Евгения Кретова
Непростые истории 3. В стране чудес
Тут я осознал, почему улем показал мне все эти открытия и поведал о великих умах его времени. Упала завеса с глаз моих! Раньше я считал, что человек – лишь ничтожная пылинка в огромном мире. Став джинном, вдоволь в этом убедился. Насколько люди мелки по сравнению с великой Вселенной! Они столь крохотны и слабы перед грозной силой Аллаха и его творений! Что уж говорить, даже мелкие, незаметные хвори способны уничтожить людей.
Деньги, жажда славы или власти также превращают людей в рабов. Это я созерцал не раз – в каждом ненасытном хозяине, который желал всё большего, пока едкий дым жадности не выжигал рассудок духовной слепотой. Кто откусывает слишком большой ломоть, может подавиться. Не было им хуже наказания, чем потерять человеческую сущность.
Но Льюис показал мне нечто иное – что люди, будучи по природе своей ничтожными, – великие. То, что казалось немыслимым и доступным лишь магии, теперь стало мелочью для достижений науки. Чудеса творились не из прихоти владык и правителей, не из желания прославиться, а из нужды человеческой, для помощи и облегчения жизни.
За это на людях нет греха, хотя раньше страх был и дозволить себе подобные помыслы.
***
Время пересыпалось песчинками за стеклом и поторапливало. Вселенная подсказывала мне, что грядут изменения. Чуялось рычание разъяренного тигра судьбы. Теперь я вовсе не хотел быстро расстаться с господином, как было в начале нашего знакомства. Увы, один из нас являлся смертным, и владение лампой не могло продолжаться вечно.
С другой стороны, я помышлял отговорить его от загадывания чего-либо, ведь, получив желаемое, нам приходится платить, и часто судьба отнимает что-либо другое взамен. Весы, так или иначе, выравниваются.
Желания исполнялись – но всегда ли приводили к счастью? Беда в том, что люди сами не понимали, что такое блаженство. Они просили ненужные вещи, отчего расстраивались, когда не получали ожидаемой благодати. Те, кого мне доводилось встречать, кому доводилось служить, лишь после неудач понимали, насколько желания хрупки. Глупые, наивные помыслы, неосознанность, неверное слово – и ты обездолен.
Я замыслил оградить Льюиса от такой участи. К сожалению, слишком поздно.
Утро в небольшом доме, который из-за гор книг и документов, раскиданных во всех комнатах, мало чем отличался от гостиничного номера в Египте (разве что был чуть просторнее), застигло новой вестью. Археолог решился озвучить второе желание.
– Я хочу, чтобы все эти записи сохранились именно в таком виде, как сейчас, и остались целыми, что бы ни случилось, – он похлопал ладонью по стопке наработанного материала.
Мне стало смешно и скверно одновременно, но приказ следовало выполнить. Истратить столь ценную возможность на такую простоту, кто бы подумал! Неужели записи бы не сохранились сами по себе? Стало быть, я переоценил Льюиса, полагая, что тот распорядится лампой мудро.
– Сделано, – речь сопровождалась традиционными поклонами.
– У меня есть и третье желание, – сообщил историк, пакуя свои труды в современное подобие мешка и забрасывая его за спину, – только не волнуйся, я всё продумал.
Куда он собрался? Мы только два дня назад прибыли домой. Подозрения зашипели змеиными языками внутри меня. Нужно было не временить, а следовать мудрости: надежда без действия – что дерево без плодов.
Неужели я надеялся, что хозяин никогда не воспользуется третьим желанием, чтобы мы остались друзьями до его смерти? Льюис готов был променять меня на мелочную прихоть. И почему это волнует меня, духа? Человеку с джинном всё равно не понять друг друга.
Но в чём-то я оставался человеком…
– Всё, что пожелаете, господин.
– Хочу на один день отправиться в прошлое. В то время и то место, когда и где ты стал джинном, – скомандовал владелец лампы.
Я не мог ни возразить, ни препятствовать тому, что произошло дальше. Только успел пожалеть, что усомнился в дружбе, и подумать, что ему не обязательно было так поступать. Слово «нет» не удалось произнести, вместо этого привычное:
– Слушаю и повинуюсь, – моя последняя услуга как джинна. Осталось проследить, как она исполнится, – и конец.
