Дмитрий Мережковский
Полное собрание стихотворений
«Трепетные зори…»
Трепетные зори
Потухают в море,
В сумрачном просторе.
И поднялся туман,
И заснул океан.
Мертвой зыби волны,
Тяжки и безмолвны,
Подымают челны.
Мягко стелется мгла,
И заря умерла.
Звезды ночи рады
И, полны отрады,
Тихо, как лампады,
В небе блещут – и вновь
В сердце мир и любовь.
2 апреля 1889
«Возьми бокал с вином, венок из роз одень…»
Возьми бокал с вином, венок из роз одень,
Живи без помыслов, забот и упованья,
Как будто завтра смерть, как будто каждый день —
Последний день существованья...
…………………………………………………………
1889
Степь
Целый день – только гладь бесконечных полей,
Только синее небо над ними…
Как я рад, что здесь нет ни домов, ни людей,
Что один я с цветами степными...
Ароматною сыростью пахнет земля,
И, как шелк, мурава зеленеет,
Убегают в безбрежную даль тополя,
Одинокая церковь белеет...
Вот они, мои степи... Подальше от книг,
От томительной жизни столицы, —
Вновь я прост, как дитя, и свободен на миг,
И беспечен, как вольные птицы...
Ничего не желать, не мечтать, – всей душой
С этой далью холодною слиться...
Здесь, в природе – я чую с блаженной тоской —
Правда, вечная правда таится!
<1889>
«Мы в одной долине о любви мечтали…»
Мы в одной долине о любви мечтали,
Чуждые друг другу, полные печали, —
Ночью звезды те же к нам в окно глядели,
Мы внимали той же соловьиной трели,
И, следя, как меркнут на закате горы,
Сколько раз встречались в небе наши взоры.
И, любви не зная, оба одиноки —
Были мы так близки, близки – и далеки...
Мы нашли друг друга и, полны надежды,
Любим беспредельно... Но зачем ты вежды
Грустно опустила, стала молчаливей...
Разве в этом мире можно быть счастливей?..
Понял я, родная, сердце хочет снова
Прежней тихой грусти, сумрака ночного,
Хочет звезд тех самых, что в окно глядели,
И давно умолкшей соловьиной трели...
Как о мертвом друге, с нежностью во взоре,
В эти дни блаженства ты грустишь о горе.
<1889>
Туман
Туманов млечных покрывало
Долины, горы, небеса
И необъятные леса
Ревнивым облаком скрывало.
Но вдруг безжизненная мгла,
Цепляясь за верхушки леса,
Как исполинская завеса,
Разорвалась и поплыла...
Открылся мир прекрасной грезы,
И засинели небеса,
Как благодарственные слезы,
На розах вспыхнула роса.
И мягкий свет упал на долы,
На берег с пеною валов,
На скалы – вечные престолы,
Жилища царственных орлов.
Уж море теплое дышало,
И, торжествуя, предо мной
До края небо трепетало
Своей воздушной синевой.
1889?, Крым
«Ты поклялась мне в любви...»
Ты поклялась мне в любви...
Слушал я грустно и холодно,
Сердце сжималось от боли и страха,
Словно в тот миг предо мной святотатство свершилось…
Клятвы любви!
Клятвы – тяжелые, грубые цепи.
Цепи любовь оскорбляют:
Чувство великое
Светится внутренней правдой
И, безгранично свободное,
Верит в себя и верить других заставляет.
Разве так мало мы любим друг друга, что будем
Рабской, бессильной любви
В клятвах опоры искать?..
Милая, лучше мы сразу навек разойдемся,
Лучше погибнем,
Лучше мы с корнем
Вырвем из сердца любовь —
Но не солжем, не солжем никогда
Друг перед другом.
<1890>
«Кто нам решит…»
Кто нам решит,
Что это – жажда любви или любовь?
Страшно пред Богом, пред собственной совестью,
Страшно сказать – «я люблю».
Ведь для нас это слово —
Не беззаботный призыв к наслаждению,
Для нас это клятва
Вечного долга,
Для нас – это крест,
Крест отреченья и жертвы.
Сказка любви,
Светлая, лунная, нежная,
Жаль прикоснуться к тебе,
Надо и жаль превратить тебя в жизнь,
Кровью и плотью облечь!
Время несется,
Люди не ждут,
Жизнь беспощадная
Грубой, костлявой рукою стучится
В двери Эдема.
Что же нам делать?
