не молю.
Как тихо сердце радо,
Как просто я люблю!