Сначала стало темно и тихо, полная пустота. Никого и ничего. Парящие незаконченные мысли, что становились бесформенными и беззвучными словами, въедались в разум – единственное существующее. Всё, что было, и всё, чего не было, переплелось и перемешалось. Исчезло время, закончилось пространство, царило ничто, которое всегда ловко пряталось за иллюзией мира: его ощущений, запахов, цветов, вкусов, звуков… И только потоки воздуха, не тёплые и не холодные, создавали хоть какое-то движение.
Я почувствовал, что не обладаю даже старой бестелесной оболочкой. Теперь я словно находился повсюду, будто рассыпался на миллионы маленьких осколков, которые задымились, испарились и превратили сущность в невидимый туман, что плавно расползался.
Вскоре предо мной проявилась картина: Льюис, размахивающий руками и что-то доказывающий на ломаном языке мне-человеку, а также джинну с хитрыми узкими глазами и закрученной козлиной бородкой.
Я знал, что, вернувшись на закате домой, господин не вспомнит ничего, связанного со мной. В новом будущем мы не встретимся. Я растворюсь и исчезну, и будет пустота из ничего, в которой не останется джинна Заира, а только никто из пустоты. Но будет другой Заир – человек, проживший полноценную жизнь. Может, недолгую, может, несчастливую. Даже могущественный дух этого не предскажет.
И всё же мне удалось собрать последние магические силы, чтобы направить их на себя-прошлого. Нельзя воссоздать воспоминания, которые скоро станут ненастоящими, но чувства вроде любви и дружбы сохранить возможно, а ещё – понимание. Теперь ясно, почему Льюис попросил о сбережении записей: он хотел спасти не свои труды, не свидетельства событий и не исторические факты, а меня.
Я же хотел сберечь ту мудрость, которой меня научил улем. Всю свою человеческую жизнь, равно как и жизнь джинна, я провёл как слуга, как раб, неспособный ничего изменить. Я считал себя ничтожным по сравнению с миром. Льюис открыл мне другую сторону людей – великих созданий.
Я больше не буду слушаться и повиноваться – эта мысль солнечным зайчиком осколка моей души соединилась с телом Заира из прошлого. И среди зол есть выбор. Зачем магия, если не можешь распоряжаться собственной жизнью?
С пришельцем из будущего Заиру тяжко довелось – но Льюис немного умел говорить на языке прошлого, а присутствие остатков моего духа помогало взаимопониманию, поэтому вскоре я-человек всё понял, хотя и глядел с недоверием. Археолог показал фотографию, которую припрятал среди записей, что взял с собой. Я-человек окончательно поверил. Джинна с бородкой отправили в лампу, а сами покинули Александрийскую библиотеку. Дальше последовал долгий сложный разговор – Льюис поведал нашу с ним историю. Я слушал внимательно и вникал. Мы даже рисовали что-то друг другу на песке. Затем, на прощание, гость оставил все бумаги в прошлом, загадочно молвив:
– Еть двойо жъиссне, – он забыл, что записи на его языке, и мне-человеку их не прочесть. Или в этом заключался ещё один хитрый план?
Историк на закате отправился назад, в своё время. А я-человек получил в подарок множество впечатлений, как из нынешней жизни, так и принадлежавших прошлому-будущему джинну. Часть меня, лишенная воспоминаний, вселилась в тело, а другая, бессмертная, окончательно отошла в мир иной.
Древняя лампа с лукавым прищуренным духом внутри всё ещё принадлежала мне-человеку, и третье желание до сих пор не было загадано. Я собирался использовать его мудро. Льюис заслужил сколько благодарностей, сколько есть песчинок в пустыне. Пусть он ничего не вспомнит, даже дня, проведенного в прошлом, но зачем тогда я, как не для того, чтобы поведать всё? Премудрый улем учил меня: если ты сделал добро – скрой; если тебе сделали добро – расскажи. Судьба исправляла погрешности легко и ловко.