Разве с тобой мы не дети,
Бедные, глупые!
Сказки мы любим, а жизни боимся.
Думать так страшно, так больно.
Будем же дольше детьми,
Отдадимся потоку
Светлому,
Позабудем о людях, о жизни, о горе.
Дай мне склониться челом на колени твои,
Дай мне слезами простыми и тихими
Выплакать счастье мое!..
<1890>
«Как негодуют эти волны…»
Как негодуют эти волны,
Как ропщет бурный океан,
Непобедимый, злобы полный,
Гранитом скованный титан!
Но тщетно все: изнемогая,
Падут мятежные валы,
В борьбе за волю умирая,
К подножью царственной скалы.
А там, в венцах из звезд, как боги,
Вершины снежные полны
Презренья к суетной тревоге,
К борьбе и к ропоту волны.
И, созерцая бесконечность,
Не для земли они живут,
С немыми звездами про вечность
Беседу тихую ведут.
Но как решить, кто прав: вершины,
В их созерцании немом,
Иль эти гордые пучины,
В борьбе и гневе роковом?
<1890>
«О, нет, молю, не уходи…»
О, нет, молю, не уходи!
Вся боль ничто перед разлукой,
Я слишком счастлив этой мукой,
Сильней прижми меня к груди.
Скажи: «Люблю». Пришел я вновь,
Больной, измученный и бледный.
Смотри, какой я слабый, бедный,
Как мне нужна твоя любовь...
Мучений новых впереди
Я жду, как ласк, как поцелуя,
И об одном молю, тоскуя:
О, будь со мной, не уходи!..
<1890>
«Как от рождения слепой…»
Как от рождения слепой
Своими тусклыми очами
На солнце смотрит и порой,
Облитый теплыми лучами,
Лишь улыбается в ответ
На ласку утра, но не может
Ее понять, и только свет
Его волнует и тревожит:
Так мы порой на смерть глядим,
О смерти думаем, живые,
И что-то в ней понять хотим,
Понять не можем, как слепые...
1890
«Как странник, путь окончив дальний…»
Как странник, путь окончив дальний,
Вернувшись радостно домой,
Вступает в дверь опочивальни,
Где вечный сумрак и покой, —
Где ложе, полное отрады,
Где мирной роскоши дары —
Сквозь шелк завесы луч лампады,
Узорно-темные ковры:
Так я гляжу на мир природы,
На берег дремлющий, на лес,
На упоительные воды,
На даль темнеющих небес,
И снова рад душой усталой,
Что там, в природе, отдых ждет...
О чем ты, сердце, горевало?
Забудь, не стоит, все пройдет, —
Пройдет любовь, пройдут мученья,
И, погружаясь в тишину,
Я, непробудным сном забвенья
Уснув, от жизни отдохну.
Без дум, без мук, без грезы прежней
Я внемлю шелесту волны:
Ах, эти звуки безмятежней,
Еще спокойней тишины!..
Так странник, путь окончив дальний,
Вернувшись радостно домой,
Вступает в дверь опочивальни,
Где вечный сумрак и покой.
<1891>
«Пусть темна моя дорога…»
Пусть темна моя дорога,
Пусть ничтожно бытие,
Но недаром чует Бога
Сердце скорбное мое:
Кто под гнетом нестерпимым
Вечных мук готов был пасть,
Но любил и был любимым,
Тот не может жизнь проклясть!
<1891>
Светляк
Сняла, шутя, с былинки нежной,
С родного, бедного цветка
И в сердце розы белоснежной
Ты положила светляка.
И роза кажется дворцом
Волшебным, белым и прохладным,
Вся озаренная лампадным,
Зеленоватым огоньком.
Но он потух... Мой друг, опять
Верни его родному полю:
Он любит ночь, он любит волю, —
В тюрьме не хочет он сиять!
<1891>
На древнем Форуме в Риме
Холод священный опять пробегает по сердцу, о камни
Площади древней, где жил Рима свободный народ!
Что же так трогает душу в этом божественном прахе?
Что мне, о Рим, до тебя, что мне до славы твоей?
Разве я здесь меж развалин твоих не пришлец одинокий,
Разве не скиф – я, не сын чуждой, холодной земли?
Ни для какого величья, ни для какого народа
Бедной отчизне моей не изменю я вовек!..
Но почему же твой Форум мне кажется новой отчизной?
Чувствую в Риме себя сыном великой земли!