Жизнь всех моих хозяев сложилась так же, но только уже с другими лампами и джиннами. Кроме одного господина…
***
Молодой человек снял шляпу, чтобы вытереть пот со лба. Две недели раскопок – и вот он, долгожданный артефакт! Перед ним лежал старинный запыленный, подпорченный песком и временем сундук. Даже не понадобилось много усилий, чтобы открыть. Историк заглянул внутрь и с трепетом достал самый верхний свиток. Дрожащими руками он аккуратно развернул папирусную бумагу.
Текст почти весь был на известном ему языке, за исключением одного слова на латинице: «Льюис». Написано это было с завитушками, как он сам обычно выводил, будто кто-то пытался скопировать его почерк. Сердце отстукивало бешеный ритм, археолог принялся рассматривать другие бумаги, что лежали в сундуке – до странного отлично сохранившиеся. И там нашлась… фотография. Причём словно новенькая. Сколько веков назад это всё попало под землю? Разве такое возможно?
На изображении он разглядел себя самого рядом с лысым мужчиной восточной наружности, облачённым в подобие арабского костюма, словно явившимся из сказок о джиннах. Льюис чихнул – много пыли. Он, не веря своим глазам, вынул из сундука стопку бумаг, совершенно не тронутых временем. Исписанных почерком, буковка в буковку напоминавшем его собственный.
Папирус с именем Льюиса, единственный по-настоящему древний предмет, оказался письмом. Позже археолог перевёл послание:
«Знай, о, мой дорогой друг, что когда ты найдёшь эти бумаги, ты не будешь ничего помнить о случившемся. Меня зовут Заир ибн Райяр, и я знал тебя всего один день, хотя мы провели в совместных беседах и размышлениях несколько лун. В этом письме ты прочтёшь как обо мне, так и о себе самом. Здесь записана история, о которой ты не ведаешь, но которую пережил. Слава Аллаху, господу миров и благословение владыке нашему Мухаммеду за второй шанс, что ты мне дал. Благослови тебя Аллах, друг мой. Единственное, чем могу отплатить – это вернуть твои труды.
Итак, я поведаю тебе всё, друг мой Льюис, с самого начала:
Аллах предначертал в этот день великую неожиданность. Я так долго спал в нетронутой лампе…»
Дмитрий Ахметшин
Писатель, финалист премии «Дебют». Свои произведения адресую детям и взрослым, которые не до конца расстались со своим внутренним ребёнком. Предпочитаю работать в жанрах фантастики и магического реализма.
https://www.litres.ru/dmitriy-ahmetshin-11122416/
Поруганная истина, потерянная вера
Подземный мир открылся перед Рахимом Аль-Тадушем вдруг и сразу, будто слепец распахнул пустые глаза.
– Удивительно, – выдохнул он, потирая ладони. – Что за чудо заставило землю перевернуться? Веритус, давай-ка подлетим поближе.
Накидка-тагельмуст6 из ткани цвета индиго всколыхнулась и понесла своего владельца вперёд. Рахим копался в сумке, перебирая многочисленные очки; те, что для тесных пространств, с изящными линзами в золочёной оправе, он убрал в матерчатый чехол, достал другие, выпуклые, как глаза жабы. Водрузил их на нос и воскликнул:
– Что за удивительная страна! Все здесь, всё, что я потерял там, наверху! И башни-кинжалы, и масличные деревья.
Прямо под его ногами хищно скалилась пропасть. Рахим сплюнул, заставив комок слюны светиться, но так и не увидел дна. Наверху, над головой, раскинулись руины старинных крепостей, некоторые башни-кинжалы, изогнутые, как джамбии7, сохранились целиком. Вековечные масличные деревья торчали ветвями вниз, листочки на них превратились в туго сжатые коричневые кулаки. Атмосфера упадка и пыли царила здесь, ощутимая порами кожи.
Тем не менее, это место было не пустое.
Рахим сощурился и в волнении подёргал себя за бородку.
– Вери, ты тоже видишь эти светящиеся семена? Магия запретивших ночь всё ещё действует! И… это что там? Люди?
Кто-то бродил среди чёрных, как обломки зубов, зданий. Человеческие фигурки передвигались странной, скачущей походкой. Как и всё, их окружающее, они висели вниз головой, и Рахим не мог понять, что держит их за ноги.
– Эй!
Кто-то звал его! Эхо разнеслось далеко окрест.
Рахим Аль-Тадуш увидел прямо над собой человека. Света одного из семян хватало, чтобы разглядеть молодого парня, почти мальчишку, который размахивал воздетыми над головой (или опущенными вниз) руками.
– Откуда вы прилетели? – крикнул отрок. Голос у него оказался неожиданно мощным.
Опознав в речи мальчишки один из диалектов собирателей лозы, хотя и не самый распространённый, Рахим ответил на том же языке:
– Рад приветствовать тебя, юноша. Я пришёл искать пропавший город запретивших ночь, но и подумать не мог, что найду здесь кого-то, кроме змей и пауков.
Отрок засмеялся. Чтобы разглядеть его, Рахим поменял очки: мальчик был тощим, костлявым, с вытянутыми конечностями и белой, как приокеанские пески, кожей. Шея его тоже была длинна, а на конце её, словно на толстой верёвке, сидела огромная голова. Глаза напоминали блюдца, а белки, казалось, светились изнутри. Длинные волосы свисали вниз, завязанные в два следующих друг за другом узла.
Рот тонкий и большой, почти лягушачий.
– Нет, здесь есть ещё мы, и зовёмся мы шагающими за гигантами. Так, значит, вы путешественник?
– Именно, – Рахим потёр большим пальцем о безымянный, жестом, что у многих народов обозначал превратности судьбы, и улыбнулся. – Меня зовут Рахим аль-Тадуш и я истовый искатель правды. Я не терплю на своём пути ни единой лжи и ревностно её изобличаю. Мой саиф8, то есть мой меч – сама истина. Я был избран ею, и теперь…
– Любите поговорить, а? – лукаво сощурился подросток.
– Прости меня, отрок, – смутился Рахим. – В силу возраста я хуже соображаю, а значит, стал чрезмерно многословным. Как жаль, что рядом редко оказывается кто-то, кто может поставить плотину на пути словесной реки.
Рахим подкрутил кончик бороды.
– Поэтому, давай-ка сразу утолим моё любопытство, которое, и в этом я совершенно уверен, ни в чём не уступает твоему. Я не мог не заметить ваш весьма необычный способ передвижения. В чём его секрет?
– Я думал, это я буду задавать вопросы, – мальчишка обиженно вытянул губы. – Меня, кстати, Орланом зовут. Нет никакого секрета. Это всё гиганты, которые смеялись над великой пропастью, а затем просто исчезли. Нам остаётся лишь ходить по их следам. Прикасаясь к ним, мы обретаем частичку их мощи и можем стоять вниз головой.
Теперь, присмотревшись, Рахим увидел, что мальчишка стоит на большом отпечатке голой человеческой ступни, стоит сразу двумя ногами, потому что отпечаток этот в четыре раза больше обычного. Рядом ещё один, такой же, и ещё – цепочка тянулась в обе стороны. Рахим понял природу прыжков, которыми передвигались местные жители. Они прыгали с одного следа на другой, словно по камешкам в ручье.
– А что будет, если ты встанешь вон там, рядом?
– Упаду, – не задумываясь, сказал парень. – Моя очередь. Как вы летаете? Это всё ваш плащ?
– Мой тагельмуст, – сказал Рахим. – Мои доспехи и оружие. Его зовут Веритус и он выбрал меня, чтобы помогать в исследованиях, потому что я исследую самую благородную вещь на земле – правду.
– Хорошо, хорошо, я понял, – засмеялся парень. В руке у него был пучок каких-то корнеплодов и он взмахнул ими, словно жезлом. – Не знаю, что такое «плотина», но так уж и быть, я ею побуду, раз она вам нужна.
Он бросил быстрый взгляд через плечо, и путешественник увидел людей, что выглядывали из-за руин. Глаза Рахима не позволяли увидеть наверняка, но он был уверен, что они тоже стоят на следах.
– Другие тоже хотят с вами поболтать, но боятся, – Орлан хихикнул.
– У вас редко бывают гости, – утвердительно сказал Рахим.