Дети грядущих веков, дети России любимой,
С общею жизнью племен жизнь нашей родины слить, —
Вот ваш божественный долг!..
1891, Рим
Сплин
Из Бодлэра
Je suis comme le roi d’un pays pluvieux.
C<harle> B<audelaire>[46]
Подобен я царю страны дождем обильной,
Что в цвете лет – старик, богатый, но бессильный:
Он презирает лесть своих учителей,
Скучает меж собак и меж других зверей.
Ни соколиною охотою, ни стоном
Народов, гибнущих перед его балконом, —
Не занят он ничем, как тяжело больной.
Его любимый шут балладою смешной
Уже не веселит. С гербами лилий ложе
Великолепное на темный гроб похоже.
И дамы, – им всегда прекрасны короли, —
Изобрести наряд бесстыдный не могли,
Чтоб удостоиться улыбки иль привета
От повелителя, от юного скелета.
Алхимик золото готовит, а меж тем
Из тела злой недуг не мог извлечь ничем,
И даже ваннами из крови – их узнали
От римлян, их цари пред смертью вспоминали, —
Не мог согреть он труп, в чьих жилах – навсегда
Не кровь, а мертвая, зеленая вода.
<1892>
Неразрешимые вопросы
Если, Боже, хочешь всех
Ты спасти, зачем от века
Слишком слабым человека,
Слишком сильным сделал грех?
Если тело – прах и тлен
И, любя его, нарушу
Твой закон, зачем Ты душу
Заключил в постыдный плен?
Если кроткий лишь спасен,
То зачем Злой Дух, восставший,
Дух Мятежный, все поправший, —
Обаяньем окружен?
Если смерть виновных ждет,
То зачем же преступленье,
Обещая упоенье,
Ужасает и влечет?
Если знанье – лишь обман,
Если грех – пытать и мерить,
Если надо только верить,
То зачем мне разум дан?
………………………………
………………………………
………………………………
………………………………
1892
Молитва язычника
Молчанье страшное Неведомого Бога!..
«Ищите! – Ты сказал, – обрящете». Зачем,
Зачем я верую! У Твоего порога
Стучуся в дверь, ищу, зову Тебя... Ты – нем!..
И все-таки стою у Твоего порога...
О, если б только луч, о, если б только знак!..
Но Ты безмолвствуешь, и дней моих итога
Ты ждешь, как Судия, как вездесущий Враг.
Смотри, я падаю, я верю и страдаю,
Под тяжестью креста, весь в тернях и крови,
Молю и требую, и плачу, и взываю:
Не справедливости, о нет, любви, любви!..
Пощады, отклика, иль знаменья, иль чуда!
К Тебе подъемлю взор, не знаю сам, зачем,
Еще спасенья жду, не знаю сам, откуда...
И верю, помоги!.. Но тщетно все: Ты – нем!
1892
Надгробные цветы
На бледном мраморе, тоскуя, увядали —
Последний дар любви, последний дар печали —
Надгробные цветы, и с жадностью пила
Их нектор сладостный весенняя пчела,
Не думая о том, кто с горькими слезами
Их на могилу нес дрожащими руками.
И, беззаботная, в свой улей унесет
Она с немых гробов благоуханный мед.
Весна 1892, Ницца
Утренний гимн
Радость пробуждения,
Ты сменила ночь.
Мрачные видения,
Уноситесь прочь!..
Пред светилом царственным
В утренних лучах
Встанем с благодарственным
Гимном на устах.
Слышишь: дятел стукает
По коре стволов,
Ветерок баюкает
Венчики цветов.
Надо мной колышется
Позлащенный лес...
Утром легче дышится,
Глубже свод небес.
В сердце – умиление,
Веры детской жар.
Каждое мгновение —
Новый Божий дар.
Пусть же омрачаема
Смертью жизнь моя,
Но неисчерпаема
Радость бытия.
Свет и пробуждение,
Вы сменили ночь...
Мрачные видения,
Уноситесь прочь!
16 августа 1892
Одна природа
Одно – всегда прекрасно,
Одно – не изменяет,
Что в небе так бесстрастно,
Так далеко сияет.
Обман – в словах великих,
Обман – в любовных взорах,
Но правда – в чащах диких,
В тебе – дубровный морок.
Любить того не стоит,
Что в жизни сердце манит;
Природа успокоит,
Природа не обманет.
Баюкая, обнимет
Детей своих усталых,
Еще нежнее примет
Отверженных и малых.