– Изредка приходят мертвецы-паломники, – мальчик показал. – Оттуда, из пещер. Для нас пещеры не достижимы, потому как следы туда не ведут. И паломники тоже не могут приблизиться. Они падают в великую тьму, грохоча пожитками, но не издают ни звука. На то они и мертвецы.
На его лице читалось сожаление. «Ему тесно в этом беззвёздном мире, – подумал Рахим. – О незрелый ум! Он жаждет знаний, и руины наверняка таят их великое множество. Но без ума направляющего эти тайны станут сытью Позабывшего Время».
– Почему вы не покинете это мрачное место? – спросил он. – Оно пригодно для безглазых червей, но не для человеческого племени.
– Мы бы с радостью, – паренёк вздохнул. – Но пещеры так далеко! Я не раз спрашивал у стариков, как мы оказались здесь, перед лицом бездны, но получал только затрещины. Старики говорят, мы всегда жили так.
– Слушай, Орлан, – Рахим Аль-Тадуш поднялся чуть повыше, чтобы глаза мальчика оказались напротив его глаз. – Я намерен взять тебя своим проводником по подземному миру. Как мой сопровождающий и официальный представитель, ты должен так же рьяно преследовать истину. Ты готов?
– Конечно! – воскликнул Орлан. – Я… всю жизнь ждал, что кто-нибудь придёт сюда и расскажет, что происходит наверху! Правда, что люди там не верят в гигантов? Правда, что они ходят головой в другую сторону и спят, принимая горизонтальное положение?
– Не отвлекайся, отрок, – строго сказал Рахим. – Я намерен открыть тебе первую тайну прямо сейчас. Гигантов не существует. Это следы запретивших ночь и появились они, когда эта раса ещё жила на земле и ходила под солнцем. Это по-своему грустная и поучительная история.
Рахим Аль-Тадуш подлетел к одному из следов, достал из рукава лупу и принялся рассматривать его, уделяя особое внимание пальцам, коих насчитывалось целых шесть штук. Наконец он продолжил:
– Запретившие ночь переусердствовали со своей небесной алхимией. Им хотелось больше и больше света, и они, соединяя элементы и строя системы зеркал, добились того, что его жар стал настолько силён, что прожигал плоть насквозь. Посмотри на листья масличных деревьев. Их могло так скрутить только от жара. Следы, которые ты видишь, образовались за один световой день, последний день для племени запретивших ночь, которые сгорели дотла прежде, чем дрозды собрались на вечерний моцион.
Улыбка Орлана стала шире.
– Ты говоришь сущую ерунду. Конечно, это были боги. Божественные гиганты. Они ходили кверху ногами, и потом – какое солнце здесь, в подземном мире? Я слышал лишь сказки о нём.
– Это загадка, но я намерен её разгадать, – Рахим спрятал лупу и самодовольно намотал край накидки, украшенный бахромой, на палец. – Масличные деревья, мой юный друг, не растут в подземелье, и никто не возводит над пропастью строений. Всё, что ты видишь, когда-то было под надзором луны, а травку щипали лоси и косули. Но потом земля по какой-то причине перевернулась. Ставлю четыре своих последних зуба, что это было после гибели запретивших ночь. Быть может, через сотни и сотни лет. Какое-то возмущение первостихий… эй, что с тобой, мальчик?
Рахим увидел, что обе ноги Орлана оторвались от каменной поверхности, будто он подпрыгнул над ней и завис. Расстояние это составляло несколько сантиметров, но быстро увеличивалось. Лицо мальчика становилось всё более растерянным:
– Старший отец ни за что в такое не поверит. Он и мать возносят хвалу смеющимся над пропастью каждый день. А я… вы же выдающийся учёный, правда?
Он вытянул губы трубочкой, как будто хотел присвистнуть, нелепо взмахнул руками и рухнул вниз. Рахим поймал лишь несколько корнеплодов. Вращающееся тело ударилось о скалистый выступ далеко внизу, испуганный, недоумённый крик оборвался. Мальчишку проглотила тьма.
– Как это получилось, Веритус? – потрясённый, прошептал Рахим. Он поискал глазами следы, ожидая, что их больше нет, и в то же время зная, что в них не заключено никакой силы. Так же, как, например, в следах на песке.
Следы были на месте. По громадной пещере пронёсся ветер.
– Орлан!
Рахим моргнул, возвращая себя к реальности, и судорожно подхватил сползающие с носа очки. К нему спешило несколько людей, прыгая с одного следа на другой. Женщина, что бежала впереди, несколько раз едва не оступилась.
– Орлан! Что ты сделал с Орланом? – кричала она. – Верни его!
Какой-то мужчина догнал её и обхватил за талию.
– Он утратил веру, Акима. Его уже не вернёшь.
Женщина уткнулась ему в ключицу, а он хмуро, неприветливо посмотрел на Рахима.
– Кто ты, гость недоброго часа? Из-за тебя сын этой женщины потерял веру в гигантов.
Мужчина был почти того же возраста, что и Рахим. Белые волосы завязаны в бессчётное количество идущих один за другим узелков, так, что напоминали косу или верёвку. Острый подбородок гладко выбрит, иначе борода спадала бы ему на глаза, тонкие волевые губы то и дело сжимались в нить, и тогда от уголков рта разбегались морщины.
– Кара страшна и не заставляет себя долго ждать. Ты сам видел. Кому-то придётся за это ответить. Кто ты?
– Я Рахим Аль-Тадуш, учёный и исследователь из надземного мира, – сказал Рахим, подозревая, что голос будет звучать, как овечье блеяние. – Ваши гиганты…
Путешественник едва успел зажать рот ладонью. Если бы он дал себе волю, то немедленно сказал бы этим людям всё.
– Наши гиганты, – с достоинством ответил мужчина, поглаживая по спине женщину. Её голова была гладкой, как камень. По-видимому, носить длинные волосы здесь разрешалось только мужчинам. – Наша единственная отрада. Всё, что мы можем – это смиренно вспоминать их в молитвах. Но за молодым поколением нужен глаз да глаз. Они подвергают сомнению величие Эразма Четырёхпалого, и Первого Безымянного, и всех остальных. Вот чем это кончается. Авторитет гигантов непререкаем. Моё имя – Смирн Каменный Подбородок, но тебе придётся держать ответ не только передо мной. Перед всем народом. Зачем ты зажимаешь себе рот, чужеземец?
Рахим молча оглядел собравшихся людей. На лицах были написаны страх и неприязнь. Молодые, старые, в одеждах из чешуи пресмыкающихся. В руках луки с наложенными на тетивы стрелами, пращи с вложенными в них камнями, которые свисали вниз, едва не задевая бледные носы. Мать Орлана плакала навзрыд. Всех их объединяла ненависть, скорбь заряжала воздух подобием электричества… но Рахим знал, что многие поверят тому, что он скажет. Особенно отроки, коих было здесь немало, юные умы, способные впитать влагу знания, как земля впитывает дождь. В сердце Рахима шла война, равной которой оно ещё не знало. Речь, призванная открыть бедным людям все их заблуждения, готова была сорваться с языка, все возможные аргументы были найдены. Но – мог ли подумать Рахим Аль-Тадуш, что настанет день, когда он не сможет позволить истине, которой служил столько лет, победить?
– Я начинаю терять терпение, – сказал Смирн Каменный Подбородок, а потом женщина, мать Орлана, перебила его:
– Ты сыть для червей, пришелец. Ты извратил ум моего сына.
– Я всего лишь рассказал ему правду, – вырвалось у Рахима.
Тысячи рук опустились, нацелив на него наконечники стрел из полированного камня.
– Объяснись, – холодно потребовал Смирн.
«Несколько десятков слов, – подумал Рахим, – И здесь никого не будет. Останутся только самые непробиваемые, зачерствевшие умы. Уж с ними я как-нибудь совладаю. Веритус, я знаю, у тебя и той силы, что ты представляешь, не найдётся ко мне претензий, ведь холодная и острая, как кромка ятагана, истина всё равно остаётся истиной. Но…»
Молча Рахим скинул туфли из тончайшей выделки оленьей кожи и заставил своё тело перевернуться. Почувствовал стопами холодный камень и увидел, наконец, лица всех этих людей, как должно. На несколько мгновений они показались ему красивыми, расцвеченные брызгами скудного подземного света, покрытые россыпью морщин, добытых вместе с пропитанием тяжёлой работой. Боясь задеть товарищей, они больше не целились в него из луков, зато во многих руках Рахим видел ножи. Никто не смог бы его ударить, потому что ноги Рахима не касались ни одного из следов победивших ночь.