Не лгу, не лицемерю:
Я потерял дорогу.
И уж давно не верю
Ни людям я, ни Богу.
Но верю я доныне
Тому, что скажет колос
И моря вечный голос,
И тишина пустыни.
1892
Два сонета Петрарки
1. «О красоте твоей молчать стыжусь, Мадонна…»
О красоте твоей молчать стыжусь, Мадонна,
Ты в незабвенный день предстала мне такой,
Что холоден с тех пор я к прелести иной,
К иной любви душа навеки непреклонна.
Как часто я гранить тебе сонет хочу,
Но слишком тверд алмаз, напилок изменяет,
И пред Лаурою душа изнемогает,
И холодней мой стих, чем лед, – и я молчу.
Открою ли уста, чтоб говорить – напрасно!
Немеет песнь любви в груди моей безгласной,
И ни единый звук к тебе не долетал...
Едва мое перо касается бумаги —
Ни вдохновения, ни мысли, ни отваги...
И с первым опытом я струны покидал!
2. «Лукавый бог любви, я вновь в твоей темнице...»
Лукавый бог любви, я вновь в твоей темнице...
О пленник, покорись и воли не ищи:
Все двери заперты, и отданы ключи
Тюремщиком твоей безжалостной царице.
Уже я был рабом, когда заметил плен.
(Клянусь, – хотя никто не верит мне, я знаю)
С усильем вырвавшись из-за тюремных стен,
О них со вздохами, жалея, вспоминаю.
К темнице так привык, что воли не хочу,
И порванную цепь повсюду я влачу...
Таким огнем любви горит мой взор унылый,
Что, если бы теперь ты видела певца,
Сказала бы: «Судя по бледности лица,
Друзья, мне кажется, он на краю могилы».
<1893>
Спокойствие
Мы в путь выходим налегке,
Тому, что жизнь пройдет, не верим
И видим счастье вдалеке,
И взором прошлого не мерим.
Но день за днем, за годом год
Уходит медленное время,
И тяжесть прошлых лет растет,
И сердце давит жизни бремя.
Теперь, когда я вспомню вдруг,
Как в жизни дней счастливых мало
И сколько сердце зла и мук,
Чтоб только жить, судьбе прощало —
В душе усталой нет следа, —
Хотя и грешен я во многом, —
Ни покаянья, ни стыда
Ни пред людьми, ни перед Богом.
И я молиться не хочу:
Страданья веру победили,
Нет даже слез – и я молчу,
И мне спокойно, как в могиле.
Зачем дрожать? О чем молить?
И от кого мне ждать прощенья?
Я сам не должен ли простить
Того, кто мне послал мученья!
<1893>
Бумажные цветы
На ограде церковной
Божьей Матери лик
И с улыбкой любовной,
И с печалью поник.
Равнодушные лица,
Пыль, и говор, и зной...
Шумно бредит столица,
Воздух пахнет весной.
Распускаются почки...
Над тобой, образок,
Из бумаги цветочки —
Неискусный венок,
Слабо ветром волнуем...
И на нем, горячи,
Чуть дрожат поцелуем
Золотые лучи.
Что Царице Небесной,
Что Тебе, мой Творец,
Дар любви неизвестной —
Этот скудный венец?
Но на миг я забылся,
Зло я людям простил:
Кто-то здесь и молился,
И страдал, и любил.
Пыльный венчик дороже
Всех душистых цветов...
О, помилуй нас, Боже,
Твоих грешных рабов!
10 мая 1893, С.-Петербург
«В моей душе – ни трепета, ни звука…»
В моей душе – ни трепета, ни звука,
И ни одной слезы в моих очах.
Еще дрожать за эту жизнь?.. О скука!
За эту жизнь! О малодушный страх.
Я радуюсь порывам сладострастья,
Усталости, и голоду, и сну,
Страх смерти тонет в них и жажда счастья.
Они приносят мрак и тишину.
Но сердце мне, как тяжесть, давит время,
И каждый день прошедший, каждый миг
Все прибавляет, отягчает бремя,
Под ношею согбенный, я поник.
Покой в душе, как в доме опустелом...
И жизнь моя, как пыль в немых гробах:
Что было некогда прекрасным телом,
Теперь – безмолвный и холодный прах.
25 мая 1893, Луга
Родное
Далеких стад унылое мычанье,
И близкий шорох свежего листа...
Потом опять – глубокое молчанье...
Родимые, печальные места!
Протяжный гул однообразных сосен,
И белые сыпучие пески...
О бледный май, задумчивый, как осень!..
В полях – затишье, полное тоски...
И крепкий запах молодой березы,
Травы и хвойных игл, когда порой,
Как робкие, беспомощные слезы,
Струится теплый дождь во тьме ночной.
Здесь – тише радость и спокойней горе.
Живешь, как в милом и безгрешном сне.
И каждый миг, подобно капле в море,
Теряется в бесстрастной тишине.
Май 1893
Серый день
Как этот серый день и нежен, и отраден!
К нам, детям страждущим своим, как мать, полна
Природа жалостью. И ветерок прохладен,
И все смиренная объемлет тишина.
Как благодарен я и как доволен малым!
Не надо солнца нам: милей, чем яркий луч,
Уютный полумрак – очам моим усталым —
И темных хвойных игл, и теплых серых туч.
Я смерти не боюсь и жизни покоряюсь:
Как это облако, уснувшее вдали,
И как цветы – без дум, я только наслаждаюсь
Спокойствием небес, спокойствием земли...
18 июня 1893
«Не надо желаний…»
Не надо желаний,
Не надо боязни,
Не надо страстей!
Один только нужен
Восторг беспредельный,
Глубокий, бесстрастный,
Как небо – в сиянье
Вечерней зари.
Одно лишь прекрасно —
Что кажется людям
Преступным, безумным
И страшным, как смерть!
Привет вам, привет,
Священные грезы
Великих безумцев —
О том, что когда-то
И было, и будет,
О том, чего нет!
Отец мой Небесный,
Тебя я прославлю
За то, что от сильных,
Разумных и гордых
Ты все это скрыл, —
Открыл только детям,
Мечтателям жалким
И слабым, как я!
1893
«Напрасно видела три века…»
Напрасно видела три века
Дубов могучая краса:
Рукою хищной человека
Обезображены леса.
Здесь – листья мертвые черники,
Берез обугленные пни...
Здесь люди, сумрачны и дики,
Влачат нерадостные дни.
И скуден мох, и сосны тощи...
Грустя, я вижу вас в мечтах,
О, кипарисовые рощи
На милых южных берегах —
И под скалою Артемиды
Роскошно зыблющийся Понт,
Как лоно нежной Амфитриды, —
И необъятный горизонт,
Родную сердцу Ореанду —
Волшебный и далекий сон, —
Я помню белую веранду
Высоких греческих колонн.
И запах волн в соленом ветре,
И сквозь туман, в полдневный жар,
Величье грозное Ай-Петри —
И сакли бедные татар,
Магнолий запах слишком сладкий,
Подобный пряному вину,
И жгучий день, и вечер краткий,
И восходящую луну.
И там, где слышен моря шелест
В скалах, изъеденных волной,
Эллады девственную прелесть
Я чуял детскою душой.
1893
Ода человеку
«Ессе homo»[47]
Божественный родник чистейшего огня —
В свободном разуме и в сердце человека:
«Я – слово мира, – без меня
Он глух и нем от века.
Слабеет гром небес пред волею моею,
И слезы чистые грозы
Не стоят, Господи, одной моей слезы!..
Умею связывать и разрешать умею.
Все трепетания полночного эфира
И шорох листика в дубравной тишине,
Все звуки, все лучи и все дороги мира
Сливаются в моей сердечной глубине.
Природа для меня – как царское подножье!
Я – человек, я – цель, я – радость, я – венец.
Всего живущего начало и конец,
Я – образ и подобье Божье!»
1893
Песня во время грозы
Птичка с крыльев отряхает
Капли теплого дождя...
Слышишь? – туча громыхает,
К чуждым нивам уходя.
Ветер с листьев отряхает
Капли светлого дождя...
Сердцу нашему веселье —
Только в голосе громов, —
Олимпийское похмелье
Вечно радостных богов —
И свобода, и веселье —
Только в голосе громов!..
Жизни! Жизни!.. Я тоскую...
Нет ни счастья, ни скорбей...
О, пошли грозу святую,
Боже, родине моей!..
Бури! Бури! Я тоскую...
Дайте слез душе моей!..
1893
Развенчанный лес
Как царь развенчанный стоит могучий лес.
У ног его лежит пурпурная одежда...
А в светлой глубине торжественных небес
Не хочет умереть последняя надежда.