Тагельмуст колыхался вокруг невесомым облаком; учёный чувствовал его нетерпение.
– Веритус, ты совершенно прав, – пробормотал он. – Но я просто не могу так поступить.
Он повернулся и пошёл, оставляя в пыли, что пристала к потолку пещеры, хорошо заметные следы. Сила тяжести опустошила его сумку, выбросив оттуда книги, перевернула многочисленные кожаные мешочки на ремне, а подол свободного одеяния пришлось подобрать и заткнуть за пояс. И всё же каждый шаг был ощутим и заметен, как будто он совершал прогулку по скалистой гряде там, в подлунном мире.
Рахим шёл к пещерам. Он шёл, не оборачиваясь, но вздрогнул и до боли вонзил ногти в ладони, когда позади раздался крик:
– Это же смеющийся над великой тьмой! Это потомок гигантов!
– Не заставляй меня отсылать тебя из моего дома, – ворчливо ответил Смирн.
– Но ты посмотри, старший отец! Он оставляет новые следы, он ведёт нас наружу. Наконец-то мы сможем глотнуть свежего воздуха, ходить, где вздумается и не чувствовать притяжения бездны!
Раздался звучный шлепок, как будто кому-то дали хорошего подзатыльника. Очки Рахима запотели, и он снял их. Нетерпение Веритуса превратилось в изумление, а потом в ярость. Рахим почти слышал его голос, кричащий: как ты смеешь их обманывать?
Веритус не знал или не хотел знать, что Рахим Аль-Тадуш, гулявший по тропкам давно забытых королевств, испытывал сейчас.
Звук удара потонул в какофонии голосов, по большей части молодых.
– Верно говорит.
– Гиганты послали его нам в награду за наше терпение!
– Идёмте, идёмте скорее!
– Не отрывайте ног и воздастся вам! Разве не помните?
– Нам воздаётся прямо сейчас, старик! Твои глаза заросли мхом…
Смирн Каменный Подбородок пытался их остановить, но не смог. Кто-то самый смелый перешагнул на след, оставленный Рахимом, и завопил от восторга.
– Я стою! – кричал он. – Славьтесь, гиганты! Славься, посланник глядящих во тьму!
Один за другим, люди наступали на его следы и, не колеблясь ни секунды, бросались его догонять.
– Если ты действительно всесильный посланник гигантов, почему позволил Орлану упасть? – крикнула женщина.
Рахим не ответил, но позволил себе взгляд назад. Она спешила по его следам, расталкивая прочих. Какой-то юноша чуть младше Орлана едва не упал, секунду или две он балансировал на одной ноге. Женщину остановили, она забилась в хватке одного из мужчин, собирателя грибов, обвешанного мясистыми шляпками, потом, оттолкнув его, вырвалась.
– Я не верю в тебя, слышишь? – крикнула она, и тут же, взмахнув руками, упала. Будто паутинка порвалась, не выдержав веса наевшегося мухами хозяина.
Её падение не стало ни для кого уроком. Многие и вовсе его не заметили. Звучали песни на одном из древних языков, кажется, совершенно неподходящем для пения, поднимались и опускались, без малейшего колебания, ноги, и ступни точно совмещались с отпечатками, которые оставил Рахим. Буйная радость толкала его в спину. Постепенно темнота сомкнулась над цепочкой идущих, и чтобы не сбиться с пути, они поджигали и передавали друг другу маленькие лучины.
Никто не подумал вернуться.
Пещеры представляли собой спираль, напоминающую ракушку. Из щелей в стенах сочилась вода. Она собиралась в ручейки и сверкающими столбиками, волшебными стрелами падали вниз, в пропасть.
Следы Рахима были почти незаметны, но чутьё подземных людей оказалось поистине невероятным. Они ставили ноги ровно туда, где уже побывала его нога.
Зажатый со всех сторон изгибающимися стенами, сразу теряешь направление. Рахим шёл за отметинами на стенах, которые оставил куском мела. Спускаясь вниз, он думал, что рано или поздно тоннель начнёт ветвиться, но этого не произошло.
Верх и низ вернулись на свои места. Рахим понял это, увидев, как на лица притихших людей наползает дурнота, смешанная с детским изумлением. Они привыкли разговаривать с земным притяжением на другом языке. Ноги их дрожали, приняв, наконец, вес тела, головы то и дело падали на грудь, как у младенцев, или заваливались назад.
– Давай отдохнём, посланник гигантов, – взмолился кто-то, но Рахим только ускорил шаг. Он чувствовал дуновение ветра, а потом увидел впереди проблеск хмурого вечера. Земля, заросшая пучками травы, мягко, приятно пружинила под ногами.
Большой мир был именно таким, каким, наверное, снился Орлану. Бескрайний простор и бегущие по небу стада облаков, изредка сыплющих дождём пополам со снежной крошкой. Горы вдалеке, коронованные снегом, а здесь, перед ними, странная земля с торчащими вверх корнями, с фундаментом башен и крепостей, не разрушенных, но глядящих сонмом пустых окон в чёрную бездну. Некоторые тайны должны оставаться тайнами. Почему город победивших ночь оказался под землёй? Может, они так разозлили Солнце, которое славили, что оно, стерев с лица земли сначала их самих, не захотело этим ограничиваться?..
– Сойдите с моих следов, – приказал Рахим Аль-Тадуш.
Непонимание на лицах почти заместило боль.
– Следы вам больше ни к чему, – сказал учёный. Взяв за руку ближайшего человека, жалкого, скрючившегося под плетьми ветра мужчину, он потянул его в сторону и тонкие, как свечи, ноги, подогнулись. – Вы можете стоять или сидеть в любом месте. Идти в любую сторону. Преклонить голову на мягкой постели или влажной от росы траве.
Они всё не решались. И только когда Рахим в гневе взмахнул руками, сбились в толпу.
– Зачем ты привёл нас сюда, великий? – со страхом спросила какая-то женщина.
– Чтобы рассказать правду, – ответил Рахим. – Ведь она мне дороже любых сокровищ.
Он поёжился, услышав, как жалко звучат эти слова. Плотнее закутался в тагельмуст. Гнев Веритуса, что грохотал в ушах недавно, сменился гробовой тишиной.
– Я не ваш бог. Ваши боги – такой же миф, как пожиратель дождя, что, якобы, сидит на скале на западном краю мира. Я был там, я знаю. И также знаю, что ваши смотрящие в бездну гиганты не существуют. Древнее племя, что обитало в руинах, ходило под звёздами так же, как предстоит теперь ходить вам. Вы не сможете вернуться.
Оглядев белые лица, Рахим увидел Смирна Каменного Подбородка. Даже он поверил. Иначе не смог бы пройти по следам. Старейшина, как и остальные, тёр слезящиеся глаза, непривычные даже к тусклому свету.
– Веди своих людей на юг, за самыми яркими звёздами.
Никто не сказал ни слова. Немногим более тридцати человек, они были похожи на камыш, предчувствующий непогоду. Рахим Аль-Тадуш, знакомый с двумя десятками королей, в том числе с четырьмя мёртвыми, ведающий тайны и говорящий о тайнах, повернулся и пошёл прочь. Острые камни и колючая трава мгновенно располосовали стопы. Накидка перестала защищать от холода и ветра, и Рахим почувствовал то, чего не ощущал уже давно.
– Старик, – сказал он себе. – Я просто старик.
Конечно, они не выживут. Не протянут и дня, их ослепит солнце, убьёт непогода и земное притяжение, которое с первого крика и до последнего вздоха было и врагом каждому из них, и другом, грозя вечным падением и даря невероятную лёгкость существования. Разорвут на клочки дикие звери, крупные, мохнатые твари с десятисантиметровыми зубами, против которых бессильны хлипкие луки и каменные кривые ножи.