Есть ласка вешняя и в нежности лучей,
Уже слабеющих, склоненных и прощальных...
Есть радость вешняя и в ясности моей,
В бесстрастье этих дум, глубоких и печальных.
Листы увядшие и мертвые шуршат.
И как у мертвых тел, упитанных мастями,
Унылый есть у них могильный аромат,
Мне в душу веющий бесстрастными мечтами.
И радует меня покой души моей,
И сердце кроткая пленяет безнадежность.
Объемлет всех врагов, объемлет всех друзей,
Как ласка осени – прощающая нежность.
Сентябрь 1893
Дети
Увы, мудрец седой,
Как ум твой гордый пуст
И тщетен – пред одной
Улыбкой детских уст.
Твои молитвы – грех,
Но, чужд страстей и битв,
Ребенка милый смех —
Священней всех молитв.
Родного неба весть —
Его глубокий взгляд,
Он рад всему, что есть,
Он только жизни рад.
Он с горней вышины
Как ангел к нам слетел,
От райской тишины
Проснуться не успел.
Душа хранит следы
Своих небесных грез,
Как сонные цветы —
Росинки Божьих слез.
29 декабря 1893
DIES IRAE[48]
Люди, опомнитесь! Вот она – смерть!
Вот она, страшная, кроткая, вечная.
Тайна над вами – небесная твердь,
Тайна в сердцах ваших – жизнь бесконечная…
Ваше проклятье – бессмысленный труд,
Стадо слепое – толпа ваша грязная...
Скука, безумье, обжорство и блуд,
Жизнь ваша – смерть безобразная!..
В небе звучит громовая труба,
В темной земле мертвецы содрогаются,
Полные тлена зияют гроба,
Очи для вечного дня разверзаются.
Как же нам стать пред лицом Судии,
Солнцу подобного, грозно-великого?
Как же подымешь ты очи твои,
Полные мрака и ужаса дикого?
Люди, опомнитесь!.. Дети Отца,
Страшного Бога, судить вас грядущего,
Не отвращайте от Света лица,
Я заклинаю вас именем Сущего!..
Конец 1893
Природа
1. «Когда под куполом огромного собора…»
Когда под куполом огромного собора,
В таинственных лучах мерцающих лампад,
При песнопениях торжественного хора
Я недвижим стою, потупив робкий взгляд,
Очами строгими и полными укора
Угодники с икон так пристально глядят,
И над бесчисленной молящихся толпою
Струится фимиам душистою волною, —
Тогда я ужасом невольно поражен,
И горько плачу я, томимый угрызеньем,
Я сознаю опять, что к бездне приведен —
Дорогою греха, сердечным ослепленьем,
Воспоминания летят со всех сторон,
И голос совести гремит мне осужденьем,
И сердцу слабому так тесно, тяжело,
И страшно мне поднять поникшее чело.
2. «Когда же дивный храм природы…»
Когда же дивный храм природы
В лучах торжественного дня
Свои блистающие своды, —
Обитель мира и свободы, —
Распростирает для меня.
Когда в эфире ночи ясной
Миров я вижу стройный хор,
Что в небе движутся согласно,
Толпой бессмертной и бесстрастной
Плывут в загадочный простор, —
Тогда в отрадном умиленье
Я слышу голос Божества,
Я сознаю в благоговенье
Свое с природой единенье, —
С ней связи древнего родства.
Равно заботливо и щедро
Питают влагой дождевой
Природы любящие недра
И ствол развесистого кедра,
И цвет былинки полевой.
Опять я в счастье верю твердо,
И сердце радости полно.
Сознанье шепчет мне так гордо:
«Ты – звук всемирного аккорда,
Ты – цепи жизненной звено».
И вот стою под небесами
Я в умилении святом,
На все в природе, в Божьем храме,
Гляжу я светлыми очами
С высоко поднятым челом.
<1894>
Солнце и сердце
Сердце мое – неизменно, как Солнце...
Верю я Солнцу и Сердцу.
Видишь – приходят, уходят
Зло и Добро,
Вечно меняясь, как тучи под Солнцем.
Ты же, о Солнце, великое Сердце, —
Выше, чем тучи, чем Зло и Добро, —
Ибо твоя олимпийская Мудрость
Вечно смеется над Злом и Добром.
Будь же, мой дух, лучезарным,
Темные тучи рассей,
Зло и Добро победи;
Радость – для Сердца, сиянье – для Солнца, —
Вот их единый закон!
1894
